В пустой и стылой конуре моей души

Устало чувства тлеют...в полнакала...

Как пёс сторожевой, что, прикорнув в ночной тиши,

Лишь только ждёт хозяйского сигнала.

    И вот,

          всегда нежданно,

                                  как обычно - вдруг,

    Придёт ЛЮБОВЬ,

    Чтобы потешиться над нами...

    Щелкнёт бичом -

                            и побежишь,

                                              сбивая лапы вкровь,

    За кругом круг...

    Любовь...

    Непостижима и манящая, как пламя.    

Пока октябрь Судьбы моей не отыграл цыганской скрипкой, надежда в карнавале дней скользит и манит тенью зыбкой, что может быть когда-нибудь отхлынут прочь мои напасти и отыщу к тебе я путь...И может даже буду счастлив...

...Но к сердцу твоему дойти -

Капканы волчьи, лес дремучий...

А в помощь, Господи прости,

Одно лишь только - чёрт и случай...

PS. До встречи, Ваше Высочество.

 ...Я прикорнул у камина, поудобнее пристроив поближе к себе кружку с грогом... Метель , бессильно поколотившись о дверь и стены, припала к каминной трубе так, чтобы всем были слышны её жалобные всхлипы и подвывание. Но дела здесь никому до этого не было... И мне тоже...

   Можно было некоторое время не бренчать мышцами, скалясь и рыкая. Мирно себе лежать, лениво потягивая грог после неплохого ужина, щурясь на огонь, время от времени приглядываясь к постояльцам, нежась в тепле и впитывая в себя баюкающий шелест беспечно порхающих слов.

   Я не собирался возвращаться сюда. По крайней мере, в ближайшее время. Если бы только не это косматое чучело, вымытое, впрочем, уже, побритое и причёсанное. Вон он, голубчик-паинька, ошарашенно и преданно пялится из своего угла на ту, которую здесь стали теперь называть Принцессой. Угораздило же меня...  Всего-то несколько часов назад...

   Я не собирался возвращаться...Когда Синдбад, бродяга, избоченясь, как какой-нибудь придворный вертопрах, ввёл в каминную залу одетую и убранную по староиспанской моде на манер Инфанты Кастильского Двора эту неандертальскую девчёнку, я уже знал, что это Она. И старался не встретиться с ней взглядом. И когда я её, перепачканную, исцарапанную и завёрнутую в смрадные шкуры, тащил на себе сюда, через перевал и мокрую вечереющую чащу, то и тогда уже знал, что это Она. Мне повезло сшибить её наземь на самом краю провала, куда она почти было сиганула в припадке каких-то чувственных трепыханий и неразделённостей. Не повезло мне только в том, что, придавливая её, бьющуюся в истерике нежелания жить, к камням, я заглянул в её глаза. Девчёнка сразу обмякла безвольной куклой. А меня, на один только миг, пронзило вспышкой картинки какого-то давнего сна...А может быть и не сна...Я глядел однажды в эти глаза. Только когда-то очень давно. И не здесь... И наверное, не в этой жизни... Крохотное королевство на Закатном Побережье... И я сопровождаю туда лесами принцессу из Метрополии. К её жениху...Кровавая схватка с людьми принца в его замке... Бегство...Погоня...Избушка на болотах...Может быть, конечно, это был и сон. Может быть. Или ещё как-то. Но это точно был Её взгляд. Это была Она. Без сомненья... Вот где встретиться пришлось...

   Она была волшебно хороша в тёмно-лиловом бархате с белым кружевом, в свете канделябров. Тёмные локоны и трогательно обнажённый затылок. А в лице всё настойчивее читалась победительница. И ничего в ней не оставалось от перепачканной, избитой и исцарапанной, огорчённой до корней яйцеклеток превратностями Любви и Нелюбви сопливой девчёнки из неандертальских пещер. Одна только готовность стать победительницей. И нельзя было вновь встретиться с ней взглядом. И нужно было бежать. И не возвращаться...

   Я так и сделал. И к утру уже был на водопадах. Чуть дальше обрыва.

   Я так, наверное, никогда и не узнаю, почему вернулся к этому месту. Почему прошёл дальше. Мир непонятен и странен. Сплошные почему-почему-почему-почему...Первая волна мерзостного запаха настигла меня едва ли раньше уловленного боковым зрением колыхания густой листвы слева. Я рухнул, пропуская над собой увесистое древко с мощным кремнёвым наконечником. И перекатился к кустам, как раз под ноги троим косматым человекообразным, перескочившим по инерции через меня на тропу и наполнявшим воздух боевым кличем, рыком и чудовищным амбре. Успел подняться...Ну конечно. Косматый Угг, кто ж ещё (девчёнка довольно точно его описала). И сопровождающие лица, как же без них...Меча я вытащить не успел. Поэтому просто качнулся влево от дубинки Угга и, возвращаясь с шагом вперёд, влепил ему левой по печени, а правой, открытой ладонью, - в то место, где у него могло быть левое ухо. Он мгновенно начал валиться вперёд на подкосившихся ногах. А я схватил его левой за волосы, прыжком оказался у него за спиной, запрокидывая ему голову назад, всадил ему колено в поясницу и добавил правой сверху в угол между шеей и ключицей. Внутри у него что-то хрюкнуло и он плавно прикорнул у моих ног. Двое других храбрых джентльменов, не ожидав от меня такой прыти, потеряли темп атаки и внезапно поскучнели, обнаружив в моих руках клинки. А потом и вовсе дали стрекача, ломая кусты и распугивая мелкую живность. И я занялся пострадавшим. 

