В субботу на пятой неделе Великого поста святая Церковь торжественно возглашает молебное пение акафиста, или благодарственной похвалы Пресвятой Богородице.

Даром исключительной благодати, в преддверии искупительного подвига Христова, Пречистая Дева с первого мгновения Своей жизни хранима Богом от скверны греха. Бог возлюбил Ее любовью, превосходящей любовь ко всему творению. Так чудесно исполнил Ее благодати – превыше ангелов и святых, что Она явила полноту чистоты и святости, какой нет ни у кого после Бога, и какой не может быть вне Бога. В Ней человеческая природа вновь обрела первозданную и совершенную красоту. В Ней не было никакого несовершенства, Она ни разу не подчинилась власти диавола. Из многих поколений праведников Бог уготовал Ту, Которая будет Матерью Сына Божия с Его бесконечной любовью.

Пресвятая Дева – образ сокрытой от мира святости, проявляющейся в обыденной жизни, не привлекающей к себе внимания, умеющей остаться незамеченной. Как будто Она всегда слышит слово Своего Божественного Сына: «Научитесь от Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем» и «всякий смиряющий себя возвысится». Как дивно Господь «призре на смирение рабы Своея»! Принося похвалу Божией Матери, мы пытаемся сделать вслед за Ней шаг по дороге смирения. И осмыслить связь Ее смирения с исполнением Ее пророчества: «Се бо отныне ублажат Мя вси роди».

Мы исполняем его, как оно исполнялось уже в течение веков, — мудрецами и простецами, царями и нищими, юношами и девами, зрелыми мужами и младенцами, едва начинающими говорить. В шумных городах и глухих деревнях, на вершинах гор и в пропастях земных, в храмах Божиих и на дорогах, среди радости и среди скорби, в час сугубой благодати и в час смерти. Миллионы и миллиарды христиан отошли ко Господу с Ее именем на устах. На всяком месте и на всякое время призывают Ее заступничество «вси роди». В самых разных обстоятельствах бесчисленные голоса на всех языках возносят хвалу Божией Матери или молча умоляют умилосердиться о Ее чадах, попавших в беду. Во все дни не смолкает этот вопль человечества к Божией Матери. Он не может не привлекать Божие милосердие. Наша молитва сегодня сливается со всеми молитвами, прославляющими Ее и требующими Ее заступления.

Дух Святой научает всех верных, что самый легкий доступ ко Господу — через Божию Матерь. Вот почему мы исполняемся такого великого доверия к Ней, и к Ней прибегаем. Это самый прямой наш путь ко Христу. Кто хочет сохранить любовь к Богу, говорят святые отцы, тот да следует свято древнему обычаю Церкви: на всякое время и на всякий час приносить Ей ангельское приветствие и соединять свое обращение ко Господу, к имени Иисусову, с Ее пречистым именем. А тем, кто носит Ее образок на себе вместе с нательным крестиком или в нагрудном кармане имеет Ее бумажную иконочку, или сокровенно окружает себя Ее изображениями в комнате, в автомобиле, за рабочим столом – так естественно им обращаться к Ней даже без слов.

Если мы решимся с сегодняшнего дня часто молиться Божией Матери, нам будет дано узнать, почему святая Церковь говорит, что Божия Матерь – упокоение труждающихся, утешение плачущих, больных исцеление, обуреваемых пристанище, грешных прощение, скорбящих радость, прибежище всех молящихся Ей. И мы поймем, почему святые и поэты не находят слов, вместе с ангелами пытаясь проникнуть в тайну Ее бесконечного смирения: «Той, Которая бесконечная высота, потому что Она бесконечно нисходит к нам. Той, Которая бесконечная чистота, потому что Она бесконечно смиренная. Той, Которая бесконечная красота, потому что Она бесконечно милостивая. Той, Которая бесконечно богатая, потому что Она бесконечно нищая. Той, Которая бесконечно великая, потому что Она бесконечно малая. Той, Которая бесконечно небесная, потому что Она бесконечно земная. Той, Которая бесконечно в вечности, потому что Она бесконечно во времени. Той, Которая бесконечно выше нас, потому что Она бесконечно среди нас. Той, Которая Мать и Царица ангелов, потому что Она Мать и Царица людей. Той, Которая бесконечно Царица, потому что Она самая смиренная из всех созданий. Той, Которая единственная Царица, потому что Она — самая смиренная раба. Той, Которая самая близкая к Богу, потому что Она самая близкая к людям. Той, Которая бесконечно спасает всех, потому что Она бесконечно спасена Сама. Той, Которая с нами, потому что Господь с Ней. Той, Которая Заступница наша, потому что Она благословенна в женах и благословен плод чрева Ее – Христос. Той, Которая бесконечно радостная, потому что Она бесконечно скорбящая. Той, Которая не отступает ни от кого, Единственная, кто может говорить со властью Матери».

