"Ума, усердия не вольны мы отринуть"

Одно с другим очистить ,до соринки,

обречены. и суждено ведь неким

в трудах да совершенство обрести:

бодрЫ, ловкИ, им вЕдом Доли стих.

Рука легка, фургон в пути приметен.

.

Известны им мельчайшие приметы,

вполне понятны лёгкие знаменья,

что чуткий компас не берёт в расчёт.

А потому за взмах один ресничий

и крыл одно мавенье птичьих

им пред собой дано держать отчёт.

.

Подобно всем (не избранны!)- ущербны:

заплатят Року меру и сверх меры,

Слепой Стихии , в беге и борьбе.

Но там, где прочие, слабЫ, заплАчут,

они- в ударах строгий ритм означат,

и да отыщут твердь в самих себе.

.

Им бы стоять, как пастухам, -поникшим,

издалека видать: согбённы, приутихши;

поблизости заметнор, что- бодры.

Им слЫшны зорь небесныя хожденья

и те, скользящие, земныя наважденья,

участники космической игры.

.

Да и во сне они  бодры пребудут :

из Сна, Житья, Безумия, Рассудка

сочится Смысл... И, всё превозмогая,

пред Смертью ,Жизнью преклонят колени.

И будут Миру снова перемены:

поклоны Ищущих сей Міръ меняют!

.

Я вижу:деревья ветрами убиты,

с них Осенью заживо содраны листья,

обломками веток по стенам мне пишут,

о дальнем, неведомом стонут неслышно...

Без Бога в подветренном мире не выжить,

не вынести Бури без вечной молитвы...

.

Се иде Шторм, корёжа формы,

сквозь Рощи, через Времена-

и словно всё теряет возраст.

ландшафт- что вечный стих псаломный:

весомо всё как никогда.

.

Склоль мелко то, что нас морочит,

как велико- что гнобит нас.

Давайте, мелочи отбросим,

подставим головы штормам

чтоб обрести миров просторы.

.

Что побеждаем- в общем малость,

и победитель- столь же мал.

Предвечное, мятежный разум-

не покорятся, ей же! нам.

Так Ангел Ветхаго Завета

являлся страждущим борцам,

чьи свойства на излом пытал.

Струна души давима пальцем

дрожит, растянута, звеня.

Кого сей Ангел победит,

тот, будучи в борьбе размятым,

уходит прям, Рукой сиправлен,

тяжёлой, правящей Рукой.

.

Я не ценю победы, ибо

податливому жёсткое дано:

всегда грубее победитель.

.

По мотивам лубка Герна Либшера

Крылом однажды ангел нежно

коснулся юноши чела

сребристой нитью замережив

души светёлку до угла.

.

Припомнил бурш, что мама пела,

росток из сердца пробудил,

истомой болестною смело

смычок скрыпичный напоил.

.

Краса земли, любовны муки

талантов дали соловью-

и нежно заструились звуки

что майский дождь в родном краю.

.

.

Душу гнетёт

тихий плач богемцев,

крАдется тайно в сердце,

тяжестью гнёт.

.

Было-то раз:

поле; картофель; дети.

Песни ,что там напеты-

вещий нам сказ.

.

Можешь хоть вдаль

вскачь от себя умчаться -

песенка будет часто

в такт попадать.

.

.

Вечерний звон. От склонов отражаясь,

ещё и снова, снова, но слабее

чем прежде. Ветер хладный веет,

ты чуешь, из долины сей зажатой,

.

ручьями белыми раскатом

молЯщим мямлится детУшкам,

сосновочорным бором по верхушкам

столетним крАдется закатом.

.

Бросает ветер в щель облАчну

кораллов горсть кроваво-красных,

в базальты скал крутых-опасных-

и те беззвучно, биты, плачут.

.

 

Творец был щедр, ломал коленца

над кройкою не мысля

и рассмеялся : вышли

легки на выдумку богемцы.

.

Хлеба что жар, долиной стелятся

меж гор лесистых.

Плоды повисли

на деревах порою летнею.

.

Бог дал жильё. Полны овец

загоны. Девки ай, грудасты:

не впору им корсеты.

.

Дал силы пАрням, наконец:

робята бравы и зубасты.

Дал сердцу Песнь о Крае Этом.

_________________________________________

Тихой долиной, в злАтых сабо

вечер крадётся уснуть.

Виснет на стебле, упившись росой

моль : ни упасть, ни уснуть.

.

Муть попивая, покойны все.

Пухнет Вселенной душа,

Тело вогнав в черноту на посев,

тихо надмирьем дыша.

.

Стар особняк. Слышна отсюда

вся Прага, до границ видна.

Сгустился сумерек до дна,

где люд укутала остуда.

.

В тумане город проплывает...

