Предательство — это когда кто-то обманывает доверие другого человека, относясь к нему, как к средству, а не цели ...Предательство... От этого слова холодеет в груди. Сразу вспоминается предательство Иуды, а потом ещё много других: исторических и личных. Наверное, мало кому повезло вообще не иметь личного опыта в этом вопросе. Большинство из нас либо сами предавали, пусть ненароком, случайно, по стечению обстоятельств, либо ощущали боль от предательства ближних, окружающих — тех, от кого зависела если не жизнь, то бытование.Трудно оказаться в роли преданного, но ещё труднее — в роли предателя. И, порой, мы даже не отдаём себе отчёта в том, что это уже случилось...

О предательстве мы беседуем со священником ФЕОДОРОМ ЛЮДОГОВСКИМ, преподавателем и клириком МДАиС.

— Давайте попробуем определить, что такое предательство. — Я бы сказал так: предательство происходит тогда, когда кто-то обманывает доверие другого человека, относясь к нему, вопреки категорическому императиву Канта, не как к цели, а как к средству. — Каковы могут быть причины предательства? — Бывает по-разному. В наиболее острых и драматических ситуациях — это желание спасти себе жизнь, избавить себя от пыток (солдат, разведчик попал в плен; арестован член подпольной организации; христианина заставляют отречься от Христа — и т. п.). Иногда — гораздо более пошлое желание не создавать себе проблем (молодой человек закрутил роман с девушкой, а она — кто бы мог подумать! — забеременела; всё, дальше его дело сторона). Часто это вопросы выгоды (деньги, карьера и т. п.).Бывают, конечно, и более экзотические случаи. Тут может быть и желание сделать всех счастливыми, не считаясь с чувствами и судьбами отдельных людей — в том числе самых близких; и чёрный цинизм (чем хуже — тем лучше); и азарт двойного, тройного агента... — Бывает ли предательство простительное и непростительное? Какое простительно и почему? Какое непростительно и почему? — Тут важна корректная постановка вопроса. Либо: всякое ли предательство, совершенное по отношению ко мне, я должен прощать? Либо:могу ли я рассчитывать, что любое предательство с моей стороны будет прощено? Симметрии здесь, пожалуй, нет.Кроме того, важно, из какой системы ценностей мы исходим. Если из «общечеловеческой» (правда, я не уверен, что такая существует), то,вероятно, на оба вопроса ответ будет отрицательным. Ибо «по-человечески» понятно, что есть поступки, простить которые недостанет сил; что есть поступки, просить за которые прощения просто кощунственно. Но какие именно это поступки — тут многое зависит от конкретных людей, ситуаций,времени, места и т. д.

Но если мы исходим из евангельской этики, то ответ на первый вопрос будет: в идеале — да, потому что не зря же мы просим в молитве Господней: «прости нам грехи наши, как и мы прощаем должникам нашим». А на второй: рассчитывать — нет, но надеяться — да. Ведь Христос уже искупил, уже простил все наши грехи — нам осталось лишь покаяться, т. е.перемениться внутренне.

— Раскаявшийся предатель, которого мучает совесть, может ли найти утешение, если последствия его предательства неисправимы(например, в результате погиб друг)? В чём? — Для безрелигиозного, атеистического сознания мне трудно представить, каким могло бы быть это утешение. Разве что попытка убедить себя в том, что и я, и мой друг — всего лишь горстка атомов, не имеющая собственной воли. Но такие радикальные воззрения встречаются крайне редко. Поэтому обычный путь для предателя — цинизм, агрессия или,наоборот, апатия, желание забыться и т. д. Нередкий исход — самоубийство: прямое и быстрое или же растянутое во времени: алкоголь,наркотики и проч.

Если же человек религиозен, если (об этом мне проще говорить) он христианин, то утешение, думается, возможно. Друг погиб — это значит, что его нет в этом мире. Но его душа жива, и друг-предатель может приложить все усилия, положить всю жизнь на то, чтобы исходатайствовать спасение душе своего друга (и, что не менее важно, позаботиться о собственной душе), — и тогда есть надежда, что в вечной жизни они встретятся не врагами, но вновь друзьями. Ну и, разумеется, если у друга была семья — помогать этой семье (если, конечно, эта помощь будет принята).

— Предательство Петра и предательство Иуды — в чем разница? — Разница, во-первых, в причинах. Мы не знаем всех мотивов и мыслей Иуды, но очевидно, что деньги сыграли здесь существенную роль. Поступок Иуды был обдуман, спланирован и успешно осуществлён. Отречение же Петра имело причиной страх — в общем то, извинительное чувство. С его стороны это было спонтанной реакцией на опасность. Осознав свой проступок, своё предательство, Пётр со свойственной ему эмоциональностью и порывистостью тут же раскаялся в нем.

Во-вторых, есть разница в дальнейшем поведении. Иуда, видя, какой оборот приняло дело (возможно, для него это было неожиданностью), «раскаявшись», как говорит Писание, вернул деньги первосвященникам и старейшинам со словами: «Согрешил я, предав кровь невинную». Он осознал свой грех, но ему, судя по всему, даже не пришло в голову попросить прощения у Учителя. И, скорее всего, причиной тому был не страх ареста, пыток и казни (как это было с Петром): муки совести, которые он претерпевал, были значительно сильнее тех мучений, которые могли причинить ему палачи. Нет, он просто решил: «Такое не прощают». Конечный итог нам известен: Иуда покончил с собой.

Пётр, напротив, как будто, не проявляет никаких внешних признаков раскаяния, кроме горьких рыданий — но дорого ли они стоят? Он не пытается более следовать за Иисусом; он, как и прочие ученики (кроме Иоанна), побоялся подойти ко кресту. Не он снимает с креста тело Учителя; не ему приходит в голову мысль помазать тело благовониями. Но он остаётся вместе с другими учениками, с общиной, главой которой до недавнего времени был Иисус. В сердце Петра есть скорбь, есть стыд, но нет отчаяния. Он помнит, хотя и не постигает, слова Учителя о воскресении. Он не теряет надежды на прощение. И он получает желаемое:его, уже и не ученика вовсе (ангел, явившийся мироносицам, говорит:«Идите, скажите ученикам Его и Петру...»), Иисус сам спрашивает... — о чем? О причинах предательства? О гарантиях того, что подобное не повторится впредь? Нет — о любви. «Симон, сын Ионы, любишь ли ты Меня?» И ответ у Петра может быть только один: «Да, Господи, Ты знаешь, что я люблю Тебя».

— Смысл предательства. Странный вопрос, я понимаю, но ведь должен быть какой-то смысл, например, у предательства Иуды (бывает ли страшнее?). Вот говорят же, что если бы Иуда не предал, то... Давайте поразмышляем об этом сообща.

— Если я правильно Вас понял, на сей раз вопрос не о причинах, мотивах, побуждениях (о чем мы уже говорили), а, так сказать, об объективных, не зависящих от воли предателя последствиях его поступка. Ответ на этот вопрос одновременно сложен и прост. Прост потому, что ответить можно довольно кратко: любой поступок, который человек совершает по свой воле (свободной воле!), вступает во взаимодействие с волей Божественной — а Бог способен любое зло обратить во благо. Сложен же этот ответ потому, что мы не только не можем постичь Божью волю в каждом конкретном случае — мы и внутрь человека-то не можем заглянуть. В каком-то смысле человек — тайна не меньшая, чем Бог.Что касается конкретно Иуды, то можно сказать так: его предательство привело к тому, что Иисус был арестован, допрошен, избит и казнён — а затем Он воскрес, вознёсся и ниспослал на апостолов Святого Духа; но всё же никто из христиан не будет благодарить Иуду за его поступок. Если  Евангелие для нас — важнейший источник вероучения, то нам следует со всей серьёзностью отнестись вот к этим словам: «Когда же настал вечер, Он возлёг с двенадцатью учениками; и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня. Они весьма опечалились, и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи? Он же сказал в ответ: опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня; впрочем Сын Человеческий идёт, как писано о Нем, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предаётся: лучше было бы этому человеку не родиться». Поэтому гётевский Мефистофель, слова которого Булгаков поставил эпиграфом к своему роману, лжёт (а впрочем, чему здесь удивляться? он лжец и отец лжи): «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» — диавол и его служители действительно хотят зла, но благо совершает Бог, а не они.

— Бывает так, что человек оказался не готов к какой-то трудной ситуации. У меня есть знакомая, которая боялась, что может не выдержать физические страдания и предать Христа, а потому с детства готовила себя к этому, училась терпеть боль. Но когда пришло время испытаний, оказалось, что ей надо было проявить устойчивость совсем в другом. То есть фокус, в котором она держала себя, оказался не подходящим — она не заметила, что пришло время испытаний, и оказалась не готова. Предательство произошло. Как быть всегда и ко всему готовым? Что помогает человеку осуществлять верный выбор? Ведь в экстремальной ситуации мы ведём себя не вполне адекватно.

— Да, знал бы, где упадёшь — соломку б подстелил. Но мы не знаем этого. Может быть, это хорошо. Потому что в конечном счёте нам не приходится рассчитывать на собственные силы — по крайней мере, не стоит рассчитывать исключительно на них. Если мы стараемся сохранить верность Христу — то в качестве подготовки, тренировки к часу икс нам нужно ежедневно делать именно это: хранить верность Христу, т. е. делать то, что Он нам велел, соблюдать Его заповеди, не отрекаться от Него нашими делами.Знаете, вот вы задали этот вопрос, и я подумал: такая предварительная подготовка (учиться терпеть боль и проч.) — это ведь в иных случаях может быть проявлением страха, что Бог предаст нас, не поможет в минуту испытания, отступится от человека, который оказался в ситуации жизненно важного выбора. Ну и ладно, мол: Бог от меня отвернулся, а я всё равно сильный, я от Него не отрекусь, и никто не сможет меня ни в чем упрекнуть — даже Он.Должен признаться, что такой страх посещает и мою душу. Но я всё же надеюсь на то, что Господь не даст мне испытаний выше того, что я — с Его помощью — смогу выдержать.

