Но сегодня, в первый тёплым выдавшийся денёк, мы поедем в "ГУСИНУЮ ГРЯДКУ". У Ивана свободный послеполудень, только у Ивана бывают свободные послеполудни, свободные часы, однажды выпадает даже свободный вечер. Что же касается меня, бывает ли у меня свободное время, несвободное- об этом никакой речи. Ивановы свободные часы мы коротаем лёжа на газоне купального заведения "ГУСИНАЯ ГРЯДКА" под блёклым солнцем, я прихватила карманные шахматы- и битый час заполнный наморщенными лбами, отступлениями, рокировками, выпадами, несколькими предупредительными шахами оканчивается снова патом. Иван желает пригласить меня в итальянское кафе на мороженое, но свободный послеполудень уже весь вышел и мы должны мчаться в город. Мороженое достанется мне в следующий раз. Пока мы скоро подъезжаем к столице, Иван вертит ручку радио до маскимальной громкости, его комментарии к манёврам иных водителей всё равно не слышны , но музыка вкупе с быстрой ездой, шумы, встречные авто пробуждают во мне дух приключений, а за окном мелькают, уносятся прочь знакомые местности и улицы. Крепко держась за пластиковые ручки, я бы вот да и запела в салоне авто ,такая стиснутая- за голосом дело,  или попросила б его быстрее, ещё быстрее, я бесстрашно оставляю ручки и кладу руки себе за голову, я созерцаю набережную Франца-Иосифа и Дунайский канал, и Шоттернское кольцо, поскольку Иван лихо кружит по Центру города, надеюсь, что мы не скоро покинем кольцо, поток машин в который вошли,  мы въезжаем в район складов,  продираемся вперёд, миная его, справа от нас Университет, в который я было хаживала, но он выглядит не так, как прежде, теперь он уже не угнетён, и Городской театр, Ратуша и Парламент подмывает радиомузыка, я не должна её обрывать, столь долго длящуюся, как фильм, который ещё не вышел в прокат, но в котором я уже вижу чудо за чудом, поскольку он называется "С ИВАНОМ ПО ВЕНЕ ЕХАТЬ", поскольку зовётся он "СЧА`СТЛИВО" , "СЧА`СТЛИВО С ИВАНОМ", "СЧА`СТЛИВО В ВЕНЕ" и "ВЕНА СЧА`СТЛИВО", а эти уносящиася прочь череда видов, которая кружит мне голову, тоже не прекращается, даже от резкого торможения, удушливый бензиновый чад ветер несёт в салон сквозь отвор окна, "СЧА`СТЛИВО" ,"СЧ`АСТЛИВО", это должно зваться сча`стливо- ведь вся объезднная подрисована музыкой, я должна смеяться, поскольку мы доехали в один прыжок,  поскольку я вообще ничего не боюсь сегодня и не желаю тормозить у следующего светофора, ибо желаю ехать ещё часами напролёт, легко мурлыча в тон езде, себе под нос, но не Ивану, покольку музыка громче.

Aupre`s de ma blonde*
Я есть
Что ты есть?
Я
Что?
Счастлива я
Qu`il fait bon**
Ты что-то спросил?
Я ничего не сказал
Fait bon, fait bon***
Я скажу это тебе позже
Что желаешь ты позже?
Я тебе этого никогда не скажу
Qu`il fait bon
Да говори уж
Слишком громко, я не могу громче
Что желаешь ты сказать?
Я не могу ещё громче
Qu`il fait bon dormir****
Говори уж ,ты должна сказать это сегодня
Qu`il fait bon, fait bon
Что я распрямилась, поднялась
Ибо я пережила Зиму
Оттого я так счастлива
Оттого что уже вижу Парк
Fait bon, fait bon
Ибо Иван явился
Ибо Иван и я
Qu`il fait bon dormir!

Ночью Иван спрашивает меня: "Почему есть только Стена Плача, почему никогда не была построена Стена Радости?"
Счастлива. Я счастлива.
Поскольку Иван хочет того, построю я Стену Радости вокруг всей Вены, по старым бастионам да по объездному шоссе- быть по моему Стене Радости поверх ужасного кушака пригородов. Что ни день станем мы по этой Стене прохаживаться и бросаться вниз от радости и счастья, ведь это зовётся "сча`стливо", мы сча`стливы.
Иван спрашивает: "Мне выключить свет?"
Нет, оставь гореть, прошу, оставь свет!
- Ну да выключу ради тебя все лампочки, спи ты наконец, будь счастлива.
- Я счастлива.
- Если ты несчастна...
- Что же тогда?
- Тогда не сможешь творить добро.
И я говорю себе: "Счастлива я творить добро".
Иван тихо уходит прочь из комнаты и гасит за собой все ламночки, я слышу его шаги, я тут спокойно лежу, счастлива.

Я вскакиваю и включаю ночник,  стою посреди комнаты, со спутанными волосами, с искусанными губами, я выбегаю из комнаты- и по пути включаю все светильники, ведь Малина, наверное, уже дома, я должна немедленно говорить с Малиной. Почему нет ни одной Стены Счастья и ни одной Стены Радости? Как зовутся стены ,в которые я снова утыкаюсь ночью?! Удивлённый Малина выходит из своей комнаты, он смотрит на меня качая головой. -Воздалось же мне, да?- спрашиваю Малину, а он не отвечает, ведёт меня в ванную, берёт губку, окунает её в тёплую воду, отирает мне лицо, после чего дружелюбно говорит: "Как же ты выглядишь?! что это снова с тобой?" Малина мажет мне по лицу тушью с ресниц, я отстраняюсь, ищу салфетку для макияжа, становлюсь перед зеркалом, пятна исчезают, чёрные следы, буро-красные следы крема. Малина присматривается ко мне, задумчиво, он молвит: "Ты спрашиваешь меня слишком о многом и слишком рано. Тебе ещё не воздалось, да пожалуй и никогда не воздастся".

В Старом Городе, у собора Св.Петра присмотрела было я бюро для письма, у одного антиквара, он не уступал цены, а я всё же хотела его купить чтоб после что-нибудь написать на старом, прочном пергаменте, которого уже не сыскать, настоящим пером, которого уже не сыскать, чернилами, которых не сыщешь. Хотела я стоя написать инкунабулу, ведь уже минул год и три месяца и тридцать один день с того 31-го числа месяца имярек, когда я его узнала, да я вычертала опасную латинскую дату, ANNO DOMINI MDXXLII, которая способна сбить с толку любого. Заставки распишу я красными чернилами из сока букета георгин, а буквицами- легенду о Даме, которой не было.

________Примечания переводчика:__________________
* -после моей блондинки (фр.);
** что хорошо (фр.);
*** хорошо, хорошо (фр.);
**** что хорошо спать (фр.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

В моей голове закипают слова, а затем -светятся, некоторые склейки помигивают из варева, а из всех коробочек-предложений летят пёстрые запятые, которые прежде как-то чёрнели, взлетают надутыми пузырями под крышку-черепушку, ведь в великолепной книге, к которой я приступаю, всё должно быть как " EXSULTATE ,JUBILATE". Ведь эта книга выйдет, она непременно однажды выйдет из печати- и тогда все ,едва осилив первую страницу, упадут от смеха, запрыгают как мячики и ,с помощью посторонних снова усевшись, примутся за вторую- и станут кусать себе руки ,едва сдерживая радостные вопли, а сидящие у окон станут бросать вниз горсти конфетти, а прохожие  притормозят- они подумают, что очутились на карнавале, и полетят вниз орехи, финики и фиги как в день Св.Николая, из окон выглянут читатели ,головы их ничуть не закружатся, закричат: "Постушайте-ка, послушайте! Посмотрите-ка, посмотрите! Я прочёл нечто чудесное, смею ли процитировать вам? сходитесь все ближе, это слишком чудесно!"
И люди остановятся ,задумаются, начнут прибывать в числе, а герр Брайтнер поздоровается с кем-то, не один тут калека, он перестанет стесняться своих костылей, он прокряхтит "слава Богу" и "гутен таг", а толстая камерная певица, которая только ночами на такси выбирается из своих четырёх стен, несколько похудеет, она в миг единый сбросит пятнадцать кило, она покажется на прифасадной лестнице дома, взберётся без одышки до самого мезонина, где затянет помолодевшим на двадцать лет голосом колоратуру, обратится к публике: "cari amici, teneri compagni!" ("дорогие друзья,.... -ит.) - и никто не скажет снисходительно, что уже слышали в намного лучшем исполнении это у Шварцкопфа и Каллас, и в доме забудут кличку "жирная перепёлка", а жильцы со второго этажа исправятся- интриги обратятся в ничто. Так подействует радость, ибо наконец есть на земле превосходная книга- и я , собравшись, придумываю пролог для Ивана, я делаю тайнственое лицо -ведь готовлю сюрприз. Но Ивану невдомёк моя таинственность, он её неправильно толкует, просто говорит: "У тебя веснушки покраснели. Что с тобой, почему глупо хихикаешь? Я ведь только попросил немного льда для виски".

