- Марья Леонидовна! Марья Леонидовна! - бежала толстая старая женщина, с виду еще интеллигентная, за другой, худощавой, подтянутой, с красивым ухоженным лицом. Никто из смотрящих на них никогда бы не догадался, что женщины - одногодки.

Худощавая не слышала, или скорее всего не хотела слышать. Мы же по секрету вам скажем, что толстая ей порядком надоела. У толстушки на этой безнадежной земле была тяжелая миссия - задавать самые неудобные вопросы.

Наконец, худенькой женщине надоело, или она пожалела подругу. А потому развернулась и сделала  приятное лицо.

- Ой... Марья Леонидовна... я уж думала, что не догоню вас. Фуф... - радостно запыхтела толстая.

- И что на этот раз? В Америке или Гонолулу?.. - спросила чуть улыбнувшись худенькая.

- Что?.. Не поняла... - растерянно заморгала глазами догонявшая.

- Я говорю, где беда на этот раз случилась? С дальними помазанниками в Израиле, или с детьми в славном городе Конотопе?

- Ой, да что вы такое говорите... Что говорите... Какой Конотоп? Вы так любите шутить, Зинаида Петровна. Иногда даже и не совсем понятно. Но я совсем не хотела вам про Гонолулу этот. Совсем... - весело затараторила толстушка.

- Тогда что?

- Я хотела вас спросить... как бы поудобнее... - как ваши молодые?

- А что молодые?

- Так ведь, парень этот к дочери вашей уже третий раз приезжает. Притом не из близка.

- Так и что?

- Ну... тогда возникает важный вопрос. Как это сказать?.. Чтобы и понятно и не обидно. Ну... был, интересно, у них секс или нет?

Худощавая внимательно посмотрела на давнюю подругу. Задумчиво ответила:

- Вопрос этот, конечно, очень интересный. Философичный, я бы сказала даже. И понятно мне, что без разрешения его, не может продолжаться радостно ваш жизненный цикл, любезная Зинаида Петровна. Слишком важен он для человечества. К сожалению, дети меня в раскрытие такой тайны еще не посвятили. Однако, я уверена, что, если вы обратитесь к ним, они наверняка предоставят вам всю подробную информацию.

- Вы это серьезно? - растерянно пролепетала толстая.

- Серьезней не бывает. Они именно сейчас работают над спасением человечества.

Я зарастал щетиной дорог,

Разбитых вдребезги временем.

Я вдыхал одинокий рассвет

Без жалости.

Я перетаскивал клад

Внутрь из  Храма,

Богом

Для надежды

Оставленный.

Уходил в отрицание,

Сужаясь в глупую скорбную

Малость.

Смотрел в окно осеннее

Ржавое.

На дорогу дальнюю,

Отражая свое влечение

В тысячах озер.

Умноженных, вдавленных.

Испитых до дна

И раздробленных.

В сладко-кислых дождях,

Растраченных на меня

Однажды тобой

В начале наивной

Осени

Лишь для того,

Чтобы из всех мифов

Оставить только один -

Тот что прячется в твоих

Понимающих и теплых

Глазах цвета

Киви.

 

http://uda4a.org.ua/archives/4155

Святой Фриллан хотел войны и успешно получил ее. День за днем он упивался зрелищем страшного разрушения. С восхищением смотрел на своих латников. Те - ратное дело хорошо знали. Не щадили никого и ничего. Опьяненные вином и кровью, жгли и рубили все подряд.[ Читать дальше ]

Куда бы от себя уехать?
Хоть дней на пять.
А хоть на год.
Опять с "больной" квартиры съехать.
Уйти в "запой",
Или в народ.
Но ведь не ждут
Ни депутаты.
Ни баба Нюра на сносях.
А ждут
Лишь выборов мандаты
И пьяный сторож
На "бровях".

Ах, милый Вольдемар!
С тобою я погибну.
С тобою я возвышусь
До Лишнего угла.
Тобою не надышусь.
Твой кошелек я слышу.
Уеду снова в Пизу
И буду жить сама.

Катя не любила кашу. Зато она любила Бога. Родители же ее кашу любили. Поэтому Катя сильно подозревала, что они Бога не любят. Но родители страшно хитрили и не признавались в этом. Они рассказывали Кате, что  у них тяжелая жизнь, к тому же надо срочно купить новый диван.

Как же она была права! Родители все-равно диван не купили. Жизнь пролежали с пультом на диване, зато кашу наминали до старости. С удовольствием всяким.

Поэтому, Катя, получив паспорт, ушла сперва любить родину, потом - партию, и в конце концов - Добро. Парней она так и не полюбила. С парнями сильно неуютно духовно развиваться.

Теперь Катя - не Катя, а игуменья Иоладикия. У нее все хорошо. Главное, что ей не надо есть кашу. Все.

Холодный синий взгляд,
Льющийся из черной дыры
Твоих больших возможностей.
Ноги из-под плеч,
Идущих по трупам сложностей.
Успех, быстро съедаемый ныне,
А завтра - таблетки из кофеина.
Имя тебе - звезда.
А кличка - манекенщица
Фригидная Жозефина
Из-под Конотопа -

Стих и Я.

- Вы знаете, господин Штойбер, чем отличается идиот от человека здравомыслящего?

- Ну и чем-же? - лениво протянул упомянутый господин. Он цедил аккуратными глотками только-что сваренное пиво, был в расположении духа, а потому не артачился как всегда.

- Тем, что он вечно всех учит - КАК НАДО. Он настолько глуп, что ВСЕ ЗНАЕТ. Все умеет, обо всем имеет представление, а тень сомнения никогда не касалась его высокого чела...

Канцлер что-то написал у себя в блокноте и продолжил:

- И замететьте. Он может быть каким-нибудь сопляком из захудалой деревни, но это не мешает ему с серьезным видом всех обучать. Его любимое выражение - ТОГДА ЗАЧЕМ ВЫ ЭТО ДЕЛАЕТЕ? То есть он знает ваш внутренний мир, притом лучше вас самих, все ваши мысли, рассуждения, делает за вас анализ и выдает результат. Мол, вы делаете все неправильно. А НАДО БЫ ВОТ ТАК!!! Но все сие значит лишь то, что он вам говорит - "ВЫ, батенька, ДУРАК!" А вот он, конечно, весь из себя излучающий....

- Да... Вы опять намекаете на меня, - снова пропел господин Штойбер, - Однако, вы не учитываете одного. Для меня это просто игра. Я таким образом балуюсь. 

- Знал я одного такого баловника. Однажды он все-таки напоролся на серьезного лесника из Фринбурга. Еле потом откачали. Две недели после благодарил в постели Бога за то, что еще продолжил ему обучение жизни. По большой милости. А ведь мог, как негодный материал, убрать из процесса обучения. Навсегда, заметьте.

Господин Штойбер лениво поднял глаза на канцлера, спросил:

- И кто же был этот бедный малый?

- Я... милый Штойбер. В молодости большим идиотом был. Слава Богу, что Господь лично для меня сотворил лесника...