Но, будто великанов шлем,

торчит в тумане зелен-нем

Собор Святаго Николая.

.

И, ночи градус повышая,

блеснёт индА в окошке свет-

сдаётся мне, в особняке

"аминь" насельцы возглашают.

.

Я в море уплыл без руля и ветрил,

не чуя указу, никем не ведом.

Орда распинала матросов- педрил

устроив народу соборный содом.

      *****************

Я им оставил всё: припасы, антураж,

 заморское новьё для для ублаженья тел.

Когда же подустал блудливый экипаж,

меня вдруг понесло туда, куда хотел.

.

По толчее глухих и неразумных волн

я уплывал! напротив: тих и терпелив,

оставив позади судьбу полъостровов ,

в душе торжествовал от суши отвалив.

.

Что яблоко весной кислица зеленА,

сладка как детский сон, волна омыла трюм.

Бутылок перезвон да терпкий дух вина...

Спасён и причащён, я плыл себе угрюм.

.

Поэзою омыт, праматерью морей,

сосал я молоко голубоватых звёзд

и влагой набухал, покойника добрей,

отдавшись как бревно теченью стылых слёз.

.

Там, горечью залив линяло- синий мир,

рутину отогнав от сцены и котурн,

забористей вина, бодрее наших лир

восходит на дрожжах немыслимый амур.

.

Я знал водоворот и неба заворот,

потоки и застой , и вечера я знал.

И плески птичьих крыл, экстазие аврор

я видел много раз и всяко называл!

.

Я видел солнца смерть и сумрачный кошмар

в лазури покрывал трагически одет.

Я хор античных волн по вечерам орал

и провожал в тартар летящий долу свет.

.

Ночную синеву пронзал летучий снег:

то ветренный Мороз Моряну целовал.

Я познавал стихий довечный колобег,

свечение глыбин и блеск полярный знал.

.

Не одного меня бесил округлый диск.

Я чуял рёв скотов: то волны били риф.

Откуда мог я знать, плывя на страх и риск,

что океан луна, сменившись, усмирит?

.

Вы верите? Я плыл вдоль сказочных флорид

где человечий дух обличьем зверя скрыт,

где радуга небес из глади волн горит

и тянет за собой табун летучих рыб.

.

Я чуял трупный дух из недр земных: туда,

упав на тростники, прогнил Левиафан.

Воронками влекла в утробу дна вода,

а дали воровал обманчивый туман.

.

Мне снились жемчуга далёких ледников!

И отмели едва укрытые водой,

гигантская змея, еда лесных клопов.

Из крученных стволов пахучий капал гной!

.

Как детям показать тех рыбок золотых

поющих не для нас на фоне голубом?

...Я килем уминал цветущие кусты

ловя ветра своим заплатанным крылом.

.

На палубу мою, бывало, океан

немыслимых цветов присоски опускал.

Укачивал меня волнительный обман-

и я по-женски океану уступал.

.

Я грязи островок на палубе влачил

да желтоглазых птиц гнездовья и помёт.

Во трюме навсегда утопленник почил

пробив собой-бревном почти догнивший борт.

.

Мне ветер все канаты растрепал,

а ураган согнал долой крикливых птиц.

Меня ганзеец на буксир не брал:

"Солён, просмолен, пьяненький, избит".

.

Я, источая пар, таранил бирюзу.

Казалось небо красною стеной ...

"Заходит солнце. Звёздочки ползут!"-

се для тебя, пиит пустой.

.

...Светясь в ночи подобно светляку

морских коньков за килем собирал...

А днём июль сверлил небес тоску,

ультрамарин лучами выжигал.

.

Я ,услыхав за трИдевять земель

тигриный рык и бегемотий топ,

сучИл небес незримую кудель-

....И вспомнил камни старыя европ!

.

Я видел: в небе плыл густой туман,

он до утра созвезлия пьянил.

Неужто там, средь зорь, твой дивный стан,

грядущий Бог, незримый Сгусток Сил?

.

Рыдал ? О да! Ужасны времена:

горчат и дни, и ночи заодно.

Влюблённо лижет ржавчину волна...

Разбейся, киле! Опущусь на дно!

.

Я вспомнил: лужа стылая ,одна...

Скорлупку мальчик бережно пасёт.

Пустого лета бабочка- она.

А за кормой -уже зима. И лёд.

.

Я укрощён и нету боле сил

плестись вдогонку за грузовиком,

ни с волком силой мериться морским,

ни разминаться на реке с быком.

Укрытый густой зеленью укромный уголок . На берегу Салгира, на лавке, распустив косы, примостилась Зарифе. Шевкет глубоко дышит после громкого признания.

- ...Влюблён. Очень.

- Ты лжёшь, лукавишь, мой Шевкет.

- О нет! Взгляни мне в очи: нет!