Когда мы с Иваном молчим, поскольку сказать нам нечего, то есть, мы не говорим, и тогда тишина не наступает, а я для разнообразия  думаю, сколько всякого живья окружает нас, заметного, но ненавязчивого- весь город дышит и циркулирует, а мы с Иваном в опасности, поскольку неавтономны, не заключены в монадах, не можем обойтись без контактов и ничему болестному не чужды. И мы суть достижимый край мира, двое людей, которые нехотя или торопясь шагают тротуаром, ступают по "зебре", а и когда мы не говорим, вполне не видим друг друга, всё же Иван вовремя ухватит покрепче меня за рукав чтоб я ни под какой автомобиль, ни под трамвай не попала. Я всегда тороплюсь немного сзади за ним, поскольку он настолько велик, что где его шаг- там моих два, но я должна стараться вопреки собственной зависимости от мира идти вровень с Иваном- и так достигаем мы Белларии или улицы Марианхильфер, или Шоттенского кольца- и там мы должны  немного перевести дух. В последнюю перед расставанием минуту, уже замечено, мы как никакая иная пара способны провоцировать друг дружку, ободрять, упрямиться поодиночке, толкаться и сходиться. Думаем до шести успеть к "бюро путешествий", что ещё надо пересечь парковый массив, то есть добежать к припаркованному авто, а затем вернуться домой на Унгаргассе, где любая мыслимая опасность в отношении двух людей исключена. Только у ворот девятого дома я должна  оставить Ивана, которому не надо добираться к дому номер 6, и я напоследок обещаю позвонить через час, разбудить Ивана, пусть даже он станет стыдить меня в трубку, стонать и ругаться, поскольку не может поздно прийти к ужину. Недавно ко мне, он уже было звонил, дозвонился Лайош, спросил об Иване, а я секретарским голосом, холодным, доброжелательным, ответила ,что к сожалению ничем не могу помочь, будьте добры позвонить ему -и крепко задумалась: значит, есть такой мужчина по имени Лайош, некто из прошлой жизни Ивана, а доселе мне известны были лишь имена Бела, Андраш, я знала о даме, которую он называл своею матерью- когда он говорил о них троих, то вскользь замечал, не называя улицы, что немедленно должен отлучиться к ним, такое часто бывает, только о женщине я ничего не слыхала, ничего о матери этих детей, чью бабушку Иван упоминал, да, Иванову матушку, но мать Белы и Андраша, я представляю, осталась в Будапеште, Второй округ, улица Бимбо, дом 65 или в Гёдёльфё, на старой даче. Иногда я думаю, что она умерла, убита, подорвалась на мине или скончалась от какой-угодно болезни в будапештском госпитале или же по-прежнему живёт у себя, работает, счастлива с неким мужчиной, которого звать не Иваном.
Задолго до того, как я услышала его клич "gyerekek!" или "kuss ,gyerekek!"*, Иван сказал мне: "Ты уж должна была понять. Я никого не люблю. Детей, само собой разумеется- да, но никого кроме них". Я кивнула,  хотя не знала этого прежде, а Иван нашёл это само собой разумеющимся, поскольку и я- тем же.  JUBILATE. Мне, пусть висящёй над пропастью, представилось начало: EXSULTATE.

_________Примечание переводчика:
* дети! тихо, дети! (венг.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Средь Дочерей Пустыни
1.
- Не уходи отсель!- сказал Странник, который назвался Тенью Заратhуштры.- Останься, не то нас снова настигнет прежняя смутная Скорбь.

Уж и корил нас ,и хвалил Старый Колдун, и Наихудшим, и Наилучшим честил, а посмотри-ка: плачет добрый честной Поп, плывёт снова Морем Печали.

Эти Цари горазды строить пред нами добрые Мины, но без Свидетелей, бьюсь об Заклад, злая Затея ими б повертела:

... злая Затея тянущихся Облак, влажной Печали, занавешенного Неба, украденного Солнца, воющего Осеннего Ветра;

... злая Затея нашего Воя и Нужды: останься, Заратhуштра! Здесь полно сокрытой Беды, что да и выговорится, полно Вечера, полно Хмари!

... Ты напитал нас ядрёным Мужеским Столом да мощными Изречениями: не прекращай этого Дела, не то на Ужин к нам женственные, мягкие Ангелы вернутся!

Ты один пышешь ядрёным и ясным Духом! Надышусь ли им где ещё на Земле как с тобой в твоём Логове?

Много Краёв повидал я, Нос мой отведал и оценил множество Духов, но при тебе чуют Ноздри мои Дух величайший!

Разве что... разве что... ох, прости мне старую Памятку! Прости мне старую Потрапезную Песнь, что сгущал я средь Дочерей Пустыни.

Именно при них был добрый, ясный Утреннего Края Дух; там был я как нельзя далече от облачной, влажной , печальной Старой Европы.

Тогда нравились мне Утреннего Края девы и прочая голубая Небесная Держава, над которой не висли ни Тучи, ни Думы.

Невдомёк вам, сколь статно они восседали, когда не плясали, глубокие, но без Дум, что малые Тайны, что затейливые Загадки, что Потрапезные Орехи...

...пёстро и чуждо, право! То не Тучи, а Загадки- их гадать, им ,Девам, сгустил я тогда Послетрапезый Псалом.

То рёк Странник, назвавшийся Тенью Заратhуштры и, не дожидаясь Ответа, схватил он Арфу Старого Колдуна, скрестил Ноги и взглянул отрешённо, мудро,- Ноздрями  же он потянул ,медленно, пытливо- так Некто в Новых Краях Новым Духом питается. Наконец, неким Рыком запел он.

2.
Пустыня растёт: увы тому ,кто огораживает Пустыню...

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
 

Unter Toechtern der Wueste.
1.
„Gehe nicht davon! sagte da der Wanderer, der sich den Schatten Zarathustras nannte, bleibe bei uns, — es moechte sonst uns die alte dumpfe Truebsal wieder anfallen.

Schon gab uns jener alte Zauberer von seinem Schlimmsten zum Besten, und siehe doch, der gute fromme Papst da hat Thrnen in den Augen und sich ganz wieder aufs Meer der Schwermuth eingeschifft.

Diese Koenige da moegen wohl vor uns noch gute Miene machen: haetten sie aber keine Zeugen, ich wette, auch bei ihnen fienge das boese Spiel wieder an,

— das boese Spiel der ziehenden Wolken, der feuchten Schwermuth, der verhngten Himmel, der gestohlenen Sonnen, der heulenden Herbstwinde,

— das boese Spiel unsres Heulens und Nothschreiens: bleibe bei uns, Zarathustra! Hier ist viel verborgenes Elend, das reden will, viel Abend, viel Wolke, viel dumpfe Luft!

Du naehrtest uns mit starker Mannskost und kraeftigen Spruechen: lass es nicht zu, dass uns zum Nachtisch die weichlichen weiblichen Geister wieder anfallen!

Du allein machst die Luft um dich herum stark und klar! Fand ich je auf Erden so gute Luft als bei dir in deiner Hoehle?

Vielerlei Laender sah ich doch, meine Nase lernte vielerlei Luft pruefen und abschaetzen: aber bei dir schmecken meine Nuestern ihre groesste Lust!

Es sei denn —, es sei denn —, oh vergieb eine alte Erinnerung! Vergieb mir ein altes Nachtisch-Lied, das ich einst unter Toechtern der Wueste dichtete.

Bei denen naemlich gab es gleich gute helle morgenlaendische Luft; dort war ich am fernsten vom wolkigen feuchten schwermthigen Alt-Europa!

Damals liebte ich solcherlei Morgenland-Maedchen und andres blaues Himmelreich, ueber dem keine Wolken und keine Gedanken haengen.

Ihr glaubt es nicht, wie artig sie dasassen, wenn sie nicht tanzten, tief, aber ohne Gedanken, wie kleine Geheimnisse, wie bebaenderte Raethsel, wie Nachtisch-Nuesse —

bunt und fremd fuerwahr! aber ohne Wolken: Raethsel, die sich rathen lassen: solchen Maedchen zu Liebe erdachte ich damals einen Nachtisch-Psalm.“

Also sprach der Wanderer, der sich den Schatten Zarathustras nannte; und ehe Jemand ihm antwortete, hatte er schon die Harfe des alten Zauberers ergriffen, die Beine gekreuzt und blickte gelassen und weise um sich: — mit den Nuestern aber zog er langsam und fragend die Luft ein, wie Einer, der in neuen Laendern eine neue Luft kostet. Endlich hob er mit einer Art Gebruell zu singen an.

2.
Die Wueste waechst: weh dem, der Wuesten birgt…

ПОСРЕДИ ДЩЕРЕЙ ПУСТЫНИ
1.
Не уходи, - молвил странник, назвавший себя Заратустровой тенью, - останься, не то нас опять одолеет прежняя скорбь, и глухая.

Уже не пенял нам то старый кудесник, уже нас нахваливал, и погляди-ка, у доброго честного попика слезы сверкнули в глазах, и заскользил он опять всей душою в пучину печали.

Этим царям делать нынче хорошую мину вольно, но, не будь здесь свидетелей, биться готов об заклад, зло своею игрой и над ними бы возобладало:

зло своею игрой тяжких туч, влажной скорби, туманного неба, пропавшего солнца, глухого осеннего ветра,

зло своею игрой нашим плачем и нашей нуждой: оставайся у нас, Заратустра! Здесь хватит сокрытых несчастий, стремящихся к слову, здесь вечера хватит, и туч, и немного пространства!

Ты напитал нас могучею пищей мужчины и сочною речью: ужели позволишь на сладкое жертвенным женственным призракам нас одолеть!

Ты, только ты сделал воздух вокруг тебя сильным и ясным! Где будет дышаться мне так хорошо, как с тобою в пещере?

Многие страны я видел и воздухом всяким дышал и умел различать его: только с тобою попал я на пир обонянья!

