Стою на середине моста, затерявшегося в болгарских Балканах и смотрю вниз, на пробивающую себе путь в каменных завалах речушку Арду.

Солнечные лучи цепляются за верхушки деревьев на горах вокруг, и на мост, на речку падают искусно вырезанные природой тени.

Тишина.

Я пытаюсь представить себе картину, когда пять сотен лет назад привел сюда неделинского каменщика Димитара местный паша, турецкий начальник этой округи, и повелел на остатках старого римского моста возвести новый, красивый. И чтобы изогнут был он красивою аркою к небу. И как смотрел на это место болгарский мастер, прикидывая в уме, как сделать это место самым красивым в мире.

И ведь сделал.  Взлетела над Ардой изящная арка моста, подарив нам еще одну радость человеческого общения через крутые берега разделяющих людей рек. 

Но, видно, что-то случалось тут нехорошее, раз молва человеческая дала мосту имя дьявола. И, словно в подтверждение моей мысли, взлетела из лесной чащи над рекою стая галдящих ворон...

А по мосту поднимался ко мне немолодой болгарин с дымящейся люлькой в руке и пел вполголоса грустную песню, в которой стонала тоска об уплывшей вдаль молодости. 

И там, внизу, мелькнуло вдруг в воде лицо того самого каменщика Димитара и уплыло в межкаменные дали, будто подтверждая еще раз, что человеческая грусть всегда уплывает в прошлое.

Я улыбнулся подошедшему ко мне болгарину и сказал с солнцем в голосе:

- Ма каква лепа ваша земя!

И грусть моментально уплыла из взгляда моего нового встречного...

Черные чулочки вечером надела,
Черненькое платье, темные очки.
В темноту ночную в черном улетела,
Лишь процокотали звонко каблучки.

С песней в юном сердце в ночь ты убежала
В черную завесу городских огней
И чернели молча темные кварталы
Вторя черным мыслям пассии твоей.

Чтоб потом с обидой вынырнуть из мрака
И брести пустою полем темноты,
Черными слезами или тушью плакать.
Этого ль хотела в мире светлом ты?

На полу рыдают черные чулочки,
Черненькое платье брошено на стул.
Черненькие глазки смотрят в одну точку,
Разрезая болью эту темноту.

И ручьем обиды слезы до рассвета
Вымочат подушку и бесстрастный плед...
Почему мы часто в черное одеты?
Почему мы любим этот черный цвет?

Может, лишь два цвета в жизни нам доступны,
Чтоб могли мы плакать, проклиная ночь?
Потому и любим черный неотступно,
Что ничем не может людям он помочь.

Маленькая речушка Эйфон Майнах оказалась весьма трудолюбивой. Тысячи лет она пробивала себе путь через каменную твердь и, в конце концов, прорезала в ней глубокий и узкий каньон. В узкой щели между берегами речушки спряталась темная девяностометровая пропасть, в которой брошенные вниз камушки исчезают без звука.

Среди папоротниковых и можжевеловых зарослей спряталась натоптанная тысячами ног тропинка с истертыми временем лесенками, ведущими вверх, к странной громадине, перекинувшейся через каньон своим тяжелым многокаменным телом.

Дорога там, наверху, существует с незапамятных времен, поэтому валлийцы не раз строили тут мосты. На смену первым деревянным пришел каменный, но и он износился со временем. Тогда новые строители не стали мудрствовать лукаво и перекинули новую каменную дорогу через каньон поверх старого моста, а потом их примеру последовали и современные инженеры, еще выше проложившие металлом и асфальтом переход через пропасть еще выше.

Так и громоздится над пугающим темнотой ущельем эта многоформенная громадина, которая отсюда, с тропки на краю каньона кажется давящей на сгорбившиеся от такой нелегкой ноши скалы.

А черная прорезь пропасти пугает порой любопытствующих туристов, которых тут бывает немало.

Вот и сейчас из пропасти высунулась костистая рука дьявола и напугала трехлетнего малыша, который с опаской смотрел вниз. Мальчуган вдруг разревелся и, размазывая слезы, бросился к своей мамочке, которая позировала супругу для фотографии на фоне Чертова моста. Семейство подхватило малыша на руки и поспешило наверх.

А я остался стоять у хрупкой оградки ожидая, когда же и меня дотронется такая же черная рука. Или, может, сверкнет в темноте злобный оскал местного черта. Но он пощадил меня. Видимо, растратил свои темные силы на испуг малыша.

И только потом, когда возвращался в машине в Лондон, я подумал, что ведь у каждого из нас есть свой дьявол. Только пугает он нас совсем неожиданно и не там, где ты этого мог бы ожидать.