Улыбаясь, дивится Зарифе в очи Шевкету.

- Ты-ялик слабый в океане: я раскусила.

- Моей любви не умаляй неведомую силу!

Душой измученной томясь, стремлюсь к тебе навстречу.

Поведай мне печаль твою: я в горе бесконечном.

Звезда зари, о Зарифе, седлай коня покрепче...

- А если ранюсь, упаду? И сколь продлится вечность?

Останусь на пути одна, беспомошной и бедной.

- Нет!

Помилуй, нет же, Зарифе. Так не бывать, да нет же!

Стискает ручку Зарифе.

- Поверь же, душка, ангел мой,  я изнемог в страданьях.

Плача:

- Ты безразличием меня немилосердно ранишь.

Из сердца бурных слёз поток никто не остановит.

Позволь мне ,ветку надломив, нектар отведать розы...

-...И бросить оземь?

- Помилуй, я же не букет по жизни собираю!

Сплетенье страстных двух сердец любовью называю.

Любви доверься, Зарифе, моя подруга жизни,

звезда, зарница , боль души, Венера, ангел вышний.

Сколь холодны бутоны роз- им страсть весну подарит.

Не то- хлестни стеблЯми грудь, добавь и телу раны,

да, пожалевши, приголубь- в душе учуешь пламень.

Я между губ твоих найду Эдема сад, Каъабу...

Воздев очи горЕ, дрожащим голосом продолжает.

- Да слышит небо моих слов, пусть обоих проглОтит,

по бездорожью сотни волн глыбоких да прокОтит,

но не убьёт мою любовь, тепло моих объятий:

твой взгляд меня убережёт и лучиком подхватит.

Тобой одной живу и жду , надеждой обуянный.

Ты- радость, боль моя и сон, ты всякий час желанна.

Мой разум беден без тебя, и сумрачен, и жалок.

Милей тебя на свете нет - джигита крЕпка клятва.

Твоих бутонов нежен цвет...

               Пав на колени, целует ножки Зарифе.

               Та кричит:

- Да что ты...позволяешь?! Не понимаешь, дорогой?

-...наверное, споткнулся.

Ослеп от страсти, сам не свой, на кАмнях растянулся....

 Шевкет, сжимая обе руки Зарифе, жмётся к ней.

- Горю! Горю... Позволь, не отвергай младенца.

Один безмолвный поцелуй, одно прикосновенье.

 Целуя ручку Зарифе, Шевкет показывает девушке ветку.

- Повяжешь мне на кушачок сей миленький цветочек?

Приди, сладчайшая, избавь от горести страданий...

 Медленно сближаясь, Шевкет и Зарифе смотрят друг дружке в глаза.

- Прими меня, ведь на душе - кладбищенские ночи.

- Нет ,слишком ! Правда...

- Не говори...

 Шевкет, лобзая уста Зарифе, заключает её в  свои объятия.

- В твоих очах заключены мои... о да! печали.

- Придя домой, не сожалей о том, что утеряла.

    Смеясь.

- Пусти, пусти, Шевкетик мой!. Уже изнемогаю.

                         Шевкет ещё раз целует губы Зарифе.

- Ведь ты желала? Ты ждала на бережку свиданья?

- О, не лукавь ,Шевкетик мой! Когда бы знать зараннее?

       Ещё шаг- и на фиалковой поляне.

-Помилуй, матушка моя... вот я и не сдержала.

А ты грозила всё , звала, тихонько укоряла...

Он всякий час передо мной, собою сердце занял.

Неси меня за облака ,влеки в пустыя дали.

Оставь, нельзя!

- Ты бессердечна, Зарифе!..

- Ты жизнь моя, душа моя, о сладенький Шевкетик!

   ******************************************************

                    Пять минут спустя. Поёт соловей. Зарифе собирает распущенные волосы. Плачет... Не в силах собраться с мыслями, сожалеет о случившемся. Поднимает смятый цветок... роняет его... низким, грудным голосом восклицает:

- Ах, как же быть! Ошиблась- обманул.

Права была ты, бедненькая мама.

Коварен соловей: горчит его посул.

Жизнь обернулася горящим адом.

.

Сколь свеж поУтру ветерок:

поднялся он, с постели встал.

Сквозь губы капал неги сок,

тончайший хмель,вина бокал.

.

В Сад залетел, какой нахал,

бутоны лихо раскачал,

фиалку чуть не заломал,

смутивши розу, чей цвет ал.

.

Слова-соперники вредят,

в них- хлад и зависть, трупный яд.

Тебе, послушай, говорят:

прильни к Любимого губам.

.

В Саду цветок уж изнемог.

На ветке соловей поёт.

Умер, спасайся от грехов,

ты- сладострастья жалкий раб.

.