   Ему было плохо. Но не хуже всех.

    Дыхание нормализовалось. А кровообращение так и вовсе не пострадало. С сознанием обстояло похуже, но это временно. Похоже, он сломал себе правую ключицу, ударившись о мою руку...Несвежая, безобразно вздувшаяся рваная рана с багровыми краями на его левом бедре, в результате столкновения, вскрылась и обильно кровоточила...Я смешал джин из своей фляжки с водой, что отыскалась в тыкве на его поясе. Потом смочил джином тряпицу из своей аптечки и вжал её в рану. А как только он раскрыл пасть и заревел, влил ему между зубами разведенный джин. Что-то в его нутро, конечно, попало, потому что, когда он наконец откашлялся и отфыркался, взгляд у него стал вполне осмысленным. Я усадил его, уперев спиной в валун, сам сел напротив. Мы посмотрели друг другу в глаза и начали разговаривать, не произнося ни слова:

 - Почему ты меня не убил?

 - А смысл? Ты мне такой неопасен...

 - Дурила. Неубитый враг всегда опасен.

 - Да какой ты мне враг? Так...недоразумение ходячее...Скорей уж, собрат по несчастью. Только Она сбежала от тебя и ты сдуру поскакал за Ней, терзая ноздри запахом Её следа. А я сбежал от Неё...или от себя, какая теперь разница... Вот мы лбами и столкнулись.

 - Я любил Её. И люблю.

 - Ну и что? Какая разница, если Она не захотела быть твоей женщиной и жить с тобой всю жизнь?...И рожать тебе детей?... И готовить тебе еду?...И залечивать твои раны после неудачной схватки  с маралом или саблезубым махайродом?...Кому интересна тогда эта твоя любовь?

 - Да ты просто ненормальный. И Жуд, и Чича, классные девчёнки, они с ума сходили и отшивали других парней одного за другим, чтоб только стать моими жёнами. А мне нужна была только Она. И Она, чёрт возьми, БЫЛА МОЕЙ! И БУДЕТ МОЕЙ! И я Её НИКОМУ НЕ ОТДАМ!

 - Вот-вот...Все вы, соплячня неразумная, от неразвитости своей полагаете, что стоит вам только изречь Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ или там Я ТЕБЯ НИКОМУ НЕ ОТДАМ...или уж совершеннейшую глупость вроде ТЫ - МОЙ или ТЫ - МОЯ  -  и всё дальнейшее само собой разумеется. А что, собственно, разумеется? Да никто в этом мире ничей. В любви никто никому не может ПРИНАДЛЕЖАТЬ. Любви никакие, в общем-то, заклинания и клятвы не нужны. Пришла, ушла - ты над ней не властен.

 - У-у-у...Ну откуда ты взялся? Сначала этот..Ну, Она про него рассказала, когда вдруг собралась уходить, вернувшись перед тем, вся всклокоченная, пропахшая им, не хотела есть...У-у-у...Суслик горбатый... неженка...со стекляшками на глазах...Она меня чуть не проткнула из-за него... Я отлежался, прихватил племянников и пошёл по следу. Но возле обрыва Её запах смешался с твоим и дальше с ним не расставался. Я был в отчаянии. А потом появился ты один...Если б не эта дурацкая рана, я бы тебя прикончил...И отыскал бы Её...

 - Не болтай глупостей. Это ничего бы не изменило...Впрочем...Ты идти-то сможешь? Здесь тебе оставаться нельзя. Начинается метель. И в пещерах тебя уж точно никто не ждёт. Ты вернёшься туда неудачником, от которого сбежала девчёнка, а её новый парень тебя здорово потрепал. И твои Чича и Жуд в твою сторону даже фыркнуть не захотят. Да ещё и станут жить с этими твоими племянниками, которые поди наплели уже всем, как храбро они сражались с целой стаей снежных барсов, но вынуждены были отступить, ввиду потери тобой вооружения и численного превосходства врагов...Поэтому давай-ка пойдём. Начнёшь всё заново...Заодно и сам всё увидишь...

   Когда я дотащил до Синдбадова приюта уже потерявшего все силы и самообладание Угга, он, узрев мельком в дальней части залы свою...да, в общем-то, уже никакую не свою...Принцессу, только и смог прохрипеть:

  - Зачем ты меня не убил?

   Бредил, наверное. Принцесса была занята гостями и не то,что не видела, - даже не почувствовала нашего появления. Да и слава Богу. Принцесс трудно любить. Их можно носить на руках, петь им баллады, посвящать стихи, защищать от злодеев, сопровождать в поездках...Но вот любить их...Им просто НЕ ДО ВАШЕЙ ЛЮБВИ. Тем не менее, наша Принцесса не возражает пополнить свою свиту. Вот только я туда врядли сгожусь...А Угг, смотрю, сгодился. Отмылся, побрился, отлежался...и преданнейше сгодился. Ну, помогай ему Судьба...

