Расизм!Как это мерзко и глупо,
                        Среди апологетов звучит,
                        Но ярый патриот снова тупо,
                        Нам о нации чистой кричит.


                        Цвета кожи,как будто ожоги,
                        Как будто язва,болью мучим,
                        Ведь они на Земле, словно Боги,
                        Взгляд и мненье навязано им.


                        Но забыли среди треволнений,
                        Облик ища иного лица,
                        Среди разнокожих видений,
                       


                        У всех рас найти подлеца.
                        Людей добрых во всем мире и злых,
                        Нации отражают любых.


                
                  

На нотоносце пять полос,
На них семь нот в восьми* октавах.
В диез бемоль с бекара перерос,
Там ключик "соль" запутался в весенних травах.

Вот флажолет, цезура интригует,
За ней крещендо мчит отпето.
И такт за тактом, тацет за лигатурой
Мордент сменяется группетто.

Не все всегда звучит, как надо.
Мелизм мелизму рознь.
Все струны свяжет акколада.

Арпеджио протянется, виолончель затихла...
И кода заключит финал
Сонатно-симфонического цикла.

_______________________________
* 9 октав не влезли в размер=)

Лишь он смотрел на голь Красы-- Эвклид.
Пусть кто о Ней трещат, умолкнут с миром,
падут на землю ниц-- довольно сирым
помыслить о себе-- сброд зрит
ничто, запутанную роспись, вид
рождений в переменах; гуси римов
пускай гогочут-- великана гримов
низвергнет прах сияющий Давид.

О, свят слепящий час низвергший тень!
когда рассвет, умом членённый остро
предстал глазам его! Эвклид не просто
смотрел на голь Красы. На счастье те,
кто были рядом в пошлой суете
услышали её сандалий поступь.

перевод с английского Терджимана Кырымлы 


Euclid alone has looked on Beauty bare.
Let all who prate of Beauty hold their peace,
And let them prone upon the earth and cease
To ponder on themselves, the while they stare

At nothing, intricately drawn nowhere
In shapes of shifting lineage; let geese
Gabble and hiss, but heroes seek release
From dusty bondage into luminous air.

O blinding hour, O holy, terrible day,
When first he shaft into his vision shone
Of light anatomized! Euclid alone
Has looked on Beauty bare. Fortunately they
Who, though once only and then but far away,
Have heard her massive sandal set on stone.

Edna St. Vincent Millay

Я суну Хаос в две седмицы строк-- и удержу, затем позволю вспять ему на счастье тряское кривлять поток, огонь и демона; итог его усилий-- ноль: силён замок сладчайшего Порядка-- крепко знать держу я суть и хлябей благодать, покуда Хаос скок да кувырок. Часы и годы прочь, безблагодать в его высокомерье, рабский гнёт: я с ним. Он странностям под стать, их разум мигом просто не берёт; Не стану к клятве Хаос принуждать, я только добрым сделаю его. перевод с английского Терджимана Кырымлы  I will put Chaos into fourteen lines And keep him there; and let him thence escape If he be lucky; let him twist, and ape Flood, fire, and demon -- his adroit designs Will strain to nothing in the strict confines Of this sweet Order, where, in pious rape, I hold his essence and amorphous shape, Till he with Order mingles and combines. Past are the hours, the years, of our duress, His arrogance, our awful servitude: I have him. He is nothing more or less Than something simple not yet understood; I shall not even force him to confess; Or answer. I will only make him good. Edna St.Vincent Millay

Глупость моя, Украины не ма.
Скиф остаётся вне граней империй;
эллину в Риме всё больше не верят;
наши кочевья лелеет зима,

снег экономя. Кредит-- в закрома
тих и настырен что злыдень; поверь мне,
воли и крови достойны лишь звери,
слёзам и стонам не внемлет Москва,

паче-- хореям: те сводят с ума.
Пачка махорки-- скопытился мерин,
я же ,не лошадь, печатаюсь в меру,
мною тепла сетевая тюрьма.

Мир-- это мы, нас лишь нужды иначат.
Глупость-пророчица, шли передачу. 

Высо`ко в тучах птицы  тропы торят;
Земля уснула, астры не пылают;
сдарив веселье, песни умолкают--
зима-смурна простор покроет вскоре.

Часы цок-цок, в покое птах приморен
едва поёт, тобой пленён был в гае;
твой календарь что ми`нуло, то знает--
листай его, не зная бурь и горя.

Столь кроткой старость часто мне сдавалась:
пожди, туман стечёт со стре`хи снова--
и через ночь потянет ранним ветром.

В окно стучит посыльный, наглый малый;
ты, удивлённый, выйдешь-- всё готово:
весна пришла навек, она бессмертна.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Das Alter

Hoch mit den Wolken geht der Voegel Reise,
Die Erde schlaefert, kaum noch Astern prangen,
Verstummt die Lieder, die so froehlich klangen,
Und trueber Winter deckt die weiten Kreise.

Die Wanduhr pickt, im Zimmer singet leise
Waldvoeglein noch, so du im Herbst gefangen.
Ein Bilderbuch scheint alles, was vergangen,
Du blaetterst drin, geschuetzt vor Sturm und Eise.

So mild ist oft das Alter mir erschienen:
Wart nur, bald taut es von den Daechern wieder
Und ueber Nacht hat sich die Luft gewendet.

Ans Fenster klopft ein Bot' mit frohen Mienen,
Du trittst erstaunt heraus – und kehrst nicht wieder,
Denn endlich kommt der Lenz, der nimmer endet.

Joseph Freiherr von Eichendorff

Моя Родина -- русский язык.
Но за Крымом ещё Украина,
как большая пехотная мина,
я по минам ходить не привык.

Я во снах улетаю в Москву,
чтоб к утру в Симферополь вернуться.
Так кровать моя стала каруцей:
по-молдавски в подушку реву.

Мне навстречу ползут чумаки
на волах, чтоб затариться солью.
Я встречаю их русскою болью--
матерятся в ответ, дураки--

и по минному полю назад
в пресный месяц ноябрь-листопад.