Я иду по траве-

опадает роса-

не охотник, но зверь,

толстый дядька в трусах.

Надо мной в облаках

пролетел самолёт.

Поле - всё в хомяках:

пленум, съезд или слёт?

Лихо чешет комбайн.

На Луне- луноход.

Кашу кушает швайн.

Белка шишку грызёт.

Промайнула шиза,

триста лет пронеслось.

Тут- базар и вокзал,

голод, зависть и злость.

Закачу колесо, потяну косячок,

я талантом высок, озорной дурачок...

"Облака, облака..."- за Чонгар полечу.

Сладок сон дурака, на судьбу не ропщу.

Я при виде царей не впадаю в экстаз,

не из тех кобзарей: "Катерина, Кавказ".

Я врубаю пентюк , мощно клаву дрочу,

на наркоту плюю- я от рифмы торчу.

Обкурюсь заводной анашой,

по бродвею нагой побегу.

Крым -нерусский, ничейный, большой:

я пределов достичь не могу.

От химически-лисьих хвостов,

где Куницына прежний улус,

до Фороса , где М.Горбачёв

заховался,изменник и трус...

"Не кури заводной анаши,

не ходи по публичным домам.

Сядь, Хомяро, стихов напиши,

нароби на словесности плям.

Не ищи в ковылю Перекоп,

не тащи свои мощи в Форос..."

"Документы!!"- трясёт робокоп.

"Я- Есенин". "Ещё не дорос".

Я оперсЯ рукой о вилы.

Ты, Зина, гаркнула:"Пока!",

своей ладонью придавила

на голой шее паука.

.

Ты уезжала на учёбу

на пять годов в Бахчипариж,

а я в селе остался чтобы

овец в кошаре сторожить.

......................................

Я вспоминаю эту осень,

кирпичный чай, баранов, мосек

и заводного паука.

.

В моих усах пробралась осень.

В моих трусах....где тя чорт носит?!

........мне снится, Зин, твоя рука.

Жил Мышонок в узкой норке за дверьми,

хлеб да маслице на полке ел да пил,

днём бежал к себе в норёнку, тихо спал,

жил в тепле ,при всём довольстве не скучал.

Мы- капкан ему: Хитрёнок не попал.

Мы Котёночка нашли, он сирота:

Мамы-кошки нет и Папы нет кота,

привели домой ,налили молочка.

Вырос Кот , почал козлёночком скакать,

изловил, загрыз Мышонка, съел и вот:

" Я теперь- Охотник ,а не Кот".

Милы братец мой товарищ ,мрачен свет:

рассказать кому пожалить - ближних нет.

Солнце чёрное ворожье не горит,

не к добру оно , не холит, но морИт.

День родился, а гляди-и вон, погас.

Я своим каламом чорта гнал и пас,

золотые-дорогие сочинял стихи,

написал- и обессилел, сразу скис.

----------------------------------------------------------

1921 год, г. Акмесджит (Симферополь)

Джигит, коль громом поразит тебя,

душман пойдёт коль по тебе плясать,

поверх костей построят города,

"Мы победили"- завопят враги-

друзей своих немедленно зови.

   Заледенеют реки- погребут тебя;

   вселенную поглОтит пустота;

   тебя затопит вражья мокротА-

   огонь нутра не погаси, гори.

   "Джигит", пусть тот кто видит говорит.

А коль погаснет вО сердцЕ огонь,

с ума сойдёшь, раздавленный врагом,

завертится назад твой небосвод...

Надежды нет, а дУшу не продай:

джигитом был- джигитом помирай.

_______________________________________________

Июль, 2, год 1921, г. Акмесджит.

   перевод- октябрь 2005 г. , г.Симферополь.

Укрытый густой зеленью укромный уголок . На берегу Салгира, на лавке, распустив косы, примостилась Зарифе. Шевкет глубоко дышит после громкого признания.

- ...Влюблён. Очень.

- Ты лжёшь, лукавишь, мой Шевкет.

- О нет! Взгляни мне в очи: нет!

Улыбаясь, дивится Зарифе в очи Шевкету.

- Ты-ялик слабый в океане: я раскусила.

- Моей любви не умаляй неведомую силу!

Душой измученной томясь, стремлюсь к тебе навстречу.

Поведай мне печаль твою: я в горе бесконечном.

Звезда зари, о Зарифе, седлай коня покрепче...

- А если ранюсь, упаду? И сколь продлится вечность?

Останусь на пути одна, беспомошной и бедной.

- Нет!

Помилуй, нет же, Зарифе. Так не бывать, да нет же!

Стискает ручку Зарифе.

- Поверь же, душка, ангел мой,  я изнемог в страданьях.

Плача:

- Ты безразличием меня немилосердно ранишь.

Из сердца бурных слёз поток никто не остановит.

Позволь мне ,ветку надломив, нектар отведать розы...

-...И бросить оземь?

- Помилуй, я же не букет по жизни собираю!

Сплетенье страстных двух сердец любовью называю.

