А.С.Шишков  Славянорусский  корнеслов Разность в единстве и единство в разности

Разность в единстве и единство в разности

Для отыскания корней мы избираем славенский по¬тому что он отец безчисленного множества языков.

Возьмем еще два слова, близкие значениями, и срав¬ним. Мы увидим, что иностранные слова имеют один с нашими корень. Сон: somnus, sommeil, sonno, sogno, songe. Сопеть (произведшее глагол спать}: sopire, soputo, assoupir. Дремать: dream, dormire, dormir.

Первый столбец                                   Второй столбец         

Русское                 дрема                           Русское                  сон

Английское          dream                           Итальянское          sоппо

Датское                drom                              Латинское              somnus

Голландское         drоот                           Французское           sommeil

Немецкое              traum                            Датское                    sovn

Латинское             dormire                        Итальянское            sogno

Итальянское         dormire                         Французское            songe

Французское         dormir

Восемь разных народов употребляют не восемь раз¬ных, но два только слова к выражению двух действий природы сна и дремоты, столь же смежных между со¬бой, как единозвучие и смысл сих столбцов слов.

Англичанин и немец имеют слова первого столбца dream, traum, а второго совсем не имеют; ибо по-анг¬лийски сон называется slеер или sleepiness, по-голландски slаар, по-немецки schlaf. В славенском языке - слеп, слепота, по смежности понятий. Спяще¬му столько же свойственно сопеть, как и быть слепым, поскольку во время сна глаза его закрыты, и он ни¬чего не видит.

Самое слово слепота имеет начало свое от глаго¬лов лепить, липнуть; ибо когда ресницы наши смыкаются или слипаются, тогда мы бываем слепы, и следственно, слово слепота произошло от слипота.

Обратимся теперь к корню дремать, дрема, dormir, dream. Сколь ни отдаленно от него покажется нам слово дурь, но мы не находим ближайшего к нему понятия. Легко станется, что слово дрема изменилось из дуръма; ибо дремание есть некоторым образом оду¬рение, поскольку во время его все способности нашего разума прекращаются.

Англичанин, например, под словом dormitory ра¬зумеет кладбище; о том, что у нас называют мертвым капиталом, говорит он, деньги, лежащие в дремоте: топеу that lies dormant; мечтателя, как бы во сне бредящего, называет он dreamer.

Могло ли такое случиться, если б сие согласие язы¬ков не истекало из одного и того же источника, то есть первобытного языка? Следовательно, каждый должен начала свои искать в нем; ибо познание вся¬кой вещи почерпается из познания начал ее. Разность языков не должна приводить нас в отчаяние найти в них единство, а узнав его, мы узнаем, каким обра¬зом произошла их разность.

Миролюбов Ю.П. Сакральное Руси т. 1 МОЛЕНИЕ СТРИБУ

Когда автору этой книги было лет семь, он бегал с деревенскими мальчишками. Довелось быть и на краю села, где стояли ветряные мельницы. На одной из них работал дед Крушан. Это был старый человек, но крепкий, как дубовое дерево, что кладут в угол дома. Волосы у пего выглядывали из-под соломенной шляпы бело-желтоватой волной, такая же лежала на холщовой рубахе борода, а веселое и розовое лицо еле-еле было тронуто морщинами. Лет ему было за восемьдесят, но сила не убывала, и все мешки он поднимал сам легко и не натуживаясь. Ел он хлеб, пил квас-«суровец» из сухого хлеба и воды и закусывал луком. Зубы у него были белые-пребелые, все по счету! Никаких болезней он не знал и никогда ни на что не жаловался. Наоборот, он всегда шутил, был доволен и радовался дню, солнцу, небу. Ребят он любил, ласкал их и рассказывал им сказки. Иногда он угощал детей медом. Возле мельницы стояли ульи, десятка три, и меду всегда было вдоволь.

Однажды мы пришли, а Крушан смотрит в небо, ходит вокруг мельницы и озабоченно шепчет что-то. На вопрос, как дела, ответил: «Ветра нету! Зерна много, а ветра, брат, и нет». Потом посмотрел на нас, подумал и сказал: «А медку хотите?» — «Ну, конечно, дедушка!» — «Так заработать надо. Потанцуйте да спойте «Стриба!». Ребята сейчас же сошлись в кружок и заплясали, кружась и выкрикивая: «Стрибу, Стрибу, подобрей, на крупчатку нам повей, на крупчатку да на дерть, а без тебе людям смерть! Повей, Стрибу, нам из неба, треба нам на завтра хлеба!»

Марина Царь Волкова Есть в авугсте особая краса

Гроза закат венчает и восход,

Весь день не гаснет небо - вот отрада!

Милы мне песни ветра, хладность вод

И фейерверк ночного звездопада.

Лучатся первым золотом леса,

Идут дожди на дремлющих покосах.

Есть в августе особая краса:

В румянце яблок и в холодных росах.

Горчит во рту дорожная полынь,

И высь тревожит дух осенней стыни,

Но сквозь свинец проглядывает синь,

Как око древней сказочной Богини.

И дева Осень входит на порог,

А по тропе вдоль яблочного сада

Уходит Луг - весёлый юный бог

С серпом в руках и гроздью винограда.