Разве что… разве что… Но да прости мне и память об этом! Прости мне ту старую сладкую песнь, что сложил я когда-то меж дщерей пустыни.

Ибо и там мне дышалось светло и свежо на заре азиатской; там был я безмерно далек от печальной, подернутой влажными тучами, старой Европы!

Любы мне были тогда азиатские девы и прочее небесносинее царство, которое не застилали ни тучи, ни мысли.

Вам не поверить, как статно они восседали, когда не плясали, - глубокие, но без раздумий, - как малые тайны, как скрытые в чреслах загадки, как сладкое блюдо, орешки, -

Пестро и чуждо воистину! но не под тяжестью туч: как загадки, посильные сердцу, и этим-то девам в угоду сложил я мой сладкий псалом!

Так молвил странник, назвавший себя Заратустровой тенью, и прежде чем кто-нибудь что-то на это ответил, арфу схватил он кудесника старого, ноги скрестил и взглянул отрешенно и мудро вокруг, - но ноздрями он втягивал воздух, медленно и испытующе – так, словно пробовал новое блюдо. И наконец, он запел, если это рычание – песнь.

2
Не прячь пустыню, ведь она растет…

неизвестно, кем выполненный перевод, его "анонимность"- на совести редактора сайта http://www.nietzsche.ru/books_b.php )- прим. Терджимана Кырымлы

Он шёл срединою проезжей, справа от него- Кати, слева- молодой господин. Да, вот это произошло: отныне покончено с презрением товарищей, с недоверием начальства, с насмешками любимой... да, и с этим! и с этим! Может быть, и с прочим остальным покончено... Но ему было безразлично, это его не касалось, это не должно было касаться его.
Двое арестантов начали перебрасываться словами,- он попытался было пропустить мимо ушей их разговор, -безуспешно. Молодой господин молвил :"Фрёйляйн, сожалею очень, что ваша прогулка прервалась столь неприятным образом."
Кати отвечала: "О, что вы, мне так жаль, что вы из за меня, из за совершенно посторонней особы..."
"О, что вы, фрёйляйн, даже сев из-за вас на много лет в тюрьму, я буду доволен случившимся."
Энгельберту пришлось ,слушая это молча, идти посредине троицы. Не глядя на пленных, он чувствовал, что взгляды их красноречивее слов; ощущал, что меж пару ладит судьба; что крепчают завязи взаимной симпатии, против которой он бессилен. Кати шагала настолько близко, что подол её платья касался Энгельберта. Трое приблизились к комиссариату. Когда он издали увидал знакомое здание, в голову проникла крамола: а что если он, Энгельберт, положит конец делу? если отпустит с миром обоих, а у Кати попросит прощения...?
Но, отбросив недостойное желание прочь, преодолел он порог полицейского учреждения вместе с задержанными.
Комиссар спросил не глядя: "В чём суть дела?"
"Герр комиссар, -ответствовал Энгельберт,- в препятствии исполнению служебного долга и оскорблении власти."
Господин комиссар окинул взглядом явившихся. При виде Энгельберта едва заметное недоумение отразилось на лице начальника. Он приветливо кивнул: "Итак, доложите!" Энгельберт уловил некую признательность в ответ, но не почувствовал прежней радости, с которой он принимал когда-то начальственные кивки. "Прошу, фрёйляйн..."
"Катарина Весель, дочь отставника, двадцати двух лет от роду..."
"А вы?"
"Альберт Мейерлинг, медик."
"Итак, препятствие исполнению... В чём оно заключалось?"
"Герр комиссар,- отвечал страж общественного порядка.- Фрёйляйн назвала меня обезьяной."
"Мило, мило,- сказал комиссар.- А молодой человек?"
 "Имел особое мнение по факту задержания молодой дамы."
"Мило, мило. На этом закончим. Дело передадим в Окружной суд. Премного благодарен,- начальник обратился к обоим арестованным.- Вы своевременно получите приглашения."
"И мы можем идти?- спросил молодой человек, у глаза Энгельберта от его "мы" налились кровью.
"Прошу покорнейше, на все четыре стороны, - ласково отвечал ему комиссар."
Кати взгянула на Фридмайера так, как будто он прежде был ей чужим. Молодой человек отворил двери и пропустил вперёд себя девушку. Эегельберт желал последовать за ними, но его окликнул комиссар: "Вы, Фридмайер!"
"Господин комиссар?"
"Поздравляю вас. Пробил час.  Кстати, что дало повод девушке обозвать вас обезьяной?"
"Герр комиссар, позвольте доложить: она именно моя невеста."
Господин комиссар резко привстал: "Как?" и проницательно посмотрел на Энгельберта, похлопал его по плечу.- Браво! Это мне нравится!"
"Даже больше: она была моей невестой, господин комиссар,- молвил Энгельберт -и слёзы хлынули из глаз его."
Комиссар хорошенько рассамотрел стража. Затем молвил: "Итак, возвращайтесь на свой пост. Я ещё представлю вас к особому отличию."
Энгельберт поспешил на свою улицу. Он успел к тому моменту, когда Кати и молодой господин садились в фиакр, а юноша крикнул кучеру: "На Пратер. Главная аллея."
Слушание состоялось через две недели. Государственный обвинитель отметил мужское достоинство и служебную твёрдость вахманна, который, отстранив личную привязанность, поступил во имя закона. Защитник осветил дерзкую эскападу в отношении любимой, попытку порвать с ней на служебном месте и выразил мнение, что подобный макиаввелизм среди бравых стражей общественной безопасности должен носить единичный характер. Государственный обвинитель, не поколебавшись, в ответной реплике отметил, что основы державные зашатаюся, если создастся прецедент прецедент. И те выстояли: Кати была оштрафована на двадцать пять гульденов, а медик Альберт Мейерлинг- на десять гульденов, последний заплатил да двоих. Это был прекрасный июльский день: тем же вечером обое успели на Пратер.
Замечательно же то, что с того дня проклятье, тяготившее было Энгельберта Фридмайера, пропало. Злодеи зароились вокруг стража, куда только делись невыносимые тишь да гладь: ежедневно эскортировал он мерзавцев в каталажку, а его товарищи только удивлённо поглядывали на прежнего рохлю. Они его не узнавали. Он превратился в чёрствого, яростного служаку- и все нетвердые в исполнении долга дрожали в присутствии Энгельберта как гнусные лжецы от тёмной мощи его рвения, перед которой склонялись и комиссары, и судьи.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,................................................................................................ !:)

Шестая сцена

Феликс. Юлиан. Зала.

Феликс: Герр фон Зала! У вас есть что мне сказать?
Зала: Да... Доброе утро ,Юлиан... не уходите, Юлиан: свидетель мне очень кстати. (Феликсу.) Вы окончательно решились отправиться в экспедицию?
Феликс: Да, решено.
Зала: Я также. Но возможно, один из нас откажется.
Феликс: Герр фон Зала...?
Зала: Что-то окажется не в порядке: некто решит ,в далёкий путь с возможным убийцей отправляться не следует.
Феликс: Герр фон Зала, где моя сестра?
Зала: Я не знаю. Не знгаю, где она находится в этот миг. Вчере вечером, прежде вашего прихода, она в последний раз покинула меня.
Феликс: Герр фон Зала...
Зала: В прощании значилось "до завтра". Вы убедились: вот почему я был удивлён, когда утром явились вы. Позвольте мне ,далее, скатьть вам, что именно вчера я попросил Йоханну стать моей женой, на что она живо ответила отказом. Это говорю вам вовсе не ради выгораживания себя. Ибо в моей натуре нет привычки основательно строить злые козни, ну разве каприз- с кем не бывает. Речь о том, что вы должны знать правду: для этого я всегда к вашим услугам. Так сказать, вовсе не  обязательно нам вместе ступать в глубины земные спать под одним шатром.
Феликс (после долгой паузы): Герр фон зала, мы не будем стпать под одним шатром.
Зала: Как?
Феликс: Так далеко ваша экспедиция теперь не зайдёт.
                   (Долгая пауза.)
Зала: Ну... Понимаю вас. Вы в настолько уверены?
Феликс: Вполне...
Зала: Йоханна знала это?
Феликс: Да.
Зала: Благодарю вас... О, вы можете спокойно пожать мою руку. Обстоятельства поджимают, со всех сторон... Ну? ... Не годится отвергать руку того, кто сляжет в землю.
Феликс (протягивет ему руку; после): И где она может быть?
Зала: Этого не знаю.
Феликс: Она вам никак не намекнула?
Зала: Ничуть.
Феликс: И никаких предположений? Может, у ней было зацепка: занакомство, связь- за границей? Или у ней есть друзья, подруги, о которых мне не известно?
Зала: Нет, насколько знаю.
Феликс: Полагаете, она пока жива?
Зала: Не знаю.
Феликс: М о г л и   б  вы больше не говорить, герр фон Зала?
Зала: Я   н е   м о г у  говорить больше. Мне уж нечего сказать. Будьте здоровы, приятного пути вам. Передайте привет графу Ронски.
Феликс: Неужто мы видимся в последний раз?
Зала: Кто может знать?
Феликс (протягивает ему руку): Я спешу к отцу. Обязан поделиться с отцом тем, что от вас узнал.
Зала (кивает).
Феликс (Юлиану): Адьё. (Удаляется.)

Седьмая сцена

Зала и Юлина, взаимно удаляясь.