Любви доверься, Зарифе, моя подруга жизни,

звезда, зарница , боль души, Венера, ангел вышний.

Сколь холодны бутоны роз- им страсть весну подарит.

Не то- хлестни стеблЯми грудь, добавь и телу раны,

да, пожалевши, приголубь- в душе учуешь пламень.

Я между губ твоих найду Эдема сад, Каъабу...

Воздев очи горЕ, дрожащим голосом продолжает.

- Да слышит небо моих слов, пусть обоих проглОтит,

по бездорожью сотни волн глыбоких да прокОтит,

но не убьёт мою любовь, тепло моих объятий:

твой взгляд меня убережёт и лучиком подхватит.

Тобой одной живу и жду , надеждой обуянный.

Ты- радость, боль моя и сон, ты всякий час желанна.

Мой разум беден без тебя, и сумрачен, и жалок.

Милей тебя на свете нет - джигита крЕпка клятва.

Твоих бутонов нежен цвет...

               Пав на колени, целует ножки Зарифе.

               Та кричит:

- Да что ты...позволяешь?! Не понимаешь, дорогой?

-...наверное, споткнулся.

Ослеп от страсти, сам не свой, на кАмнях растянулся....

 Шевкет, сжимая обе руки Зарифе, жмётся к ней.

- Горю! Горю... Позволь, не отвергай младенца.

Один безмолвный поцелуй, одно прикосновенье.

 Целуя ручку Зарифе, Шевкет показывает девушке ветку.

- Повяжешь мне на кушачок сей миленький цветочек?

Приди, сладчайшая, избавь от горести страданий...

 Медленно сближаясь, Шевкет и Зарифе смотрят друг дружке в глаза.

- Прими меня, ведь на душе - кладбищенские ночи.

- Нет ,слишком ! Правда...

- Не говори...

 Шевкет, лобзая уста Зарифе, заключает её в  свои объятия.

- В твоих очах заключены мои... о да! печали.

- Придя домой, не сожалей о том, что утеряла.

    Смеясь.

- Пусти, пусти, Шевкетик мой!. Уже изнемогаю.

                         Шевкет ещё раз целует губы Зарифе.

- Ведь ты желала? Ты ждала на бережку свиданья?

- О, не лукавь ,Шевкетик мой! Когда бы знать зараннее?

       Ещё шаг- и на фиалковой поляне.

-Помилуй, матушка моя... вот я и не сдержала.

А ты грозила всё , звала, тихонько укоряла...

Он всякий час передо мной, собою сердце занял.

Неси меня за облака ,влеки в пустыя дали.

Оставь, нельзя!

- Ты бессердечна, Зарифе!..

- Ты жизнь моя, душа моя, о сладенький Шевкетик!

   ******************************************************

                    Пять минут спустя. Поёт соловей. Зарифе собирает распущенные волосы. Плачет... Не в силах собраться с мыслями, сожалеет о случившемся. Поднимает смятый цветок... роняет его... низким, грудным голосом восклицает:

- Ах, как же быть! Ошиблась- обманул.

Права была ты, бедненькая мама.

Коварен соловей: горчит его посул.

Жизнь обернулася горящим адом.

На погосте рдеют алые цветы.

На рассвете щедро хлынет летний дождь,

напитает землю хладною водой-

выпьют маки за помин на ты.

.

Сгине день- зальёт округу чернотой.

Прилетит из ночи мрачная сова.

На могиле друга я утру глаза:

"Бедный, ты мне снишься", молвлю сам не свой.

.

И с надгробья на рассвете подымусь,

попрощаюсь: "Праху мир- душа светла",

поцелую камень- для чего слова?

.

Саван белый- мёртвый день восстанет пусть,

просочится в грёзы, в сны найдёт ходы...

Для чего страдать меня оставил ты?

-------------------------------------------------------------------

1921 год. Акмесджит- перевод.2004 г., Симферополь

.

"Конец грузинского фашизма..."-

пенсионер читал газету:

седины желтые лоснились;

глаза молили :"больше свету!".

.

Газета звалась "Крымской правдой".

Пенсионер Иван Петрович

в Стране Угля и Капитала

катил к своей последней ночи.

.

"Как будто сводки фронтовые...",

ворчал Петрович лоб нахмурив,

и утирал платочком выю,

и будто Ленин очи щурил.

.

"Партог звонил", жена сказала

и понимающе вздохнула:

"Опять на митинг. У вокзала.

Эк туч над городом надуло".

.

Петрович вышел в пиджачишке:

билет партийный возле сердца,

поверх- три планки орденскИе,

в кармане- фляжка "Русской" с перцем.

.

В маршрутке тесно, как обычно:

"С достоверением- бесплатно".

Кобзона глас с майдана зычит.

Алеют флаги плат за платом.

.

Случилось что-то, видно, с сердцем:

Петрович вышел- и свалился,

и прошептал "Саака...зверства"-

и летний дождь тотчас пролился.