   О-о...А вот и Синдбад. Увидел мою опустевшую кружку и, виновато отводя глаза, решил предложить мне джину...Бадди, дружище, садись рядом. Давай-ка выпьем... За Принцессу!

НАРОД!

Буду краток. Сегодня у моего друга День Рождения. Он клёвый чувак. Умный, живой и по-мальчишески непосредственный. Давайте вместе поздравим его. Ну-ка, разом:

 С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, КРИК!  ЯРКИХ И КРАСИВЫХ ТЕБЕ ДНЕЙ!

 Торжественная часть закончена. Наливаем и закусываем.

   Когда надолго замолчит твой телефон

 И муть тяжёлая в душе твоей на дне

 Вращает думы, как заевший патефон,

 Быть может ты вдруг вспомнишь обо мне.

  Мы обходились друг без друга, я и ты,

  В невзгодах, в радостях... Совсем немало лет.

Зачем теперь нам частоколы слов, надрывных и пустых?

Чтоб скрыться от самих себя? Иль чтоб не ждать ответ?

Забавным было бы, пожалуй, мне в судьбе моей

Не отыскать тебя вдруг в долгой череде потерь

И не спросить... Зачем на этом карнавале дней

Я вспомнил о тебе,

                                   когда спокойно мне

                                                                и так легко

                                                                                  теперь?

 ...Ай, денёчек славный какой! Как там у классиков..."Тепло - а не жарко"... Только боя нет. И бурки белой на плечах. И коней горячих. И сабель звонких. Да и Киев далече... И времена нонеча уже другие. Да и слава Богу!... Хотя...Последние годы я не раз уж подумывал, что искры только не хватает - столько глупостей придурки при власти учинили. А горячие головы среди населения всегда водятся. Особенно, когда в стране разброд и шатание... и вопли, то по поводу великих героев прошлого, то по геноциду, а то и по славной Стране Советов... Ну как тут не сбиться в кучу. С такими же точно, горячими и требовательными. Под знамёна.  Да с лозунгами, выхаркиваемыми с яростью во всех несогласных. Сатанея от собственной отваги, шагая твёрдо, плечом к плечу... Традиция, однако. Можно даже сказать - национальный вид спорта... Та не... Какие двадцать лет? Всё гораздо раньше начиналось.... Ты вот чего... Ты налей давай по полной. И выпьем давай за Победу. Про неё вон чего только не насочиняли. А отменить её всё не получается...

   ...Чего, гришь, раньше начиналось? Да ты в Гумилёва загляни, на полке у тебя отыскал давеча... Гусляр, конечно, он да сказочник изрядный. И краснобай, каких мало. Но из его рассуждений относительно этногенеза русских и украинцев вытекает несомненно одно. Это как раз то, что, начиная ещё с Киевской Руси, их ОБЩАЯ история - это история непрерывной цепи предательства, корыстолюбия, сладострастного властолюбия и недоверия. Такое блюдо всегда подают обильно политым кровью. Чего ж сейчас удивляться? Люська вон твоя, чуть не с приезду нашего...Вы. дескать, у себя там в незалежной все какие-то политизированные и зомбированные, раз считаете, что Россия вас различает, кто там у вас прав, кто виноват. А нам-то до Украины и дела нет. И тут же, чуть не сразу, не терпя возражений, - Хрущёв де, дурак, и Крым отдал и ещё кой-чего....А чё ж, грю, раньше-то, когда ещё студентами с вами в одной квартире проживали, про то не говорила... Такое вот различие в этносах наших возникло. На Киевской Руси тоже вон... Через те сто лет. что прошли после Владимира Мономаха, населения Киевского, Черниговского, Рязанского и Владимиро-Суздальского княжеств уже ощущали друг друга НЕ СВОИМИ и при раздорах вели себя, как с чужеземцами - на уничтожение. Ну а сейчас перемены происходят скорее. И не менее болезненно.... Но, думаю, Победа над германским фашизмом стоит выше всех этих перемен дурацких. Наливай что ли, хозяин...

   ...И вот говорю же, все отношения людские - зеркальны. И обвиняет человек другого обычно в том, что обнаруживает в самом себе. Эт я в отношении зомбированности. А что до политизированности...Ну, друже, с этим ничего не поделаешь. Это поневоле. Страна, по сравнению с Россией, маленькая. С крайне осложнённым социально-политическим анамнезом. Приходится, знаешь ли, мне, обманувшись по молодости и советской наивности неоднократно, учитывать реалии и внимательно вчитываться в то, что называют ИСТОРИЕЙ.