Юлиан (внезапно натыкаясь на Залу): Что медлите? Идёмте.
Зала: Странно это  з н а т ь.  "Покровы обволакивают всё..." Прочь их! Никакого удавольствия от случившегося: я застигнут им врасплох- и стряслось-то всего через час после...
Юлиан: В ы  догадываетесь?
Зала (долго всматривается в Юлиана): Если б... Он хорошо поступил ,ваш сын... Мы не будем спать под одним шатром. Неплохо! Это мне даже нравится...
Юлиан: Почему не идёте? У вас ещё есть что сказать?
Зала: То же хоче спросить у вас, Юлиан.
Юлиан: Зала?!
Зала: Точнее выразиться: я не говорил об одной особенной галлюцинации, это и держит меня. Думаю ,это была...
Юлиан: Так говорите же!
Зала: Поверите ли: прежде, чем я пришёл сюда, но после того, как Феликс удалился, прошёлся я было своим садом- точнее, пробежался, будучи непривычно возбуждён.  И ,когда миновал пруд, показалось мне, что виду в глубине...
Юлиан: Зала!
Зала: Вода ,зеленовато- голубая, поблёскивала. Кроме того, тени буков колыхались этим ранним утром по поверхности пруда. И так особенно проникновенно молвила вчена Йоханна : "Так недолго моё отражение хранит эта вода"... судьба задаёт загадки... а когда я миновал пруд, показалось мне, что вода всё ж сохранила её образ.
Юлиан: Это возможно?
Зала: Правда или нет, что мне дела? Только мне это важно, год ли, час жить осталось.
Юлиан: Вы намерились..................?
Зала: Конечно. вы же не думаете, что я снану дожидаться? Будет немного больно. (Смеясь. Юлиану.) Кто с вами станет острить, милый друг? Да, вот и всё... Где теперь всё? Где термы Каракаллы? Гле парк Лугано? Где мой милый уютный домик? Не блиде и не дальше мраморных ступеней ,ведущих в таинственную глубину. "Покровы окутали всё..."  Ваш сын ,вероятно, скоро узнает, трехсотдвенадцатая ступень- последняя ли- а не узнает, так гора с плеч... Находите ли вы, что он только что держался молодцом? .... Сдаётся мне, кроме шуток, что новое поколение лучше нас: больше выдержки и меньше духа... Благодарите Небо, Юлиан.
Юлиан (желает последовать за ним).
Зала (мягко. но решительно): Останьесь, Юлиан. Наш диалог окончен. Живите счастливо. (Быстро удаляется.)

Восьмая сцена

Юлиан и Феликс. После- Веграт.

Феликс (быстро является): Герр фон Зала ушёл? Мой отец желает поговорить с ним... А вы пока здесь? Что он вам сказал? Йоханна!... Йоханна...?
Юлиан: Она мертва... захлебнулась в пруду.
Феликс (отчаянно кричит): Куда он ушёл?!
Юлиан: Ты больше не отыщешь его.
Феликс: Что он замыслил?
Юлиан: Он рассчитал... ко времени...
Веграт ( выходит из веранды).
Феликс(бросается навстречу): Отец...
Веграт: Феликс! Что стряслось?
Феликс: Нам немедля на виллу Залы, отец.
Веграт: Мертва?...
Феликс: Отец! (хватая руку Веграта, целует её) Отец мой!
Юлиан (медлено уходит).
Веграт: Надо было всему случиться, чтоб это слово прозвучало для меня как впервые услышанное!... ?

Занавес.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,................................................................................................ !:)

Пятый акт

Сад Вегратов.

Первая сцена

Доктор Ройманн и Юлиан.

Доктор Ройманн (сидя за низким столиком, что-то пишет в блокноте).
Юлиан (быстро проходит верандой): Это правда, доктор Ройманн?
Доктор Ройманн (встаёт): Что?
Юлиан: Пропала?
Доктор Ройманн: Да, она исчезла. Вчера пополудни она покинула нас. Никакой записки не оставила, ничего с собой не взяла- просто ушла прочь и не вернулась.
Юлиан: Да, и что могло случиться?
Доктор Ройманн: На этот счёт у нас нет никаких предположений. Возможно, она заблудилась и никак не найдёт дороги. Или с Йоханной произошло нечто непредвиденное... Знать бы, какой.
Юлиан: Что ещё могло с ней случиться?
Доктор Ройманн: Мы решили снова вместе собраться тут в десять часов. Я побывал в разных больницах, и ещё- в иных места, где мог бы отыскать её следы...Тогда профессор решит, как быть.

Вторая сцена

Юлиан. Доктор Ройманн. Феликс. Веграт является.

Веграт: Ничего?...
Доктор Ройманн: Ничего.
Юлиан (подаёт руку Феликсу): Откуда вы явились?
Феликс: Я был у господина фон Залы.
Доктор Ройманн: Что?
Феликс: Мне казалось, он что то сможет нам посоветовать, дать направление поисков. Но он тоже ничего не знает. Абсолютно. Если бы что-то знал, нечто определённое, то сказал бы мне. В этом я уверен. Он ещё был в постели, когда о моём визите доложили ему. Он думал, речь пойдёт о нашем предприятии. Когда узнал, что Йоханна пропала, сильно побледнел... Но ничего не знает.

Третья сцена

Доктор Ройманн и Юлиан. Феликс. Вегат входит.

Веграт: Ничего?...
(Юлиан пожимает руку отца. Остальные качают головами.)
Веграт (присаживается): От меня ждут намёков: даты, адреса знакомых. Есть ли какие? ...Никаких... Я  не теряюсь в догадках: их просто нет. (Оборачивается к Юлиану.) Пополудни она ушла на "маленькую прогулку", как случалось иногда... (Обращаясь к Феликсу.) За ней что-то хоть едва замечалось? ...Похоже, она ни о ком не подумала, когда покинула дом... что знала: уходит навсегда.
Феликс: Не всё ещё потеряно.
Веграт: Она всегда была скрытной... и замкнулась в себе пуще после смерти матери... Ах, если бы знать! ...Вы допускаете э т о , господин доктор?
Доктор Ройманн (пожимает плечами).
Феликс: Кто из нас всех знает о ком-нибудь всю подноготную? Кто заботится, по большому счёту, о других?
Доктор Ройманн: Это ,пожалуй, и хорошо, иначе мы б сошло с ума от сочувствия, отвращения или страха. (Пауза.) Мне пора к больным: назначены неотложные визиты. К полудню я снова явлюсь сюда. До свиданья.
(Удаляется.)

Четвёртая сцена

Юлиан. Феликс. Веграт.

Веграт: Вот так, на глазах твоих, из детки вырастает девушка, молодая дама, сотню тысяч слов ей говорено, а она, в один прекрасный миг, встав из-за стола, не попрощавшись, надев шляпку и пальто, уносится неведомо куда: то ли в пропасть, то ли к новой жизни.
Феликс: Но это могло произойти в любой миг, отец: она всегда желала удалиться от нас. То, что случилось, в любом случае.
Веграт (качая головой, безутешно). Всё к этому шло: по воле, без воли... всё к тому.
Феликс: Отец, что случилось, нам пока неведомо. Вероятно, Йоханна приняла чьё-то приглашение- и скоро вернётся к нам. Возможо, она через пару часов, а то и дней, будет снова с нами.
Веграт: Ты надеешься... ты полагаешь, это возможно?
Феликс: Да, возможно. Если бы только она не... принялась за старую свою задумку, о которой вчера с тобой говорил, отец. А ввиду такого обстоятельства, думаю, не следует мне отлучаться надолго и далеко.
Веграт (обращаясь к Юлиану). Ну, вот, полюбуйтесь: он мне желает принести жертву!
Феликс: Значит ,обстоятельства подталкивают меня.
Веграт: Нет, Феликс, ты знаешь, что я её не приму.
Феликс: Это не жертва. Заверяю тебя, отец: я остаюсь с тобою, ибо не могу и н а ч е.
Веграт: О, Феликс, ты мог... и сможешь. По-моему, ты б не должен остаться с нами, ты обязан отпрвиться в путь. Не могу знать, чем мне обернётся твоя перемена: ты ведь с таким жаром взялся было за новое дело. Я полагаю, что тебе этот поворот дорого обойдётся, и я ,виновник, не прошу себе. Будь же счастлив новой перспективой, на своём, теперь открытом, пути ты, пожалуй, обретёшь всё, что пожелаешь. И, наоборот, будешь жалеть всё свою жизнь, что не воспользовался оказией.
Феликс: Но со вчерашнего многое, очень многое может измениться доя тебя и для меня.
Веграт: для меня- пожалуй, но -не дл тебя. Я не вынесу этого, не приму твоей жертвы. Принял бы, коль увидал в ней особенную для себя выгоду, но как только ты удалишься в путь, я смирюсь с твоим отсутствием... почти... совсем. Судьба, больно поразившая нас, не должна комкать жизненные планы против нашей воли. В любом случае, нам следует, перешагнув несчастье, оставить ужаснейшее позади. Но, поступая против собственного естества, предавая своё сокровеннейшее, множим будущие несчастья. (Оборачиваясь к Юлиану.) Не так ли, Юлиан?
Юлиан: Ты вполне прав.
Феликс: Благодарю тебя, отец. Благодарю за твою уступчивость, и свободу выбора, которую мне предоставляешь.
Веграт:  Всё хорошо, Феликс... За пару недель, что ты ещё проведёщь в Европе, ещё многое булдет сказано, побольше того, что выговорено за последние годы. Вероятно, многие не знают ближних... Ах, я устал. Всю ночь провел на ногах.
Феликс: Тебе бы отдохнуть, отец?
Веграт: Отдохнуть... Ты остаёшся дома, Феликс, не правда ли?
Феликс: Да я буду ждать. Как можно поступить иначе?
Веграт: Казню себя... Почему она ничего мне не сказала? Почему я сам не расспросил как следует? Почему мы были столь далеки? (Уходит.)