— Если человек под страхом смерти отрёкся от Христа или (под страхом тюремного заключения, увольнения, разного рода неприятностей) отрёкся от близкого человека, но лишь на словах, а внутренне по-прежнему их любит — это предательство?

— Сложный вопрос. Наверное, сам этот человек ощущает себя предателем.Да и вряд ли может сохраниться та же любовь. Впрочем, глубина предательства, если можно так выразиться, бывает разной. Вспомним Оруэлла, «1984». Главный герой выдал Джулию с головой — но и он, и его мучитель-воспитатель были согласны в том, что он её не предал. Но затем он всё же предал её — тогда, когда захотел избавиться от пытки, отдав на пытку (лишь в намерении, лишь на словах!) свою возлюбленную.Ну, а если вспомнить мучеников разных эпох, то они не соглашались отречься от Христа даже на словах, отказывались оказать малейший знак почитания («для виду») ложным богам. И именно поэтому мы их почитаем как мучеников — т. е. свидетелей истинности Евангелия.

А как же те, что всё же сказали или сделали нечто для виду? Погибли они или же спаслись? Мы этого не знаем. Но ясно, что подражать следует не им, а тем, кто был твёрд до конца, до смерти.

— Как простить себя?

— Это сложно. И тут даже не обязательно говорить о таком тяжком грехе как предательство. Вот, к примеру, жил-был человек, весь такой благочестивый, в храм ходил, исповедовался-причащался, постился-молился — всё у него было хорошо. И вдруг — впал в блуд. Что делать? Человек умные книжки читал, знает: это смертный грех. Он сам себя отделил от Церкви. Теперь ему положена неслабая епитимья, отлучение от причастия на годы и годы... Как теперь жить? Как мог я — я! а не какой-нибудь там  маловерный захожанин — сделать такое? Что обо мне батюшка подумает? Да и Господь — простит ли он меня? — И часто такое смирение паче гордости приводит к тому, что человек уходит из Церкви (что и было истинной целью диавола, когда тот подталкивал христианина ко греху). Но отпадение от Церкви происходит не по причине блуда, а именно из-за неумения и нежелания простить себя самого.

Здесь, мне кажется, уместно вспомнить эпизод из жизни преподобного Силуана Афонского, дошедший до нас в изложении приснопамятного архимандрита Софрония (Сахарова). «В какой-то праздник, когда водили в селе хороводы, Семён [мирское имя Силуана] смотрел, как один мужик,средних лет, его односельчанин, играл на гармонике и плясал. Отозвав этого мужика немного в сторону, он спросил его: — Как же, Степан, ты можешь играть и плясать, ведь ты же убил человека?Он убил его в пьяной драке. Тогда тот отводит Семена ещё немного далее и говорит ему: — Знаешь ли, когда я был в остроге, то много молился Богу, чтобы простил меня, и Бог мне простил; потому я теперь спокойно играю».

— А что сложнее: простить другого или простить себя? На чем основано прощение в том и другом случае?

— Что сложнее — не знаю, ситуации могут быть очень разными. А на чем основано прощение... Тут надо сперва понять, что значит простить. Может быть, разобраться в этом будет легче, если мы посмотрим вот с какой стороны. Каждый христианин совершает те или иные грехи. Он приходит на исповедь в надежде на прощения Богом этих грехов. Что значит, что Господь простил грех? Это значит, как мне представляется, что Господь относится к нам так, как если бы этого греха не было вовсе. Можно сказать даже так: Своим прощением Бог изменяет прошлое. Вот стоят Иван или Марья, очищенные от грехов в таинстве покаяния. Ведь нет на них греха? Нет. Ну так и не было ничего! И не морочьте голову.

Вот так же, думается, и мы должны относиться к обидчикам — и к себе. После каждого греха, после каждой обиды, после предательства даже — вновь и вновь, вопреки очевидности, вопреки логике, — верить человеку, вновь и вновь строить с ним отношения с чистого листа, вновь и вновь изменять прошлое. Не было греха! Не было предательства! Ничего не было. Вот он, мой ближний, предстоящий Богу. Вот я грешный, я — и мой Спаситель. Он пришёл, чтобы спасти меня и его — и, я уверен, Он спасёт нас.Трудно выработать в себе такое отношение к человеку? Не то что трудно — невозможно. Но невозможное человекам возможно Богу.

— Когда-то где-то мне довелось прочесть утверждение, что простить можно только того, кто просит прощение, кто осознает свою вину и  раскаивается. А как вы думаете, если человек причинил страдания и вред,но не раскаивается, не извиняется, можем ли мы его простить? В чем разница между двумя видами прощения: кающегося и нераскаянного человека?

— Разница существенная. Дело в том, что Господь настаивает на активном выяснении отношений, а не на молчаливом всепрощении. «Если, — говорит Он, — согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрёл ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою ещё одного или двух, дабы устами двух или трёх свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их,скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как  язычник и мытарь» (Мф. 18:15—17). Т. е. упорство в грехе, гордость, нежелание признать свой проступок — всё это ведёт к разрыву отношений. Человек с милостивым сердцем, конечно, даже и в таких условиях может простить своего обидчика — но последнему, скорее всего, это не принесёт никакой пользы, а лишь подаст повод для озлобления.

Такое понимание отражено и в церковных канонах, и в уголовном праве.Глава государства (по крайней мере, таковы юридические нормы в России)может помиловать только того, кто просит о помиловании — т. е. признает свою вину и просит прощения. Церковь может воссоединить с собой человека, сколь угодно тяжко согрешившего, давно уже отлучённого, — но только если он принесёт покаяние.

— И в заключение: можно ли сказать, что в наши дни представления о предательстве изменились по сравнению с предыдущими эпохами?

— Не совсем так. Я бы сказал, что изменилось восприятие поступков, которые раньше однозначно бы воспринимались как предательство. Если вернуться к началу нашего разговора, то мы определили предательство как обман, надругательство над чьим-либо доверием. Так вот: сейчас, как кажется, люди меньше склонны верить друг другу, раскрываться навстречу друг другу. Муж ушёл от жены — ну что же, их брак исчерпал себя. (И, что характерно, так думают не только «третьи лица», но и сами супруги.) Человек перешёл на другую работу — ну что же, каждому необходим карьерный рост, прибавка в зарплате и проч. И уже исчезает отношение к работе как к общему делу, как к служению. Мать отказалась от ребёнка в роддоме — ну что же, зато родила, не сделала аборт; это, в конце концов,её право. И так далее. Т. е. существенным образом изменились представления о некоторых типах человеческих отношений. Налицо желание максимально освободить себя и других от ответственности: «так сложилось;это его право; лучше так, чем по-другому».

— А надо ли стараться вернуться назад, к более острым и более ответственным человеческим отношениям? — Думаю, что да, хотя и не во всем это возможно и желательно. Выше я привёл пример с работой — он, наверное, создаёт диссонанс рядом с двумя другими, куда более трагическими. И в самом деле, отношение к работе сильно зависит от типа общества, от взаимоотношений людей. Для японца фирма, корпорация — это (говорят) как семья. А для американца — only business. И здесь вряд ли имеет смысл что-то менять. Но именно в  межличностных отношениях — да, конечно. Потому что «другой» — это не только наш партнёр, не только субъект права, не только наш друг,родственник, сосед, но и один из тех, кого пришёл спасти Христос. И потому мерой отношений между человеком и человеком, между человеком и Богом в наши дни, как и прежде, является Евангелие. И нам нужно не переписывать его, а менять нашу жизнь в соответствии с ним. Менять её так, чтобы мы сердцем, нелицемерно смогли услышать Благую Весть и, в свою очередь, стать её глашатаями для других людей.

Прославляя их в один день, Церковь, кажется, хочет напомнить нам о разнообразии человеческих характеров и путей, ведущих к Богу. Обоих апостолов называют первоверховными, но и первенство у них совсем не одинаковое. Пётр был одним из ближайших учеников Христа при Его земной жизни, а Павел вообще не имел никакого отношения к евангельским событиям. Он начал проповедовать намного позднее, и даже не был «официально утверждён» в роли одного из двенадцати апостолов. И все-таки мы можем сравнить в самых общих чертах две эти судьбы.

Симон, позднее прозванный Петром, как и его брат Андрей, был простым галилейским рыбаком. Галилея была самой дальней от Иерусалима областью Палестины, там проживало немало язычников. Столичные жители относились к галилеянам свысока, как к провинциалам. Те даже говорили с заметным акцентом, по которому Петра однажды опознали во дворе первосвященника. А рыбак — самая простая и непритязательная профессия. Ловили рыбу на Галилейском озере в основном ночью, так что рыбак не всегда успевал выспаться, он пропах рыбным запахом, доходы у него были слишком непредсказуемы, все зависело от удачи. В общем, жизнь галилейских рыбаков была не слишком завидной, и, может быть, именно поэтому Симон и Андрей, едва заслышав приглашение странствующего Проповедника: «Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков», сразу послушались Его, бросили даже сети, которые после каждой ловли полагалось чистить и чинить. И так стали первыми призванными апостолами.

Павел, или, точнее, Савл (как назывался он прежде обращения ко Христу), напротив, был из тогдашней элиты. Родился он в эллинистическом городе Тарсе, столице провинции Киликия, был из колена Вениаминова, как и царь Саул, в честь которого его назвали. Одновременно он по рождению был римским гражданином — редкая для провинциалов привилегия, дававшая ему множество особых прав (например, требовать суда лично у императора,чем он впоследствии и воспользовался, чтобы попасть в Рим за казенный счет). Paulus, то есть «малый», это ведь римское имя — вероятно, оно было у него с самого начала, но только после обращения в христианство он стал использовать его вместо прежнего имени Савл.Образование он получил в Иерусалиме, у авторитетнейшего богослова того времени Гамалиила. Савл принадлежал к числу фарисеев — ревнителей Закона, стремившихся в точности исполнить все его требования и все «предания старцев». Хотя Христос обличал фарисеев, но мы знаем несколько примеров, когда именно фарисеи становились Его преданными учениками,так что Савл-Павел был в этом не одинок.

