Не могу словами то, что надо,

Не умею взглядом, что дано,

Две вселенных хрупкою оградой

Тела моего разделено.

Вроде—вместе, вроде бы—отдельно,

Не враги, и всё же не друзья,

Может с целью, может и бесцельно,

Просто существуют, как  и я.

Без единства. Это—не случайно,

Как вчера у завтра не отнять,

Двум вселенным, двум мирам бескрайним,

Никогда друг друга не понять.

Моё призвание, оно

Как сон, как хлеб, что не додали,

Не тронутое полотно,

Другая сторона медали. 

Не ест, не кормит, не пылит

В страницах толстых книг строкою,

Довольно миром и болит,

Когда заденут за живое. 

Полусерьёзно, не смешно,

Кому-то даже интересно,

И кто-то ищет в нём зерно,

А для кого-то оно пресно. 

Оставьте мнение своё

Себе. А впрочем, как угодно,

Моё призвание — МОЁ,

И будет им, хоть и не модно.

Вот уж не думал, что в 20-ю годовщину Независимости я получу возможность лицезреть привет из прошлого на современный лад. Нет, вы ничего дурного не подумайте - Первый национальный я включаю только случайно, тыкнув не ту кнопку на пульте, и канал Интер у меня вообще не показывает. Да и записи Северодонецкого съезда, жутко напоминающего очередной съезд КПСС своими штампами и дремучестью, у меня нет. Я имел “счастье” посмотреть программу “Свидетель” на НТН. Вместо того, чтобы культурно и ненавязчиво обрадовать зрителей очередной порцией чернухи, журналисты начали передачу с репортажа о доблестной милиции - как ей живётся, как она героически стоит на страже порядка, который так и норовит угробить подлая и гадкая оппозиция. Память сразу же начала рисовать образы советских карикатур, на которых непогрешимый рабочий класс гордо смотрит в светлое будуще, не обращая на происки беснующегося маленького, толстого и уродливого буржуя. Именно в таком стиле и был выдержан репортаж. А для “контрольного выстрела” в мозги, следом шёл репортаж, как зашибись сидеть в украинских тюрьмах, особенно тем, кому дали пожизненное. Впечатление дежа-вю было настолько яркое, что я принялся было ждать, что по завершению передачи появится телеведущая, скажет “Здравствуйте, товарищи!” и зачитает программу телепередач на завтра. Однако реклама вернула меня в реальность, я понял, что на дворе ХХІ век, а не конец ХХ. Но почему этого не понимают боссы канала?

Сірий вітер несе

Гіркі думи дощем,

Ти для мене—усе,

Я для тебе—ніщо. 

Іншим час поверне

Чарівні всі слова,

А для тебе мене

В цьому світі—нема.

Не існую у снах,

В відображенні злив,

Навіть в давніх віршах

Мої тіні дощ змив.

І сміються світи

Над бажанням моїм,

Що дозволиш мені

Для тебе стати всім.

Заховалось сонце у гаях,

Посивіли росянії трави,

Де тебе шукать, в яких краях,

Для кохання, а не для забави?

Не питаю, як твоє ім'я,

То для мене зовсім неважливо,

Знаю, що його почую я

В час, коли цілує землю злива.

Як виглядаєш—все одно,

Що вдягаєш, чим тривожиш душу,

Хочу почуттів твої вино

Випити, у світі все забувши. 

Голос твій почути, подих, сміх,

Блиск очей побачити яскравих,

Я тебе знайду, пита у всіх,

Для кохання, а не для забави.

Гріх скаржитись на день, що не прийшов,

Що не дзвенів в повітрі сонячним промінням,

Його слідів ніхто ще не знайшов,

Не позначав шляхи його камінням.

Дня того подих в зморшках не застиг,

І суть його ніхто не зміг пізнати,

Нікого він образити на встиг,

Навіщо ж його словом зачіпати.

Не треба розпаляти душу знов,

На календар дивитись надто грізно,

Гріх скаржитись на день, що не прийшов,

Та й лаяти минулий завжди пізно...

Размыта грань

Меж тьмой и светом,

Холодный дождь,

Промозглым летом,

Стон о пощаде

Не приемля,

Поит собой

Упрямо землю.

Смывая пыль

Рисует лужи,

Ну где ты был,

Когда был нужен?

В каких краях

Тебя носило?

Пред кем своей

Хвалился силой?

Кто знал тебя

Ручьём безродным,

И проклинал,

Как я сегодня?

Ночи плащ появился,

Темнотою плюя,

Вздох глубокий родился:

—“Нам не дали, друзья! ”

Целый месяц в печали,

Воздержанья печать,

С нетерпением ждали

Что нам будут давать.

Будто что-то сломалось

С чьей-то тяжкой руки,

Нам одно лишь осталось —

— Крепче сжать кулаки.

И, сознанье теряя,

Будем громко кричать,

Выть, стонать, умирая,

Что пора бы нам дать.

Нет, не надобно злата,

И роскошный венец

Мы не просим. Зарплату

Дайте нам наконец.

Порывом всесильным

Открой мою память,

Зажги моё сердце

Своими губами. 

Не станет зима

Пустотой между нами,

Согрей мои руки

Своими руками. 

Тяжёлые сны

Не всплывут надо мною,

Согрей мою душу

Своею душою.

Не будем терзаться,

Что скажут нам люди,

И прятаться тоже

От них мы не будем. 

Не будем бросаться

Впустую словами,

Согреем друг друга

Своими телами.

Я видел песню, слышал красоту,

И пробовал на вкус ромашек запах,

Гонял ногами, словно мяч, звезду,

Что вечер приносил в мохнатых лапах.

Туманом одевался потеплей,

Стелился изумрудною травою,

Был вечной жертвой памяти своей,

Убийственно-безжалостно-чужою.

Спешил куда-то. Может от себя?

Глотками пил огонь живого зноя,

И жил, свои обиды теребя,

Не находя от этого покоя.

Теперь же совершенно всё равно,

Какое ждёт потом ещё коварство,

Судьбою мне давно предрешено

Отведать лет несладкое лекарство.