Кто пишет судьбы наши.

***********************
Теперь я знаю точно,
читая междустрочно:
на Свитках Акаши, 
с рождением души,
[ Читать дальше ]

"Когда я вижу, что вы поднимаете свои руки для меня - это есть чудо."
Тони Мелендес.

Тем, кому бывает трудно в жизни, советую посмотреть.
Видео не из приятных, а из тех, которые прибавляют сил. Сильные заключительные кадры.
Я вам не желаю приятного просмотра. Просто смотрите.

http://video.mail.ru/mail/taniakam/46/3195.html




Ваша valyamedik.

...Замечательно тепло как...Конец мая. Почти уже лето. Выжидательно замер вечер, привычно равнодушно растянув закат в будто бы приветливой улыбке...Нет. Не нужно, пожалуй, так цветисто...Просто нежный вечер. Будто прощание навсегда....Вена. Пратер. Неспешно фланирует публика. Шелест платьев. Котелки, цилиндры. Трости. Запахи цветов и кофе из кофеен. Играет невдалеке оркестр...Вагнер...И приглушенный расстоянием и оттого ещё больше вызывающий томительный трепет женский смех. Скамейка у незажжённого пока фонаря на дальнем краю площади. И я...Скромно, но прилично, как последние пару лет, одетый...Ничем, в общем-то из этих обывателей не выделяюсь.

   Я не рисую сегодня ничего. Просто хочется посидеть здесь бесцельно напоследок. Всё  решено. И завтра меня уже здесь не будет.  Никто, впрочем, и не ощутит. Человек-невидимка. Был...не был...Какая разница? Для Империи я - никто. Да, пожалуй, и те, кто так беззаботно тут фланирует, - тоже никто. Имеют значение лишь герои. И то, что ими или благодаря им, сделано. У остальных нет ни лиц, ни имён, какие можно было бы расслышать...

   Шесть лет, как я здесь. К этому времени, наверное, уже закончил бы классическое образование...Хотя...Какое это сейчас имеет значение? Я всё равно научился рисовать. Я рисую лет с десяти. Папаша мой этого не понимал никогда. Он дослужился до таможенного инспектора и полагал, что я должен выслужиться до ещё более важных чинов. А для этого сначала я должен был хорошенечко выучиться в школе. Но в одиннадцать лет с мальчиками начинают происходить весьма странные вещи...И учиться становится совершенно невозможно... Папаша здорово высек меня, когда я заявил ему, что хочу стать художником. Можно сказать, просто изодрал мне задницу в клочья. Моей учёбы, однако, это не исправило. Как и не убавило решимости учиться рисовать. А потом он умер. Мне было четырнадцать. Учиться не хотелось совсем. А моя добрая мама, простая крестьянскя женщина. души во мне не чаяла... И я принялся изображать из себя свободного художника. Одевался, как денди. Тросточка. Перчатки. Котелок. Кашне. Чашечка кофе в кафе близ ратуши. Шатался по окрестностям, вглядываясь в пейзажи и во встретившихся хорошеньких женщин. Пристрастился к опере...Вагнер потрясающ. Наверное, так и должна  звучать в сердцах древняя душа народа....Денег, в общем. хватало и искать какую-либо работу можно было не торопиться. Я рисовал...

    Школа, слава Богу. как и всё на свете, не длилась вечность... Аттестата я не получил. Да и зачем художнику точные науки? Ему нужно развивать воображение...Фантазию... Мне хватало чтения. Читал я запоем...И рисовал...

    ... Удивительная штука - акварель. Она - как жизнь. Пишется один раз и начисто. Ошибёшься с цветом или формой, хоть краем мазка, - всё, можно выбросить лист. И начинать писать сначала. Это вам не масло и холст, где можно вытереть и исправить.