А вот в характере у Симона и Савла было немало общего. Выучившись у Гамалиила, Павел не просто погрузился в толкование Моисеева Закона. Нет,ему надо было применять и даже насаждать этот Закон на практике — а самой подходящей областью применения ему показалась борьба с недавно возникшей «ересью», сторонники которой рассказывали о некоем воскресшем Иисусе и о том, что вера в Него куда важнее дел Закона! Такого Савл снести не мог. Когда за подобную проповедь побивали камнями диакона Стефана, он всего лишь сторожил одежду побивающих, но скоро ретивый юноша сам выступил в путь, чтобы покарать неверных в Дамаске. Именно на этом пути произойдёт встреча, навсегда изменившая его жизнь.

А Симон, с самого начала бывший учеником Христа? Он такой же пламенный и нетерпеливый. Вот Христос приказывает ему, ещё рыбаку, а не апостолу, заново закинуть сети после безуспешного ночного лова — и он повинуется, а когда сеть приносит необычайный улов, говорит Учителю:«Выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный» (Лк. 5: 8).Настолько остро ощущал он своё недостоинство и свою нечистоту... Зато позднее, увидев Спасителя, идущим по воде, он, наоборот, немедленно просит: «... Повели мне придти к Тебе по воде» (Мф. 14: 28).Да, потом он усомнился и начал тонуть, но остальные-то апостолы даже попробовать не решились! Когда рядом с Симоном происходит чудо, он немедленно должен отреагировать на него, все для него свершается здесь и сейчас. И не случайно именно он без колебаний произносит своё вероисповедание, ещё задолго до Воскресения Христова: «Ты — Христос, Сын Бога Живаго» (Мф. 16:16). А ведь даже Иоанн Креститель посылал ко Христу учеников с вопросом, Он ли то был на самом деле?.. Пётр не сомневается, и в ответ на эти слова Христос и называет его камнем, на котором Он созиждет Свою Церковь. Арамейское и греческое слова для обозначения скалы, соответственно Кифа и Пётр, становятся новыми именами Симона.

В жизни каждого из них был переломный момент, сделавший их тем, кем они стали. Савлу явился по дороге в Дамаск Воскресший Христос и спросил его: «Савл, Савл! Что ты гонишь Меня?» (Деян. 9: 4). С этого момента в его жизни изменилось все — точнее, его собственной эта жизнь уже не была, она была посвящена проповеди Того, Кого он прежде гнал.

А для Петра таким моментом стало, наоборот, отречение. Накануне распятия он обещал Христу, что и под страхом смерти не оставит Его, но Христос ответил: «...В эту ночь, прежде нежели пропоёт петух, трижды отречёшься от Меня» (Мф. 26: 34). Может быть, если бы к нему тут же приступили палачи, он мужественно пошёл бы на казнь, но впереди была долгая ночь, полная страхов и неизвестности... И Пётр как-то незаметно отрёкся от Христа, по-будничному, сам того не заметив — вплоть до самого петушиного крика. На собственном примере первый из апостолов увидел, как легко можно стать последним. И только после покаянных слез Петра прозвучали обращённые к нему слова Спасителя: «...Паси овец Моих» (Ин. 21: 17).Но прежде Он задал ему очень простой вопрос: «Любишь ли ты Меня?» Задал его трижды, так что Пётр даже расстроился, но после ночи с петухом это было не лишним: трижды отрёкшийся трижды исповедал свою любовь.

А что за эту любовь придётся платить спокойствием и комфортом, оба они, и Пётр, и Павел, прекрасно знали. Сразу же после исповедания Петром своей любви Иисус пророчествует о его смерти: «Прострешь руки твои, и другой препояшет тебя и поведёт, куда не хочешь» (Ин. 21:18). Мученическая смерть была своего рода условием апостольства, и как не понимать это было Петру, видевшему распятие Учителя, и как не понимать Павлу, который сам прежде мучил христиан! Оба были казнены в Риме в шестидесятые годы от Р. Х., ещё даже прежде, чем была закончена последняя книга Нового Завета.

Об их проповеди рассказывает книга Деяний. С самого начала благовестие было обращено прежде всего «к погибшим овцам дома Израилева», и Петру потребовалось чудесное видение, чтобы убедиться:язычников Бог точно так же призывает к вере, как и иудеев. Тем не менее он в основном проповедовал своим собратьям по вере, да и трудно,пожалуй, было простому галилейскому рыбаку обращаться к иноязычной и иноверческой аудитории. Зато это хорошо получалось у образованного Павла, который и сказал: «...Мне вверено благовестие для необрезанных,как Петру для обрезанных» (Гал. 2: 7).

Вообще, различий между ними довольно много. Например, Пётр еще до встречи со Христом был женат, а Павел решил всегда оставаться холостым, чтобы семейные дела не мешали его главному призванию. Впрочем, и о Петре  сам Павел говорил, что жена была его спутницей (см. 1 Кор. 9: 5), значит, семейная жизнь не обязательно должна быть помехой миссионерству.Сравнивать двух апостолов, которые впоследствии были названы первоверховными, можно долго и подробно, отмечая общее и особенное в жизни каждого из них. Но лучше всего дать слово им самим, чтобы они сказали нам, что это такое — быть первыми среди апостолов.

Пётр: «Пастырей ваших умоляю я, сопастырь и свидетель страданий Христовых и соучастник в славе, которая должна открыться: Пасите Божие стадо, какое у вас, надзирая за ним не принуждённо, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия, И не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду; И когда явится Пастыреначальник, вы получите неувядающий венец славы» (1 Петр. 5: 1—4).

Павел: «...Я, обрезанный в восьмой день, из рода Израилева, колена Вениаминова, еврей от евреев, по учению фарисей, по ревности — гонитель Церкви Божией, по правде законной — непорочный. Но что для меня было преимуществом, то ради Христа я почёл тщетою. Да и все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего: для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор, чтобы  приобрести Христа... Говорю так не потому, чтобы я уже достиг, или усовершился; но стремлюсь, не достигну ли я, как достиг меня Христос Иисус» (Флп. 3: 5—8, 12). Андрей Десницкий

Когда человек хочет изменить себя, он допускает одну ошибку, которую в прошлом совершали даже в богословских кругах и воскресных школах, проповедуя морализм. Иными словами, когда кто-то приближается к Церкви, такие христиане говорят ему: «Смотри, не делай плохих вещей, не ходи в плохие места, не говори плохих слов», — и занимаются именно этим. Однако весь этот морализм болен, это некое антинравственное, неправославное понимание, пуританство, пиетизм, которые ориентируются только на видимый результат. Отцы Церкви не занимались такими вещами, а смотрели в суть.

Когда какой-то человек со многими проблемами приходил к ним, они не начинали ему говорить только о внешних вещах, — и о них, конечно, не забывали, — но главным образом они говорили о связи с Богом. Поэтому в Евангелии Христос говорит, что первая и наиглавнейшая Божия заповедь не «не укради» или «не прелюбодействуй» — это в последнюю очередь, — а связь с Богом, которая выражается в словах «возлюби Господа». Если ты любишь Бога, имеешь здоровую и живую любовь к Нему, то всё прочее приходит само собой. А в противном случае ты можешь делать все другие вещи без того, чтобы иметь и углублять отношения с Богом.

И тогда ты станешь хорошим человеком, даже замечательным человеком,но не тем, кто имеет связь с Богом. Поэтому современные христиане, даже моего возраста, удивляются и не понимают основных вещей в Церкви. Ониьговорят: «Разве не достаточно того, что я все это выполнил? Чего ещё ты хочешь?» Они не могут понять, например, монашество, и говорят: «Зачем становиться монахом? Разве ты не можешь попасть в рай, подвизаясь в миру?» Конечно, можно попасть в рай и так. Но мы становимся монахами не потому, что только так можно спастись.

Наши отношения с Богом — это вопрос любви. Это не вопрос долга — ходить в церковь, исполнять заповеди и быть хорошим человеком. Как влюблённый без всякого рационального рассуждения берёт гитару и идёт к дому любимой, и поёт там всю ночь, чтобы выразить свою любовь.

Связь с Богом — это связь любви, безграничной любви. Она не умещается в схемы или программы, это пламя, которое разгорается в человеке и воспламеняет его. Оно не зависит от внешних вещей, даже не оглядывается на них. А те, кто смотрит на внешние вещи, также поступают и в семейных отношениях, и разрушают свои семьи, потому что говорят: «Разве я не хороший муж? Разве не даю тебе денег? Разве не отправляю тебя в путешествия каждое лето? Разве не езжу с тобой на выходные? Разве не прихожу каждый день с работы прямо домой? Я не связываюсь с другими женщинами, не оскорбляю и не бью тебя». Иными словами, есть некий список, исполняя который я оказываюсь хорошим. И когда они видят, что в какой-то момент их дом рушится, что один бывает пренебрегаем другим, или их половина имеет связь с кем-то ещё, они сокрушаются и спрашивают:«Почему?» Они не понимают, что все эти вещи не являются каким-то универсальным рецептом.

Не бывает так, что, выполняя какой-то список ограничений и предписаний, ты становишься хорошим. Ты можешь выполнить всё и остаться бесполезным. Как фарисей, исполнивший всё, написанное в Законе, был отвергнут Богом, а мытарь, не исполнивший ничего из написанного в Законе, был принят Богом.