Миролюбов Ю.П. МОГИЛКИ НА РАДОНИЦУ

Миролюбов Ю.П. Сакральное Руси т. 1

МОГИЛКИ НА РАДОНИЦУ

На Радоницу, как мы сказали, на кладбище происходит торжест

венное Угощение Родичей. За день до этого всякая девушка, дев

чонка или молодая женщина идет на кладбище, приводит в поря

док могилки, кресты, подравнивает землю, подправляет выросшие цветы,

выпалывает copiryio траву. Зачастую кресты, крашеные «минием», или синь

кой, за год выцветают, а потому в эти дни их заново красят. В деревне не

знают гробовых плит или тяжелых, монументальных памятников, желез

ных крестов, там кресты всегда деревянные, а потому непогода, дождь, снег

и лед на них действуют. В эти дни приборки девчата, девчонки и женщины

суетятся на кладбище, и тут же бегают малыши, что придает всему вид

праздничный. Обычно на могилках растут деревья, кусты, чаще всего топо

ля, акации, розы, бузина. Эти деревья тоже, если сильно разрастаются,

подчищаются родными, заботящимися о порядке. Однако, русский народ

не любит заграничной подрезки деревьев до того, что они теряют их естест

венный вид. Обычно деревья растут вольно и разве уж какая-нибудь чрез

мерно разросшаяся ветка мешает, ее срезают. Потому и подчистка кустов,

деревьев на кладбище носит скорее характер условный. Но беготня детей,

их игры, «горелки» отнюдь не обозначали неуважение к усопшим Родичам,

наоборот! Дети резвятся на кладбище и это носит характер общения с Роди

чами, которые на «Том Свете». Многие из них, особенно подрастающие

дети, помогают старшим. В некоторых углах Руси «на могилках пахали»,

устанавливая этим действием символ посева, а, следовательно, и возрожде

ния или воскресения из мертвых. В Словакии есть даже песня:

«Сажают их, сажают глубоЕю, .

а потому никто назад не выходит!»

   То есть объясняется причина исчезновения мертвых, выхода их из жизненного Круга: «слишком глубоко посажены!» Здесь мертвый уподоблен зерну. Как Акт Творения уподобляли славяне створожению теста, то есть изготовлению Хлеба, так здесь погребение уподобляется посеву. Таким образом, остановлена связь жизни, как Акта Творения, и смерти, как Акта Сева. В основе и того, и другого — Хлеб. Недаром считается обязательным в день похорон принести свежий хлеб, который кладется на подушку, а последняя на крышку гроба. Прежде это был хлеб в дорог усопшему. Теперь это лишь обычай, значение коего утеряно в глубине веков. Однако, всякий уход должен сопровождаться возвращением. Так как Родичи не возвращаются, значит «им на Том Свете хорошо». Потому-то любящие сын или дочь идут сами на могилки в этот день.

Калиниченко Н. Н. Открытие истины ТРУД И РАБОТА

5. ПАРАДОКСЫ НАУКИ Политическая экономия Лекция 7 ТРУД И РАБОТА

Есть вопросы, которые никто не замечает. Неспециалисты не замечают потому, что это как бы не их ума дело, а специалисты потому, что у каждого из них – свои вопросы. В политической экономии тоже есть такие вопросы. И один из них – это вопрос о том, какая разница между трудом и работой. От каждого – по способностям, каждому – по труду, гласил один из лозунгов коммунистов, строивших социализм (тоже ведь парадокс). Но по труду ни от коммунистов, ни от капиталистов никто не получал и не получает. Все получали и получают по работе. И получают заработную плату, т.е. плату за работу. Причём эту плату получают и рабочие, и служащие. Труд же оценивается иначе, не в денежных знаках. И за труд обычно не платят, а награждают. Следовательно, есть разница между трудом и работой. Но политэкономы её не видят. Для них основным, научным понятием и даже категорией является труд, а работа – это бытовое, ненаучное понятие, которое невежественными в политической экономии рабочими и служащими употребляется вместо этой категории.

Такое, прямо скажем, наплевательское отношение политэкономов к работе связано прежде всего с тем, что они не знают, ни что такое работа, ни что такое труд. Не последнюю роль в укреплении этого отношения сыграл и главный критик политической экономии – Карл Маркс, который в своей работе “К критике политической экономии” тоже не видел разницы между трудом и работой. И хотя в “Капитале” он уже видел эту разницу, а Энгельс в своей “Диалектике Природы” посвятил ей отдельную главу, политэкономам всё это уже не помогло. Как, впрочем, не помогла им и вся Марксова критика политической экономии, которая ставила своей целью не улучшение политической экономии как науки, а её уничтожение как идеологии. 

У нас есть возможность выяснить, кто ближе к истине – критик политэкономов или политэкономы. И мы эту возможность не упустим не столько ради Маркса, сколько ради самих себя. 

Начнём с работы. Шибко грамотные экономисты настаивают на том, что это понятие возникло в среде инженеров–механиков. Эти специалисты имеют дело с силами, совершающими работу, и эту свою механическую работу они навязали всему русскому народу и вообще всему прогрессивному человечеству. Но первый пристальный взгляд на существительное “работа” уже открывает нам то, что “работа” – не от инженеров–механиков, а от рабов. То есть работа – это деятельность раба. Но в чём её суть? 

Чтобы узнать суть работы, надо её покрутить в голове. В итоге получим, что работать – значит, брать. Отсюда бортник, собирающий мёд – то же самое, что работник, собирающий мёд. Но отсюда же видно, что работник – это не просто биоробот, он не просто берёт, что попало, а ещё и ходит, ищет, выбирает. И даже если он не ходит и не ищет, а просто сидит и выбирает из многих решений лучшее, то и в этом случае он не перестаёт быть работником. В этом случае он становится хорошим, современным работником. Инженером, по–французски, или изобретателем, по–русски.