   Мне было восемнадцать, когда я приехал сюда, чтобы поступить в Акакдемию. Так хотелось стать знаменитым художником. В восемнадцать ведь каждому нормальному мальчишке хочется стать знаменитым... Получилось, впрочем, не так радужно. Главным при поступлении было представить портрет, а я их не писал. Лица изменчивы. Мимолётностью насладиться невозможно. Кто замечает каждое движение бабочки, муравья или мухи?... Но я не огорчился. И решил повторить попытку на следующий год. А меня даже не допустили к экзаменам... Потом умерла моя добрая мама. И мир стал всё больше похож на унылую пустыню. А ощущения бытия сжались до размеров медяка... 

    Помощи ждать было неоткуда. И домой вернуться я не мог. Да и дома, как такового, уже тоже не было - младшая сестра съехала к тётке. Столица Империи от самой Империи отличается лишь тем, что тут невероятно пламенно не любят провинциалов. Особенно, если они сироты. Без денег. Без связей. Без образования. Со скверным выговором.

   Потянувшаяся на долгие месяцы вереница случайных заработков, ночёвок на скамейках, в ночлежках Майдлинга...все эти таскания по этажам и к экипажам чужих чемоданов...благотворительные похлёбки в Меннерхайм... дармовые угощения на всяких митингах национал демократов, христианских социалистов... Человеку для прожития не так много и нужно. Повороты Судьбы такого сорта, как оказалось, не убили моей души без остатка. Я оказался способен обходиться малым. Невыносимо было одно - не рисовать... Потом откуда-то возник этот Ганиш. Глянул на мои рисунки. И у нас с ним образовалось дело. Он принимал заказы у своих знакомых, еврейских коммерсантов. А я рисовал. Открытки. Натюрморты. Пейзажи...И жить стало полегче. Я даже смог приодеться поприличнее. Евреи хорошо платили. И то, что я рисовал, им нравилось.

 

 

   Даже знаменитый на всю Вену еврей-психиатр Фрёйд купил мою ЦЕРКОВЬ В ГОРАХ и повесил у себя в кабинете. Из его комментария и расспросов я, правда, почти ничего не понял. Что-то насчёт детского взгляда на действительность и страхов неизвестности, спрятанных за горами, от которых я, в свою очередь, укрываюсь за видимостью мужской стати...И намекал на какой-то фаллический символ...В общем, по всему выходило - картина ему понравилась. И заказчиков у меня почти сразу прибавилось.

    И я стал понимать, что сила рождается из бессилия, доводящего до отчаяния. Как там у Ницше...СИЛА - ВОТ ЛУЧШАЯ ДОБРОДЕТЕЛЬ. А несгибаемый дух - источник наполнения силы. Я не пал духом и смог устоять в этой жизни. И никому уже не интересно, что я ночевал под мостами и в ночлежках, в обществе настоящих людских отбросов и питался, чтоб не подохнуть, объедками и благотворительной, и всякой другой жратвой, мало отличающейся от отбросов... Хотя...Кому здесь что по-настоящему интересно?... Империя...Понарошку всё, кроме денег...

    Империя давно уже на пути к закату. И смахивает сейчас скорее на приходящий в упадок господский дом. из которого прежние, настоящие, хозяева съехали, а заправляют хозяйством всё больше людищки пришлые, происхождения подлого. А в их отсутствие вылазят изо всех щелей тараканы да крысы. Тоже жильцы. А от настоящего национального духа остались здесь лишь воспоминания о доблести, противостоявшей османам, московитам, французам... И вот теперь эта развалина пытается оживить патриотический порыв, ввязываясь в уже третью за последних пару лет военную кампанию на Балканах. Очевидно, бездарно провалит, как и первые две.

   Империя пытается сейчас призвать меня. Чтобы я гнил никому не интересным и неизвестным, почти безымянным, как и другие, трупом на поле в какой-нибудь трансильванской дыре после косорукого латания прорех в Венской внешней политике. Империя, в которой после смерти моей доброй мамы меня никто никогда не любил. Империя, которая палец о палец не ударила, чтобы согреть меня, когда я мёрз, чтобы накормить меня, когда я голодал, чтобы утешить меня, когда я выл от боли унижения и отчаяния... Нет, господа. Прошу меня извинить. Я не могу участвовать в этом. Я уезжаю. Уезжаю туда, где ещё жива память о великих предках великого народа. Где высок дух нации. А пришлых поменьше...

   ...О-о-о...Господин Гутман. Как приятно видеть Вас. Я, как и обещал, принёс картину. которая так понравилась Вашей замечательной дочери...  

.... О-о..Вы,как всегда невероятно щедры и добры ко мне, мой господин. Приятного Вам вечера.

    Прекрасным получился последний вечер. Завтра - дорога. А пара-тройка лишних крон в дороге лишними не будет...

..............................................................................................................................................

    Безудержен и неистов бег времени.  Я ничего тогда не мог ни знать, ни отменить.

   Я уехал, но  меня вернули. Медицинская имперская комиссия в Зальцбурге признала меня негодным к военной службе - слишком слаб. И я снова уехал. Но уже меньше, чем через год моё новое Отечество, которое не спешило признать меня своим, вступило в войну, из которой не было выхода. И я пошёл добровольцем на фронт...Чтобы его защитить... Бога не стало. Его поглотила Война...

   ...Ранение. Медаль. Потом Железный Крест, за храбрость. Контузия. И иприт. Я почти ослеп и провалялся в повязочной темноте, мучимый головными болями, несколько недель. Потом я смог видеть. Но всё было кончено. Революция. Руины. Голод. Безработица. И я стал воплощением крика боли от бессилия и отчаяния миллионов обманутых гнилыми демократами сограждан. И я стал воплощением триумфа воли. И освободил их от сомнений и жалости к врагам. И мы подняли из грязи и вознесли, как знамя, величие страны. И величие нации. А потом мир потонул в крови. Отечество и имя моё были прокляты. А могила неизвестна.

.................................................................................................................................................

   Прекрасным получился последний вечер в Вене. Волшебник май, головокружительный и нежный...Музыка...Ни о чём не хочется ни думать...ни вспоминать...Май...А зима ещё так нескоро...

 

Кармен Делль’Орефайс родилась в 1931 году, в Нью-Йорке. В июне 2011 года ей исполнилось 80 лет.

Её судьба примечательна тем, что начав карьеру модели совсем юной девушкой, Кармен до сих пор выходит на подиум. 

Кармен родилась в бедной семье, иногда она проводила время в интернате, куда мать отдавала ребёнка, за неимением средств к существованию.

В модельный бизнес Кармен попала совершенно случайно. Её приметила женщина, чей муж делал фотографии для Harper’s Bazaar.

 

Я бы и сам не поверил.
Только вот видел лично
как вышибали двери
люди, на вид приличные.
Как выносили вещи,
как старшина описывал
с шутками, да затрещиной
по ветеранской лысине.
- Что ж вы творите, «гении»?!
Он же войною меченый!
В харю – постановление,
дескать, «ловить» здесь нечего.
Тут-то меня приклинило -
вроде как под Гератом я...
Странно... Фуражка синяя,
с дыркою от «девятого»…
Дальше – ОМОН, наручники...
В печень – приклад. Со скуки...
В моде, видать - по-сучьи.
Только не все мы суки.

Мы русские на мифы падки
Хоть землю ешь, хоть спирт глуши,
Мы все заложники загадки
Своей же собственной души.
Змею истории голубим,
Но как словами не криви,
Себя до ненависти любим
И не навидим до любви!

В степи, покрытой пылью бренной,
Сидел и плакал человек.
А мимо шёл Творец Вселенной,
Остановившись, он изрек:
«Я друг униженных и бедных,
Я всех убогих берегу,
Я знаю много слов заветных,
Я есть твой Бог. Я всё могу.