Следовательно, вопрос заключается в том, каким человек предстоит пред Богом, и есть ли та живая связь, которая превозмогает Закон и внешние вещи.Некоторые могут сказать: «Если ты желаешь верить в Бога, то должен делать это и это». И мы слышали нечто такое, от чего волосы встают дыбом, особенно адресуемое молодёжи: «Чтобы быть церковным человеком,Божьим человеком, хорошим человеком, нужно каждую неделю ходить в храм,не совершать нехорошего, не делать того и этого, причащаться три-четыре раза в год и четыре раза исповедоваться». И на этом всё заканчивается.

Но это ошибка. Необходимо найти связь нашего бытия с Богом, и чтобы это была живая связь, как тогда, когда ты любишь другого человека, и любишь без схем, предписаний и рецептов. Как связь между тобой и другим человеком — живая, так происходит и в отношениях с Богом. Только таким образом вы подлинно можете почувствовать ту полноту, о которой говорит Евангелие. Поэтому мы сказали ранее, что надо глядеть не только на внешнее, а проникать глубже, чтобы видеть причину нашей внутренней пустоты и того, что происходит с нами. Почему у нас есть потребность в других вещах? — Потому что нет живой связи с Богом. Когда мы постигаем причины, то понемногу приходим в смирение, потому как если бы мы действительно сильно любили Бога, то не имели бы нужды заливать горе вином. Когда человек знает это, он постепенно привыкает смотреть на вещи правильно и начинает исцеляться от той проблемы, которая его мучает.

Сразу после слов «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся» (Мф. 5, 6), Христос возводит нас на следующую ступень, говоря: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут» (Мф. 5, 7).

Когда мы говорим «милостивый» или «милосердный», то вспоминается милостыня. Подходит некто с протянутой рукой, и ты даёшь ему монету или купюру, — это, конечно, милостыня; так же как и участие в различных социальных делах, и в заботе о нуждающихся. Все это хорошо и необходимо для поддержания общественной жизни. Однако здесь Христос говорит не только об этом, Он не останавливается на внешних вещах — в Его словах есть особенная глубина. Когда мы слышим слово «милостивый», наш ум возводится к Самому Богу. Как мы говорим в Церкви: «ибо Ты милостивый и человеколюбивый Бог», «помилуй мя по велицей Твоей милости». «Милостивый» — это эпитет Бога. Итак, человек милостив в подражание милостивому Богу. У преподобного Исаака Сирина есть прекрасные слова: «Что такое милостивое сердце? Это сердце, скорбящее о всём творении, о всех людях, о птицах, о зверях, о демонах и о всякой твари, так что, когда человек видит их, или вспоминает о них, из его глаз текут слёзы».

Почему так? Потому что таков Бог. Бог любит всех без исключения — это основная истина Церкви; нет ни малейшей перемены в любви Бога к Своему творению. Как Он любит нас, так любит и демонов. Ибо если Бог кого-то любит меньше, а кого-то больше, то это означало бы, что Он имеет меру в любви, имеет изменения в Себе и не является совершенным. Но дело в том,что как раз мы не равны в своей любви к Богу. Дьявол вообще не любит Бога, а Пресвятая Богородица всецело любит Его. Из нас же кто-то любит Его на десять процентов, кто-то на двадцать, кто-то на сто, и поэтому в наших отношениях с Богом есть различная мера — в зависимости от человека, а не от Бога. Это главное, что нам нужно знать, чтобы не возводить на Бога обвинения, будто «Он других любит много, а меня мало».

Поэтому, когда мы знаем, каков наш Первообраз — Бог, тогда можем понять и человека. А также узнаем, что в конечном счёте не можем любить одних больше, а других меньше, также как и то, что мы не должны быть грубы в отношении, например, преступников или людей, оказавшихся в затруднительном положении. Не можем в душе питать дурное расположение. Ты должен чувствовать любовь ко всем без исключения. Рассмотрим, есть ли в нас эта мера совершенной любви? — Нет. Мы стоим ниже, всякий в свою меру. Хорошо бы, если бы мы были великими святыми. Тогда у нас была бы совершенная любовь. Наша любовь мала, но мы говорим о совершенной, чтобы видеть, к чему нужно стремиться.

Совершенство — это когда ты относишься к человеку с абсолютной любовью. Любовь не означает довольствование собственными желаниями, не означает, что я поглупел, не понимаю, что происходит вокруг, и вижу всё в розовом свете. Божий человек — не дурак и не безумец. Что в действительности происходит? Просто из души человека изгоняются страсти и он видит вещи как они есть, видит зло, видит лукавство, прекрасно понимает их, но уже не руководствуется страстями в отношении других людей, и может исправлять нечто мирным, бесстрастным образом, потому что обладает абсолютной любовью. Это очень важно, потому что если у нас нет такой любви, то, сталкиваясь каждый день с проявлениями человеческой злобы, мелочности, недостатков, мы начинаем относиться плохо к людям,даже если не хотим этого. Таково человеческое несовершенство.Если у тебя нет великодушного отношения к таким вещам, то ты попадёшь в ту мельницу, где и сам будешь молоть, и тебя перемелют, и не сможешь вынести ни одной жизненной трудности, даже со стороны самого любимого тобою лица. Если мы не имеем милостивого сердца, тогда попадаем в эту мельницу, которая перемелет нас жерновами тягот, разочарований,огорчений, потому что сердце наше не научилось тому духовному благородству, которое рождается от сострадания ко всякому человеку.Потому что только когда почувствуешь другого человека, сможешь его понять.

До такой степени должно быть чувствительно твоё сердце, чтобы оно ощущало мысли и движения других людей. А как ты можешь понять их, если сердце твоё черство? Когда сердце окаменело от страстей, греха и корыстолюбия, ты не поймёшь ничего из этого или сделаешь ещё хуже: можешь убить другого и смеяться над этим. Есть люди, которые радуются, когда мучают других, а есть люди, которые скорбят, если просто услышали или подумали что-то плохое. Я говорю сейчас о простоте и чувствительности сердца, которые возникают от духовной работы человека и не имеют ничего общего с депрессией или чем-то болезненным. Эта скорбь — не депрессия, не какая-то безнадёжность, а осознание окружающих нас событий такими, как они есть.

Обретение милостивого сердца начинается с простых вещей: с того,каким образом ты говоришь с другим человеком, с каким расположением помогаешь ему, даже протягивая купюру. Почему Христос призвал нас быть милостивыми? Для того ли, чтобы бедных сделать богатыми или богатых бедными? Конечно, не для этого, а для того, чтобы мы общались с другим человеком. Причина милостыни, согласно Евангелию, лежит не в социальной,а в духовной сфере — научиться общаться со своим братом, сострадать ему в его бедах, научиться лишать себя чего-то ради другого, наконец,умереть, чтобы другие жили. Как и Христос умер, чтобы жили мы. Митрополит Афанасий (Николау)

Преподобный Марк Подвижник: Если нет человека, который бы без искушений благоугождал Богу, то должно благодарить Бога за всякий скорбный случай. Святитель Иоанн Златоуст: Будем благодарить Бога во всех случаях, ибо в этом и состоит благодарение. Благодарить в счастье — легко, здесь сущность дела побуждает к тому: достойно удивления то, если мы благодарим, находясь в крайних обстоятельствах. Если мы за то благодарим, за что другие богохульствуют, от чего приходят в отчаяние, — смотри, какое здесь любомудрие: во-первых, ты возвеселил Бога, во-вторых, посрамил диавола,в-третьих, показал, что случившееся ничто. В то самое время, когда ты благодаришь, и Бог отъемлет печаль, и диавол отступает. Если ты приходишь в отчаяние, то диавол, как достигший того, чего хотел, стал возле тебя, а Бог, как оскорблённый хулой, оставляет тебя и увеличивает твоё бедствие.

Если же ты благодаришь, то диавол, как не получивший никакого успеха, отступает, а Бог, как принявший честь, в возмездие награждает тебя большей честью. И не может быть, чтобы человек, благодарящий в несчастье, страдал. Душа его радуется, делая благое, в то же время совесть веселится, — она услаждается своими похвалами, а душе веселящейся нельзя быть печальной... Нет ничего святее того языка, который в несчастьях благодарит Бога. Он поистине ничем не отличается от языка мучеников и получает такой же венец, как и те. Ибо и у него стоит палач, принуждающий отринуть Бога богохульством, стоит диавол, терзающий мучительными мыслями, помрачающий душу скорбью.

Итак, кто перенёс скорбь и благодарил Бога, тот получил венец мученический. Если, например, болеет дитя, а мать благодарит Бога, это венец ей. Не хуже ли всякой пытки скорбь её? Однако же она не заставила её сказать жестокое слово. Умирает дитя, — мать опять благодарит Бога.Она дщерью Авраама сделалась. Хотя она не заклала дитяти своей рукой, но радовалась над закланной жертвой, а это все равно: она не скорбела, когда брали у неё дар Божий. Преподобный Пётр Дамаскин:

Все мы, люди, должны всегда благодарить Бога за общие и особенные Его благодеяния, душевные и телесные. Общие суть: четыре стихии и все, от них происходящее, и все, в Божественных Писаниях изложенные, чудные и страшные дела Божии. Особенные же — то, что Бог дал каждому человеку: или богатство, для милостыни; или бедность, для терпения с благодарением; или власть, для правосудия и утверждения добродетели; или повиновение и рабство, для готового спасения души; или здоровье, для помощи нуждающимся и трудов по Богу; или болезнь, для венца за терпение;или знание и силу, для приобретения добродетелей; или бессилие и незнание, для повиновения в безмолвии, со смирением и удаления от вещей;или невольное лишение вещей, для произвольного спасения и помощи тем, которые не могут достигнуть совершенства нестяжания или, хотя, милостыни.