“Но это же работник умственного труда”, – выдаст свою традиционную галиматью прославленный, заслуженный, удостоенный и остепенённый политэконом. И чтобы он запнулся раз и навсегда на своём умственном труде, ему стоит посоветовать вытащить своё натренированное в письменных баталиях тело из–за стола, вынести его из кабинета, пронести мимо автомобиля к лопате, спросить у знающих людей, что такое траншея, и покопать от забора и до обеда. Если у него действительно что–нибудь получится выкопать, то тем самым ему удастся соединить воедино не только  время с пространством, но и умственный труд с физическим. Умение, в том числе умение копать, – от ума, господа политэкономы, прости, Господи.

Теперь – за труд, товарищи.

Труд – от Руды. Так звали Землю в доисторические времена за то, что она родила. Позже её 

стали звать Родиной по этой же причине. А почему она превратилась в Землю, никакая наука 

сказать не может. Только наша. И она скажет, но позже. Сейчас же мы выясним, что значит Т 

в ТРуДе.

Т – значит, Тея. Сегодня самостоятельно это существительное уже не встречается, но оно 

встречается связанным в затее. Ещё оно встречается в украинской речи, причём  

самостоятельно, но звучит более звонко – ДиЯ. В этом, более звонком, виде, но опять в связке, 

мы видим его в словах “дееспособный”, “деепричастие”. От него же происходят 

существительные “действие” и “дело”. И вот как раз ДеЛо нам и нужно, поскольку Земля 

очень хорошо сочетается именно с ним, с Делом. В итоге получается Земледелие. И это – 

буквальный перевод существительного “Труд” на современный русский язык. Русский 

перевод, а не политэкономическое определение. И чтобы политэкономы, а попросту говоря, 

экономисты не обвиняли нас в напраслине в их адрес, сравним их научное определение труда 

с нашим буквальным переводом и посмотрим, что глупее.

Труд, – читаем в справочнике экономиста, – есть сознательная деятельность людей, 

направленная на удовлетворение их насущных потребностей. Это определение может быть и 

повитиеватей, но суть у экономического определения точно такая же, как и у любого другого 

определения любой другой науки. Эта суть именуется философами подменой понятий. Как 

таковую, подмену понятий философы отвергают, но почему–то не замечают, что всякое 

определение – это чистейшей воды подмена понятий. Именно поэтому Энгельс в 

подготовительных работах к “Анти–Дюрингу” написал, что определения ценности для науки 

не имеют. Понятия надо не определять, а раскрывать. И в другом месте написал, как надо 

раскрывать понятия. Но до учёных, в том числе философов и пролитэкономов, сие не дошло 

по се два дня, что однозначно указывает на пользу этих наук  для развития научного 

сознания.

Но вернёмся к определению труда. Все эти словечки “сознательная”, “направленная”, и даже 

“людей” – это дополнения к главному определяющему слову – к деятельности. Все эти 

словечки определяют понятие деятельности. Она и  сознательная, и людская, и направленная 

и т.д. То есть все они говорят о деятельности, а не о труде, и поэтому  мы их опускаем, считая, 

что с деятельностью нам и так всё ясно. В итоге получаем: “Труд – это деятельность”. Чем не 

подмена понятий?

А на самом деле что такое труд? Это не просто деятельность. Это Земледелие. То есть это  

деятельность, связанная с Землёй. Но не любая деятельность на Земле. 

В начале пятой главы первого тома “Капитала” Маркс пишет: “Труд есть прежде всего 

процесс, совершающийся между человеком и природой...” Человека Маркс понимал как мир 

человека, общество, государство. Всё это одним словом – народ. Отсюда Труд – это единство 

Природы и Народа. И в таком виде Труд, конечно же, ценности не имеет. Тут Карл Маркс 

попал в десятку. Ну, а наши глупышки политэкономы своей сознательной деятельностью – 

пальцем в небо. 

Деятельность раба есть работа, деятельность девы есть дело. Труд же – это деятельность 

народа. Но не общественная деятельность. Тут Карл Маркс ошибся, потому что не знал 

русского языка. Где нет знаний, там и гениальность – плохой помощник.

Теперь – о Земле. Земля – от семьи. Остряки шутят, что семья – это семь “я”, но семья – это семя. 

Семья как семя – это патриархальная семья. Мать не даёт семени, она даёт род, от которого – 

Руда. Отец же даёт семя. От него – и семья, и Земля. И он – хозяин на Земле, хотя вообще не хозяин, и он – её бог и царь, хотя и не царь. И возделывает Отец Землю как своё семя. И уже довозделывался до экологических катастроф. А до чего ещё можно довозделываться при таких патриотических науках?

В заключение покажем место труда и место работы. Для наглядности.

БЫТ  СТАН   РОСТ  РАЗВИТИЕ    ОХРАНА  ОБМЕН   ДЕЛО ПРАВО

СУЩНОСТЬ      ЯВЛЕНИЕ            ТОРГОВЛЯ     ТВОРЧЕСТВО

ЕСТЕСТВО                                     ИСКУССТВО

ЯЗЫК

ЧЕЛОВЕК  

ТРУД

ПРИРОДА                                                    НАРОД

СРЕДА        ЖИЗНЬ                                           ОДИН     ДВА

ДОМ     ЕДА             РОД        МОР           СЛУЖБА  РАБОТА   ПРИЕМ   СПОСОБ      

А.С.Шишков  Как взрослели языки

А.С.Шишков  Славянорусский  корнеслов Как взрослели языки

Без сомнения, творцами первобьггаого языка были две данные человеку способности: чувства и ум. Сперва чув¬ства, такие, как радость, страх, удивление, исторгли из него восклицания: а, о, у. Потом гласные стал соединять он с согласными: ба, да, ма, на, та, ох, ух. Потом из по¬вторения и сочетания слогов составил родственные и другие имена: баба, дядя, мама, няня, тятя, охать, хо¬хот, ухо, слух, дух. Сверх того, подражал он природе: птицы криками своими научили называть их кукушка, грач, крякуша, гусь, кокош и означать голоса их звуко¬подражательными глаголами: кукует, грает, крякает, гогочет, квокчет. Разные слышимые им действия в при¬роде таким же образом наставили его произносить гремит, стучит, трещит, храпит, шипит, сопит, глота¬ет, ибо каждое из этих действии в слух его ударяло.