Пятая сцена

Юлиан и Феликс.

Феликс: И этот человек лгал- на протяжении всей своей жизни, нам всем.
Юлиан: На этом свете нет ни одного непоправимого греха, ни одного преступления, ни одной измены. И разве всё, что тут случилось, осталось безнаказанным и забылось?
Феликс: Как, вы не понимаете?!... Здесь все лгали с заделом на будущее. Поэтому я не могу покинуть этот дом. А начало этому положила моя матушка- и вы толкнули её на эту стезю- и ложью был я сам, пока считал себя не тем ,кем являюсь.
Юлиан: Так давайте-ка начистоту, Феликс. Я отвечу перед избранным тобою судьёй, обрекаюсь на любой вынесенный им приговор... Быть мне навеки про`клятым? Должен я, один из всех оступившихся, вымолвить "это грешно"?...
Феликс: Слишком поздно. Обстоятельства  ,пока грешнику суждено рассчитываться, являют прошлую вину.  Но срок, вы, пожалуй, чувствуете сами, давно вышел.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,.................................................................................................. !:)

Вторая сцена

Зала и Юлиан.

Юлиан: И это великолепие угодно вам оставить вскоре?
Зала: Чтобы обрести иное.
Юлиан: Желаю того нам вместе.
Зала: Вы, судя по интонации, сомневаетесь...
Юлиан: Ну да... я размышляю над особенной статьёю из "Тагеспост".
Зала: Над которой?
Юлиан: Да о ситуации у Каспия.
Зала: Ах, да что вы, всёрьёз принимаете эти газеты?
Юлиан: Маршрут, скажу коротко, который вы избрали ,выглядит весьма опасным.
Зала: Домыслы. Мы подготовлены как нельзя прекрасно. По моему мнению, подобные статьи инспирированы честолюбивыми английскими учёными. То, что вы прочли, переведено из "Дейли Ньюс". Там эта статья вышла три недели назад... Кстати, вы видали Феликса?
Юлиан: Он вчера был у меня. А сегодня я заходил к Вегратам. Феликсу пожелал увидеть картину,
выполненную мной двадцать два года тому назад. И, к месту и времени, я всё ему рассказал.
Зала: Но вы, надеюсь, не ждали, что он бросится вам в обьятия как новообретённый сын из комедии?
Юлиан: Нет, раумеется, нет. Я рассказал всё, не выгораживая себя. Поэтому несправедливость, учинённую его матери женихом, прочувствовал он сильнее, чем всё остальное. Но это ненадолго. Скоро он поймёт, что моё чувство выше обиды. Люди покроя этих Вегратов не способны владеть ни супругой, ни детьми. Убежище для отдохновения- вот что для них родимое гнездо. Понимаете вы, о чём я? Это ваше ремесло, принимать в обьятья бедняжек, уставших или убитых подобным несчастьем. Но не ведают они, несчастные, куда попались. Это ваш дар, принимать и взбадривать несчастных, но куда им после податься? Таких хлебом не корми- дай им пожертвовать собою, да ощутить радость самопожертвования, которая со стороны сдаётся жалкой...Что вы умолкли?
Зала: Слушаю вас внимательно.
Юлиан: Что скажете?
Зала: Ну да... остаётся сыграть беглое скерцо, коль скрипки уж приударили разом...

Третья сцена

Юлиан. Зала. Затем- слуга. Немного стемнело.

Зала: Кто там?
Феликс (с террасы): Это я. Слуга сказал мне...
Зала: О Феликс! Добро пожаловать, рад вам.
Феликс (входя): Добрый вечер, герр фон Зала. Добюрый вечер, герр Фихтнер.
Юлиан: Добрый вечер, Феликс.
Зала: Очень раз видеть вас у себя.
Феликс: Роскошны старые деревья!
Зала: Кусочек леса. Только представьте, что ограды нет. Что привело вас ко мне, Феликс? Я вас ждал только утром. Должно быть, вы решились?
Юлиан: Я мешаю?
Феликс: О нет. Это никакая не тайна. Я принимаю ваше предложение, герр фон Зала, и прошу вашего дружезкого позволения последовать в путь с вами и графом Ронски.
Зала (протягивает ему руку): Рад, весьма...(Юлиану.) Речь идёт о нашем азиатском предприятии.
Юлиан: Как?...Ты вознамерился присоединиться к экспедиции?
Феликс: Да.
Зала: Вы переговорили со своим батюшкой?
Феликс: Сегодгня вечегом поговорю...Но это просто формальность. Я решился, если только неожиданные обстоятельства...
Зала: С чего бы им помешать вам? От меня не требуется никаких слов к уже сказанному. Граф знает о вас всё, что необходимо для дела.
Слуга (является на террасу): Некая дама спрашивает, дома ли достойный господин.
Зала: Вы не знаете её имени?...Господа просят извинить их и подождать совсем недолго.(Сказав это слуге, отворачивается.)

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,.................................................................................................. !:)

Шестая сцена

Фрау Веграт. Доктор Ройманн.

Фрау Веграт: Вы успели заметить, как горел его взгляд, Феликса глаза, когда говорилось об э т о м ? Это своеобразно.
Доктор Ройманн: Люди покроя этого герра Фихтнера чем-то увлекают юношей. Они ,такие, окутаны дымкой авантюрности.
Фрау Веграт (согласно кивая): Сын уже визитировал этого...явно, съездил в Зальцбург, чтоб с ним снова повидаться.
Доктор Ройманн: Почему бы молодому человеку не повидаться с собственным другом, если есть такая возможность разнообразить свой обыденный распорядок? Не нахожу ничего примечательного в том.
Фрау Веграт: Вы правы, возможно. Если б я раньше воспринимала эти мелочи иначе. Но теперь, лицом к... Нет, доктор, не хочу выглядеть с пафосом.
Доктор Ройманн: Я ничего не имею против пафоса,- я против бессмысленности.
Фрау Веграт (смеясь): Благодарю вас. Кроме прочего, у меня остался повод над всем этим поразмыслить. Только что не принимая слишком тяжело, милый друг. Знаете ведь, я вам, умному и доброму человеку, распространяюсь, да только не затем, чтоб вину выговорить.
Докро Ройманн: Поступать по-доброму лучше ,чем не ощущать вины. Но вас ведь это не касается: вы ,само собой разумеется, всё по доброте душевной...замолвили б словечко в пику этой фантастической увлечённости.
Фрау Веграт: Что я слышу, от вас-то!?
Доктор Ройманн: Разве я неправ?
Фрау Веграт: Если б я ошибалась в чувствах! вами все презираемы: и жертвы и виновники измен.
Доктор Ройманн: Именно мне?...Что вы, милостивая сударыня, зовёте презрением,- если я чего-то не упустил- есть не что иное, как перекрашенная зависть. Или полагаете вы, что мне недостаёт доброй воли собственной жизнью распорядиться на манер некоторых иных? Нет у меня на то таланта. Если быть до конца честным, достойная дама, то на донце моём вот что притаилось: быть негодяем, мужланом ,горлопаном, обманщиком, пересмешником, причитающим над трупами. Но из-за непылкости моего темперамента я обречён оставаться обычным человеком и ,что, возможно, больнее слышать от окружающих, таковым и являюсь.
Фрау Веграт(улыбаясь,слушает его): Если б вы нам рассказали правду об основаниях, что держат вас в Вене...?
Доктор Ройманн: Хорошо. Я есть я ,а не кто иной, и не имею прав быть другим. Переменим тему нашей беседы.
Фрау Веграт: Разве мы не настолько добрые друзья, чтоб я могла спокойно поговорить с вами обо всём? Я знаю ведь, что вы скрываете. Но я верю, что в вашей власти известные иллюзии и  душевные мечтания одной девушки открыто высмеять. Я б искренне успокоилась, если б смела вовлечь вас в круг этих столь близких мне и взаимно незнакомых людей, которые, притом обречённо стремятся, друг к дружке и вдаль, Бог знает куда.
Доктор Ройманн: Мы поговорим об этом когда придёт время, достойная дама.
Фрау Веграт: Я не исповедуюсь вам и, надеюсь, ни в чём не успела вам покаяться. Но я чую, что нечто не в порядке. Возможно этот непокой навеял необычный блеск глаз Феликса. Но в этом нет ничего страшного...мне неприятна мысль, что такой вот прекраснодушный юноша странствует по свету, забывая о той, кому благодарен за своё явление на свет?
Доктор Ройманн: Не станем задаваться общими вопросами, достойная дама. Иначе исказим, извратим прочнейшие наши устои настолько, что зорчайшие очи откажут и обманутся. Но от себя добавлю испытанное: ложь, которая себя настолько разумно опрадывает, что мир в доме способна удержать собой, достойна, по крайней мере, того же доверия, как и правда, которая ни на что иное не способна, кроме как разрушить образ прошлого, притупить восприятие сегодняшнего и исказить предвидение будущего (уходят прочь вместе)

Седьмая сцена

Йоханна и Зала.