Или покой и благоденствие, для того, чтобы добровольно подвизаться и трудиться в добродетелях, так чтобы сделаться бесстрастным и иные души спасти; или искушение и злополучие, чтобы поневоле спастись тем, которые не могут отсекать своих хотений; или опять, для совершенства тем,которые могут потерпеть с радостию. Но да не будет благодарение (наше), как того фарисея (Лк. 18, 11),осуждающее других и оправдывающее себя; но, скорее, как более всех находящееся в долгу, и по недоумению благодарящее, и с ужасом рассматривающее неизреченное долготерпение Божие. Святитель Филарет, митрополит Московский: Благодарность Богу за полученные от него дары есть сосуд, в который благодать Божия полагает новые. Преподобный Исаак Сирин: Благодарность приемлющего побуждает дающего давать дары большие прежних. Кто не благодарит за малое, тот и в большем лжив и неправеден. Архимандрит Кирилл (Павлов):

Неблагодарность и пред человеками есть самый грубый и нестерпимый порок, а неблагодарность пред Богом есть уже тяжкое, противоестественное преступление. Сама природа влечёт наше сердце к благодарению своего благодетеля. Ведь и бессловесные животные, и дикие звери выражают, как могут, свою благодарность благодеющему им человеку.

Общее есть не только пресущая Сущность, которая абсолютно безымянна,
неявляема и непричащчема, яко превыше всякого имени и явления и
причастия, нго тоже благодать и сила и энергия и блеск и царствие
и нетленность и, одним словом, все, чем Бог причащается и соединяется
по благодати со святыми ангелами и человеками, без лишения своей
простоты, ни частностью и разнообразием сил и энергий. Итак, есть
у на один всемогущий Бог во едином Божестве. Ибо от совершенных
Ипостасей никогда не зарождается составление, ни может могущественное,
потому что имеет силу или силы, когда-то из-за этого быть искренно
названно составленным.
                                                         Г.Палама

Мы не знаем никакого зла по существу, ни что существовало бы другого
начала зла,
чем развращение умных существ, которые плохо пользовались
богоданной им свободой.
                                                                 
                                                                                                   Г. ПАЛАМА

«Всякая добродетель, — говорит преп. Серафим, — Христа ради делаемая, дает блага Духа Святого, но более всего их дает молитва» «Когда душа, упразднившись от всего внешнего, соединится с молитвою, тогда молитва, как пламя некое, окружив ее, как огонь железо, делает ее всю огненною... Блажен, кто еще в жизни сей таким видетися сподобился, и сам свой бренный по естеству образ видит огненным по благодати» (преп. Илия пресвитер, Д V, 378).

«Молитва, по качеству своему, есть общение (событие) и единение человека и Бога. По действию же она есть стояние мира... мост чрез искушения... пресечение браней, дело Ангелов, пища бесплотных, будущее радование, конца и предела не имеющее делание, источник добродетелей... проявление мер... Для истинно молящегося молитва есть истязалище, судилище и престол Господень, прежде престола будущего» (преп. Иоанн Лествичник, Д V, 346).

У молитвы есть свой «лествица» восхождений, начиная от первого искреннего лепета Богу до высших ее степеней и озарений, доступных только святым, а у нас, современников, есть одна особая причина, по которой мы иногда стремимся к ней больше всего.«Хочешь ли, я покажу тебе и другой путь ко спасению? Докучай Создателю своему, сколько сил есть, молитвами, чтоб не уклониться от предлежащей цели твоей... И бесстрастия не ищи, как недостойный такого дара, но проси притрудно спасения, и с ним получишь и бесстрастие» (преп. Феогност, Д II, 385—386).

Молитва есть первейшее наше оружие, так как мы совершенно безоружны. «Молитву Отцы называют оплотом духовным, — пишет св. Федор Эдесский, — без которого нельзя выходить нам на брань, чтоб не быть уязвленными копьями вражескими» (Д III-349).

«Нищим свойственно просить, а обнищавшим грехопадением свойственно молиться» (еп. Игнатий Брянчанинов Б1 140).Конечно, это есть общий закон молитвы, ее основание, одинаковое для всех эпох истории и для всех степеней молитвы, но это не уменьшает, а увеличивает ее значение для нас.

«Основание молитвы, — говорит еп. Игнатий Брянчанинов, — заключается в том, что человек есть существо падшее. Он стремится к получению того блаженства, которое имел, но потерял, — и потому молится» (Б1 160).

«Если не переносим скорбей (надо) плакать о недостатке терпения...

Бог, увидев нас плачущих и смирившихся, как Сам Он ведает, всесильною Своею благодатию изгладит грехи наши» св. Марк-подвижник (Д1 507).«Смирение и без подвигов многие прегрешения делает простительными, без смирения же и подвиги бесполезны» (св. Исаак Сирин).

«Сердце, исполненное печали о немощи и бессилия в делах (подвига) телесных, явных, заменяет собою все сии телесные дела» (он же). «Кто познал, что имеет нужду в помощи Божией, тот совершает множество молитв. И в какой мере умножает их, в такой смиряется сердце его... Как же скоро смирится человек, немедленно окружает его милость... Из сего уразумевает он, что молитва есть прибежище имущих помощи... и что все множество духовных благ делается для него доступным молитвою... По великому желанию помощи Божией приближается человек к Богу намерением своим, в такой и Бог приближается к нему дарованиями Своими, и не отъемлет у него благодати за великое его смирение» (он же Д II-677, 753 и 724).

Вот непреложное основание молитвы, ее «Камень веры», одинаковое и для общего ее стяжания, и для каждого отдельного ее практического шага.Ум, через молитву, с самой первой ее ступени, должен начинать собирать свои расточенные силы, чтобы войти в новую жизнь.

«Тому, кто погружает мысль свою в здешние заботы, невозможно вдыхать в себя ощущение оного нового мира» (св. Исаак Сирин Д II-687).«Молитва, — пишет св. Исаак Сирин, — требует обучения, чтобы долговременным пребыванием в ней ум упремудрился (молиться как должно). По нестяжании, избавляющем наши помышления от уз, молитва нуждается в долговременном пребывании в ней, ибо от продолжительного пребывания в ней ум приемлет обучение, познает способы отгонять от себя помыслы, научается многим опытом своим тому, чего не может принять от иного» (От.-334).

«Я» может реализовать личность, стать личностью. Реализация личности всегда предполагает самоограничение, свободное подчинение сверхличному, творчество сверхличных ценностей, выход из себя в другого. «Я» может быть эгоцентрическим, самоутверждающимся, раздувающимся, неспособным выйти в другого. Эгоцентризм разрушает личность, он есть величайшее препятствие на путях реализации личности. Не быть поглощенным собой, быть обращенным к «ты» и к «мы» есть основное условие существования личности. Предельно эгоцентрический человек есть существо, лишенное личности, потерявшее чувство реальностей, живущее фантазмами, иллюзиями,призраками. Личность предполагает чувство реальностей и способность выходить к ним. Крайний индивидуализм есть отрицание личности. Личности присущ метафизически социальный элемент, она нуждается в общении с другими. Персоналистическая этика борется с эгоцентризмом.Эгоцентризм менее всего означает поддержание тождества, единства личности. Наоборот, эгоцентризм может быть разрушением этого тождества, распадением на самоутверждающиеся мгновения, не связанные памятью. Память, столь существенная для тождества и единства личности, может отсутствовать у эгоцентрика. Память духовна, она есть усилие духа, сопротивляющееся распадению на дробные отрезки времени. Зло есть разложение целостности личности, причем разложившиеся части ведут автономное существование. Но злое не может создать своей новой злой целостной личности. Поэтому в человеке всегда остается и доброе. Борьба за личность есть борьба против «ячества», против помешательства на своем «я». Сумасшествие есть всегда помешательство на своем «я» и потеря функции реальности. Истерическая женщина обыкновенно помешана на своем «я» и поглощена им, но в ней более всего разрушена личность. Раздвоение личности есть результат эгоцентризма. Солипсизм, который в философии есть игра мысли и лишен серьезности, психологически есть предел отрицания личности. Если «я» есть все и если ничего, кроме моего «я», нет, то о личности не может быть и речи, проблема личности даже не ставится. Эгоизм может быть низменным, обыденным, но может быть и возвышенным, идеалистическим. Но возвышенный, идеалистический эгоизм тоже неблагоприятен для личности. Философский идеализм, как он раскрылся в немецкой философии начала XIX века, ведет к имперсонализму, в нем нет учения о личности. Это особенно ясно на учении Фихте о «я», которое, конечно, не есть человеческая личность.

Этот имперсонализм особенно зловещую форму принимает у Гегеля, в гегелевском учении о государстве. Совершенно несоединим с персонализмом никакой монизм. Самая идея личности предполагает дуалистический момент.Монистическое учение об универсальном «я» ничего общего не имеет с учением о личности. Персонализм есть редкое направление в философии.

Рационалистическое философское мышление всегда имело тенденцию к монизму. Тайна личности как будто бы наиболее непроницаема для философской мысли, и раскрытие ее наиболее предполагает откровение и питание откровением. Личноcть не есть, подобно индивидууму, природное явление, она не дана в природном порядке, в объективированном мире. Личность есть образ и подобие Божье и существует в этом качестве, личность принадлежит порядку духа, она раскрывается в судьбе существования. Антропоморфизм в богопознании, который может принимать ложные и искаженные формы, связан с судьбой личности, с подобием образа Божьего и образа человеческого. Но в этом раскрывается глубочайшая противоположность личности и эгоцентризма.