А тому дьяволу из пропасти, видно, нужны были те детские слезы, что упали в пыль тропинки, затерявшейся в папоротниках и можжевельниках над узкой щелью пропасти у Чертова моста где-то в Уэльсе. 

А мы обычно и не думаем о том, сколько слез упало на дороги, по которым мы шагаем...

Мне этот сон так часто снится
О том, что странствую я вновь
В тревожных поисках границы
Страны по имени Любовь.

Я был уже в стране Карьера,
В стране по имени Уют.
В стране, где деньгам нету меры
И где их словно чуда ждут.

Но где б так сердце звонко пело,
Где б так привольно было мне?
Жить там, где счастью нет предела.
В одной-единственной стране.

Как страстно хочется влюбиться,
Поспорить с нудной судьбой
И улететь счастливой птицей
В страну по имени Любовь.

Карл разбудил меня практически на рассвете. И пока я пытался разлепить не желающие того тяжеленные веки, он уже вовсю ворковал мне о том, что на Каппельбрюкке нужно попасть именно на рассвете, когда на мосту нет праздно шатающихся туристов, пялящихся на сотню с лишком картин над головами под крышей моста, которые одна за другой рассказывают переходящим реку Райс историю страны фиолетовой коровы. Так Карл и его любимая Беатрис называли свою Швейцарию из-за местного шоколада Милка, производители которого почему-то считают, что коровы должны быть именно фиолетовыми...

Пару таких рекламных коров мы встретили на своем пути, и Карл, довольно хмыкнув, радостно тыкал в них пальцем и ворчал, что скоро на флаге его родины придется менять красный цвет на цвет злополучной коровы.

Так, с шутками и в нехитрой беседе, удирая от навязчивого желания спать, мы вышли к деревянному мосту на сваях, над которым так непривычно смотрелась его покатая крыша.

Город только-только начинал просыпаться. Его еще не накрыл автомобильный гул, и моторы лишь изредка нарушали тишину, притулившуюся к стенам таких симпатичных и не по-нашему аккуратных домов. Недвижимой казалась и поверхность реки Райс, лишь два лебедя у моста нарушали ее спокойствие, чинно и гордо курсировавшие от сваи к свае.

Карл поставил меня посреди моста лицом к водонапорной башне, которую зацепил на своем пути мост, и приставил палец к губам. Он хотел, чтобы я погрузился в тишину.

И она тут же накрыла меня прохладной утренней волной. Только едва слышный плеск воды, ласково обнимавшей сваи моста реки, невесомо дрожал где-то тут рядышком. А еще я слышал, как пытается сдержать свое дыхание мой друг.

И тут он многозначительно поднял свой палец вверх.

И я услышал шаги.

По деревянному настилу моста чеканил шаги мужчина. Он ставил ногу тяжело и уверенно, это была поступь человека пожившего в жизни немало, но совсем не старого. Он, видимо, был высокого роста, так шаги были широкими, довольно упитанным, судя по их звукам, и, наверное, очень уверенным в жизни человеком...

И тут я вдруг понял, что научился видеть людей по слуху!

И, словно в подтверждение этой моей стремительной мысли, на другой стороне моста быстро-быстро застучали по настилу женские каблучки. И я увидел ее в сознании, невысокую, в элегантном костюме, даже представил себе легкое жабо ее блузки.

Шаги шумели с двух сторон и двигались ко мне, сюда на маленькую площадку у водонапорной башни. Я на несколько секунд зажмурил глаза, и, когда шаги застучали уже совсем рядом, распахнул их с живейшим интересом, подведет ли меня мое слуховое зрение...

Не подвело. В целом не подвело. Я не услышал легких очков на его переносице, а у женщины была короткая стрижка вместо воображенной мною копны волос, увязанной в игривый пучок.

Мои двое незнакомцев полетели мимо, лишь окинув друг друга мимолетными взглядами, и звук их шагов спешил уже слиться с шумом посыпающегося Люцерна.

- А вот мы с Беатрис не прошли мимо друг друга, - вдруг нарушил мое головокружение от услышанного Карл. - Мы остановились тут, на этой площадке, и не смогли пойти дальше. Оба опоздали на работу, зато не опоздали на поезд жизни...

Я улыбнулся своему другу, и мы пошли домой будить Беатрис, которая и не подозревала даже о нашем походе в царство удивительных звуков, дарующих людям искусство видеть...

Луны краюха
Мерзнет у окна.
У нас камин, вино и поцелуи,
Улыбки, вздохи...
Ночь чудес полна.
На стенах
Томно блики свеч
Танцуют.
Твоей улыбки сладость
На устах.
На пальцах -
Гладкий трепет теплой кожи.
Моя любовь
Прозрачна и чиста.
Она сейчас
Все, что попросишь, сможет.
В моей ладони
Теплая щека,
В моей ладони
Искренняя ласка.
Она легка,
Как в небе облака,
Она волшебна,
Пахнущая сказкой.
Глаза укрылись
Простынями век,
Мерцанье сна
Подернуло ресницы.
Поспи чуть-чуть,
Мой милый человек.
В ночи чудес
Так вдохновенно спится.
Ты видишь сказки.
Ночь чудес полна.
На стенах
Томно блики свеч
Танцуют.
Луны краюха
Мерзнет у окна.
И что шепчут сердцу
Поцелуи.

Не в нашей стране ничего более идиотского, чем одна-единственная партия, умудрившаяся за последний десяток лет довести нашу страну до настоящей катастрофы.

Именно она является источником всех наших бед. Именно она, поставив во главе настоящего клоуна, привела нас в сегодняшний день.

Кроме главного клоуна там еще есть с добрый десяток таких же деятелей, которые своей чрезвычайно "умной" деятельности наплодили в стране целую кучу новых лидеров, которым они с убедительным постоянством проигрывают.

Ну, какая еще в мире интеллигентная (что значит "думающая") политическая сила будет делать своим лидером (что означает "политическим лицом") полуграмотного бывшего директора автобазы с очень темным прошлым, из которого так и светятся две уголовных судимости?

У нас это свершилось.

Я помню этот официальный апофеоз провинциального жлобства, когда г-на Януковича выдвигали в первый раз на президенты. Словно Советский Союз вернулся в лучших его традициях. С фанфарами и "продолжительными аплодисментами, переходящими в длительные овации". И эти чуть ли не слезы счастья в очах претендента на булаву: видать, не зря в юности шапки с людей тырил, видите, в люди выбираюсь, не то что там эта всякая интеллигентная козлятина...

А разве нельзя не назвать идиотизмом просто шикарнейший донецкий пиар провинциальному счетоводу, фамилии которого добрая половина Украины и не знала. А тут натыкали по всему городу плакатов с этим любителем пчел и трипольских черепков в эсесовской форме, и просто плавились от своей гениальности. Хотя куда проще было привезти под тот же Дворец Спорта Филю Киркорова и заполнить площадь народом. И кто бы тогда вспомнил о каком-то Ющенко в Донецке? Вот Филя, это что-то... 

Да назначь в президенты того же тихого Тигипко, и стана послушно бы проголосовала за него. И все эти последние годы мы бы жили довольно спокойно и без проблем. Но жлобство есть жлобство. За высокую должность жлоб и глотку перегрызть может, лишь бы дали порулить. И мистер Янукович по-слоновьи попер в президенты. 

Даже подставу с покушением придумали по-идиотски. Что позволило одним яйцом убить половину имиджа Януковича. Потерять сознание от вида яйца на пиджаке - это ли не лучший пример идиотской организации иллюзии покушения? А потом везти несчастного в реанимацию... Курам на смех...

Так что Майдан, который так старательно до сих пор оплевывают регионалы, стал, в первую очередь, производным от деятельности партии регионов, а не каких-то вражьих сил. И награждать в годовщину Майдана Ющенко просто обязан был самыми высшими своими наградами донецкого клоуна, больного яйцебоязнью.

Так что воинствующие провинциалы из Донецка привели своими руками к власти иных провинциалов, своими неуклюжими и дурацкими действиями поднимая их из той же вонючей лужи невежества, в какой барахтались и сами. Они умудрились объединить народ Украины против самих себя. И проиграли И, как и положено страдающим идиотизмом людям, никаких выводов умных из этого не сделали.

Идиотизм донецкий создал себе и народу на голову идиотизм мелкобужазно-псевдонационалистический в лице выдвинутого партией регионов в псевдобоги провинциального сельского счетовода. 

И сейчас нас ждут самые идиотские в мире выборы. 

А призадумайтесь, ведь если бы Советский Союз не рухнул, завбазой Янукович выше завтрестом бы не поднялся, сельский бухгалтер Ющенко, в лучшем случае, работал бы главбухом на не самом большом киевском заводе, Тимошенко так бы и занималась мелким бизнесом, троечник Черновецкий так бы и остался мелким клерком где-нибудь, а Тягнибок прекрасно бы общался по-русски с людьми любой национальности.

Мне не жаль, что упал СССР, мне жаль, что с его падением наверх вылезла провинциальная пена, задавившая своей бесцеремонностью воспитанную интеллигентность.

И когда я смотрю на этот парад идиотизма, верхом которого является то, что довольно уважаемый человек в своем городе меняет на выборы свою фамилию (Протывсих), то просто хочется просто бежать из этой страны перманентной клоунада куда глаза глядят.

Если бы не наши дети. Ведь если до их сознания не долетят слова ума, слова интеллекта, то и их сожрет, ассимилирует эта армада идиотствующих жлобов, выросших на убогих грядках провинциализма.

Олесь Урус

* * *

Вот такую статейку я откопал в сети.

Как она вам?

Пусть за мною гонятся злющие жлобы
И от недоумия морщат тупо лбы,
И от желчи черные критики зудят,
И мои завистники козней строят ряд.
Планы их коварные я легко сорву
В разных измерениях с ними я живу.
И в мои галактики, в дивные места
Приглашу друзей своих, чья душа чиста.
Только им доверю я звон моей судьбы.
Так что не опасны мне злющие жлобы.

Бетси разрушала все стереотипы об английской чопорности. Она была живая, ярко эмоциональная, постоянно бросала вокруг быстрые светлые радостные и весело встряхивала огненно-рыжей челкой волос, когда ей в голову приходила еще одна безуминка.

- Бросаем все и едем в Уэльс! - заявила мне она как-то прямо с порога. И не слушая возражений, тут же потащила меня чуть ли не на край света, в северный Уэльс, чтобы посмотреть на речку со смешным названием Ллагви и на знаменитые пенные водопады с трудновыговариваемым названием Rhaeadr Ewynnol...

Всю дорогу до этих мест Бетси весело щебетала, и я узнал чуть не всю историю Уэльса. Она вела машину уверенно, с улыбкой, и ей очень нравилось, когда легкий ветерок врывался в окно нашей машины и ласково трепал ее солнечные волосы. Я больше молчал и не приставал к ней с расспросами. Я знал, что она покажет мне, действительно, что-то невероятное. Потому что очень мало в мире таких людей, которые так беззаветно и мило любят свою страну, что знают даже самые укромные ее уголки, где спряталась от мирской суеты настоящая красота.

И она привезла меня к этому пахнущему средневековьем мосту, почти сросшемуся с гранитными валунами, между которыми бурлила и пенилась та самая речка со смешным названием. Как и валуны внизу, камни моста уже давным давно оделись в островки мягкого и теплого темно-зеленого мха, который чувствовал себя на мосту хозяином.

- А теперь приложи ухо к камням и послушай, - предложила мне Бетси и обрушила водопад своих огненных волос на каменный парапет моста.

Я присоединился к ней в надежде услышать отголоски давних дней. И вдруг, к огромному удивлению своему, я уловил чуть слышные далекие отголоски какого-то то ли звона, то ли цоканья копыт. 

- Это привет тебе от рыцарей, - осветила мир вокруг своей бесподобной улыбкой Бетси и закружилась по каменной брусчатке моста в легком танце, напевая какую-то старинную балладу.

Я гладил рукой теплый бархат мха и смотрел на нее, совсем по-новому понимая Британию и ее обитателей.

Настоящей королевой этого мира была сейчас Бетси, веселая рыжеволосая девчонка из Лондона.

Потому что ей сейчас, и я явственно слышал это, радостно подпевала пенная и бурлящая речка со смешным названием Ллагви.

Изнутри он и на мост не похож. Обычная себе улица с магазинчиками и бутиками с обеих сторон. Это потом, когда я вышел переулком на берег Осама, моим глазам предстал целый дом на мосту. И я тут же пожалел, что там, наверху торгуют сегодня какими-то шмотками и безделушками. Лучше бы там были мини-отели или жилые дома... И тут мне внезапно вклинился в нехитрые мысли о болгарском мосте почти шекспировский сюжет. По обе стороны крытого моста жили две семьи ловечских аристократов. И, как у Шекспира, влюбились друг в друга Петар с одной стороны моста и Десанка - со второй. А поскольку родители им препятствовали, как только могли, в силу обещаний поженить и выдать замуж их совсем с другими людьми, то Петар и Десанка каждый раз убегали в горы над Осамом, где наслаждались своей самой чистой в мире любовью. И после многих уловок и хитростей родителей случилось так, что обе стороны моста яростно разругались навек и даже начали мелкую войну друг против друга. Но влюбленные решили иначе. Ночью они подожгли мост, а сами навсегда ушли неведомо куда в горы. А семьи их родителей целую неделю рылись в пепелище в поисках уцелевших вещей, и общее горе их объединило. Они решили построить вместо своих домов на мосту магазинные ряды, а сами поселились по разные стороны Осама. А Петар и Десанка так никогда сюда и не вернулись... Хороша была мечта. Она казалась почти реальной. И тут рядом со мной зашуршали заросли высокой травы, и оттуда чуть ли не на меня выпрыгнул огромный серый кот. Он присел рядышком, облизал старательно лапу, а потом посмотрел на меня и по-человечески подмигнул мне... И тут же забыл, где реальность, а где фантазия... Быт может, наш мир и есть мостом между ними?