Йоханна: Все возвращаются на кру`ги своя. Ваш сад, пожалуй, побольше, герр фон Зала?
Зала: Мой сад- лес для тех, кого выдумка не увлекает за хрупкие решётки.
Йоханна: Ваша вилла похорошела.
Зала: Вы её видали?
Йоханна: Я б свиделась с нею теперь, по прошествии трёх лет.
Зала: Тогда она и на камень от земли не поднялась.
Йоханна: Не для меня, видевшей здание во всём величии ещё тогда.
Зала: Загадочно...
Йоханна: Отнюдь. Припоминаю нашу встречу. Я с родителями и Феликсом отправились на прогулку в Дорнбах, там и повстречали вас с господином Фихтнером как раз на площадке будущей стройки. Ваша вилла теперь в точности такая, какой вы её тогда изобразили.
Зала: Пожалуй, вы бывали там не раз.
Йоханна: Я часто прогуливалась в одиночестве, с тех пор как мама захворала.
Зала: И когда же вы мимоходом видали мой дом?
Йоханна: Совсем недавно...сегодня.
Зала: Сегодня.
Йоханна: Да, я обошла его кру`гом.
Зала: Вот как ? Вокруг? ...Наверное, вы заметили укромную дверь, что ведёт прямо в лес?
Йохана: Да...Но она почти незаметна: слишком густая листва. А где там бюсты римских императоров?
Зала: Они -на колоннах у входа в аллею. Совсем рядом с ними- мраморная скамеечка, а перед нею- устроен небольой пруд.
Йоханна (кивает): Как вы тогда изобразили... А тёмно-зелёная вода мерцает. По утрам ближние кусты роняют в пруд тени. Знаю (смотрит Зале в глаза и улыбается; удаляются вместе).

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,................................................................................................... !:)

Четвёртая сцена

Йоханна. Зала. Доктор Ройманн. Фрау Веграт с Феликсом спускаются из веранды в сад.

Фрау Веграт: Бог вас послал, милый герр доктор. Что скажете? вот радость повидаться с вами!
(дружески пожимает руки господам)
Фрау Веграт: Добрый вечер ,герр фон Зала.
Зала: Премного рад, милостивая госпожа моя, ,видеть вас в довольном здравии.
Фрау Веграт: Да, мне теперь немного полегчало. Если бы ещё эта траурная пора года не была так близка.
Зала: Но, достойная госпожа, погожие дни не за горами. Когда леса горят золотом и пурпуром, нежный туман окутывает холмы, а небо, столь далёкое и ясное, просто пугает нас своей бесконечной далью...!
Фрау Веграт: Хотелось бы это ещё раз увидеть.
Доктор Ройманн (упредительно): Милостивая фрау...
Фрау Веграт: Простите мне: приходят же на ум подобные мысли. (горячо) Если б мне знать, хоть догадаться, сколь долго мой добрый доктор сможет удержать меня.
Доктор Ройманн: В этом смысле, смею вас заверить, достойная госпожа: я остаюсь в Вене.
Фрау Веграт: Как? Обстоятельства поменялись?
Доктор Ройманн: Да.
Феликс: Верно ли, что некто иной будет вызван в Грац?
Доктор Ройманн: И не так. Ведь "некто иной", кому выпали козыри, свернул себе шею на горной прогулке.
Феликс: Но у вас был главный шанс. Как появился соперник?
Доктор Ройманн: Я был главным претендентом, но упустил возможность.
Фрау Внграт: Как?
Доктор Ройманн: Я не принял на себя некую обязанность.
Фрау Веграт: Вы настоль щепетильны?
Феликс: Вы столь горды?
Доктор Ройманн: Ни то, ни другое. Даже мысль воспользоваться плодом чьего-то несчастья причиняет мне чрезмерную боль: вторая половина моей натуры грозится отомстить. Вот видите: ни суеверие, ни гордость, но всего лишь простое, мелкотравчатое тщеславие.
Зала: Изысканно, герр доктор.
Фрау Веграт: Из всего сказанного я поняла только ,что вы остаётесь. Да, вот насколь понятливы хворые.
Доктор Ройманн (предусмотрительно отстраняясь): Ну, Феликс, как вам понравился гарнизон?
Феликс: Очень хорош.
Фрау Веграт: Теперь ты вполне доволен, сынок мой?
Феликс: Я вам очень благодарен. Тебе в особенности, мама.
Фрау Веграт: Почему мне особенно? Последний отпуск зависел ведь от батюшки.
Доктор Ройманн: Ему было б гораздо милей, избери вы сыну мирную профессию.
Зала: В наши дни не осталось мирных.
Феликс: Вы правы, герр фон Зала...Кроме того, должен передать вам привет от оберлейтенанта Шроттинга.
Зала: Большое спасибо. Ещё помнит меня?
Феликс: Не он один. Мы постоянно и регулярно вспоминаем о вас, за всякой трапезой. Ваш портрет, среди прочих, отставных офицеров полка, висит на стене казино (не только австрийская, но и немецкая стойкая традиция называть офицерские кантины "казино": те, кто пережил оккупацию,помнят- прим.перев.)

Пятая сцена

Йоханна. Зала. Доктор Ройманн. Феликс. Фрау Веграт. Профессор Веграт является.