Сличая французские слова glougloter (кричать, как индейский петух), glouglou (шум, какой делает пиво или вино, когда человек пьет его из бутылки), glouton (обжора), с русскими глотать, глоток, не ясно ли видим в них одинаковое звукоподражание приро¬де? Подобное сходство найдем и в других языках.

Когда таким образом посредством чувств своих составил он многие слова, тогда ум его чрез уподоб-ление одних вещей с другими стал изобретать новые

названия. Например, заметив звукоподражательно тяжелое во время сна дыхание сапит, состояние, в котором сие дыхание совершается, назвал с малым изменением спит. Иногда к дыханию сему присово¬купляется некоторая в горле игра, которую также, подражая звуку ее, наименовал он хрипеть, храпеть, храпатъ, и произвел от первого ветви: хрипун, хрыч, хрычовка, охрипнуть; от второго и третьего храпун, храпу га, храпок, откуда стал говорить: храпстео, хор оба, храбрость. Так от одного понятия стал он переходить к другому, смежному с ним, и от каждого из понятий производить семейства слов.

Обращая сие рассуждение на другие языки, то же самое в них примечаем: все они от одинаковых начал истекают и одинаковыми средствами составляются и возрастают. Иначе и быть не может, поскольку все на¬роды происходят от первого народа. Никто из них не был создан особо, с особыми гласоорудиями; всяк за¬имствовал язык свой от отца своего и передавал сыну. Цепь сия никогда не прерывалась: следственно, пер¬вого народа первобытный язык должен непременно дойти и до самых последних племен человеческого рода. Открывавшиеся в языках новые понятия, новы¬ми словами выражаемые, не могут опровергать сего рассуждения, поскольку новые слова всегда приме¬чаются быть ветвями старых.

Итак, в этом смысле все языки можно назвать од¬ним и тем же языком, который от малых начал, как великая река от малого источника, потек и вместе с народами возрастал и распространялся по лицу зем¬ли. Отсюда слово язык дает нам два противоположных понятия. Заметим: их совершенное соединение, как и

совершенное разделение, противно рассудку и может вовлекать нас в ложные умствования и заключения. Если мы все языки возьмем за один, то несходство их будет тому противоречить. Если каждый из них возьмем за особый язык, то отвергнем примечаемое из них самих общее начало, разорвем неразрывную цепь постепенного их порождения, и вместо следов ума че¬ловеческого будем видеть в них некое слепое изобретение пустых звуков.

Итак, не отринем ни того, ни другого. Не станем утверждать, что японский и русский язык есть один и тот же; но не станем и то почитать за несбыточное дело, чтоб в японском и русском могли быть следы, по-казующие единство их происхождения. Иначе мы впадем в такое же заблуждение, как японцы, которые думают, что земля их, изшедшая из глубины вод, есть особая от земли других народов. (См. путешествие Го¬ловкина).

Разность между одним и другим языком, конеч¬но, может быть превеликая; но из того не следует заключить, чтоб разум не мог найти в них ничего общего. Напротив, из рассматривания состава язы¬ков мы ясно видим, что разность сия не есть особое каждым народом изобретение слов, но постепен¬ное, на очевидных причинах основанное, и следственно, весьма естественное изменение и воз¬растание одного и того же языка.Язык переходит от одного народа к другому больше по изустному, нежели письменному преданию. Отсюда непремен¬но должны последовать изменения в выговоре и письменах. 

Во все времена о науке словопроизводства являлись разные толки, и хотя поставлена она в число граммати¬ческих частей и есть самонужнейшая, поскольку рассуждает о началах языка, открывающих весь его со¬став, разум и силу; однако же оставалась всегда неприкосновенною и невозделанною. Оттого происхо¬дит, что многие, довольствуясь одним навыком употребления слов, почитают ее ненадобною, а другие даже и смешною, заключая то из нелепых словотолкова¬ний, утверждающих, например, что иностранное слово кабинет происходит от русских слов кабы нет, потому что хозяин дома обыкновенно в комнате сей уединяется, и словно как бы его не было в доме. Они хороши для шу¬ток и смеха; но я не знаю, какое невежество больше, то ли, которое принимает их за правду, или то, которое по ним заключает о безполезности науки, просвещающей ум человеческий разгнанием мрака слов.

Значение слова заключается в корне, который, по причине многого извлечения из него ветвей, иногда изменяет, иногда теряет свои буквы, так что часто ос¬тается при одной согласной, и только потому приметен, что при всех своих изменениях и сокраще¬ниях не престает изъявлять то же самое, общее всем языкам коренное понятие, от которого каждый из них производил свои ветви.

Разноязычное древо, стоящее на одном и том же корне, хотя составляет общее семейство слов, но это семейство в каждом языке есть особое, как числом вет¬вей, так и значением их. Ветвь чужого языка, в моем не существующая, или иное значащая, может мне по единству корня столь же быть понятной, как если бы она была моя собственная.

