Он стоит у окна, хмуро курит в тягучий рассвет.
Она что-то привычно щебечет, несет околесицу.
Две остывших души. Между ними хромой табурет,
На котором читались стихи, а теперь бы – повеситься.
По щекам растекается тушь повседневных забот.
Утомляют звонки с обсужденьем чужого/избитого.
Их спасла бы безумная встряска с дыханьем рот в рот.
Но в глазах только колкие айсберги Ледовитого.
Это «вместе» уже не бодрит, словно утренний душ.
Он уходит в себя. Ей привычней в своем одиночестве
/в паутине из псевдо-эмоций и чувственных стуж/.
Подойти бы, обнять его губы… Да только не хочется.
От вселенского холода треснул скукоженный мир.
Воздух давит виски, душит страх затяжного падения
С пика бешеных чувств в тесный панцирь хрущевских квартир.
Вот и ищут второе дыханье, как веру в спасение.
Нелюбовь – это вечный стандартный прогиб в догги-стайл.
Череда неотмеченных дат на царапинах совести.
Он упрямо молчит, она пишет украдкой е-майл –
Эпилог к мизансцене в банальной и приторной повести.
Обнаженные фразы не трогают. Грохот ключей
Раздраженно сменяет замков чемоданных ворчание.
Она – кошкой в клубок своих мыслей. Он – в утро, ничей…
…Только скрип табуретный в завесе тугого молчания.