     Историю, видишь ли, победитель пишет. Подсунули тебе, к примеру, того или какого иного в национальные герои. А ты возьми и задумайся. Зачем? Почему именно сейчас? Почему именно этот человек или группа людей подсунули? Какая именно аргументация? Кто именно ринется развенчивать?  Сплошной тебе шпиёнский роман получается. И ведь самое скверное, что все эти герои-лидеры, все эти хмельницкие-дорошенки-мазепы и прочие григянши, свято уверовали, по невоспитанности своей и от дурной наследственности, будто то, что они провозглашают и есть первостатейнейшая ИСТИНА. А толпы, не умеющих думать, шатаются за ними то к московитам, то к ляхам, то в Европу, то в незалежность. И всё почему-то по костям противоборствующих. 

    А мне нельзя шататься. Ни в какую сторону. Во-первых, в силу профессии - не мне отмерять, кто достоин жить, а кому лучше подохнуть по-тихому. А во-вторых, такое моё МИРООЩУЩЕНИЕ. Живой твари не могу причинять вред только за то, что она мне не нравится. Только в ответ. Не суть важно. Собака ли. Змея. Араб. Латино. Или негр. Или махровый националист. Не нападает - пусть живёт с неполоманной челюстью и неотбитой селезёнкой. Но вот славить украинских воинов дивизий СС Галичина и Нахтигаль, только за то, что они сражались против Советов... А давайте спросим уцелевших узников концлагерей, потомков казнённых евреев и прочих недочеловеков, что для них означает СС.  Думаю, самым мягким определением будет - ПРЕСТУПНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ. Организация, создатели и лидеры которой осуждены Нюрнбергским трибуналом, как военные преступники. За преступления против человечества. Национальные или социально-политические мотивы здесь значения не имеют.... А то ещё, вишь ты, Сталину памятники решили ставить иные неразумные. .. Безнравственно размахивать символами террора. Да ещё и пытаясь приписать им качества, которыми их носители не обладали - результаты говорят обратное.

       Ладно. Хрен с ними. Давай...За Победу!  

    А поехали, пожалуй что, в Новороссийск. Местечко славное. Погодка хорошая. Ветра нет. А?...

...Шаг - и растаял в памяти тот миг,

Где осязание иллюзий

Счесть я, пожалуй, мог бы откровеньем бытия...

Да вот и память...Мириады брызг её, холодных и чужих, -

Всё лишь обуза

Здесь, где скользить средь всплесков Света буду я...

Здесь вовсе не живут терзания и чувства,

И имена  сомнений,

Что вдруг вторгаются незвано, душу теребя...

Душа в объятьях Пустоты...Их танец - вот Искусство...

Кружатся Свет и Тени,

Причудливый узор плетя, где не найти себя...

И ни к чему желать, чтоб среди музыки движений ветра и потока

Тончайшую сталь провела черту...бесстрастно...и жестоко...

...Замечательно тепло как...Конец мая. Почти уже лето. Выжидательно замер вечер, привычно равнодушно растянув закат в будто бы приветливой улыбке...Нет. Не нужно, пожалуй, так цветисто...Просто нежный вечер. Будто прощание навсегда....Вена. Пратер. Неспешно фланирует публика. Шелест платьев. Котелки, цилиндры. Трости. Запахи цветов и кофе из кофеен. Играет невдалеке оркестр...Вагнер...И приглушенный расстоянием и оттого ещё больше вызывающий томительный трепет женский смех. Скамейка у незажжённого пока фонаря на дальнем краю площади. И я...Скромно, но прилично, как последние пару лет, одетый...Ничем, в общем-то из этих обывателей не выделяюсь.

   Я не рисую сегодня ничего. Просто хочется посидеть здесь бесцельно напоследок. Всё  решено. И завтра меня уже здесь не будет.  Никто, впрочем, и не ощутит. Человек-невидимка. Был...не был...Какая разница? Для Империи я - никто. Да, пожалуй, и те, кто так беззаботно тут фланирует, - тоже никто. Имеют значение лишь герои. И то, что ими или благодаря им, сделано. У остальных нет ни лиц, ни имён, какие можно было бы расслышать...

   Шесть лет, как я здесь. К этому времени, наверное, уже закончил бы классическое образование...Хотя...Какое это сейчас имеет значение? Я всё равно научился рисовать. Я рисую лет с десяти. Папаша мой этого не понимал никогда. Он дослужился до таможенного инспектора и полагал, что я должен выслужиться до ещё более важных чинов. А для этого сначала я должен был хорошенечко выучиться в школе. Но в одиннадцать лет с мальчиками начинают происходить весьма странные вещи...И учиться становится совершенно невозможно... Папаша здорово высек меня, когда я заявил ему, что хочу стать художником. Можно сказать, просто изодрал мне задницу в клочья. Моей учёбы, однако, это не исправило. Как и не убавило решимости учиться рисовать. А потом он умер. Мне было четырнадцать. Учиться не хотелось совсем. А моя добрая мама, простая крестьянскя женщина. души во мне не чаяла... И я принялся изображать из себя свободного художника. Одевался, как денди. Тросточка. Перчатки. Котелок. Кашне. Чашечка кофе в кафе близ ратуши. Шатался по окрестностям, вглядываясь в пейзажи и во встретившихся хорошеньких женщин. Пристрастился к опере...Вагнер потрясающ. Наверное, так и должна  звучать в сердцах древняя душа народа....Денег, в общем. хватало и искать какую-либо работу можно было не торопиться. Я рисовал...

