Друзі перекинули мені лінк до замітки http://blog.i.ua/user/4166540/1003773/?p=2#advA_advC_1003773_16876975 але для того щоб вивчити тему, необхідно дістатися відповіді чи просто мовчки замислитись, а я Вам в цьому допоміг:

 

В 50-60 роки(дай Бог памяті) сталася така революція: прагнення до свободи... прапором стала попса, а спробу пробити стіну гурт "Битлз", і ось вільне кохання та всі бажання, і цими героями стали наші діди.

 

Свобода.

 

Хто сьогодні любить кричати це слово, і що є зразком вільної людини в наш час?

 

Зі своєї сторони згадаю на цифровому телебаченні історії

1) Великий будинок з числом жителів в ньому, ось розвалиться по всім швам, сипиться стеля і стіни, і жоден не може дати цьому ради. Інша історія чоловіка який дістав знання як з пляшок шампанського він побудував дім(пляшки викладаються в стінку перемазані цементною замішкою), вийшов будинок з просвіченими від скла стінами, тепло зимою(протоплюючи дім), а в літку прохолодно в такому будинку.

 

2) Вчитель 51 рік, вимахав власними руками справжній замок(величезний і просторий дім з високою стелею), а наповнив його речами з списаного металолому чи інших джерел, що колись були дуже і дуже дорогими... все це реставрував, і робота надзвичайно красива, разом з дизайном та оздобленням будинку. Жінка його кинула(тут я змовчу поки не перематюкнувся)

 

Ці герої на Україні, привітаємо їх і з незалежністю і з самостійністю! Вони для мене зразок свободи, що межується з талантом. Здається таких поважає і В. Янукович?

 

Для сміху скажу: я сам колись з брухту підняв стару пральну машинку "Мрія", реставрував і мрія стала дією. Робоча й по сьогоднішній день.

 

Однак, ті, що кричать про "свободу" розуміють її зовсім інакше.

 

 

http://obkom.net.ua/articles/2012-08/23.1422.shtml   - интересненько...

http://www.youtube.com/watch?v=qcj2bIzZ25E&feature=player_detailpage  Вот так  и живем... они и мы

zaoknom.com.ua   метеосводки  

Елена Борисова

  Быть христианином — значит отказаться от себя в пользу ближнего. Это не имеет отношения к определенной конфессии, а зависит то лько от личного выбора человекаи потому вряд ли станет массовым явлением

   Наталия Трауберг — выдающийся переводчик с английского, французского, испанского, португальского и итальянского. Человек, открывший русскому читателю христианского мыслителя Гилберта Честертона, апологета Клайва Льюиса, евангельские пьесы Дороти Сейерс, печального Грэма Грина, кроткого Вудхауза, детских Пола Гэллико и Фрэнсис Бернетт. В Англии Трауберг звали «мадам Честертон». В России она была инокиней Иоанной, членом правления Библейского общества и редколлегии журнала «Иностранная литература», вела передачи на радио «София» и «Радонеж», преподавала в Библейско-богословском институте св. апостола Андрея.

Читать далее »

Писатель Владимир Личутин: «Кому Россия не мать, тому и Бог не отец»

Сергей Луконин

– Владимир Владимирович, прежде чем стать прозаиком, Вы были газетчиком. Насколько сложен был для Вас переход в художественную литературу?

  – Работа в газете – каторга, изматывающая человека. Сама газета живёт вроде бы один день, но отбирает у журналиста всю жизнь без остатка. Это своеобразная казарма со своим уставом, военной дисциплиной, диктатом государственной идеологии. Шагай куда указано; шатнулся – долой, на улицу. Но в этой работе кроются и оттенки творчества, когда душа невольно участвует, не спит. Выход: иль в пьянку удариться, смириться с участью, иль безрассудно кинуться в литературу. В газете «Правда Севера» надо было писать о надоях молока, сенокосах, колхозной жизни и т. д. А меня занимали люди, вроде бы простые, но необычные по характеру и судьбе, этакие шукшинские «чудики». И меня стали прижимать сами собратья по газете, поставили условие: иль занимайся рутиной, как и все, иль уходи на улицу… Главный редактор пытался меня защитить. Он говорил позднее с гордостью (уже будучи на пенсии): «Я вырастил трёх писателей: Бабаевского, Овечкина и Личутина». А тогда он невольно подчинился редколлегии: куда деваться старику, если из обкома уже грозятся отставкой. И я, не задумываясь, ушёл на вольные хлеба, в никуда. Хотя какое-то пятнышко света едва брезжило впереди. К тому времени нацарапал первую наивную повестушку. Но зато ждала творческая свобода, ярмо газеты с её «указивками» не пригнетало горбину. Пусть и голодно плоти, но сыто душе.

– В пору молодости Вам приходилось читать деревенскую литературу?

