Продолжаю выполнять просьбу is_me. Следующий
отрывок из книги А. Ломачинского – мой любимый.
Андрей Анатольевич Ломачинский
Курьезы Военной Медицины И Экспертизы
ПРАВИЛЬНЫЙ ПОДХОД
(или Пропедевтика на ВПХ)
Этот забавный эпизод произошел на Кафедре
Военно-Полевой Хирургии зимой 1983 года. Я тогда там себя пробовал в качестве
будущего хирурга в научном кружке (выброшенное время – к хирургии в дальнейшем
не подходил на пушечный выстрел). Кто из младшекурсников не мечтает стать
хирургом? Вот и я был не исключение. В те юные годы ВПХ мне нравилась, и нашел
я себе на этой кафедре толкового молодого научного руководителя – майора м/с
Константина Яковлевича Гуревича. Сейчас этот дядька весьма известен – один из
ведущих профессоров в ГИДУВе, или как он сейчас обзывается – в Медицинской
Академии Последипломного Образования. Ну а тогда сей ученый был заурядным
клиническим ординатором, только-только отписавшем кандидатскую.
Позвал меня майор Гуревич «на
крючки» в свое дежурство – помощи не много, волосы брить, мочу катетером
выпускать, операционное поле йодом мазать, да рану для хирурга растягивать. Но
какое ни есть, а приобщение к рукоделию – к оперативной медицине (надеюсь не
забыли, что хирургия, это рукоделие по латыни). Сам Гуревич хоть и большая
голова (в смысле умный), а росточку маленького. И вот в его дежурство поступает
здоровенный «химик» с колото-резаным ранением в области правой почки. Может
сейчас термин «химик» не совсем понятен, на тогдашнем сленге «химиками»
называли зеков на вольном поселении – вроде как условно-досрочно освобожденный,
но обязан ежедневно отмечаться.
Зечара здоровенный, росту за два
метра, весу за сто-пятьдесят кило, ботинки размера этак сорок шесть – сорок
восемь. Да такой и в солидном костюме по Невскому пройдет – от Адмиралтейства
до Гостиного Двора народ в след смотреть будет. А тут зима, из «скорой» весьма
бодро соскакивает этот амбал с голым торсом, на его бычьем торсе не
обнаруживается естественного цвета кожи – одни тюремные татуировки и алая
полоска крови на спине. На все вопросы докторов и сестричек отвечает
исключительно матом вперемешку с тюремными идиомами. Ко всему прочему видно,
что наш Геракл весьма пьян и настроен весьма агрессивно. Кулаки как
баскетбольные мячи, а пальцы веером –точно павлиний хвост. Как к такому
подойти? Гуревич ему едва ли до плеча. Сестрички вмиг врассыпную. Дежурный
реаниматолог опасливо из предоперационной выглядывает. От меня, малолетки, тоже
толку, как с козла молока. Ситуация патовая.
И тут Константин Яковлевич вдруг
преображается. Вроде как он не хирург и кандидат медицинских наук, а обычный
работяга с хулиганским уклоном.
Гуревич: «О-оо, Васёк, сколько
лет, сколько зим! Какие люди к нам пожаловали! Проходи родной, не стесняйся.»
Зек: «Ты чё, Айболит, в натуре?
Не Васёк я, Васёк на „хулигане“ еще год назад погорел, ему „строгую Ригу“
приписали. Я Жора-Маленький, разуй глаза, мудило!»
Гуревич: «Опа! Неужели сам
Жора-Маленький?! Совсем я плохой стал, таких людей перепутал. Жорик, ну
проходи, щас мы с тобой за встречу спиртугана гахнем!»
Зек: «Ты чo, Айболит, в натуре?»
Гуревич: «Да за базар отвечу. У
меня в моей каморе спирта хоть залейся, хоть утопись!»
Зек: «Ну давай, пошли по
маленькой.»
Гуревич проводит зека в
предоперационную. Реаниматолог убегает, и там остается только операционная
сестра Тамара. Тётка молодая и очень симпотная, хоть и форм Рубенсовских.
Гуревич показывает на неё пальцем: «О, это моя начальница, бугриха здешняя. Щас
у неё спиртягу будем клянчить. Тамарочка, золото, вишь ситуация – друг
закадычный ко мне зашёл, выдай нам спирта литра два.»
Тамара впадает в предобморочное
состояние, бледнеет, молча показывает на стеклянный шкафчик с бутылью и пулей
выбегает из предоперационной. Гуревич лезет в шкаф, достает здоровенную бутыль
литров этак на пять и почти полную. Открывает пробку и нюхает: «Чистый спирт!
Самый лучший, самый медицинский, садись Жорик на стульчик, а я огурчики и
стаканчики организую.»