Протоиерей Александр Шаргунов, настоятель храма Святителя Николая в Пыжах

Опять приснилось кино.

Заснятое Мелом Гибсоном. С ним же самим в главной роли. Называется «Манипула». Про сорок севастийских мучеников.

До самого акта мученичества я не досмотрела, проснулась раньше. Понравилось, как заснята обычная жизнь в провинциальном римском гарнизоне. Такие там все… люди. Человечные.

Начинается с того, что провинциальное начальство ожидает больших неприятностей — нового витка гражданской войны. Ликиний, правитель восточной части страны, будет разбираться с Константином. Пока что между ними мир, но всем понятно, что «Ты беременна? Это временно». Это все обсуждается на какой-то пьянке, где бухает начальство 12-го (Молниеносного) легиона. Оно не просто так бухает: легат прощупывает, кто из его командиров какие политические симпатии разделяет. И идет такая чуйка, что на христиан в войсках полагаться нельзя, Константин известен как большой христианолюб, они или отвалят, или переметнутся к нему, или в войсках будут за него агитировать — короче, блин, пятая колонна. И легат вот это вот говорит и смотрит прямо на командира Агриколу, который, значит, командует гарнизоном Севасты, и у которого под началом, как известно, не просто энное количество христиан, рассеянных по части, а целый отряд, сорок человек, открыто носящих крест как вексиллу отряда (Миланский эдикт уже восемь лет как принят, напоминаю). Агрикола выдерживает взгляд легата и говорит, что они хорошие солдаты, даже лучшие солдаты, каких он знал, и если у легата есть к этому отряду конкретные претензии, пусть он скажет. Легат предпочитает тему замять, приглашают музыкантов, девок, короче, начинается разнузданная римская оргия (ТМ).

Агрикола возвращается в гарнизон (а где они бухали, кстати? Севаста снится мне как вполне зачуханный горны городишко, а командование легиона где было, в Каппадокии?), вызывает к себе этого командира христианской полусотни, которого играет Мел Гибсон, и начинает его осторожно зондировать на тему «если Константин на Ликиния полезет, ты с кем будешь?» Командир — у меня во сне его звали Кориоланом, хотя я только что в Педивикию глянула, в реале он был Кирион — с этакой прямотой римского служаки отвечает: я солдат, я подчиняюсь своему командованию — то есть вам, как вы подчиняетесь легату. С кем пойдет легат, с тем пойду и я. Да, возражает Агрикола, но ты же христианин, и Константин христианин. Как ты будешь воевать против единоверца? Кирион пожимает плечами: я же против армян воевал, а они тоже христиане. Хотя в целом, говорит он, я надеюсь, что отмотаю службу раньше, чем все это начнется, буду сидеть себе и огород копать, потому что я уже навидался как римляне убивают римлян, у меня это уже вот где сидит. Агрикола, тоже побывавший в гражданской войне, кивает — да, мол, я тебя понимаю, но и сам не в лучшем положении, я даже не могу отвалить со службы, отмотав срок, я многим обязан императору. Поэтому ты уж сделай мне милость, дорогой Кирион, не очень размахивай своей вексиллой, и как только я свистну — забейся со своим отрядом куда-нибудь под корягу, и сиди там, пока я опять же не свистну.

И наступает момент, когда в войсках начинают завинчивать гайки. До Агриколы доходят известия, что в Гераклее казнен его коллега начальник гарнизона Теодор (нет, конкретно письмо о казни Теодора Стратилата мне не приснилось, я про него опять же в Педивикии вычитала — во сне было более смутное «кого-то там где-то там уже распяли»). И вот Агрикола решил, что наступил момент, и усылает Кириона и вообще всю центурию, где Кирион с ребятами служит, куда-то на дальнее пограничье, в горы, вообще в …опу, кагбэ с военной миссией — там что-то пошаливают разбойнички. Центурия уходит, в ночь перед уходом воины прощаются с родными, много трогательных бытовых сцен.

Один из самых ярких персонажей сна — крупный и толстый воин по имени Ираклий, вексилларий, он как раз и таскает этот штандарт с крестом. У него жена — язычница, они постоянно через это цапаются, он не разрешает ей держать дома идолов, и она бегает потихоньку в городской храм Артемиды, там такая статуя стоит, чОрная и вся в сиськах, прямо ожерелье из сисек на шее, целое боа. И у них куча детей — шесть или семь, и вот этот Ираклий ночью пристает к жене, что, мол, давай, а она ему: отвали, иди на крышу спать, не хочу я больше рожать. А он ей: да ну, ничего не будет, я способ знаю, вот увидишь. А она: ты как в кураж входишь, так забываешь про все твои способы, я тебя знаю. Вон они, твои способы, бегают, целых семь штук, иди на крышу спать со своими способами. А он ей: женщина, меня вот убьют в этом походе, и ты всю жизнь будешь жалеть, что мне не дала перед смертью. Короче, уломал.