– Само понятие деревенская литература – искусственное, придумано теми «образованцами», книжниками и фарисеями, кто был далёк от народной жизни. Бунин, Шишков, Шолохов, Панферов, Чапыгин, Шергин – это разве деревенские писатели? Уже в моё время появились Абрамов, Носов, Астафьев, Белов, Распутин; пришли в литературу и решительно завладели умами – это разве деревенщина, косная и убогая? Это замечательные русские писатели, которые своей душевностью и духовностью, чистотой и правдой покорили не деревню, но город, теряющий свои исторические истоки и оттого страдающий от нравственного усыхания. Эти книги и меня пробудили от спячки, заставили взглянуть на мир омытым, душевным взглядом, до той поры небрежно скользившим по поверхности жизни. Прежнее, полузабытое, да и вовсе забытое в толчее забот вдруг проявилось из сумрака, как бы омытое живой водою.

– И это стало откровением?…

– Наверное… Потому что повести Белова и Распутина взволновали меня против моей воли. Словно бы средь пустыни вдруг забил ледяной ключ, и одного глотка целебной влаги хватило, чтобы пробудиться и восстать… Может, звучит несколько высокопарно, но случилось нечто подобное. Подумалось: «Боже мой, да мы же оттуда, из того отвергнутого нами по самонадеянности русского мира, мы же все крестьянские дети!» Вот в чём была сила деревенской литературы! Эта мысль созидающая, радостная, беззавистная. Из неё родился стиль, появилась музыка текста, без которой не живёт проза; слова, вроде бы окончательно забытые, но ждавшие этой поры, выпростались из гнёта и запросились в строку. Я не думал, как бы это ловчее, занятнее написать, выстроить интригу, особый залихватский сюжет, которым, кстати, никогда не славилась русская литература, ибо драматургия жизни куда сложнее и занятнее всех писательских придумок и ухищрений. Сам поток романной жизни, поначалу вроде бы похожий на окружающие будни, вдруг увлекает читателя и полоняет целиком, если он душою чувствует настоящую правду жизни, которая до того ускользала от него в скучной прозе быта. Сначала была школа ремесла для приготовишки, необходимая школа, которая невольно с годами усложнялась, и, конечно, известные мастера невольно подвигали к раздумьям. Сначала писал так, как говорят, после текст невольно усложнялся, увлекала симфония народной речи, сложная красота русского языка.

  – Никогда не задумывался, для кого пишу и кто меня будет читать, а писал, как Бог на душу положит. Народ многослоен, разнохарактерен, и если я сам из народных глубин, то невольно найдутся и те, кому я отзывист, свой для их сердца и ума. Я полагаю, что ни Белов, ни Распутин, ни Евгений Носов не задумывались, какой перед ними читатель. Они пишут языком Отечества, языком нации. Вот и моя душа, видимо, так устроена, что писать гладко неинтересно и скучно, нет сердечного веселья, того хмеля, который возбуждает ум и вызывает музыку.

Ко мне постоянно приступают с претензиями, дескать, тяжёлый язык, надо читать со словарём. Я отвечаю: «Чтение доброй книги – это тебе не галушку в сметане съесть и не торт с клубникою. Это добровольный труд, после которого приходит наслаждение». И ещё не устаю повторять: «Кто не читает книг, тот умер ещё при жизни».

– Не кажется ли Вам, что произошёл водораздел в представлении о своей стране как об огромном пространстве – географическом и духовном? В советские времена появилось выражение «малая родина»…

– Это красивая метафора, и не стоит к ней придираться. Малая родина – это очажок, откуда твои истоки, твой род, твой корень. Она «малая», но она и Родина, со всеми очертаниями, признаками, очарованием, лишь уменьшенная копия её, которую можно охватить взглядом, любовными очами, вспоминать, хранить в сердце, уливаться слезами. И то, что можно охватить взглядом, во всякой подробности, любимой с детства, – и есть малая милая родина. Человек ведь отвлечённо, умом воспринимает выражение «великая Родина». Это что-то туманное, запредельное. Человек, не любящий малую родину, не может любить своё Отечество. А кому Россия не мать, тому и Бог не отец. Поэт Печерин писал: «Как сладко родину ненавидеть». Это философия чуженина, из которой либерал-диссидент позднее выстроит всю идеологию разрушения государства. Но Суворов воскликнул: «Быть русским – какой восторг!» Это необходимое нравственное чувство устроителя Родины.

Страницы: 1 2

Платон Беседин
Писатель, журналист

Как написала мне одна читательница, писатель Михаил Елизаров напоминает ей былинного русского героя, создающего магические заговоры для охраны Руси.

Возможно, поэтому в его произведениях, названных и магическими, и ритуальными, герои сражаются за родную землю со всякой нечистью. В повести «Ногти» воспитанник интерната для слабоумных детей Бахатов проводит странные ритуалы с ногтями против убийц-санитаров. В романе “Pasternak” идёт борьба против демона Бориса Пастернака и, со слов самого автора, против всей «либеральной гнуси». Ну а в романе «Библиотекарь», удостоенного премии «Русский Букер», книги забытого советского писателя Громова обладают мистическими свойствами и должны читаться как Неусыпаемая Псалтырь.

Относительно недавно Михаил Елизаров предстал в новой ипостаси – как исполнитель собственных песен.