Веграт: Добрый вечер...Как, Феликс, ты снова с нами? Вот неожиданность!
Феликс: Добрый вечер, папа`. У меня двухдневное увольнение.
Веграт: Отпуск,...увольнение? Действительно? Или же маленькая прихоть ради удовольствия?
Феликс (легко, не растерянно): Я всё ж обязуюсь не врать, отец.
Веграт (также шутливо): Я не желал тебе лёгкого пути, Феликс. Даже если ты нарушишь присягу, забота о матери зачтётся как смягчающее обстоятельство.
Фрау Веграт: Тоска по родителям!
Веграт: Естественно, к нам с тобой. То ты ведь теперь немного прихворала, ты- главная персона... Что ж, как здоровье, Габриэла? Лучше, не правда ли? (Тихо, почти шёпотом) Любовь моя...( лаская ей лоб, убирает чёлку) Любовь, ... погода такая нежная.
Зала: Чудеснейшая осень.
Доктор Ройманн: Вы только что со службы, герр профессор?
Веграт: Да. Я ведь теперь и за директора, забот невпроворот- да не всегда захватывающие и благодарные. Но ,как говорится, взялся за гуж...Пусть, быть тому. (усмехаясь) Некий назвал меня "заведующим искусством".
Зала: Не будьте несправедливы к себе, герр профессор.
Фрау Веграт: Похоже, ты снова всю дорогу пешком?
Веграт: Я даже сделал крюк, по турецкому валу прошёлся. Люблю этот путь в особенности. Вечерами, когда столица купается в серебряной туманной дымке...Кстати, привет тебе, Габриэла. Я повстречал было Инеру Хермс.
Фрау Веграт: Она снова в Вене?
Веграт: Проездом. Она пожелала сегодня тебя проведать.
Зала: Она пока ангажирована в Гамбурге?
Веграт: Уже нет. Она , как мне рассказали, покинула сцену и живёт со своей замужней сестрой в провинции.
Йоханна: Я видела её, играющую роль в вашей пьесе, герр фон Зала.
Зала: Но, должно быть, тогда вы были ещё совсем маленькой девочкой.
Йоханна: Она представляла испанскую принцессу.
Зала: Увы. Принцессы ,пожалуй, не её типаж. Она за всю свою жизнь тогда так и не научилась декламировать.
Доктор Ройманн: И поэтому ныне вы по-прежнему полагаете, герр фон Зала, что любой даме не по силам декламация ваших творений?
Зала: Почему бы нет, милый доктор? Если б вы обитали в самой земной сердцевина, то знали б, что все вещи одинаково тяжелы. А если б воспарили в зенит мира , то осознали б, что все явления одинаково серёзны.
Фрау Веграт: И как же она выглядит?
Веграт: По-прежнему, вполне мила.
Зала: Она по-прежнему стремится устроить музейную экспозицию своих картин?
Феликс: А что за картина?
Йоханна: А что, её картина -в музее?
Зала: Вы, пожалуй, видели её, в каталоге значится как "Актриса", к несчастью "Актриса". Молодая бабёнка в костюме арлекина, поверх наброшена греческая тога, у ног- ворох масок. Совсем одна, пронзительтый взгляд героини утсремлён к зрителям, смотрит она с пустой, полутёмной сцены, промеж несочленённых кулис: фрагмент комнатной стены, немного леса, пролёт за`мковой стены...
Феликс: А на заднем плане- декорация южного пейзажа с пальмами да платанами...?
Зала: да. Она полускатана, а за нею видать гору мебели, лестницу, кубки, короны блистают в ясных лучах дня.
Феликс: Это же картина Юлиана Фихтнера?
Зала: Конечно.
Феликс: Я не знал, что образ Ирены Хермс  должен быть выставлен в галерее.
Веграт: С тех пор, как она была нарисована, прошло больше двадцати пяти лет. Тогда полотно смотрелось вызывающе. Это был её первый большой успех. А теперь ,пожалуй, многонько набралось таких живых и забытых знаменитостей...Кроме того ,я расспросил Ирену о мастере. Уживительно же :"вечная подруга" не знает, где он в свете обретается.
Феликс: Несколько дней назад я разговаривал с ним.
Веграт: Как? Ты видел Юлиана Фихтнера? Он был в Зальцбурге?...Когда же?
Феликс: Третьего и четвёртого дня, не позавчера. Он разыскал меня,- и мы вместе повели вечер.
Фрау Веграт (бросает многозначительный взгляд доктору Ройманну).
Веграт: Как живётся ему? И что он рассказал тебе?
Феликс: Поседел немного, а ,в общем, мне показалось, не изменился.
Веграт: Сколько же лет провел он вдалеке от столицы? Два года, не правда ли?
Фрау Веграт: Немного больше.
Феликс: Он совершил великие путешествия.
Зала: Да, я кстати он недавно прислал мне открытку.
Веграт: И мы тоже. Но я не думал, что вы состоите с ним в регулярной переписке.
Зала: Регулярной? Нет.
Йоханна: Вы разве с ним не дружны?
Зала: Друзей у меня нет вообще. А если имею- отрекаюсь от них.
Йоханна: Но прежде вы были столь близки с ним.
Зала: Скорее- он со мной, а я был далёк.
Феликс: Что вы этим хотите сказать, герр фон Зала?
Йоханна: Я поняла вполне. Так вы ведётесь с большинством.
Зала: Скорее, с меньшинством людей.
Йоханна: Это заметно по вашим творениям.
Зала: Надеюсь. Иначе их сочинял бы некто иной.
Веграт: Сказал ли он, когда снова явится в Вену?
Феликс: Верю, скоро. Но, очень вероятно, он не стеснён в сроках.
Йоханна: Мне очень хотелось бы свидеться в господином Фихтнером. Такие люди мне очень милы.
Веграт: Кого ты зовёшь "такими"?
Йоханна: Которые всегда- из дальних странствий.
Веграт: Но, сколь ты с ним знакома, Йоханна, он ...всегда возвращался неиздалека...жил по соседству.
Йоханна: Всё равно, жил там или здесь: даже если являлся к нам попросту в гости, казалось, что -из дальних далей.
Веграт: Ах, да...
Феликс: И я иногда ощущал то же.
Веграт: Не странно ли, что он по свету рыщет, по крайней мере, последние годы?
Зала: А раньше ли непоседливость за ним не замечалась: вы же вместе служили в Академии?
Веграт: Да, было. И тогда надо было с ним поинтимнее сойтись, дабы узнать, что он за человек. В молодости ему было присуще нечто ослепляющее, чарующее. Ни к кому из мною встреченных эпитет "многообещающий" не был более кстати, как к нему.
Зала: Что ж , он отчасти оправдал былые надежды.
Веграт: Но если б он достиг всего...!
Доктор Ройманн: Полагаю, тот, кто   м о г   б ы   д о с т и ч ь , тот достигает в итоге.
Веграт: Не всегда. Юлиан был, пожалуй, предназначен к высшему. Чего ему недоставало, так это собранности да душевного покоя. Его постоянно донимал внутренний неуют и , к несчастью, поэтому  многообещающие труды не вершились.
Феликс: Он показал мне пару эскизов, из последних работ.
Веграт: Хороши?
Феликс: По мне, в них что-то захватываюшее...
Фрау Веграт: Что именно? Каков жанр работ?
Феликс: Пейзажи. Даже очень близкие нам виды.
Йоханна: Однажды во сне я увидала некий весенний пейзаж, такой солнечный и милый , хоть плачь теперь.
Зала: Да, печаль упрятана в преходящем часто много глубже, чем мы чувствуем.
Веграт: Итак, он снова трудится? Тогда от него можно ожидать нечто особенное.
Зала: От каждого, кто однажды стал искусником, ничего иного не следует ждать.
Веграт: Да, так оно и есть, герр фон Зала. Но существует одна большая разница. Насчёт "служащего" в этом отношении можно быть вполне спокойным (с живой иронией), того, кто пишет что ни год ради вернисажа свою честну`ю картинку, и от доброты душевной не способен ни на что иное.
Доктор Ройманн: Это ещё серьёзный вопрос, кто в миру искусство движет дальше, профессионалы, как вы, герр профессор, или ...или так называемые гении.
Веграт: О, это совсем не по мне, играть на различиях. Но о гениальности лучше умолчим :она- мир в себе и вне дискуссий, что мировые стихии.
Доктор Ройманн: Я придерживаюсь в корне противоположной точки зрения.
Веграт: Вообще, не до`лжно обсуждать тех, кому границы неведомы. Честно резюмирую: кто свои пределы знает, тот лучший человек. И ,в этом отношении, ценю себя чрезвычайно... Тебе не зябко, Габриэла?
Фрау Веграт: Нет.
Веграт: Укутайся потеплее и позволь нам прогуливаться тут пока не стемнеет.
Фрау Веграт: О да, охотно. ...Пожалуйста, подойдите ко мне, доктор, возьмите даму под ручку. Вы совсем не заботитесь о пациентке.
Доктор Ройманн: Я к вашим услугам.
(Все удаляются прочь : Йоханна со своим братом, Зала с профессором... а фрау Веграт внезапно останавливает Ройманна)

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

*****,.........................................................................................................!:)

Десятая сцена

Пока надзиратели переговариваются, за решётчатою дверью является Мужчина  в наручниках.

Второй надзиратель: Сколько жалования отхватил?
Первый надзиратель: Когла женишься на Анне, тогда другое дело? тогда сразу на моё место.
Второй надзиратель: А ребёнок от твоей дочери?
Первый надзиратель: Я замолвлю за тебя словечко Державнику.
Второй надзиратель: Ребёнку-то сколько?...
Первый надзиратель: Мне обход делать, к тому заключённому, что к стене прикован, его сорок восемь часов прошли.
Второй надзиратель: Он-то не пожалуется на жжение в ногах. Ты завтра к Державнику?
Первый надзратель: Если честно надумал жениться, пойду.
Мужчина: Державник! Где Державник? Я больше не могу.
Первый надзиратель (второму): Принеси мне ключ, я разомкну цепи.
Второй надзиратель: Сколько твоих цепей?
Первый надзиратель: В каждой камере -по одному закованному.
Мужчина: Я больше не вынесу. Поймите меня. Я обычный человек. Глаза, которые ночью сюда таращатся. Ночью звенья гремят на мне как куски льда. Я признаюсь во всём. Я готов. Я бльше не буду. Если вы меня оставите в живых, я стану обычным писакой. Займусь домом. Буду рабом. Бейте меня. Допрашивайте. Выдавите из меня что пожелаете. Вы можете доведаться обо всём. Я хочу быть свободным.
Второй надзиратель: Ишь как "свободно" раскричался! Надо ему хлебало заткнуть.
Первый надзиратель: Это ещё начало. Но когда затопочет на нас, надо его приглушить ,да так, чтоб болело ему годы, когда приснится китель надзирателя!
Мужчина: Вы, псы поганые, раскуйте меня. Вы, свиньи клыкастые, цепи прочь! Вы ,засранцы, высерки вонючего козла, звери-ищейки, вы не люди, как гвозди, как чума, как цепи- вот ваш образ, мучители людские! Плюю на вас, мучьте меня, заткните мне рот, срал я на вас. Выколите мне глаза. вы их уже загадили, они подошвы вам прожгут!
Первый надзиратель: Началось. Время приспело. Принеси ключ. И дубинку прихвати. И кляп: этот сгорит быстрее, когда не сможет гавкать. Приведи дочь мою с ребёнком: маленькому понравится, нам ведь смену растить надобно. Он ведь по книжкам учится, а как с арестантами обращаются господа иначе не узнает. Быстрее обернись. Вещи в моей комнате. Дочь приведи.
Второй надзиратель: Видно как ему похорошеет без цепей. Не сказал бы, что девушке эта картинка доставит удовольстивие.
Первый надзиратель: Шевелись!

Оба надзирателя удаляются.

Одиннадцатая сцена

Предыдущие без Второго надзирателя.