Выходит он из предоперационной
как будто ничего не происходит. Все к нему, на мордах немой вопрос: «Что
делать?» Гуревич голосом дежурного хирурга говорит: «Пустую литровую банку,
пару соленых огурцов и два стакана.» И без всяких дальнейших объяснений шмыг
назад в предоперационную. Оттуда слышно: «Жорик, моя бугриха добро на спирт
дала. Сказала, что бухать можно столько, сколько захотим. Только ее на стрём
твоя рана поставила. Что было-то? Пока нам стаканЫ и закусь принесут, ты
забазарь всю историю. Ну чо за кипеж был, в натуре?»
Зек: «Да в натуре подляну кинули!
Падлы – перо в спину.»
Гуревич: «Сознанку не терял?»
Зек: «Ты чо, в натуре? Они б меня
затоптали! Не-ее, я продержался. Хреново было, но вниз сошёл, а там контролер
внутреннего порядка, падла, скорую вызвал. Типа грузись, блатата, а то назад в
зону отчалю. Ну я, понятно, лучше сюда, чем на лесоповал. Чо свистеть-то, вот и
все дела.»
Гуревич: «Жора, ну ты молодец, в
натуре!»
Зек: «На молодцах нормы
списывают, а я, в натуре, с понятиями!»
Гуревич: «Жора, так ведь и я о
том же! Ты же с понятиями, сразу видно, что не фраер. Так вот я тебе по понятиям
скажу: что тебе перо в спину всунули, это или дешёвые беспонты, типа не фиг
суетиться. Или тебе труба через час – ласты склеишь даже на обидку ответить не
сможешь. В натуре так, век воли не видать! Наверняк тебе эти падлы почку
прошили.»
Зек: «Ты чо, Айболит, в натуре?»
Гуревич: «Да в натуре, Жора,
сказал же – век воли не видать. Сейчас нам закусон принесут и банку. Так вот,
ты в эту банку пописай. Если там одна моча – то тогда мой базар – пустой прогон
и холостые беспонты. Бухнем спиртяшки, помажем ранку йодом и пойдешь себе
домой. Ну а если что серьёзное, то я тебе листочек и карандашик дам – может
успеешь прощальную маляву мамане или там друганам накатать.»
Зек: «Ты чо, Айболит, в натуре?
Ты – на воле, да и бабы через дверь смотрють, мне так ссать западло. Неси банку
и вали в калидор!»
Дежурный реаниматолог, опасливо
поглядывая, вносит пластмассовый поднос. На подносе литровая банка, два стакана
и блюдце с нарезанными огурцами. Гуревич берет поднос, ставит на свою табуретку
и выходит. Дверь в предоперационную остается открытой. Зек недовольно смотрит
на собравшийся в коридоре персонал клиники: «Вы чо, в натуре? Чо театр? Чо не
ясно? Не, ну в натуре!»
Затем зек берет с подноса банку и
в своих грязнючих ботинках идет в стерильную зону операционной. Дежурная
бригада заглядывает в дверь. Зек: «Не, ну вы чо, в натуре?! Щас мОзги вышибу!»
С этими словами зек захлопывает
двери в операционную, да и ни у кого уже нет особого желания смотреть, что там
происходит. Проходит минуты три-четыре. Дежурная бригада начинает волноваться.
В основном теоретические предположения крутятся вокруг шкафов с медикаментами
группы А. Наверное зечара их уже разгромил и морфином колется. Или выбил окно и
смылся со всем запасом наркотиков. Делать нечего – майор Гуревич, как дежурный
хирург, подкрадывается к дверям и чуть приоткрывает одну створку.
Голос Гуревича в момент
становится властным голосом ответственного хирурга: «Санитарка, приберите.
Вынести все и быстро дезинфицировать пол! Бригада – мыться. Пенетрационное
ранение правой почки, кровопотеря. Сестра, быстро кровь на группу и кровь на
гематокрит!»
Мы вваливаемся в
предоперационную. Сквозь распахнутые двери стерильной зоны нам предстает
следующая картина: на операционном столе на животе лежит абсолютно голый зек.
Вся его одежда аккуратно сложена на полу, и венчают эту кучку его громадные
грязные ботинки. Рядом стоит литровая банка, почти до краев наполненная кровью.
Зек медленно поворачивает голову: «Друганы, режьте меня!» А затем обращается
персонально к майору Гуревичу: «Слышь, братан! Ты же свой, паря, не надо письмо
мамане. Спаси, бля буду, век воли не видать. Да я за тебя везде впишуся, бля
буду! Спаси, братан!!!»
Операция прошла успешно. Но это
мелочи, главное – индивидуальный подход к больному!