О многогранной натуре Михаила и его творчестве мы и побеседовали с ним в неоднозначном интервью.

Серьёзность – это не моё.

 Михаил, очень многие прозаики начинали как поэты. Это ваш случай? Если да, то помните свои первые стихи, их тематику?

Стихи появились в тот же месяц, когда я обменял в 1988 году в букинисте двухтомник Андерсена на томик Хармса. Чужое мастерство потрясло, захотелось что-то сделать самому. Тематики как таковой не было – интересовали больше созвучия. Из некоторых очень юношеских стихов я года два назад сделал песни. То есть, они пригодились – стихи.

Сейчас многие авторы говорят, что начали писать, вдохновлённые прозой Елизарова. А кто вдохновил лично вас? Ваша настольная книга?

Есть настольные авторы – Платонов, Толстой, Чехов, Набоков. Но они не для вдохновения. Просто для души.

«Библиотекарь», по сути, роман о сакральном, магическом значении книги и чтении. Какое значение имела, имеет для вас книга в детстве, юности, сейчас?

В детстве книги мало что значили. По-настоящему, я полюбил читать классе в восьмом. Я заболел – слег недели на три с воспаленьем легких. У отца была огромная библиотека. От скуки я взял Грина – и прочел весь шеститомник. Потом черырехтомник Гофмана. Грин и Гофман приучили к чтению.

Нынешняя ситуация такова – переезжая по Москве с места на место, я таскаю за собой кроме прочего хлама шесть турецких баулов с книгами – чудовищная неподъемная обуза – однако ж не выбрасываю,  и не от жадности, а потому что дорожу.

Захар Прилепин утверждает, что современный литератор должен читать по три книги в неделю. Сколько сейчас читаете?

Я не современный и не вполне литератор.

Мэрилин Мэнсон как-то заметил, что «если у тебя много друзей, то ты становишься музыкантом, если мало – писателем». Где-то я читал, что вашей музыкальной карьере помешали порванные связки. Не будь их, не было бы писателя Елизарова?

Я, действительно, долгое время надеялся, что стану оперным певцом и однажды оставил эту идею, но не связки были тому виной, а скромные вокальные данные. Но если бы всё получалось, вполне возможно, что книг было бы меньше или вовсе не было.

В ваш дебютный сборник «Ногти» вошли повести и рассказы, которые вы начали писать в девятнадцать лет. Что побудило заняться писательством более серьёзно в те годы?

Я и не занимался ничем серьёзно в те годы. Были стихи, рассказы.  Музыкальный проект – что-то на манер «Калинова моста» и «Аквариума».

Кстати, я не могу сказать, что и сейчас занимаюсь серьезно чем бы то ни было. Серьёзность – это не моё.

Так что никаких потрясений, импульсов – просто стал писать, потому что мне это казалось правильным.

 Как автор вы начинали в девяностых. Чем отличаются литературные девяностые от нулевых?

Я уже забыл, что было в девяностые, поэтому не могу сравнить их с нулевыми. Безусловно, литература сдала позиции Формы. На первый план вышло Содержание, которое, в свою очередь, стремится побыстрей трансформироваться в сценарий – деньги в Москве и в кинематографе. Писатель либо станет латентным сценаристом, либо исчезнет, как вид.

Литература с одной стороны превращается в обслугу кинематографа, а с другой – укрепляется её карликовый вариант, живущий в социальных сетях.

А какое место в жизни социума, страны занимает литература?

 Россия до сих пор очень словоцентричная страна – писатель по-прежнему что-то да значит, но, безусловно, тот постамент, который воздвиг ему девятнадцатый век, выглядит весьма скромно, в сравнении с постаментами для актёров, футболистов. Литература с одной стороны превращается в обслугу кинематографа, а с другой – укрепляется её карликовый вариант, живущий в социальных сетях.

Что первично для вас  – идея или форма?

Я не разделяю идею и форму – дурно написанный идеологический текст похоронит идею. Блестящий по форме текст, лишенный идеи, похоронит автора – удел изящной безделушки – забвение.

Продолжая говорить об идеях и форме, в ваших книгах зачастую заложены весьма непопулярные, глубинные идеи. Есть мнения, что при этом форма вашего исполнения доступна, проста. Это подстройка под читателя?

Глубинная идея не соотносится с категорией популярности. Сделать «просто» – более чем сложная задача. Я с ней не справился. Поэтому говорю с малым числом людей.

Люди предпочитают “Facebook” и «В контакте», маленькие смешные записки своих и не своих знакомых.

Меньшее число читателей – это болезнь литературы, вина самих писателей или следствие общей ситуации в государстве? Надо ли сегодня вообще читать книги?

Люди предпочитают “Facebook” и «В контакте», маленькие смешные записки своих и не своих знакомых. «В контакте» процветает культура нового лубка – мужик потрясающий рукой и говорящий по разному поводу «блеать». Там много таких забавных рож.  Может, это и есть новая литература. Картинка и текст, коротко, весело.

Будут и романы читать, и рассказы – просто меньше.

Страницы: 1 2