    Школа, слава Богу. как и всё на свете, не длилась вечность... Аттестата я не получил. Да и зачем художнику точные науки? Ему нужно развивать воображение...Фантазию... Мне хватало чтения. Читал я запоем...И рисовал...

    ... Удивительная штука - акварель. Она - как жизнь. Пишется один раз и начисто. Ошибёшься с цветом или формой, хоть краем мазка, - всё, можно выбросить лист. И начинать писать сначала. Это вам не масло и холст, где можно вытереть и исправить.

   Мне было восемнадцать, когда я приехал сюда, чтобы поступить в Акакдемию. Так хотелось стать знаменитым художником. В восемнадцать ведь каждому нормальному мальчишке хочется стать знаменитым... Получилось, впрочем, не так радужно. Главным при поступлении было представить портрет, а я их не писал. Лица изменчивы. Мимолётностью насладиться невозможно. Кто замечает каждое движение бабочки, муравья или мухи?... Но я не огорчился. И решил повторить попытку на следующий год. А меня даже не допустили к экзаменам... Потом умерла моя добрая мама. И мир стал всё больше похож на унылую пустыню. А ощущения бытия сжались до размеров медяка... 

    Помощи ждать было неоткуда. И домой вернуться я не мог. Да и дома, как такового, уже тоже не было - младшая сестра съехала к тётке. Столица Империи от самой Империи отличается лишь тем, что тут невероятно пламенно не любят провинциалов. Особенно, если они сироты. Без денег. Без связей. Без образования. Со скверным выговором.

   Потянувшаяся на долгие месяцы вереница случайных заработков, ночёвок на скамейках, в ночлежках Майдлинга...все эти таскания по этажам и к экипажам чужих чемоданов...благотворительные похлёбки в Меннерхайм... дармовые угощения на всяких митингах национал демократов, христианских социалистов... Человеку для прожития не так много и нужно. Повороты Судьбы такого сорта, как оказалось, не убили моей души без остатка. Я оказался способен обходиться малым. Невыносимо было одно - не рисовать... Потом откуда-то возник этот Ганиш. Глянул на мои рисунки. И у нас с ним образовалось дело. Он принимал заказы у своих знакомых, еврейских коммерсантов. А я рисовал. Открытки. Натюрморты. Пейзажи...И жить стало полегче. Я даже смог приодеться поприличнее. Евреи хорошо платили. И то, что я рисовал, им нравилось.

   Даже знаменитый на всю Вену еврей-психиатр Фрёйд купил мою ЦЕРКОВЬ В ГОРАХ и повесил у себя в кабинете. Из его комментария и расспросов я, правда, почти ничего не понял. Что-то насчёт детского взгляда на действительность и страхов неизвестности, спрятанных за горами, от которых я, в свою очередь, укрываюсь за видимостью мужской стати...И намекал на какой-то фаллический символ...В общем, по всему выходило - картина ему понравилась. И заказчиков у меня почти сразу прибавилось.

    И я стал понимать, что сила рождается из бессилия, доводящего до отчаяния. Как там у Ницше...СИЛА - ВОТ ЛУЧШАЯ ДОБРОДЕТЕЛЬ. А несгибаемый дух - источник наполнения силы. Я не пал духом и смог устоять в этой жизни. И никому уже не интересно, что я ночевал под мостами и в ночлежках, в обществе настоящих людских отбросов и питался, чтоб не подохнуть, объедками и благотворительной, и всякой другой жратвой, мало отличающейся от отбросов... Хотя...Кому здесь что по-настоящему интересно?... Империя...Понарошку всё, кроме денег...

    Империя давно уже на пути к закату. И смахивает сейчас скорее на приходящий в упадок господский дом. из которого прежние, настоящие, хозяева съехали, а заправляют хозяйством всё больше людищки пришлые, происхождения подлого. А в их отсутствие вылазят изо всех щелей тараканы да крысы. Тоже жильцы. А от настоящего национального духа остались здесь лишь воспоминания о доблести, противостоявшей османам, московитам, французам... И вот теперь эта развалина пытается оживить патриотический порыв, ввязываясь в уже третью за последних пару лет военную кампанию на Балканах. Очевидно, бездарно провалит, как и первые две.

   Империя пытается сейчас призвать меня. Чтобы я гнил никому не интересным и неизвестным, почти безымянным, как и другие, трупом на поле в какой-нибудь трансильванской дыре после косорукого латания прорех в Венской внешней политике. Империя, в которой после смерти моей доброй мамы меня никто никогда не любил. Империя, которая палец о палец не ударила, чтобы согреть меня, когда я мёрз, чтобы накормить меня, когда я голодал, чтобы утешить меня, когда я выл от боли унижения и отчаяния... Нет, господа. Прошу меня извинить. Я не могу участвовать в этом. Я уезжаю. Уезжаю туда, где ещё жива память о великих предках великого народа. Где высок дух нации. А пришлых поменьше...

   ...О-о-о...Господин Гутман. Как приятно видеть Вас. Я, как и обещал, принёс картину. которая так понравилась Вашей замечательной дочери...  