Мужчина: Всё. Никакой надежды. Я был слаб, дразнил вас. Прутья решётки ,такие чёрные и крепкие, вначале  казались преодолимыми. Я  бы миновал их, если бы не цепи. Тут так темно, за мной горела голубая лампочка. когда я ослабел, замаячили ваши жёлтые куртки. Жизнь- в прошлом. Мои кости покрошатся в темени, моя плоть присохнет к костям. Я тут как слепой червь, дрожа, дождусь собственной смерти.
Первый надзиратель: Слишком поздно оплакивать.
Мужчина: Оплакивать? Что за слово. Мне нечего оплакивать, я ничто, всё скрыла темнота, я забыл всё.
Первый надзиратель: Сколько служу в тюрьме, слышу одно и то же. Люди не меняются.
Мужчина: Люди! Кем был я? Человеком. Забыл. Человек не меняется. Я был ничем когда кричал на вас. Я не изменюсь, будучи рождён Светом. Эта тюрьма вам кричала, эти прутья, эти крепкие стены, эти цепи. Вас будет истязать тюрьма.  Я человек и живу ради людей. Тюрьма мертва и трухлява.  Я тебе ничего злого не сказал, Надзиратель, эти стены тебя стыдили. Ты умник, ты хорош, ты прав: люди не меняются.  Ничего, что ты истязал меня, ты не разбудил ненависть. Ты человек. Эта тюрьма заключила тебя. Ты не станешь истязать меня, не продашь свою дочь, нет. Тюрьма. Жёлтые полымя ваших курток, темнота вкруг вас, ты не... ты человек.
Первый надзиратель: Молчи. Речи наказуемы.
Мужчина: Понимаю. Ох, снова меня окружит яркие Лучи. Да ,замолчать, собраться. Ничего из уст, которые мертвы и нелюдские! Что за небывалый покой обьял меня? Эти цепи кажутся шелковыми. Сторож, вижу твоё лицо, твои бакенбарды, твои очи. Твои одежды не желты уж...я вижу всё... о,как благостно и светло вкруг меня, сторож!
Первый надзиратель: Всё, больше не отвечу.
Мужчина: Ты- человек, подобный мне, не ниже меня. Тебе больше не надобно гневаться. Ты слоль же волен ,как и я, тебе нужен лишь ответ. Почему ты отдаёшь дочь свою за другого сторожа?
Первый надзиратель: Кому забота?... Но это тебя не касается!
Мужчина: Да, меня не касается, ты прав. . . Это касается твоей дочери: знаешь, коль она пожелает, смогла бы стать замечательной дамой.
Первый надзиратель: От "замечательного" уже ребёнка прижила.
Мужчина: Знатная дама, графиня, принцесса, княгиня!
Первый надзиратель: Мы бедные люди, ни за что, видим знатных дам на отдыхе только.
Мужчина: Но вы же люди, на людях это незаметно. Тебе стоит только захотеть. Иметь крепкую волю, а остальное приложится. Я того желаю тоже.
Первый надзиратель: Тебе это незачем. Что ты сможешь хоть для себя?
Мужчина: Много, сосед. Послушай, почему у тебя на груди нет наград?
Первый надзиратель: Наши, много лет отслужив, отхватывают медали.
Мужчина: Медаль? Нет. Я б тебя предствал к ордену, хорошему ордену, второй степени За Выслугу.
Первый надзиратель: Скорее на костылях пойду. Орден сутулого...
Мужчина: Тебе не понадобятся костыли. Ты должен держаться прямо и достойно. Твоя дочь найдёт приятного мужа. Тебе не надо будет злобно рыскать в темноте. Живите как люди, на  чистом свету, среди вольного народа.
Первый надзиратель: На воле я больше уж не поживу.
Мужчина: Но я! Я знаю их, вольных. Я живу ради свободы, товариц, я освобожу тебя!
Первый надзиратель: Свобода, ...о,я её много лет как запямятовал-то. Тогда не требовалось регулярных отчётов. Никто мне по мелочам не указывал. Жилось среди клёвых друзей. Когда молод, тебе столько возможностей.
Мужчина: Ты молод. Кто начинает, тот молод.
Первый надзиратель: Но ты же несвободен!
Мужчина: Ах, я несвободен? Присмотрись ко мне: что видишь ты? Видишь мои цепи? Нет, ты видишь мои глаза, которые стремятся в простор, как им угодно. Ты видишь мой говорящий рот, мои  губы , зубы, видишь ты мою голову, которая годы напролёт о тебе думала! Я говорю тебе, товарищ, брат, вспомни себя : ты человек, как и я. Будь свободен!
Первый надзиратель: Брат, мне должен делать? Знаю, что жизнь мне суждена отныне иная. Не нужен мне орден. Я хочу помочь тебе.
Мужчина: Не мне, себе помоги, брат.
Первый надзиратель: Брат, молви Слово! Я останусь тут. Я устрою тебе освобождение.
Мужчина: Нет, я останусь тут.  Иди быстрее, пока иные собираются в путь. Вон, торопись, навсегда из тюрьмы, к братьям. Им нужны новые люди, помоги им.
Первый надзиратель: Друг, прими моё рукопожатие, стариковское, как оно?
Мужчина: Пульс семнадцатилетнего. Там новых людей ждёт корабль. Знаю, сегодня отплывает в море.
Первый надзиратель: На корабль! А ты? 
Мужчина: Я останусь. Я не сойду с этого места, пока глас мой не унесёт стены эти на волю. Иди, ты должен!
Первый надзиратель: Кровь бурлит моя, будто я прыгал через овраги да речки.  Я желаю! К братьям! на корабль! (удаляется)
Мужчина: Большой сноп лучей ярится. Свет обволакивает меня. Голубое мягкое пламя перекатывается вдоль жил моих. Глаза мои прожигают эти, чистого стекла, стены.

Вторая сцена

Мужчина. Второй надзиратель.

Второй надзиратель(является): Вот ключ. Дочь твоя захребетника привела.
Мужчина: Слишком поздно. Мы одни.
Второй надзиратель: Хлебало заткни ,заключённый! Где ты, старик?
Мужчина: На что тебе орудия пыточные? Мы одни.
Второй надзиратель: Цыц. Старик скоро придёт, тогда ты приумолкнешь, болтун.
Мужчина: Старик ушёл навсегда.
Второй мужчина: Как это называется? Ты ,в оковах, его не пришиб. Где он? В каморках что творится? Бунт!
Мужчина: Воля. Он на свободе!
Второй надзиратель: На помощь!
Мужчина: Никто тебе не поможет. Ты волен помочь себе.
Второй надзиратель: Что мне делать? Жду ваших приказаний.
Мужчина: Приказывай себе. Чего желаешь?
Второй надзиратель: Не могу. Куда деваться? Придёт Державник- покарает меня.
Мужчина: Тогда обретёшь свободным.
Второй надзиратель: Не могу. Должен его дочь заполучить, хорошее место, двойную выслугу... Я оголодаю. Что тогда?
Мужчина: Держись с людьми.
Второй надзиратель: Не знаю никого. Наверное, ты... человек. Наверное, ты поможешь. Арастант, пособи!
Мужчина: Ты должен оставить его дочь.
Второй надзиратель: Мне пополам: сука она. Скажи только, что делать!
Мужчина: Ты молод. Силён. Там, за городом, на борту корабля ждут товарищи. Иди к ним.
Второй надзиратель: Да, пойду. Сделаю как ты сказал. А там кого стану охранять?
Мужчина: Ты не должен стеречь людей, стерегись сам.
Второй надзиратель: Не могу. Должен исполнять приказ...Скоро придёт его дочь, тогда не знаю... Отворю твою камеру, сыму цепи. Быстро, идём вместе. Скажи, куда!
Мужчина: Нет!
Второй надзиратель: Я устаиваю тебе побег, идём вместе.
Мужчина: Нет!
Второй надзиратель: Идём вместе, ты свободен, ты не должен дольше оставаться в заключении. Вот ключи. Я дольше не вынесу: дом плющит меня. Спаси!
Мужчина: Опомнись: ты человек, ты свободен. У тебя есть мать?
Второй надзиратель: Нет, зачем спросил? Я больше не могу! Болье нет! Я убил её, когда шёл в солдаты, никто не знает. О, эти ключи горят как из печи, в моей ладони, долой их! Проклят, что я натворил тут!
Мужчина: На корабль, к новой жизни: товарищи помогут тебе.
Второй надзиратель: Всё кончено: его дочь идёт!
Мужчина: Тьфу на тебя. Забудь помолвку. Беги! быстрей, на волю, в народ, в новую жизнь.
Второй надзиратель: Люди! Помогите! Люди! (убегает)

Тринадцатая сцена

Мужчина. Позже: дочь с сыном.

Мужчина: А теперь, чудо будь при мне. Лучи струятся из меня. Пусть эти оковы сгорят на мне, как годы в земном дыхании.

(Дочь надзирателя , Анна ,является с ребёнком за ручку)
Анна: Где вы, пацаны зачуханные? Жалкие эти мужики! в тюрьме шорох, а их не сыскать: расползлись как улитки, никого нет на месте!
Мужчина: Они ушли прочь!
Анна: Прочь? Чей голосочек ? Это ты, арестант, ты своё уже получил: я припозднилась?
Мужчина: Сторожа ушли.
Анна: Что это значит?! Почему здесь никого? Я хочу посмотреть! Сколько дней ждала, когда старик сделает из тебя отбивную. Биться мне о решётку, что ли?
Мужчина: Твоё дитя!
Анна: Дитя? Глазастый-то. Где они?
Мужчина: Свободны.
Анна: Что ты дурость мелешь?
Мужчина: На полу ключи!
Анна: Ключи, кто их оставил?
Мужчина: Твой жених. Он бежал.
Анна: Жених? Изменник. Где мой отец?...А что я тебя-то расспрашиваю, арестант?
Мужчина: Твой отец- мой брат и товарищ. Он меж людей ,товарищей. В новой жизни. На воле.
Анна: На воле? Старый дурак. Никого там нет. Погоди, поймаю тебя, приведу в чувство... Ключи. Отпущу тебя. Проголодался, или уже доходягой стал тут?
Мужчина: Не отворяй моей камеры.
Анна: Ха, ты первый арестант ,такой стеснительный.
Мужчина: Да, я желаю остаться, а ты иди!
Анна: "Иди": куда? Наверное, к другим? А мне и не надо, и так хорошо.
Мужчина: Мама, иди ко мне!
Анна: Молчи, страшила. Будь доволен, что я тебя сюда привела!
Дитя: Мама, здесь не весело.
Мужчина: Вот лежат ключи. Те сторожа ушли, и Державник удалился. Мы одни.
Анна: Они сошли с ума.
Мужчина: Нет они не сошли с ума. Они  обрели свободу.
Дитя: Мама, смотри: связка, как звени красиво, послушай!
Мужчина: Ключи у твоего сына. Весь Дом в твоей власти.
Анна: В моей власти? (Дитя позванивает ключами) Я доселе не обладала токой властью: как мне ею распорядиться?...А, ты надумал дёрнуть? О, я знаю людей!
Мужчина: Я не желаю принять от тебя свободы. Я хочу освободить тебя!
Анна: Меня? (Дитя звенит) Я знаю только похоть, поимею каждого мужика, что позаныканы в каморках. Ничего особенного, как было ,так и будет впредь.
........(продолжение сцены следует- прим.перев.)

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы