.
Она ушла, бессильна, но чиста.
Она всегда уходит, чтоб вернуться:
не лепо же уснуть и не проснуться,
в ответственный момент сойти с креста.
.
Тот говорил: "Братва, я типа смог..."-
но испугался бешенства евреев.
"Есть уголёк -пущай он нас и греет"-
и проиграл судьбу, таков итог.
.
Другой поехал в Вену ,укололся,
...омолодился? нет, но заболел.
Молился б лучше чтоб остался цел.
Он выиграл. Расплата будет после.
.
Пророчице, помилуй нас, спаси,
вперёд ногами в НАТО унеси!
Увы! Лишь Смерть -одна опора,
итог всего, последняя услада,
идётся с Ней вприсос по Жизни споро
дорогой той, что горше Ада.
.
Сквозь мрак ночИ, над ледяной пустыней
Она вдали едва мерцает,
Она -приют, что не остынет,
накормит, обогреет, искупает.
.
Она из рук целебных нам дарует
экстаза ночь последнюю, больную,
постель готовит бедным и нагим,
.
ходы отвОрит в Житницу Святую
к богАм иным, неназванным восуе.
Смерть- портик Храма к Небесам Благим.
примечение переводчика : в парижском издании сей сонет - под номером ССХХІІ
Что ж, Рим не обучил тебя манерам,
где вдосталь мудрости и всяческих искуств,
где меткий ум в художествах не скуп,
где здравый смысл- поступкам графским мера?
Ты видишь, что`, без устали лютуя,
жрёт ,мелет Время, Вечность бороздит
годами; всякий смехом одарит
твою натуру грубую, пустую.
Здесь тешут мрамор, здесь гранят алмазы-
превозмогают твердь рука и разум...
Твои мозги на кирпичи похожи?
Есть мненье, римский воздух нездоров:
меня минуют хвори чужаков-
ты, им дыша, ума набрать не можешь.
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
Воспоминания некоего испытавшего опасную бурю
О, Боже, эта мгла! Бурлит солёный аспид
зелёною волной! Вздымает хо`лмы волн,
теснит тумана муть! Облаян морем чёлн-
и проклят на погибель! Утёс топорщит грабли;
мы прободаем ночь с упругой эстакады
на удалённый грунт! В борт- камни напролом;
треща, утёсу мачта отвесила поклон
на дребезги граблей. В рангоутном распаде,
о Небо, мне конец! нет выхода отсель,
но паруса долой- корабль присел на мель.
Канат, весло и руль- в подмогу для ребят.
Труба, компа`с, звезда, день, ночь нас испытали.
Я принял смерть живя! Господь, ты не оставил
меня - и я, спасён, благодарю Тебя.
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
Ye hasten to the grave! What seek ye there,
Ye restless thoughts and busy purposes
Of the idle brain, which the world's livery wear?
O thou quick heart, which pantest to possess
All that pale Expectation feigneth fair!
Thou vainly curious mind which wouldest guess
Whence thou didst come, and whither thou must go,
And all that never yet was known would know--
Oh, whither hasten ye, that thus ye press,
With such swift feet life's green and pleasant path,
Seeking, alike from happiness and woe,
A refuge in the cavern of gray death?
O heart, and mind, and thoughts! what thing do you
Hope to inherit in the grave below?
Percy Bysshe Shelley
Торо`питесь вы в гроб! Что вам, кореям*,
толкучим думам, липнущим делам
безделки-мозга, в мировой ливрее?
Ты, сердце-белка, обрести смогла б
Надежды бледной пёстренькое бремя?!
Ты ,суетный парламент-голова,
что судит сроки, цели и пути,
чтоб неизвестному успеть дойти...
Вы, торопыги, ме`сите луга
житья зелёного, ища в бореньях
укрытия от друга и врага
в пещере смерти серой?
О, сердце, ум, и думы! упованья вам
сулят могильную награду там?
вольный перевод с английского Терджимана Кырымлы
* Блеснул аллитерациями, но позволил себе вольности: и "белку", и "кореев"; см. о библейском Корее http://mirslovarei.com/content_his/KOREJ-63141.html, ещё погуглите Корейко,-- прим.перев.
Уголовный сонет
Крутыми крышами бежит мужик во фраке
Шлем полицейский из дымохода кра`дется.
Внизу шумят дворы. Шарахнул браунинг.
Козёл упал: бывает, в кавардаке.
Справляли бал весёлый в графоском замке,
гостям показывали лаковые вазы...
Фред драгоценности огрёб все разом,
напарник в шухере у выхода как замер.
По городу ищейка-пёс петляет.
Примет немного :мерзкая порода;
Герр комиссар в лицо всех во`ров знает.
Фред тащит вазы в импортной коробке.
Напарник бриолином свой пробор помадит.
А дальше?...беллетрист, тебе на пробу.
Комната ужасов
Банкир в паноптикум привёл
жену младую. Фред- у гильотины
в палаческом, закапюшонил мину
и замер рядом с королём.
Напарник рад стараться: любопытным
крюки и дыбы показал ,о всём
порассказал достойно. Тот осёл
всё норовил под нож своим копытом...
Хайнц
Фред познакомился в роскошнейшем вагоне
с фра` Липпман, богатейшею вдовой,
близ Петербурга заслонив собой
от пламени: вагон сгорел. В агонии
молила "Хайнц" она. Смертельный зной
в крови добил её. Гроб вдовушки дополнил
напарник, деда отравив. Наследник вышел из подполья:
"Хэ.Липпман" по бумагам, молодой.
Воровская маслина в Лувре.
Сховал чувак в карман статуй Джорджоне-
и к выходу попёр что кенгуру.
Гриф-детектив ему у дверцы :"Тпр-у-у",
мотню в ухват и тут же распатронил.
Фред- браунинг из туфеля: искру`...
и усыпил стручка того. Вороне
(не Грифу,да) чертёж остался зала. Не в уроне
(нет, не музей) те кто смесил игру.
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
Четыре срока по`лнят меру года;
четыре срока на уме людском:
весна-красна, когда чиста-природа
любой изыск растит в труде простом;
а летом к наслажденью-- зелень
с весны медовых мысленных лугов,
пока с душой та не сроднится, медля
не станет частью оной; порт готов
осенней передышки: крылья в скатку--
в недеяньи хорош на вид туман,
пусть сказки сами поиграют в прятки
миная за порог, что веком дан;
зима, что чересчур бледна в недугах--
иначе б позабыла смертных другов.
перевод с английского Терджимана Кырымлы (см. также перевод Петра Гуреева , погуглите "Четыре раза год наряд меняет,
Рядится в них и каждый человек...")
Four seasons fill the measure of the year;
Four seasons are there in the mind of man.
He hath his lusty spring, when fancy clear
Takes in all beauty with an easy span:
He hath his summer, when luxuriously
He chews the honied cud of fair spring thoughts,
Till, in his soul dissolv'd, they come to be
Part of himself. He hath his autumn ports
And havens of repose, when his tired wings
Are folded up, and he content to look
On mists in idleness: to let fair things
Pass by unheeded as a threshold brook.
He hath his winter too of pale misfeature,
Or else he would forget his mortal nature.
John Keats
