Они манят и после наказывают неисполнением обещаний. 
Посреди стылого ветра, рвущего, казалось, наглухо застегнутый воротник, посреди ледяных дней, похожих на похоронную процессию в Японии, там где траур белого цвета, - вдруг сваливается неизвестно из какого рая - теплый день, весь из солнца и синего неба. Так тепл, так мягок, и обещает, смеясь - всё, всё позади, вот дай растопить это надоевшее старое мороженое и я из ладони вам - пчел и бабочек! Десятками! Сотнями!
Один... От яркого утра до теплейшего вечера поворачивается, красуясь бликами на воде пролива. А после уходит спать, махнув на все горячей рукой, розовой на просвет от солнечной крови.
Утром - снова зима, злее и унылее, как уныло бывает только крымское предвесенье, что тянется резиной, хорошая такая резина, эластичная, длинн-но тянется, пока не щелкнет, порвавшись, к апрелю, чтоб уж всё сразу, ворохами - и бабочки, и пчелы, и купы ласкового снега миндальных и абрикосовых дерев. 
С января до апреля окна откроются не раз и не два. Смеются.
Хорошо - каждый год, и можно уже покивать, зная. 
И посмотреть с другой стороны: посреди стылого ветра, рвущего наглухо застегнутый воротник, посреди ледяных дней - из какого-то рая нам - февральское окно! Чтоб учились радоваться, не откладывая на завтра...

Это было обычное хлопотливое утро, когда, приблизительно в 8:30, пожилой мужчина, лет 80-ти, пришел снять швы с большого пальца его руки. Было видно, что он очень спешит, и он сказал слегка дрожащим от волнения голосом, что у него важное дело в 9 часов утра. Сожалеюще покачав головой, я попросил его присесть, зная, что все доктора заняты и им смогут заняться не ранее чем через час. Однако, наблюдая, с какой печалью в глазах он то и дело посматривает на стрелки часов, во мне как бы что-то сострадательно екнуло - и я решил, благо у меня не было в данный момент других пациентов, самому заняться его раной.
Обследовав его палец, я нашел, что ранка успела хорошо зажить, и посоветовавшись с одним из врачей, я получил необходимые инструменты и для снятия швов и медикаменты для обработки раны. Занявшись вплотную его пальцем, мы разговорились. Я не удержался и спросил у него: "У вас, наверное, назначен прием у врача, раз вы сейчас так спешите." "Нет, не совсем так. Мне надо успеть в больницу покормить мою больную жену." Тогда я спросил, что с ней. И пожилой мужчина ответил, что у нее, к сожалению, обнаружили болезнь Альцгеймера. Пока мы разговаривали, я успел снять швы и закончил обработку его раны. Взглянув на часы, я спросил, будет ли она волноваться, если он немного опоздает. К моему
полнейшему удивлению, мой собеседник сказал, что она, увы, не узнает его последние пять лет. "Она даже не знает, кем я ей прихожусь" - покачав головой, добавил он.Изумленный, я воскликнул, "И вы все равно ходите туда каждое утро, даже несмотря на то, что она даже не знает, кто вы?" Он улыбнулся и по-отечески похлопав меня по руке, ответил: "Она не знает, кто я, зато я знаю, кто она." Как только он ушел, мурашки побежали у меня по рукам и я подумал: "Да ведь это именно та любовь, о которой я мечтал всю свою жизнь.." 

[интернет]