Христианство видит в сердце онтологическое ядро человеческой личности, видит не какую-то дифференцированную часть человеческой природы, а ее целость.Но это есть и глубочайшая истина философского познания человека. Интеллект не может быть признан таким ядром человеческой личности. Да и современная психология и антропология не признают такой раздельности интеллектуальных, волевых, эмоциональных элементов человеческой природы.Сердце совсем не есть один из раздельных элементов, в сердце есть мудрость, сердце есть орган совести, которая есть верховный орган оценок. Для учения о личности очень важно еще различение двух разных смыслов, которые вкладываются в понятие личности. Личность есть разностное существо, существо своеобразное, не похожее ни на какое другое существо. Идея личности аристократична в том смысле, что она предполагает качественный отбор, не допускает смешения, есть качественное возвышение и восхождение. Тогда возникает вопрос не о личности вообще, а о личности, имеющей особенное призвание и предназначение в мире, о личности, обладающей творческим даром, замечательной, великой, гениальной. Демократизация общества может быть очень неблагоприятна для личности, нивелировать личность, сводить всех к среднему уровню, может вырабатывать безличные личности. Есть соблазн прийти к тому выводу, что смысл истории и культуры заключается в выработке немногих, выдвигающихся из массы, качественно своеобразных, выдающихся, творчески одаренных личностей. Огромную же массу человечества можно при этом считать обреченной на безличность. При натуралистическом взгляде на мир и человека именно это решение проблемы личности наиболее правдоподобно. Но это не христианский взгляд. Всякий человек призван стать личностью, и ему должна быть предоставлена возможность стать личностью. Всякая человеческая личность обладает ценностью в себе и не может рассматриваться как средство. Все люди равны перед Богом и призваны к вечной жизни в Царстве Божьем. Этим нимало не отрицается глубокое неравенство людей в дарах и качествах, в призваниях и в высоте. Но равенство личностей есть равенство иерархическое, есть равенство разностных, не равных по своим качествам существ. Онтологическое неравенство людей определяется не их социальным положением, что есть извращение истинной иерархии, а их реальными человеческими качествами, достоинствами и дарами. Таким образом, вручении о личности сочетается элемент аристократический в элемент демократический. Демократическая метафизика сама по себе не понимает проблемы личности, и в этом ее не политическая, а духовная ложь.

Николай Бердяев

Всё в этом мире носит в себе свою сокровенную сущность и предназначение, оставаясь верным им. Камень, растение, зверь могут быть только тем, что они есть: они существуют только в том виде, какой им задан природой; они — дети «необходимости», ездоки с односторонним движением; и если мы вдруг захотим что-то в нем изменить, нам придется приспосабливаться к этой «необходимости», поступать, исходя из нее и согласно ей. Но человек может быть и другим; он не просто управляемый, но еще и управляющий; он созидатель своей собственной судьбы. Это — дитя «свободы», его движение по жизни идет в разных направлениях. Он тоже несет в себе свою сокровенную сущность и призван хранить ей верность. Кабы только он так поступал!.. Кабы знал, куда эта верность зовет и что ему обещает... Как быстро попал бы он туда — в царство счастья и мудрости!

*   *   * Для женщины ни счастья, ни мудрости нет, если она не хранит верность сокровенной сути своей. Тогда ее дивная сущность не выказывает мудрость свою и сжимается от горя и несчастья. А сколько зла причинила гибельная женская сущность, мы видим из истории судов над ведьмами, мрака сектантства, деяний вероломных преступниц типа Валерии Мессалины и леди Макбет. Если исследователь прислушивается к сокровенной сущности женщины,сначала его ухо улавливает едва различимый таинственный музыкальный шум и только со временем начинает различать отдельные голоса, которые вырисовываются как бы разбегающимися светящимися линиями, ведь сущность женщины неоднозначна: она многотональна, богата. Прежде всего, женщина — это цветок, дитя и ангел.Всякая женщина — это потенция, но не всякая — актуальность. Эти формы как бы дремлют в глубинах женской сущности и посылают свет изнутри. В жизни любой женщины бывают мгновенья, когда одна из этих форм просыпается, выступает на первый план и начинает выказывать себя; тогда женщина — настоящий цветок, или само дитя, или совершенный ангел; все дивится ей и с радостью внемлет. Бывают женщины, у которых проявляется или одна только форма, или обе сразу: одна остается цветком, другая несет в себе дитя, а в третьей и дитя и ангел одновременно, а для цветка места нет... Беда начинается тогда, когда все три формы в женщине отмирают, так что она и не живет в них, и не знает о них. Вот это действительно незадача: только плотью она еще женщина, но и мужчиной ей стать не дано. Все остальное, что еще делает ее женщиной, что еще можно и должно сделать, — вдохновительница любви, супруга, мать, хранительница очага, воспитательница, повелительница, спутница жизни, — даже при самых лучших намерениях остается ей не по силам, потому что эфирная плоть ее женской сущности захирела и стала бесплодной. Женщина (неважно, знает она об этом или нет; впрочем, большинство наверняка знает) — это прежде всего цветок. Ее призвание — нежность и красота. Вот почему она требует бережливости и восхищения; и требует по праву. Нежно ее восприятие; нежна ее природная тайна, которую она в себе воплощает; нежна ее фигура; нежен её взор. Даже самая крепкая женщина по сравнению с самым крепким мужчиной кажется и нежной, и хрупкой. Женщина, не желающая ничего знать о своей нежности, изменяет своей сущности и протестует против собственной природы. Нежность обязывает ей быть красивой. Красивой может быть даже самая некрасивая из женщин.Потому что истинна не физическая, а душевная, духовная красота. Дух женщины, вселившийся в прекрасную душу, может сделать прелестной даже некрасивую на вид женщину: тогда внутренняя красота светится через незадавшуюся внешность, поет и излучает счастье; тогда с радостью замечают красавицу в особо не примечательном лице.

Как цветок женщина призвана жить центростремительной жизнью и разворачивается изнутри. Она должна довериться дремлющей в себе энтелехии, самозабвенно, целиком, непроизвольно и расцвести на солнце универсума. Она призвана формироваться в тиши, в неколебимом покое обетования и ждать, в скромном смирении следовать послушанию и всем — даже в несчастье — дарить благовоние, утешение и радость.

В этом бытии цветка у женщины чего только нет; тут и любовь к другим цветам природы и понимание их языка; тут и забота (форма) ее одежды (опрокинутая чашечка цветка); тут и врожденный вкус к линии и цвету; тут и радость от собственной красоты; тут и аромат; тут и искусство красноречивого молчания и молчаливого ответа, и многое другое, что так восхищает нас.

И ни один цветок не гонит свое соцветие выше того, что положено ему. Ни один не хочет иметь больше того, что задано ему; ни один не пытается самоуправно исправить в себе свою природу или самовольно подчеркнуть свою красоту; нет в них ни тщеславия, ни властолюбия, ни зависти. Вот почему всякая жаждущая блеска, охочая до румян, тщеславная, деспотичная,завистливая женщина неверна цветку в себе и прегрешает тем самым против воли сокровенной сущности.

*   *   * Любая женщина знает также о своем преимуществе быть ребёнком и ребенком оставаться.

Женщина — это дитя, так как она живет чувствами; сердца её добиться легко, ранить его — тоже. Она — дитя, потому что во многом наивна и некритична. Ей ни к чему все знать и все перепроверять; как ни к чему знать и о том, чего она не знает. Отсюда преимущество всегда задавать вопросы, требовать ответа и пояснений.Она — дитя, потому что ее отношение к миру непосредственно и созерцательно. Вчувствование — это ее способ постижения вещей; интуиция — способ мышления; созерцание — состояние восприятия и познания. Вот почему она, как правило, знает меньше мужчины, но опыт созерцания ее куда шире мужского.

Женщина — дитя, потому что ее душевная ткань стремится к целостности и единству: она обладает искусством исцеления любого разрыва, преодоления любой трещинки и даже большой дифференцированности в своем по-детски нераздельном ощущении и поведении.Вот почему женщина была издревле восприемницей и хранительницей веры: вера — ведь это способ переживания ею истины. Царство Божие всего ближе к детям и женщинам. Вот почему художники и поэты прежде всего обращаются к женщине: тот, в ком сердце поет и созерцает, ищет понимания в поющем и созерцающем сердце. Результаты исследования у женщин выглядят во многом по-другому, чем у мужчин, ведь акт детского созерцания, который свойственен им, получает конкретную жизненна-полноценность и находит реальную обоснованность. Даже социальные проблемы женщина понимает по-своему: органично, дифференцированно, с любовью; скорее этически, нежели политически; чаще интуитивно, нежели абстрактно, по линии нивелировки...

Женщина может быть не только по-детски наивной, но и по-детски ребячливой, тогда она капризна, ненадежна и ветрена, безответственна, неосмотрительна, порою коварна и жестока. Тогда преимущество дитяти ей во вред и во зло; и с ней, со всей ее несносностью, придется хлебнуть немало горя и заняться строгим перевоспитанием (см. у Шекспира)...

*   *   * Если же женщина идет по жизни как цветок инстинкта и дитя духа, то внутренняя сущность её до такой степени пропитывается природной невинностью и душевной чистотой, что ее человеческий облик, ее улыбка,ее взгляд производят впечатление земного ангела; тогда ей только и остается, что внять зову ангела-покровителя.Сказав «ангел», мы не слишком многое вложили в это слово, потому что ведем речь не об образе-совершенстве, а о добром наставителе к лучшему.Женщина призвана требовать от мужчины, которому она дарит свою любовь,требовать лучшего в жизни и побуждать его к лучшему. Тогда всю силу своей любви она будет отдавать служению культуре и совершенству.Служение женщины в образе ангела не есть прерогатива времен рыцарства; о нем знали и прежде. Женщина ищет своего героя всегда и от своего возлюбленного требует превосходного. Об этом и легенды вещают, и сказки сказывают. Разве что самки тупые не знают об этом и знать не удосуживаются...