.... О-о..Вы,как всегда невероятно щедры и добры ко мне, мой господин. Приятного Вам вечера.

    Прекрасным получился последний вечер. Завтра - дорога. А пара-тройка лишних крон в дороге лишними не будет...

..............................................................................................................................................

    Безудержен и неистов бег времени.  Я ничего тогда не мог ни знать, ни отменить.

   Я уехал, но  меня вернули. Медицинская имперская комиссия в Зальцбурге признала меня негодным к военной службе - слишком слаб. И я снова уехал. Но уже меньше, чем через год моё новое Отечество, которое не спешило признать меня своим, вступило в войну, из которой не было выхода. И я пошёл добровольцем на фронт...Чтобы его защитить... Бога не стало. Его поглотила Война...

   ...Ранение. Медаль. Потом Железный Крест, за храбрость. Контузия. И иприт. Я почти ослеп и провалялся в повязочной темноте, мучимый головными болями, несколько недель. Потом я смог видеть. Но всё было кончено. Революция. Руины. Голод. Безработица. И я стал воплощением крика боли от бессилия и отчаяния миллионов обманутых гнилыми демократами сограждан. И я стал воплощением триумфа воли. И освободил их от сомнений и жалости к врагам. И мы подняли из грязи и вознесли, как знамя, величие страны. И величие нации. А потом мир потонул в крови. Отечество и имя моё были прокляты. А могила неизвестна.

.................................................................................................................................................

   Прекрасным получился последний вечер в Вене. Волшебник май, головокружительный и нежный...Музыка...Ни о чём не хочется ни думать...ни вспоминать...Май...А зима ещё так нескоро...

Мне прикоснуться бы к тебе...Хотя б на миг.

Вокруг - Судьбы немилосердной бал

В пустыне опостылой лиц чужих...

И масок...И кривых зеркал...

Я отыщу тебя, мой несравненный друг,

Хоть пены кружево смывает все следы

В волнах надежды и потерь, на много миль вокруг...

И хоть твой парус - призрак на краю воды...

...Я буду ждать... Бег времени природного  слепой

Сотрёт когда-то лица, память и мечты,

Оставив свет лишь нестерпимый...И покой,

Где только ты  и я... Лишь я... И ты...

PS. Девчёнки. Хорошие мои. Поздравляю вас и обнимаю

...Оп-па...Где это мы остановились?...Полустанок какой-то.Не разобрать...А ты чё не спишь?...Мне вот тоже не спится. Нарассказывал тут вам. Раздёргался...Лезет теперь в голову всякое...Э-эх...воспоминания. Чемодан без ручки. И тащить порой невыносимо. И бросить - чёрта с два, в нём твоё ВСЁ!....В шахматишки? Ну, расставляй давай. А я пока чайку спроворю...О чём развспоминался, спрашиваешь?...Да о всяком. О том, что, как ты ни упрятывай детские переживания и обиды, но в какой-то, почему-то не самый подходящий, момент твоей, уже взрослой, жизни они вдруг начинают пинать тебя под копчик и мешают тебе принимать решения взвешенные и рассудочные, какие бы подобали по достигнутому статусу. И ты, столкнувшись с очередным в своей жизни негодяем, пытаешься потом мстить ему за прошлые обиды. То есть, действуешь так же, как действовал бы он сам... И чем, скажи, ты тогда будешь лучше него?...Не-е-ет...Допускать этого решительно нельзя. Иначе вся эта сволочь и шелупонь помоечная, в каких бы рангах она ни пребывала, будет считать, что ты - такой же, как и они. Поэтому рассуждения об этике и морали в отношении тебя будут неприложимы.

   Отмщение, mon cher, это удел Господа. Так, как накажет Он, человеку  не под силу. Нечего и пытаться, возносясь в гордыне... Что, говоришь, делать?...А ничего. Не знаешь, что делать - не делай ничего. То есть, то, что всегда. И терпение. Только выдержка и терпение.

   Вот посмотри, что у нас с тобой тут образовалось на доске. Играется испанская партия. Как раз тот вариант, который знающие игроки именуют "испанская пытка". Пять ходов - а ни одна фигура не взята. Развитие замедлилось. Позиции почти зеркальны. И проиграет тот, у кого не хватит терпения подготовить резервный ход, и он кинется размениваться и упрощать. Японцы говорят, побеждает тот, кто умеет ждать. А противник должен бить себя сам. И начнёт непременно, если у тебя хватит терпения дождаться. У меня как-то в бытность сельским хирургом, в связи с этим рассуждением, презабавная история приключилась.

   Дежурил это я как-то по хирургии в Криничанской ЦРБ. 1994год. Лето.  Золотое для меня было время. К тому моменту я уже проработал там пару лет, понял, что состоялся,как профессионал, и перестал комплексовать. Обстановка рабочая там после медсанчасти №61 была для меня так и просто домашняя. Я почти сразу понял, что основная масса упрёков моего шефа по медсанчасти была просто истерикой его хронически неутолённой предстательной железы в преломлении плохонького, явно не мужского, воспитания в смеси с влиянием латиноамериканских сериалов. Профессионал, однако, он был преотменный. И я был сердечно благодарен ему за четыре года серьёзнейшей выучки под его началом. А в этой сельской больнице усилиями моего друга и шефа, покойного Лёхи, условия для работы были практически идеальными. Работалось весело и споро. Да и лет мне было меньше сорока. И здоровье не виляло. И нервы не бренчали, как  расстроенное пианино в клубе при овощной базе.  