 Разъезженная грязь дороги сверкала на солнце рыжими полосами от тракторных колес, похожих на отпечатки доисторических скелетов. Блестела коротеньким мехом инея, который прятался в тенях, но солнце лезло, заглядывая туда и, подарив блеска, превращало иголочки в мокрое.
Шли рядом по краю дороги, вдоль облезших зимних кустов и неожиданных астр, стоящих грязными пучками у заборчиков. Как бывшие красавицы, что когда-то цвели, а теперь вянут невидимо под вечной косметикой. Белые и фиолетовые, розовые.
Их провожали взгляды закутанных в серые платки женщин в огородах, ленивый лай собак из-за штакетника, говор телевизоров из распахнутых в солнечный день сеней. Черный псинка, весь состоящий из рьяности, погнался следом, захлебываясь, но Василий присел, протягивая руку к грязи, и сторож, взвизгнув, удрал. Ученый, камней боится. Витька вспомнил, давно-давно, в чужих поселках они так же спасались от собак и хохотали, приседая на ходу.
Вдруг затосковал по детству. Не любил его вспоминать, потому что выбирать памятью не умел. Но вспомнил сейчас не детские горести, которых у каждого - полный карман, на всю жизнь тяжелый, а вспомнил огромный мир, весь из неба, воды и степей, из ветров и упрямой рыбы, валящейся через серый борт байды. И, оглядываясь вокруг, уговаривая себя, что вот же этот мир, почти и не изменился, заскучал по тому, что изменилось - ушло ощущение полного права себя в этом мире. Раньше был просто частью мира, такой же, как песок и скалы. Теперь - ходит отдельно.
Подумал о Степке, о том, что рыжий в столице выглядит деревенщиной, но неправда это, потому что здесь, в измазанных глиной сапогах, тонущих в ртах дороги, невозможно представить Степку. А вот изящную красотку Тину Тин, его Танечку, вполне. Кровь в ней не городская. Сойдет, нащупав ступеньку носком итальянской туфельки, ступит на рыжую дорогу, и - пойдет себе. Разве что остановится разуться, - обувку не испортить.
- ВЕрхом хочешь?
- Что?
- Через скалу?
Витька обошел яичного цвета мытый жигуленок, приткнувший морду в ворота крайнего дома, раскланялся с хозяином в старой нейлоновой куртке и лыжной шапочке, тот смотрел напряженно, удерживая на лице обязательную улыбку. Оглянулся.
Улица теперь сужалась там, откуда пришли. Прилипал к узкому хвосту светлый песок пляжа, а с другой стороны мамонтовый холм чесал его кустами. И по длинному тулову, расписанному рыжими ямами и рваными кочками, как в детской книжке про чудо-юдо рыбу-кита, натыканы были: машинки у ворот, собачки и куры, бабки у беленького магазина. Только не по рыбе, по змее улицы натыкана жизнь. И солнце, слепит глаза, зажигая мокрую спину дороги.
Витька увидел кадр, свет его, представил как это будет, ухваченное рамками, весь этот зимний блеск, такой сильный, что соль ветра выступит на губах тех, кто смотрит. И знал, если бы снял сейчас, стоя на пологом подъеме, перед крутизной, то зрители увидели бы, о чем думал, и тоже упали бы в прошлое, в каждого десять лет и, что там кому мама наливала на ужин, - молока? Чаю?