А у другого солдата невеста, ну, то есть, любимая девушка, ее родители не давали им пожениться,потому что язычники, но за этого солдата попросил его командир, и они разрешили, и вот они собираются пожениться, когда отряд вернется.

Самый молодой из парней прощается со своей матерью, а она из семьи таких пробитых христиан, у нее обоих родителей и мужа замучили при Диоклетиане, такая жесткая тетка, ей бы в Спарте родиться. Вот она сыну мозги полощет: то не забыл? Это взял? Убьют — домой не приходи! И все такое.

У Кириона жена — старый боевой товарищ, прошла с ним все его кампании, моталась по гарнизонам — словом, они уже без слов друг друга понимают, их прощание как раз этим и трогательно. У них дочь, уже вполне взрослая девушка. Она симпатизирует этому парнишке, у которого суровая мать, но там есть определенная проблема (дали будэ).

И вот, значит, зимует эта центурия где-то в горах, ищет банду. Банду нашли, всех побили, главаря распяли, по поводу чего приятель Кириона, тоже командир полусотни, язычник, подгребывает его — ты же, мол, кланяешься кресту — поклонись этому разбойнику. А Кирион ему на это: те, кого распяли с Господом, тоже были разбойниками, один из них спасся, может, и этот спасется.

Короче, Агрикола рассчитывал, что они до снегов пробегают за этой бандой, а там их запрет в горах снегопад, а там или ишак сдохнет, или шах, но большое жертвоприношение, которое готовится в Севасте на Сатурналии при участии сановника Лисия (этот Лисий должен потом отчитаться перед Ликинием) должно пройти без Кириона и его ребят. И вот, значит, все готовится к этому войсковому мероприятию (гражданские участвовать не обязаны, Агрикола старательно выводит из-под удара и семьи своих солдат), а тут бац — и Кирион спускается с гор. И прямо перед въезжающим в город Лисием они маршируют со своей вексиллой — крестом. То есть, полный трындец замыслу Агриколы.

Этот трындец слегка разбавлен комической сценой — жена Ираклия, которая все-таки забеременела, услышав на рынке, что манипула вступила в город, выбегает отряду навстречу и начинает бить своего мужа торбой с покупками (она как раз была на рынке). Отряд, значит, с вексиллой идет вперед, Ираклию деваться-то некуда, он вексиллу тащит, а жена его прыгает перед отрядом и лупит мужа торбой, так что купленные ею морковки во все стороны летят. А солдаты прикалываются: все, Ираклий опять будет ночевать в гарнизоне, попал бедный Ираклий…

Агрикола вызывает Кириона и Ираклия к себе и начинает честить их на чем свет стоит за то, что они так подставили его перед Лисием. Кирион возражает — ты бы, командир, объяснил конкретно, чего от нас хочешь, приказал остаться на Сатурналии в горах — мы бы выполнили приказ. А так чего уж теперь уж.

Тут до них доносится треск ломаемого дерева, они выбегают во двор — и видят, что их вексиллу порубили и жгут. То есть, их вызвали не затем, чтобы отчитать, а чтобы потихонечку забрать и уничтожить вексиллу. Кирион смотрит на командира этак вот — ну, мы знаем, как Мел Гибсон умеет голубыми глазами смотреть — а тот говорит, что сам виноват, не мальчик, надо соображать, короче. В общем, подводит итог Агрикола, теперь вам деваться некуда на большое жертвоприношение вы обязаны прийти, это военное дело, это приказ, кто не выполнит, будет наказан как нарушитель военной дисциплины.

Рано утром Кирион и ребята сначала молятся в христианском храме, потом Кирион выходит перед всеми и говорит: так и так, как христианин, я не могу пойти на языческое жертвоприношение. Как солдат, я не могу ослушаться приказа. Значит, я уже не могу быть солдатом. Я вам больше не командир. Поэтому каждый из вас решает за себя — либо пойти на праздник и остаться легионером, либо не пойти — и принять кару за дезертиртво, какую назначит легат, но остаться христианином. Я сказал.

Потом вперед выходит Ираклий и говорит: у нас отняли вексиллу. Потерять вексиллу — величайший позор для отряда. Видеть, как огонь уничтожает лик Господа — величайший позор для христианина. Командир обошелся с нами как с преступниками, отобрал и уничтожил наше знамя, да за кого он нас считает? Я вексиллу не уберег, поэтому для меня вопроса нет, я на праздник пойду — только я там скажу командиру все, что о нем думаю, все равно и так и так умирать.

И все подхватывают его слова: да, пойдем, сложим наши доспехи и оружие прямо перед Агриколой и Лисием! Если мы военные преступники — пусть они объяснят, в чем наше преступление. А если мы ни в чем не виноваты — за что у нас отняли вексиллу?!

Читати далі тут ...