Егор Классен Мореходство и кораблестроение славян

Егор Классен Новые материалы для древнейшей истории славян

МОРЕХОДСТВО И КОРАБЛЕСТРОЕНИЕ СЛАВЯН

В 862-м году призваны Варяги в Новгородскую область. Спустя несколько времени после того Оскольд и Дир отправились из Новгорода в Киев, и уже в 864 году 200 вооруженных судов Русских были под Царь-Градом. 

Из этого выводятся следующие заключения:

1) Если эти 200 судов были простые лодки или челноки, хотя даже и вооруженные, то весь экипаж такой флотилии не мог быть страшен для Византии; но судя по тревоге, произведенной им в Царь-Граде, должно заключить, что суда Руссов состояли уже не из рыбачьих лодок, но довольно порядочных морских судов, могших вместить экипаж, грозный для Греков. 

2) Но построение и оснащение 200 военных судов - для экипажа, могущего делать нападение на государство, подобное Византии того времени - требовало многих лет, а не одного года; следовательно, должно заключить, что по пришествии Оскольда в Киев суда уже были готовы; ибо невозможно предполагать, чтобы они сделаны были мастерами, вызванными Оскольдом из своего отечества. Оскольд сколько-нибудь времени ведь пробыл же у Рюрика, пока попросился в Византию, потом нужно было ему довольно времени на водяное путешествие от Новгорода до Киева, нужно было пройти сколько-нибудь времени на выписку из своего отечества кораблестроителей, ещё более времени нужно было на построение этих кораблей, оснащение их и отплытие из Киева к Царь-Граду. Чтобы сделать все это в два года, необходимо прибегнуть к русскому ковру-самолету и осуществить сказочную поговорку: тяп да ляп, построил корабль. 

Что же остается заключить, чтобы не допустить сказочных действий вместо исторических событий? - Одно, что суда эти были уже готовы ещё до прихода Оскольда. - А если Киевляне имели уже готовые суда до его пришествия, то они должны были хорошо знать искусство кораблестроения и, следовательно, не могли быть номадами; но составляли благоустроенное государство и вместе с тем морскую державу. 

Как легкомысленны те историки, которые заботятся только об осуществлении своих идей всеми возможными натяжками и забывают при том время, место и пространство. По их мнению, устроить флот, научиться целому племени грамоте или даже сдвинуть огромный народ с родового места куда-нибудь в даль, за тридевять земель в тридесятое царство, так же легко, как подвинуть шашку по шахматной доске. 

Что Славяне и Славяно-Руссы были знакомы с речным и морским плаванием, мы видим еще из следующих соображений: 

1) Когда некоторые Руссы были данниками Козарам, то давали по Щлягу с дыму. Но как слово Щляг, Шляг и Сляг сохранилось и по сие время во многих губерниях в великороссийском наречии и означает перевозную лодку, то значит, что Руссы издавна занимались построением судов для речных сообщений [19]. 

2) В Eimundar-Saga сказано, что когда Гаральд и Сигур-Ринг воевали между собой в 735 году, то в морской битве в заливе Бревикен участвовали и Славяне с огромным своим флотом. 

3) В 6-м ещё веке Авары и Греки приглашали Славян для кораблестроения. 

4) В 554 году Славянин Доброгост был греческим полководцем против Персов и командовал флотом (Агапий). 

5) Славянин Рача прибыл со многими кораблями (по Траве) ограбил и сжег Любек. 

6) Славянское племя - Раны -  были знаменитые мореходцы; они отличались торговлей и богатством, но частью и морскими разбоями, за которые и взят их остров Датчанами.  Отличными моряками почитались также Вагры, страшные для всех своей храбростью и ловкостью управления судами. 

7) За 300 лет до Р. X. король Датский Фротон 9-й уничтожил флот Русского государя Траннора. А за 500 лет до Р. X. при Фротоне 3-м Руссы и Гунны напали на Данию, царь Руссов Олимер начальствовал флотом, а царь Гуннов сухопутным войском [20]. 

Должно ли после всего сказанного приводить здесь слова Рюкерта, утверждающего, что будто Славяне не любили зыбкой стихии морей и боялись её непостоянства? Для того разве, чтобы сказать во всеуслышание, что такая выходка называется вообще неуважением к святыне и неприкосновенности исторических фактов, а в частности злонамеренною клеветою и невежеством! Стыдно учёным 19-го века действовать так безрассудно, пристрастно и злобно! 

И. И. ТЁРОХЪ СВАРОГЪ ПОЭМА Лазурный, Серый и Черный Светы

Лазурный, Серый и Черный Светы

1.

Въ ясномъ, золотомъ сияньи 

И во вечном ликованьи, 

За звездами надъ землей, 

За Лазоревой Межей 

И Молочною Рекою, 

Какъ и нашъ светъ — 

вверхъ дугою,

 Высится его соседъ:

 Небеса — Лазурный Светъ.

 Светъ сей — царство Деда Бога, 

Светъ световъ, чертогъ Сварога,

 Всемъ единаго Отца, 

Сущаго всего Творца.

Светь сей — терема Вселенной

, Бабы Славы преблаженной, 

Матери всего бытья 

И кормилицы житья; 

Скинии Дедовъ преславныхъ,

 Твердь Сварожичей Державныхъ:

 Громовержца Перуна, 

Велеса — рунъ стригуна, 

Ветроноснаго Стрибога, 

Животворнаго Даждь-Бога 

И княжны ночной поры — 

Мокгоши, его сестры.