Дальше

 Степь лежала просторно, как рыжий воздух, хотелось идти и дышать ею, просто так, не глядя. Идти долго, не приходя никуда, и к людям не надо, а одному, оторвать все, что уже наросло позади горбом и не приклеивать то, к чему шел, не макать лицо в людей, среди которых - злой ангел Яша с темными кудрями. Бесконечности хотелось. Она ведь разная бывает. Эта, рыжая, с резким ветерком и далеким шумом моря, с размытым дождиками небом, устраивала его вполне. В ней были круглые кусты полыни, полегшая влажная трава и сиреневые пятна бессмертного кермека, дрожащего усохшими цветочками. В ней - натоптанная обочина грунтовки, с красненькой травкой спорыш, которую до сих пор шелушили клювами воробьи, перелетая от Витьки вперед и вперед, не понимая, что можно его пропустить и щелкать себе дальше свои воробьиные семечки. А может, им так интереснее. Слишком много еды вдоль дороги и просто есть ее скучно, а выпархивая из-под ног мерно идущего, чавкающего иногда грязными сапогами, - интереснее. Может, даже им не хочется превращать жизнь в жратву.
Витька шел, стараясь не наступать на размокшую глину, знал, налепится на подошвы и каждая нога будет по пять кило весом, далеко не уйдешь. А хотелось - легко, но чтоб степь не кончалась.
В широкой балке остановился. Море притихло, рот его захлопнули низкие холмы, заслоняя от ветра. И такие же холмы спрятали поселок впереди, который Витька увидел тогда с вершины холма. Но балка широкая, просторная, в ней - уют бесконечности, колыбель для неба. И - один...
Он вспомнил, как бегал месяц назад по такой же степи, но жесткой, выстуженной, грозящей на горизонтах зубцами лесных островов и недостроенных дач. И как он нашел там, в лесных когда-то краях, насквозь заселенных, - степь, кусок ее? Или не сам нашел, а нашли для него?
Тогда, в той степи были другой мужчина и другая женщина. Мужчины он боялся. А женщину очень хотел спасти, укрыть, завернуть в куртку и никому не отдать. Но она отдала ему куртку. Ткнула комок ему в живот, заставила взять, прямо в небе. Улетела сама, без него.
Витька примерился и сшиб сапогом рыжий длинный стебель. Тот надломился, повесил скелетик колоса, упрекая.
Сейчас летали бы вместе! Нашла кого пожалеть молчаливая девочка Лада. Карпатого, что всю жизнь ей искалечил! Посчитала, не имеет права летать с Витькой, пока в сердце носит ненависть.
Здесь тоже женщина, Наташа. Но, похоже, спасаться ей не нужно. А вместо Карпатого - Яша. Но Яшу он не боится. Устал бояться, надоело. И еще одно...
Запрокинув голову, посмотрел в небо, промытое ночным дождем. Странное небо среднего цвета, не белесое и не яркое, в нем просверками слюдяными - белые трещинки. То в одном месте сверкнет, то в другом, на краю глаза. И, как в стиснутой холодом московской зиме с грязными снегами на автострадах, отслаиваются от вселенной тончайшие плоскости, опускаются вниз, невидимые, только солнце лениво ведет по краешку пальцем луча, не боясь порезаться. И тогда в небе сверкнет и погаснет, чтоб сразу - в другом месте. Или придумал все? А просто в воздухе влага стоит взвесью и раздумывает, то ли туманом стать, то ли росой пасть на сонные травы...

ДАЛЬШЕ

   Они сидели на лавочке во дворе, смеялись и слушали, как играет на гитаре Серега, ах, Серега!.. Он носил кудри до плеч, расклешенные джинсы до середины двора и батники. Ушитые так крепко, что еле выдерживали пуговицы, и похож Серега в любимом своем батнике на расписанную красными розами змею.
Батник, по словарю, приталенная блузка или кофта, мужская и женская, с застежкой-планочкой и отложным воротником.
Как строен Серега в своем цветастом батнике, сидящий на лавочке со взрослыми девочками! И планочка-застежка была и дырки между пуговицами светили. А воротничок не просто отложной, концы его обязаны были быть длинными, как уши спаниеля и острыми, как уши овчарки. Когда задувал ветерок, воротниковые уши хлопали Серегу по щекам и их приходилось придерживать руками, а руки-то заняты! В них - гитара.

Тише люди ради бога тише...
Голуби целуются на крыше...

и дальше не помню, не помню и вдруг:

Палюбил Ромео - сын Мантеее-еки
дочь врага - Джульетту Капу-летти! 

И после перерыва, во время которого, отдав гитару Светке в мамином парике из стоячих скорлупой белых волос и в платьице таком коротком, что сейчас и нет таких (даже в Керчи - нет уже такого мини, какое носили взрослые девочки тогда, эхехе, и мини было минимальнее и клеша расклешеннее)), так вот, отдав мини-Светке с макси-ногами на супер-платформах гитару подержать, Серега встряхивал кудрями, пробегал пальцами по планочке батника, проверяя - не улетели ли пуговки, те три, что застегнуты в районе талии, потому что расстегивать батник принято почти до пупа, забирал обратно гитару, и...

В гавань заходили корабли, корабли
Большие корабли из океана
В тааверне веселились моряки, моряки
и пили за здоровье атамана!