Чтобы следовать этому зову, женщина должна наращивать в себе и развертывать силу цветка и способности ребенка. Она должна следовать своей энтелехии, представляя последнюю как нечто крепко связывающее мужчину, чтобы потом его, связанного, освободить для творческой жизни. А для этого ей понадобится внутренне органическая гармония и глубокое сердечное созерцание. Она должна также безошибочно угадать энтелехию предстоящего к освобождению мужчины и указать ему верный путь. Тогда своим постоянным советом, увещеванием, предостережением и поддержкой она станет ему утешением и защитой, разбудит в нем творческое вдохновение, будет постоянно поддерживать в нем огонь и свет.

Образ ангела-хранителя в жизни легко исказить. Есть немало женщин,которым сковать человека легко, но освободить его для творческого труда не дано: одни не желают этого, потому что не хотят отпускать от себя влюбленного «пажа»; другие не способны на это, потому что не могут справиться со своими страстями. Есть и такие, которые неверно понимают энтелехию своих мужей; есть такие, которые свободу творца блокируют своей опекой; есть такие, которые не созданы для легкого вдохновенья, а потому своим бабьим властолюбием подавляют и губят в мужчине творческий потенциал — ведь дух предписаний не терпит...

Любая добрая женщина могла бы стать для своего возлюбленного ангелом-хранителем, как и любая достойная женщина. Она способна на это даже тогда, когда самой ей не очень-то в жизни везет, достаточно вспомнить образ несчастной добромудрой Сони у Достоевского в «Преступлении и наказании». Но волей или притязанием здесь добьёшься немногого; для этого надо оставаться цветком инстинкта и дитем духа.

*   *   * Три этих облика — цветок, дитя и ангел — и есть женщина; песнь в ней образуют мелодия и гармония «вечно женственного». Если живут эти три ипостаси в глубинах женской души, ей удаются всевозможные аспекты служения, заложенные в ней природой и Богом. Хиреет одна из этих ипостасей — вянет цветок; дитя вырождается в умного не по годам человека с плоским рассудком; «ангел-хранитель» поневоле попадает в тенет зла;все земные дела ее терпят крах и приносят одни несчастья. Но если она прислушивается к цветку в себе, тогда образ действий её органично спокоен, как и подобает цветку; если прислушивается к дитяти в себе — ее жизнь обретает ясность, чистоту и глубину — характер ребенка; если прислушиваться к голосу сокровенного ангела в себе — ее поведение несет на себе ангельский отпечаток, в ней появляется что-то провидческое,божественный свет излучают ее глаза.Первое предназначение женщины — быть живым источником любви.Она и шествует по жизни как носительница любви. В любви ее главная сила, обетование, смысл ее бытия; она — ее самый существенный орган, самый созидательный акт; и не столько в любви как проявлении чисто природного соития и деторождения, но в любви прежде всего как тончайшем колебании душевных, духовно возвышенных движений: женщина, излучающая духовную любовь, есть духовный клад своего народа.Без любви нет ни брака, ни материнства, ни отцовства, ни семьи, ни сынов, ни дочерей, ни братьев, ни сестер: все бессмысленно, все мертво.Кто хочет создать семью и узы без любви, тот стирает сущность ее, лишает души тело, оскверняет святыню, и все, что бы он ни создал, будет  зыбким и пошлым; а жизнь его будет сплошь обманом и самообманом.

Но центром семьи является женщина. Это она впитывает в себя любовь, чтобы выносить из нее новый образ любви; это она струит из себя потоки любви. Ребенком она радует своих родителей, братьев и сестер нежной проникновенностью к ним. Девицей излучает она из себя созревающую в ней,пробуждающуюся любовь, молча вопрошая («не ты ли мой суженый?»), тихо взывая («иди же, счастье ждет»). Потом собираются в ней, концентрируются все лучи в полном объеме и интенсивности, чтобы, счастьем сияя, излиться на «него, единственного» и на «них, страстно желанных». И чудо неиссякаемого источника, неисчерпаемой полноты живет в ней на протяжении всей человеческой истории.

Это ее любовь зажигает семейный очаг и поддерживает в нем его чистый огонь. Это она хранит духовную ткань Отчизны со всем своеобразием ее традиций и ткет ее дальше своим дочерям в наследство и поучение, своим сыновьям в качестве желанного образца. Конец стране, в которой целомудренная женская любовь иссякает, исчезает... Из груды пепла возродится тот народ, в котором женщина остается верной служению любви. Второе её предназначение — быть кормилицей.Так предопределено природой: младенец нуждается в молоке матери, и она получает его от Бога в дар. Это «умиротворение» годного младенца составляет и в дальнейшем долг и привилегию матери, а потому далеко не случайно, что женщина выступает кормилицей семьи, «Кухня» как центр домашнего очага — это прямая нагрузка для нее, но и творческая сфера. У каждого народа своя «кухня», которая определяется климатом, популяцией животных и растений, здоровыми потребностями народного организма; более того — любое национальное блюдо есть выражение национальных вкусов, соль национальных ценностей и культуры, концентрация иррациональной мудрости  народа. Тут наследуются все его традиции: выбор, облагораживание,приготовление, сервировка — целая культура питания, здоровья и вкуса к жизни; целое искусство и природной мудрости. Женщине надлежит это искусство беречь и обогащать.Она задает ритм жизни семье, приводит в порядок дом, организует ход домашних дел и в этом плане становится воистину повелительницей всего хозяйства. На хозяйстве тоже лежит отпечаток национальных традиций,именуемый всюду «воздухом» Родины.

* * *

Третье предназначение женщины — быть целительницей.Это в ней тоже от природы: хорошая мать инстинктивно чует, что надо ее плачущему малышу,когда, где и как она должна ему помочь. И эта связь, проистекающая с момента зарождения таинственного тождества, побуждает женщину в дальнейшем переносить эту свою способность (материнский инстинкт) и на других людей. Развивается дар глубокого вчувствования, а точнее — художественный талант идентификаций. Когда мать инстинктивно безошибочно выхаживает своего больного ребенка, ее созерцающее сердце касается нередко самых что ни на есть глубин чужого страдания. Образованная женщина-врач, остающаяся в душе цветком, дитем и ангелом-хранителем и обладающая материнским инстинктом, может творить чудеса в плане диагноза, совета, ухода. Тогда в ней природа и дух празднуют свой творческий синтез. Всем этим служение женщины не исчерпывается; мы лишь обозначили его.Сущностью женщины оно определяется и, следовательно, имеет свои пределы.Она не вездесуща; не ко всякой профессии пригодна, не ко всякому месту,не ко всякой должности. Она всегда ко двору там, где может, где имеет право и где должна оставаться женщиной. Это означает, что технически и механически она способна на гораздо большее, нежели может органически и духовно. Все, что искажает в ней сущность цветка, ребенка,ангела-хранителя; все, что отнимает у нее дар быть источником любви и материнства, — ложно. Все, что нивелирует ее, делает бездушной,неженственной, циничной; все жесткое, сухое, индифферентное; все беспочвенное, лишенное традиций, рассудочное, механистичное — противно ее природе и для народного духа опасно и вредно. Женщина — не всеобщий любимчик, не рабыня, не кокетка, не создание для услады; не половая тряпка, не пылесос. Она по рождению равная с мужчиной, но не одинаковая с ним в плане своеобразия; она достойна его, но как личность не обладает его могуществом. Она может расцветать и в одиночестве, но от этого не становится мужеподобной; может оставаться вполне самостоятельной, будучи спутницей мужчины; но сделаться госпожой она может, только став супругой. Все, что обезличивает, унижает, обесценивает женщину — от гарема до проституции, от бесплодного, замкнувшегося в своем сектантстве существа до коллективного брака — подрывает ее здоровые устои, делает безвоздушной ее небесную сферу.Все сверхпрозаичное, все сверхтрезвое, все грубое и жесткое, ставшее жизненной установкой женщины, вредит ей, постепенно лишая ее вечно-женственного. Женщина — не солдат, не матрос, не полицейский, не биржевой маклер, не палач. Не для политики она рождена, не для трона, не для митингов толпы: ей предстоят более изящные дела; ей надобно прислушиваться к более вещим голосам, созерцать более благородные сферы.

И хотя она способна к этому, будет куда лучше, если она будет больше внимать не внешним обстоятельствам, а своим внутренним наклонностям как женщины. Она все может, но это ей ни к чему. Ей хочется «равноправия». Но упаси Боже страну от тех женщин, которые, завоевав равноправие, впадают в пьянство, становятся палачами, содержат публичные дома. Женщина обладает от природы неотъемлемыми привилегиями. Она может то, чего мужчина не может, а потому ей не следует претендовать на мужскую роль. Каждый делает по возможности лучшее, на что он способен, в своей ипостаси, поэтому лозунг «всем разрешается делать все, на что они способны», противен природе и диктуется завистью.

Все в мире призвано хранить верность своей собственной первородной сущности. А потому и женщина должна иметь смелость во всем быть и во всем оставаться женщиной. Во все, что она делает, ей следует привносить вечно-женственное и отвергать то, что противоречит ему. Ей ни к чему уподобляться мужчине, усваивая его повадки. Наоборот, у нее должен быть свой задор, она должна сказать миру свое слово. Любви не хватает миру, а женщина — ведь истинный ее кладезь. Верности природе недостает сегодня людям, а ведь цветок вечно-женственного создан именно для верности.Сегодняшнее человечество стерильно, потому что утратило интуицию, а потому призвание женщины — воочию показать всю действенность силы созерцания, присущего вечно-женственному: в религии, искусстве,исследованиях, медицине, соблюдении порядка. Как никогда прежде,нуждается сегодня мужская половина в услугах ангела-хранителя, чтобы снова обрести истинный путь в духовной культуре и пойти по нему; и женщина возьмет на себя эту услугу и вынесет ее бремя... И чем независимее и увереннее, тем лучше.