   Ну вот...Дежурю. Пятница.Операционный день. Парочка нетяжёлых грыж. Проассистировал травматологу на остеосинтезе бедра. Потом удаление жёлчного пузыря с камнями. Лёха с коллегами разъехались по домам. Дежурство, в общем-то, как дежурство. Ничего особенно примечательного и героического. Ну, аппендицит у ребёнка. Парочка переломов предплечий. Один потоптанный бычком дед, без признаков внутренних разрушений. А к ночи так и вовсе угомонилось. Дамы дежурной смены по хирургии во мне по тем временам души не чаяли. А я отвечал им тем же. Поэтому я был накормлен прекрасным горячим ужином... под бдительным присмотром, чтобы мне во время поглощения отменной пищи не мешали вкушать её с должным спокойствием и неторопливостью.

     Время уже близилось к полуночи, и я с наслаждением вытянулся на диване в ординаторской... Призрак почти райского покоя едва не расхохотался идиотски и гомерически, растаяв в трезвоне взорвавшегося трелями телефона, который, сволочь, втихомолку вынашивал свою месть в течение последнего часа...и лишь ждал подходящего момента... Итак, меня ждали в приёмном отделении.

    Их было четверо. Трое одетых в потёртую милицейскую форму крепких мужичков с автоматами. И чернявый рослый сухопарый человекообразный в цивильном и  наручниках...изображает боль в животе. Легенда звучала примерно так.

   Конвоируемый - рецидивист. Две ходки за грабежи. Взят с поличным в селе Аулы, где, собственно, и проживал. Сбежал из-под стражи два дня назад. И выловлен был вчера поздней ночью при попытке вломиться в домишко одной одинокой бабульки на окраине Криничек, пока та занималась своими хрюшками. Выловили, кстати, соседи бабки, двое из которых его сегодня сюда препроводили. По всему проглядывалась Судьба-злодейка. Можно даже сказать, Кысмет. И возомнилось ему, недоумку, контуженному в родах, эту самую Судьбу-кысмет обмануть. Назавтра должны были его отконвоировать в область, в следственный изолятор на улице Рабочей. В тюрьму, то есть. А попадать туда ему категорически невозможно было. Без фатального ущерба для здоровья не обошлось бы. Было там кому из сидельцев ждать его. Обидел он людей неосмотрительно. Могли и покритиковать с усердием...до кончины позорной. Вот и удумал он трюк отмочить. Начал с час назад в кутузке  от боли корчиться и на помощь звать. А когда сбежались к нему караульные, объявил им, что заглотал он дескать пару булавок, и они, вроде как, даже ему кишки проткнули. Дальнейшее просматривалось невооружённым глазом. Обнаружив такую беду, кто-нить из эскулапов слабонервных мог и операцию сделать ему отважиться. А там, как начнёт брюхо заживать, мог этот крендель и в побег из больницы податься. Из больницы-то цивильной легче, чем из тюремной, сбежать. Приходилось, знаешь ли, наблюдать не раз. Помню. как-то ещё в 1979м привезли нам одного такого в ГБСМП. Корчится. К животу прикоснуться не даёт. Мы его на рентген. На снимке в прекции желудка - гвоздь двухсотка. Операция. Вскрыли брюхо, вскрыли желудок...А в нём этот самый гвозь...заботливо в вату и тряпку замотанный да целофаном обёрнутый, да ниткой для надёжности перевязанный...Чтоб, значь, чего доброго не выскользнул из обмоток да и впрямь желудок не проткнул. Так он, изобретатель-кулибин, на шестой день из-под стражи-то и утёк. Через окно туалета на втором этаже. Прямо со швами неснятыми...

   Начал я этого человекоподобного осматривать и щупать. Вижу - брэшет. Прикрикнул на него, чтоб комедию не ломал. И тут краем сознания уловил мелькнувшую в тускловатом свете сиротской лампочки под потолком тень странноватого испуга на его лице. Да и лицо показалось мне знакомым. Отправил я его на рентген. А сам гляжу в сопроводиловку. Имя, фамилия, возраст...Тут в меня воспоминания и вцепились мёртвой хваткой ополоумевшего ротвейлера...