Нежный возраст не мешал мне задумываться, а к чему в таверне - атаман, ведь не степь казацкая. Но я была занята, я ушивала клетчатую рубашку, делая на спине ее две длинные вытачки. И спереди тоже. Чтоб и у меня был батник. А вдруг я пройду по двору в своих первых взрослых босоножках на танкетке (до этого только сандалеты, те, что с первого класса меняли лишь размер) и Серега увидит...
Но я понимала - не увидит. Ведь моя рубашка из Детского Мира, даже ушитая вручную до невозможности вдохнуть, не имела воротника, чтоб висел длинными собачьими ушами. Увы и увы. И не было у нее таких чудесных острых манжет, которые надо было завернуть, чтоб края торчали углами. Да и вообще, он на малявок не смотрел. У него вон Светка в мини. И Галка в клешах. И Ирка в огромных красных бусах...

В дверях стоял наездник молодой, молодой
Глаза его, как молнии сверкали
Наездник был красивым сам собой, сам собой
пираты в нем узнали юнгу Гарри

Вот снова! На чем же он ездит, если он - юнга? Может он просто в отпуске решил поездить, на лошади... А в дверях он стоял прям с лошадью, что ли? А если он был наездником еще до морей, то сколько же лет было юнге?
Дальше была любовь и юнга оказывался не таким уж и юным, видимо, туповат был Гарри и карьера на флоте ему никак не светила, так в юнгах и прозябал.
Но за первую строчку о гавани - прощалось Гарри и Сереге все.







фото с сайта http://onua.com.ua/6902-mini-yubki-70-x-godov-36-foto.html

 Спасибо прекрасной Дельте за подарок, она стала первым покупателем моей первой настоящей книги. Я теперь просто, как большая...
В Харькове, в книжном магазине "Букс", она не только ее купила, но и сфотографировала!

..

(две штучки на верхней полке рядом с желтой книжкой)
Цена в магазине 44 грв.

А в киевском инет-магазине "Якабу" книги будут после 20 января.
Вот снова ссылка на книги издательства "Шико" в этом магазине, они и без моей очень хороши

http://www.yakaboo.ua/ru/catalog/value/496763 

Кстати, там есть чудесный роман Александра Грина "Джесси и Моргиана"



Постскриптум: в одном прибывает, в другом, соответственно... Я бы хотела, чтоб сегодняшний старо-новогодний вечер сложился по-другому. Еще раз спасибо Дельте за то, что он не полностью пропал, а даже стал радостным.

 Сегодня из издательства мне написали, что книга должна быть в книжном "Books" на Сумской (Харьков), в "Буклете"(Донецк).
В Киеве роман будет в инет-магазине "Якабу". А может и уже есть.
Еще можно заказать книгу почтой прямо в издательстве, по смешной цене 30 грв плюс пересылка.

О прочих магазинах потом расскажу, когда узнаю )

 

Это случилось в последний день августа. Я только проснулась из чудесного сна...

Мы были вместе. Мы были на пляже. Я не знаю, где это было, но я точно помню, что там были пальмы. А еще я помню, как танцевали листья пальм на ветру. И какое бирюзовое было небо! И какой изумрудной была вода моря. Или это был океан?... А еще я помню светлый песок. Такой теплый, мягкий, светлый. И как приятно касался он моих ступней. А еще я помню, какой теплой была вода. Сначала она коснулась моих ступней, потом поднялась выше, до колен, а потом еще выше — уже до бедер, и еще выше. И тут уже прикосновения воды стали не такими теплыми. На какое-то мгновение даже неприятно холодными. Но потом тело привыкло... А еще я помню ЕГО. Его лица не помню... Но я знаю, что это был ОН. У него были сильные руки. Сильные, красивые, мужественные, крепкие, даже мускулистые, мужские руки. В таких руках каждая женщина чувствует себя в безопасности. Чувствует себя защищенной. И он обнимал меня. Он стоял за мной и прижимал меня к себе. Он обнял меня так нежно. И вот так мы и стояли. Его тело близко-близко к моему, я чувствовала его каждой клеточкой, аж до мурашек по коже. И вот атк мы стояли и смотрели на солнце, которое медленно заходило, медленно погружалось в воду. И это было так прекрасно! Так совершенно! Так сказочно, почти нереально! И поэтому я обернулась. И увидела его глаза... Но почему же сейчас я не могу вспомнить эти глаза?! Я только помню, как он смотрел на меня. Мне это понравилось. И я поцеловала его. Поцеловала очень легко. Но в губы. И он ответил на мой поцелуй. Он поцеловал меня. Один раз, два, три... Его губы были такими мягкими, но такими требовательными. А его язык дерзким...