Тамъ, подъ золотой дугою, 

За завесой голубою, 

Въ лесе Солнцей золотыхъ,

 Высится Свята-Святыхъ,

 Крепость, Вышняя Твердыня:

Правды и Любви святыня. 

Въ ней стоить среди щедротъ

 Полный ласкъ живой кивотъ

 И блеститъ посредъ чертога 

Солнечный престолъ Сварога.

Здесь въ сияньи золотомъ, 

На столе томъ пресвятомъ

 Богъ во Славе возседаетъ,

 Службы Божьи отправляеть,

 Пишетъ для людей заветъ

И благословячи Светъ 

Всеблагой своей рукою,

Изъ кивота льетъ рекою 

На землицу благодать, 

Молвячи ей: "Добра Мать, 

Буди благостной царицей,

 Воздавай плоды сторицей, 

Молочка изъ недръ добудь 

И подай всемъ щедро грудь!" 

Въ небесахъ техъ безконечныхъ

Въ ласкахъ, радостяхъ сердечныхъ,

Небожители живутъ,

Съ ними и земной тотъ людъ,

Что лелеял правду Божью

И растилъ любовь Сварожью.

Радость, радость темъ душамъ, 

Что взнеслися къ небесамъ, 

Ввысь туда, за звезды сини 

Подъ покровъ Любви богини,

 Въ волны солнечныхъ морей, 

Въ брызги золотыхъ лучей, 

Во дворы, чертоги Бога,

 Въ цветники, сады Сварога.

Тамъ, при песнях, въ танецъ ходъ 

Вьется чудо-хороводъ: 

Приодеты побоярски — 

Роскоши, блаженства, ласки 

Подъ руки Любовь ведутъ 

И веночек Правде вьютъ. 

Правда солнцами сияетъ,

А Любовь всехъ обнимает 

И садится съ ней на тронъ. 

Все имъ отдаютъ поклон

 И кимвалятъ на кимвалахъ, 

И бряцаютъ на бряцалахъ, 

Славословячи Творца, 

Правды и Любви Отца.

П.

За долами, за горами, 

За Воздушными Морями 

И за Кременной Межей, 

Внизъ дугою, подъ землей, 

Тутъ-же за Великъ-Потокомъ, 

Прицепившись заднимъ бокомъ, 

Мракомъ бьетъ ея соседъ: 

Замогильный Серый Светъ.

Светъ тотъ — навь царя Морилы

 И царицы Мглы Могилы; 

Ямы, дыры, мри-дворы 

Смертоносныя Мары 

И Морилы слугъ — душъ Ловцы, 

Водцы душъ и Пловцы-Возцы

Черезъ тотъ Великъ-Потокъ

На другой, на серый бокъ,

Въ Тотъ светъ смерковъ и морилокъ,

Мрака и сырыхъ могилокъ,

Въ жуткую, пустую глушь,

Во дворы Приемцы душъ.

Нетъ темнотъ тамъ, ни сияний 

Нетъ утехъ, ни гореваний, 

Ни желанья, ни мечты. 

Светъ загробной пустоты 

И безъ мысли, и безъ дела; 

Тайники людского тела

Въ непробудномъ смертномъ сне,

 Въ полной, страшной тишине;

 Место маръ пустыхъ скитаний,

 Навий-теней пребываний 

Въ смертномъ, полномъ забытьи 

Въ замогильномъ томъ житьи.

Въ нави той, въ томъ Серомъ Свете, 

Въ мрачной, жалостной примете 

Вместо солнца бродить Мракъ 

И ползетъ Слепунъ-Червякъ, 

Что безъ жалости, безъ злости 

Точитъ тело, точитъ кости 

Въ непроглядной серой мгле 

Въ дань Морене, прелой тле.

III.

За Межею Смоляною

 И за Черною Рекою, 

Подъ могилами, въ обходъ, 

Облепивши нави сводъ 

И дугою внизъ торчачи, 

Дымомъ, сажею коптячи,

Повысаетъ Ямъ сосед: 

Грехоносный Черный Светь. 

Светь тотъ — пропасти бездонны, 

Срубы, болота зловонны, 

Царство злого упыря,

Прагреха, всехъ золь царя 

И царицы многогрешной, 

Потьмы Черныя, кромешной, 

Стань чертей, ихъ байструковъ, 

Срубовь верныхъ гайдуковъ.

Тамъ, на срубахъ, въ Черномъ Свете, 

Въ смоляной своей примете, 

Вместо солнца бродит тьма: 

Потьма Черная сама.

Тамъ бушует подъ потьмами 

Пекло съ вечными огнями: 

Место кар изъ злыни рукъ,

 Бездна горя, бедъ и мукъ 

В черныхъ, едких дыма клубахъ. 

Горе, горе темъ на срубахъ, 

Кто попалъ туда со зломъ, 

Замороченный грехомъ!

Игорь Кобзев Падение Перуна Сон Бояна

Изнурил певца бесприютный путь.

Белый ус его хмуро свесился.

Вот решил он под липкою отдохнуть.

То ли явь? То ли сон пригрезился?..

Видит старец: радуга меж полей

Подымается в выси ясные.

Он - недолго думая - прямо к ней!

За перильца схватил цветастые

И пошел по радуге выше круч

В дальний край, недоступный вымыслам,

Где стада седых тонкорунных туч

По вольготным гуляют выпасам.

Серебрится звездное там зерно,

Что Сварог в борозды высеивал,

Светозарною нивой блестит оно,

Расстилаясь с юга до севера.