Что можешь быть прекраснее, насладительнее любви к ближнему?Любить — блаженство; ненавидеть — мука.Весь закон и пророки сосредоточиваются в любви к Богу и ближнему.Любовь к ближнему есть стезя, ведущая в любовь к Богу: потому что Христос благоволил таинственно облечься в каждого ближнего нашего, а во Христе — Бог. Не подумай, возлюбленнейший брат, чтоб заповедь любви к ближнему была так близка к нашему падшему сердцу: заповедь — духовна, а нашим сердцем овладели плоть и кровь; заповедь — новая, а сердце наше — ветхое.Естественная любовь наша повреждена падением; ее нужно умертвить — повелевает это Христос — и почерпнуть из Евангелия святую любовь к ближнему, любовь во Христе.

Свойства нового человека должны быть все новые; никакое ветхое свойство нейдет ему.Не имеет цены пред Евангелием любовь от движения крови и чувствовании плотских.И какую может она иметь цену, когда при разгорячении крови дает клятву положить душу за Господа, а чрез несколько часов, при охлаждении крови, дает клятву, что не знает Его?.

Евангелие отвергает любовь зависящую от движения крови, от чувств плотского сердца. Оно говорит: Не мните яко приидох воврещи мир на землю: не пршдох воврещи мир, но меч.Приидох бо разлучити человека на отца своего и дщерь на матерь свою, и невесту на свекровь свою. И врази человеку домашнии его.

Падение подчинило сердце владычеству крови, и, посредством крови, владычеству миродержителя. Евангелие освобождает сердце из этого плена, из этого насилия, приводит под руководство Святого Духа.

Святой Дух научает любить ближнего свято. Любовь, возженная, питаемая Святым Духом — огнь. Этим огнем погашается огнь любви естественной,плотской, поврежденной грехопадением.«Говорящий, что можно иметь ту и другую любовь, обольщает сам себя», сказал святой Иоанн Лествичник. В каком падении наше естество? Тот, кто по естеству способен с горячностью любить ближнего, должен делать себе необыкновенное принуждение, чтоб любить его так, как повелевает любить Евангелие.Пламеннейшая естественная любовь легко обращается в отвращение, в непримиримую ненависть. Естественная любовь выражалась и кинжалом.

В каких язвах — наша любовь естественная! Какая тяжкая на ней язва — пристрастие! Обладаемое пристрастием сердце способно ко всякой несправедливости, ко всякому беззаконию, лишь бы удовлетворить болезненной любви своей.

Мерила льстивая мерзость пред Господем, вес же праведный приятен Ему.Естественная любовь доставляет любимому своему одно земное; о небесном она не думает.Она враждует против Неба и Духа Святого; потому что Дух требует распятия плоти.Она враждует против Неба и Духа Святого: потому что находится под управлением духа лукавого, духа нечистого и погибшего.

Приступим к Евангелию, возлюбленнейший брат, поглядимся в это зеркало! глядясь в него, свергнем ризы ветхие, в которые облекло нас падение, украсимся ризою новою, которая приготовлена нам Богом.

Риза новая — Христос. Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся .Риза новая — Дух святой. Облечетеся силою выше, сказал о этой ризе Господь.Облекаются христиане в свойства Христовы, действием всеблагого Духа.Возможно для христианина это одеяние. Облецытеся Господем нашим Иисус Христом, и плоти угодия не творите в похоти, говорит Апостол.Сперва, руководствуясь Евангелием, откинь вражду, памятозлобие, гнев, осуждение и все, что прямо противодействует любви.Евангелие велит молиться за врагов, благословлять клянущих, творить добро ненавидящим, оставлять ближнему все, что бы он ни сделал против нас.

Постарайся, желающий последовать Христу, исполнять все эти заповедания самым делом.Очень недостаточно: только с удовольствием прочитать веления Евангелия, и подивиться высокой нравственности, которую они в себе содержат. К сожалению, многие этим удовлетворяются.Когда приступишь к исполнению велений Евангелия: тогда с упорством воспротивятся этому исполнению владыки твоего сердца. Эти владыки: твое собственное плотское состояние, при котором ты подчинен плоти и крови, и падшие духи, которым подвластная страна -плотское состояние человека.Плотское мудрование, его правда и правда падших духов потребуют от тебя, чтоб ты не уронил чести своей и других тленных преимуществ, защитил их. Но ты с мужеством выдержи невидимую борьбу, водимый Евангелием, водимый Самим Господом.

Пожертвуй всем для исполнения евангельских заповедей. Без такого пожертвования ты не возможешь быть исполнителем их. Господь сказал ученикам Своим: Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе.

Когда с тобою Господь, — надейся на победу: Господь не может не быть победителем.Испроси себе у Господа победу; испроси ее постоянною молитвою и плачем. И придет неожиданно действие благодати в твое сердце: ты ощутишь внезапно сладостнейшее упоение духовною любовию ко врагам.

Еще предстоит тебе борьба! еще нужно тебе быть мужественным! Взгляни на предметы твоей любви: они очень тебе нравятся? к ним очень привязано твое сердце? — Отрекись от них.

Этого отречения требует от тебя Господь, законоположитель любви, не с тем, чтоб лишить тебя любви и любимых, но чтоб ты, отвергнув любовь плотскую, оскверненную примесью греха, соделался способным принять любовь духовную, чистую, святую, которая — верховное блаженство.

Ощутивший любовь духовную, с омерзением будет взирать на любовь плотскую, как на уродливое искажение любви.Как отречься от предметов любви, которые как бы приросли к самому сердцу? — скажи о них Богу: «Они, Господи, Твои; а я — кто? немощное создание, не имеющее никакого значения».«Сегодня я еще странствую на земле, могу быть полезным для любимых моих чем-нибудь; завтра, может быть, исчезну с лица ее, и я для них — ничто!»

«Хочу, или не хочу, — приходит смерть, приходят прочие обстоятельства, насильственно отторгают меня от тех, которых я считал моими, и они уже — не мои. Они и не были по самой вещи моими; было какое-то отношение между мною и ими; обманываясь этим отношением, я называл, признавал их моими. Если б они были точно мои,-навсегда остались бы принадлежать мне».

«Создания принадлежать одному Создателю: Он — их Бог и Владыка. Твое,Господь мой, отдаю Тебе: себе присвоил я их неправильно и напрасно.Для них вернее быть Божиими. Бог вечен, вездесущ, всемогущ, безмерно благ. Тому, кто Его, Он — самый верный, самый надежный Помощник и Покровитель.Свое Бог дает человеку: и делаются человеку человеки своими, на время по плоти, на веки по духу, когда Бог благоволит дать этот дар человеку. Истинная любовь к ближнему основана на вере в Бога: она — в Боге. Вси едино будут, вещал Спаситель мира ко Отцу Своему: якоже Ты, Отче, во Мне, да и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут.

Смирение и преданность Богу убивают плотскую любовь. Значит: она живет самомнением и неверием.

Делай, что можешь полезного и что позволяет закон, твоим любимым; но всегда поручай их Богу, и слепая, плотская, безотчетливая любовь твоя обратится мало-помалу в духовную, разумную, святую.Если же любовь твоя — пристрастие противозаконное, то отвергни ее, как мерзость.Когда сердце твое не свободно, — это знак пристрастия.Когда сердце твое в плену, — это знак страсти безумной, греховной.Святая любовь — чиста, свободна, вся в Боге.Она действие Святого Духа, действующего в сердце, по мере его очищения.Отвергнув вражду, отвергнув пристрастия, отрекшись от плотской любви, стяжи любовь духовную; уклонися от зла, и сотвори благо.

Воздавай почтение ближнему как образу Божию, — почтение в душе твоей,невидимое для других, явное лишь для совести твоей. Деятельность твоя да будет таинственно сообразна твоему душевному настроению.

Воздавай почтение ближнему, не различая возраста, пола, сословия, — и постепенно начнет являться в сердце твоем святая любовь.Причина этой святой любви — не плоть и кровь, не влечение чувств, — Бог.Лишенные славы христианства не лишены другой славы, полученной при создании: они — образ Божий.Если образ Божий будет ввергнут в пламя страшное ада, и там я должен почитать его.Что мне за дело до пламени, до ада! Туда ввергнут образ Божий по суду Божию: мое дело сохранить почтение к образу Божию, и тем сохранить себя от ада.

И слепому, и прокаженному, и поврежденному рассудком, и грудному младенцу, и уголовному преступнику, и язычнику окажу почтение, как образу Божию. Что тебе до их немощей и недостатков! Наблюдай за собою, чтоб тебе не иметь недостатка в любви.В христианине воздай почтение Христу, Который сказал в наставление нам и еще скажет при решении нашей участи вечной: Еже сотвористе меньшему сих братий Моих, Мне сотвористе.В обращении твоем с ближними содержи в памяти это изречение Евангелия, и соделаешься наперсником любви к ближнему.

Наперсник любви к ближнему входит ею в любовь к Богу.Но если ты думаешь, что любишь Бога, а в сердце твоем живет неприятное расположение хотя к одному человеку: то ты — в горестном самообольщении.Аще кто речет, говорит святой Иоанн Богослов: яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, ложь есть... Сию заповедь имамы от Него, да любяй Бога любит и брата своего.Явление духовной любви к ближнему — признак обновления души Святым духом: Мы вемы, говорит опять Богослов, яко преидохом от смерти в живот, яко любим братию; не любяй бо брата пребывает в смерти .Совершенство христианства — в совершенной любви к ближнему.Совершенная любовь к ближнему — в любви к Богу, для которой нет совершенства, для которой нет окончания в преуспеянии.Преуспеяние в любви к Богу — бесконечно: потому что любовь есть бесконечный Бог. Любовь к ближнему — основание в здании любви. Возлюбленный брат! Ищи раскрыть в себе духовную любовь к ближним: войдя в нее, войдешь в любовь к Богу, во врата воскресения, во врата царства небесного. Аминь. Святитель Игнатий (Брянчанинов)