И тогда я вырвалась и побежала назад к пляжу. И легла на песок. Песок был теплым и мягким. Лежать на нем было намного приятнее, чем на любой из кроватей. Я закрыла глаза. И тут я почувствовала, как его рука аккуратно убирает пряди волос с моего лица, как его палец обводит контур моих губ, как он меня целует. Так нежно. Так кротко. А потом я почувствовала, что он лег рядом со мной. Я чувствовала рядом его тело. Вновь так близко рядом с моим...

А потом прозвенел будильник! Этот чертов будильник! Ненавижу его!!! Ведь всё было так прекрасно! И как бы я хотела знать, что случилось потом... Но еще больше я хочу знать, кто ОН был. И вспомнить его лицо.

Пол седьмого. Душ, кофе. Даже есть не хочется. Хотя это для меня абсолютно нетипично. Не позавтракав я вообще из дома не выхожу. Но в своих собственных четырех стенах я теперь не могла найти себя покоя. Я чувствовала себя как в тюрьме заключенной ! Я просто хотела сбежать! Куда угодно, но только убежать отсюда!

Через полчаса я была уже на море. На моем море. Погода вдруг поменялась. Просто за одну секунду и кардинальным образом. Небо стало серым, море темно-зеленым, песок холодным. Кроме меня на пляже никого. Только чайки. Они кричали и визжали. Они просто орали, аж ушам было больно. И они летали как сумашедшие туда-сюда. Все время покругу. Все время спускаясь чуть ниже к морю, иногда почти касаясь крыльями воды, а потом вдруг резко, для зрителя почти неожиданно, круто поднимались вверх. Они так кричали, что я уже сама готова была прокричать: „Почему? Почему я одна? Почему я одинока? Почему мир такой серый? И где же ОН?...“ Я я все еще чувствовала его тепло, его поцелуи...

И вдруг загремел гром. Сверкала молния, гром гремел прямо надо мной, волны поднимались все выше и яростно бились о берег. И тут пошел дождь. Он был теплым. Капли дождя бежали по моему лицу. Я больше уже не могла понять, где капли дождя, а где слезы. Мое лицо было мокрым. И волосы уже тоже. Вода текла по плечам, рукам, даже на спине я чувствовала струйки воды. Но вода эта мне не мешала. Напротив - у меня создавалось ощущение, что она освобождает меня. Освобждает от всего. В первую очередь от моих мыслей. И я безумно хотела, чтобы она смыла из моего сознания сон. И поцелуи. Но дождь этого не мог. Мне нужно было еще больше воды. Я разделась и пошла в воду. Море было теплым. Таким неожиданно теплым. Таким теплым и приятным, что я сразу почувствовала себя уютно. Я наконец-то чувствовала себя дома. Наконец-то я чувствовала себя так, как будто я нашла свою гавань. И я наслаждалась этим чувством. Только вода вокруг меня. Вода, которая гасила огонь в моей душе. И я просто лежала на волнах, просто позволяла им укачивать меня. Я чувствовала себя так хорошо, так свободно и легко, как уже давно не чувствовала. И я была наконец-то свободна от всего. От всех мыслей. От всех снов. Свободна от НЕГО...

И вдруг я услышала, как кто-то звал меня. Я открыла глаза и посмотрела в направлении пляжа. Там был ОН. Я видела ЕГО. Его под черным зонтом. В одной руке он держал зонт, а другой махал мне. Под мышкой полотенце. Это был ОН. Он нашел меня, он пришел за мной! И я поплыла ему навстречу...

Когда я вышла из воды, он сразу обернул меня в большое белое полотенце. И прижал к себе. Вот так мы и стояли. Две обнявшиеся фигуры под черным зонтом. И тут я отважилась посмотреть ему в глаза. Я узнала их. Это были глаза из моего сна...