А на горке терем стоит царя.

В терему том окошко светится.

И глядит из окошка краса Заря,

Ненаглядная красна девица...

Говорит Заря: - Здравствуй, свет Боян.

Ты зачем в нашу даль пожаловал?

Уж как нонь довольна была бы я,

Кабы песней меня побаловал!

Рек Боян: - Я тут - не в хмельном пиру,

Вечно петь, так язык затупится...

Ты ответь, Заря: где твой брат Перун?

Что же он за Русь не заступится?!

Тут у Зорьки слезы из нежных глаз

Чистым жемчугом покатилися.

Невеселый она повела рассказ,

Коим многие б подивилися...

Говорила Зорька: - Могуч был мир,

Где Перун громыхал победами!

Хоть суров он был, хоть не всем был мил,

Ан при нем все порядок ведали.

Сошники Перун мужикам ковал;

Сделал меч-кладенец невиданный,

Вражьи рати рушились наповал,

Как сверкал он, из ножен вырванный!

Рассудил Перун битву света с тьмой,

Разлучил навек с белым черное,

Примирил поединок огня с водой,

Заточил огонь в кремни горные.

Много славных дел он свершил, орел,

Все дела поди перечисли-ка,

Ан ведь сколь завистников приобрел:

Чай, на каждый чох - по завистнику!

Сотворишь добро, глядь: никто не рад!

У завистников нету радости.

Злее черных змей за спиной шипят,

Пуще сладости любят гадости.

А за синь-рекой, что волной журчит,

Под горою, что всякий видывал,

Жил коварный, хитрый король Завид,

Больше всех Перуну завидывал.

Не желал он жить во своем дворе,

Где бочонки медами полные,

А желал он быть на крутой горе,

Где Перун высекает молнии.

Заедала Завида чужая честь,

Гордецу почет слаще сахара.

Уж как тщился он на ту гору влезть,

Чтобы челядь бы вся заахала!

Да не просто справиться с той горой:

Все бока ее глаже мрамора.

Цепче коршуна когти имел король

Да об камни их пообламывал.

Черной завистью вымученный вконец,

Дал король повеленье строгое:

Золотой построить ему дворец,

Чтобы был он богаче богова!

И воссел Завид в окруженье слуг,

Похваляясь речами смелыми.

Он в одну взял руку червленый лук,

А в другую колчан со стрелами...

Пировали боги на Лыс-горе,

Кто-то в шутку сказал Громовнику:

- Пить ли брагу нам при твоем дворе

Аль пойти к твоему помощнику?

Весь Перунов терем от этих слов

Залился богатырским хохотом,

Небо дрогнуло, будто бы от громов,

В бочках пиво взорвалось с грохотом.

А Перуну тень на чело легла,

Знать, устал от речей язвительных.

И упали наземь туман и мгла

От Перуновых дум томительных.

Затаились боги: удара ждут!

От Громовника нет спасения -

Его стрелы жаркие ровно жгут,

Все сжигают без сожаления!

Вдруг Перун на землю с престола - шасть!

Без укоров, без нарекания,

Говорит Завиду: - Бери всю власть,

Коль такое твое желание!

Не стыдись, коль в чем тебя подучить.

Нелегко, чай, над миром властвовать!..

- Что ерша учить, как по речке плыть?

Без подсказок сумею царствовать! -

Поменялись одежами без хлопот,

Каждый вымолвил речь приветную,

Сел король Завид на ковер-самолет

И вознесся на гору светлую.

А Перун колчаном об землю - хвать!

- Надоело! Покняжил досыту! -

Под священным дубом улегся спать.

Там доныне и спит без просыпу...

А Завид вступил на высок престол,

Не сробел от забот полученных.

Он державную руку свою простер

От полночных стран до полуденных.

Стал своим разуменьем дела решать,

Стал людей учить да подсказывать:

Как сподручней землю зимой пахать,

Как весной на санях раскатывать.

Уж коль вздумал кто мудрецом прослыть,

Враз за новый обычай ратует:

То прикажет вниз головой ходить,

То блоху со слоном сосватает.

От такого правления короля

Опустели поля бесплодные,

Задичала, выгорела земля.

Даже боги сидят голодные.

Не дождутся люди весны-красны.

Все певучие реки скованы.

Из небесной и из земной казны

Все сокровища разворованы.

И никак король не исправит грех:

Где зерна достать? Мыши слопали.

А где мыши? Кошки пожрали всех.

А где кошки? Стрелки ухлопали.

Где стрелки? На речку гулять ушли.

А где речка? Быки всю выпили.

Где быки? На песок отдохнуть легли.

Где пески? Все ветра повымели...

Не управился глупый Завид с землей,

Заварил дела бесталанные.

И одна беда за другой бедой

В гости к людям пошли, незваные.

Все никак не кончится скорбный путь.

Не размыкать кручину ветрами.

Но Перун проснется ж когда-нибудь!

Вспыхнут дали лучами светлыми!..

Гасан Гусейнов § 8 Матерные идеологемы — теневой репертуар идеологического языка

Гасан Гусейнов Советские идеологемы в русском дискурсе 1990-х Издание осуществлено при финансовой поддержке Государственного Комитета по печати (федеральная целевая программа «Культура России» )

§ 8. Матерные идеологемы — теневой репертуар идеологического языка

В своем качестве последнего разоблачителя матерный язык является фундаментальной составляющей идеологического языка. Развивая опыт досоветского

бытования, он и в советское время обеспечивал носителей языка ключевыми

идеологемамиформулами лагернотюремного существования. Такие фразеологизмы подневольного опыта, как «не ебут — не подмахивай», «нам, татарам, одна хуй — что ебать подтаскивать, что ёбанных оттаскивать», «на хитрую

жопу — хуй с винтом», «хуем груши околачивать», «хуи валять и к стенке приставлять», «пьет все, что горит, ебет все, что движется (вариант: все, что ды

шит)», — образуют низовой pendant официальной идеологии, альтернативный

репертуар ее прописных истин.