   Звали этого скота Алексей Киселёв. И был он года на три-четыре старше меня. Это когда вам обоим за двадцать, такая разница значения не имеет. Но мне тогда ещё не было четырнадцати. А ему почти восемнадцать. Он был в команде музыкантов, играл на альте (труба такая)  и был зачислен ко второму отряду. Какого хрена таким переросткам (а среди музыкантов были и постарше) было делать в пионерском лагере, для меня и до сих пор загадка. А был ещё и спортотряд с такими же "школьниками". Но те хоть вели себя поприличнее. А этот... Есть такой тип людей. Они растут с младенчества в тесном застойном болотце какого-нибудь села, где все, как в тюрьме, испытывают жестокий сенсорный голод, где легко развивается "синдром пингвина"... Не слышал о таком?...По мнению пингвина, вся Земля состоит из льда....Добавь к этому ещё быт Страны Советов со съездами её Партии, телевидением с двумя каналами программ, похожие друг на друга газеты и уголовно-тюремную её историю. И если таких мальчиков не воспитывают по-хорошему в семье или вообще не воспитывают, то некоторые из них среди сверстников могут ОБОЗНАЧИТЬ себя, прибегая лишь к насилию. А поскольку на любую силу может отыскаться управа, то они, как правило, тяготеют одерживать победы над теми, кто заведомо сдачи не даст.

   Этот сукин кот был из Аул и, как почти все сельские, страстно не любил "городских". Вот эту свою нелюбовь он и вымещал на мне. Во-первых, я был младше и слабее физически. Это года три спустя я был способен завязать узлом здорового мужика. А тогда... Во-вторых, я почти год уже занимался занимался самбо. И ему было в кайф при всех безнаказанно бить самбиста. В-третьих, он всегда бил изподтишка. Либо науськивал на меня кого-нибудь из своих сявок (таких всегда хватает), а когда я давал наглецу укорот, нападал на меня сам, держал за руки и заставлял своих мозгляков бить меня. Я несколько раз подкарауливал его скрытно с кирпичом или железным прутом, чтобы проломить череп. Но. кажется, кто-то из его шакалов шпионил за мной и вовремя доносил хозяину, и тот ни разу мне не подставился. Ненависть моя была настолько сильна, что я годы спустя ждал случая встретить его где-нибудь и лупить смертным боем. То, что наши пути нигде не пересекались стало мне той летней ночью 1994го понятным. Было бы удивительно, если бы он проделал до нашей с ним, такой забавной для меня, встречи другой путь.

    На мокрых рентген-снимках чётко обозначились две раскрытые  довольно крупные булавки, застрявшие. очевидно, в месте впадения подвздошной кишки в слепую. Я сообщил ему об этом радостном для всех событии. Присовокупил, правда, что скорее всего он их обмотал чем-то мягким, чтобы не проткнуть себе в кишках ничего. Но булавки застряли так, что мало надежды на то, что они выйдут из кишечника естественным путём, и придётся наверное оперировать. Он забеспокоился было. Но я его утешил, сказав, что в том положении, в каком они застряли, булавки всё равно рано или поздно проткнут обмотку, а потом и стенку кишки. И всё равно придётся оперировать. Правда, уже в условиях перитонита, а это существенно снижает вероятность благополучного исхода. И он огорчился ещё больше. А потом рассказал ему до мелочей нашу с ним историю двадцатипятилетней давности. Он пытался было в полной панике от всего откреститься,  убедить меня, что я принял его за кого-то другого, но потом как-то некрасиво, почти по-бабьи, сник. Милиционеры были поражены. Я, как мог, постарался его приободрить. Я сказал, что дал распоряжение сделать повторный снимок в пять часов утра. И если булавки останутся в таком же положении, то придётся срочно делать операцию по их извлечению. И придётся её делать мне. Потому что пока больше некому будет. Выходные.

   Осуждаешь?...Нет?...А промелькнула у тебя в уголках рта тень тени презрения. А напрасно. Как профессионал, ты знаешь прекрасно, что я обязан, объявляя пациенту о необходимости операции, предупредить его о всех возможных последствиях и риске. Решение ведь за ним. Без его согласия, при наличии у него сохранённого сознания, я никакого права приступать к операции не имею. Так что я ни на йоту не преступил положений врачебной этики. Другое дело, что я всего-навсего человек. И память детского возраста и переживания могли бы сыграть со мной злейшую из шуток...Дрогнула вдруг рука...Промахнулся швом на доли милиметра...Впору было к Господу взывать не оставить меня в сомнениях моих...

   Отдохнуть мне тогда всё равно не пришлось. В час ночи привезли травму автодорожную. Образовались у пострадавшего переломы рёбер слева и размозжение селезёнки, которую пришлось поэтому удалять, потом переливать кровь...Передремал часок. В пять пошёл смотреть снимок этого гада. Стоят булавки, как вкопанные. Подхожу к его палате. Навстречу мне караульный с заявлением письменным его "подопечного". Запросился засранец в тюрьму...Господь Милосердный и Справедливый избавил меня от страданий непереносимых и поступка недостойного....Ему же оставил его собственную судьбу, какую сей выродок сам себе взлелеял.

   И вот не могу при этом не подумать. А ведь Змей Горыныч тоже когда-то был птенцом желторотым...Пугался темноты...И звал маму...Что же и когда случалось со всеми этими савонаролами, робеспьерами, бонапартами, шикльгруберами и им подобными, что они злодеями стали?...Вопрос вопросов.

   Ну что?...Упрощать здесь  ты, как видно, не собираешься. Да и мне ни к чему...Ничья, что ли?...