Фрагмент этого репертуара, сложившийся вокруг понятия ТРУД, предлагается в таблице; источники — «Архипелаг ГУЛаг» А. И. Солженицына512, словари Жака Росси513, Д. С. Балдаева и соавторов514, словарь А. Сидорова515, антология

Н. Дронникова516, архив автора. В левом столбце представлены лозунги и официальные идеологемы важнейшего воспитательного учреждения — зоны (всем

другим названиям тюрьмы и лагеря — исправительно–трудовое учреждение,

исправительно–трудовая колония и т.д. — я предпочитаю этот принятый в литературе кратчайший термин). В правом столбце — «трудовые» лозунги и идеологемы «воли». В среднем столбце представлен коллективный «ответ» на идеологический вызов «зоны» и «воли» — и подневольного «исправительного» труда и «созидательного свободного труда советских людей».

ЛОЗУНГИ И ОФИЦИАЛЬНЫЕ ИДЕОЛОГЕМЫ ЗОНЫ

Давай–давай!

Быстро–быстро!

На свободу с чистой совестью

Заключенный — активный участник социалистического строительства

Через честный труд — к досрочному освобождению!

Осваивай смежные профессии

ТФТ (тяжелый физический

труд) — помета на личном

деле заключенного

Туфта (тухта) — опаснейшее оружие контрреволюции

Дойти до социализма!

Мир, свобода, труд!

Субботник

Жить и работать.

Кто не работает, тот не ест

Баланда, пайка, норма

Положено — не положено

СССР

ЛОЗУНГИ И ОФИЦИАЛЬНЫЕ ИДЕОЛОГЕМЫ ВОЛИ

даёшь! Пятилетку в четыре года!

Совесть — лучший контролер

Мы придем к победе коммунистического труда!

Труд для народа — счастье!

Осваивай смежные профессии

Позор лодырям и прогульщикам

Социализм — это учет и контроль (Ленин)

Мы придем к победе коммунистического труда!

Мир, труд, май!

Субботник, Ленинский коммунистический субботник

Жить и работать; жить

и работать по–ленински;

Кто не работает, тот не ест

Трехразовое питание;

норма

Положено — не положено

СССР

ТЕНЕВЫЕ ИДЕОЛОГЕМЫ НА СТЫКЕ ЗОНЫ И ВОЛИ

Давай–давай давно хуем подавился!

Давай–давая выебли и сушить повесили.

Быстро только кошки ебутся да слепые родятся.

Где была совесть, там хуй вырос.

Нам татарам — одна хуй: что ебать подтаскивать, что ёбанных оттаскивать.

День кантовки — месяц (вариант: год) жизни

Не ебут — не подмахивай!

Без туфты и аммонала

Не построили б канала

(имеется в виду Беломорско–Балтийский канал)

СССР стоит на мате, туфте и блате.

Блат выше наркома (вариант: Совнаркома).

Карандаш накормит.

Доходяга — умирающий от непосильного труда

и психически истощенный заключенный.

Цитата из В. Маяковского превратилась в лозунг,

вывешиваемый в СССР на майские праздники

(1–2 и 9 мая);

в постмодернистском стёбе лозунг подвергнут обсценному переосмыслению; так, в рассказе Виктора

Пелевина «День бульдозериста» «Языковые конструкции вроде «одномайственно» (намек на «однохуйственно», «май его знает» (вместо хуй его знает),

«мир твоему миру» или «май твоему урожаю», не

только не уничтожают прежнего значения слова,

но сообщают ему еще одно — дополнительное. Поэтому огромные красные слова МИР, ТРУД, МАЙ украшают серые фасады Уран5Батора в то же самое

время, как уранбаторские матери отчитывают под

ними детей за «нехорошее» слово «майский жук».

Александр Антонов (Киев). «Внутренние языки»

Пелевина и Кима // Литературные новости. 1996.

№5 (61). С. 12.

По субботам — не работам, а суббота — кажный

день!

Жить будешь, ебаться (варианты: жениться, петь,

чайку попить) — никогда (вариант: не захочешь!)

Работа не хуй — может сутки простоять.

Суп из трех залуп [объяснение А. Сидорова: «в лагерном супе мясо разваривается, а шкурки иногда

остаются» (Ук. соч., с. 174)];

суп кандей из бараньих мудей;

суп рататуй — кругом вода, посередке хуй.

— А мне положено!

— А положенных и ебут!

Спальная, столовая, сортир, работа

Вот, например, как увязывается это противопоставление в конкретном дискурсивном опыте радиожурналиста в прямом эфире (Андрей Черкизов, «Эхо

Москвы»):

Была такая профессия, обязательная для всякого гражданина СССР, — строитель коммунизма.

Известное дело, грамотный народ незамедлительно отреагировал на такой вот обязан: «хочешь — жни, а хочешь — куй, все равно получишь... нуль [в оригинале — орден, подразумевается рифмуемый хуй]». И не строил ровным счетом никакого коммунизма, положил на него

с прибором [в оригинале: хуй], особенно тонко подметив, что работа — не причинное место

[в оригинале: хуй], сто лет стоять может.517