хочу сюди!
 

Alisa

39 років, водолій, познайомиться з хлопцем у віці 34-46 років

Замітки з міткою «рассказы»

Томас Валентин "Юность лучшей ученицы", рассказ (окончание)

7............................................
   Последней осенью войны Максин отец демобилизовался. Его ранили в России, на костыле он ковылял по дому. Когда темнело, он уходил в приувядший сад. Его широкое, покрасневшее от вина лицо теперь редко разражалось раскатистым смехом.
   Макси носила домой хорошие отметки, она была второй в списке успеваемости класса. Коринне оставалась лишь надежда кое-как сдать экзамены. Обе подруги последний семестр работали как одержимые. Макси втемяшила себе в голову низвергнуть фаворита гонок.
   Его ,рыхлого юношу с холодным, тёмным взглядом звали Гердом Теленом. Макси воспринимала его с невыразимой иронией, но искала его признания, ведь он был умнее других. Телен, казалось, не замечал ни Максиной антипатии, ни её восхищения.
   Незадолго до Рождества учитель немецкого молвил на виду всего класса: "Телен, до недавнего времени вы были первым в класса! Могли бы вы мне вкратце объяснить, почему ваши успехи в последние недели, я бы не сказал ,что померкли, но во всяком случае не образцовы?"
   Телен встал с места во весь дылдин рост и душевно ответил: "Тому две причины, герр доктор! Во-первых, кроме школы у меня появились иные интересы. Во-вторых, меня ,в отличие он некорых, не переполняет рвение импонировать другим".
   Класс разразился смехом, все уставились на Макси. Она круто наморщила лоб и сосредоточилась на собственной тетради повторяя пройденное.
   По пути домой она спросила Коринну: "Что бы такого он имел в виду под другими интересами?"
   Коринна потупилась.
   "Макси, -сказала она, -я давно хотела сказать тебе, но думала, ты сама догадаешься. Я больше не могу работать с тобой, я чаще встречаюсь с Гердом".
   Макси пару дней нестерпимо ревновала, после -лишь удивлялась. Она пыталась выяснить для себя, почему Телен увёл от неё Коринну: "Я ведь смышлёнее ,да и милее её! Не понимаю..." Дальше ,сколь ни тужилась, она не продвинулась, но всё-таки раз было не сдержалась.
   Учитель немецкого заболел, а тетради с последним социнением раздал дежурный по классу. Воцарилась пауза. Долго  Макси ждала своей тетради с работой, потребовавшей особого её усердия, а оттого необычайно возрадовалась она, когда увидела положительную рецензию учителя.
   -У меня "двойка",- сказала она Телену.
   Он молча протянул ей свою тетрадь.
  "Без оговорок, лучшая работа!"- прочла Макси.
   Её взгляд намертво впился в рецензию, кроме неё она не разобрала ни строчки, затем она разорвала тетрадь ровно пополам. Телен посмотрел на Макси своими холодными, тёмными глазами ,затем отвернулся он и пожал плечами.
   Тогда же пополудни Макси получила письмо из Польши, в котором дядя Франк присил её стать его женой.
   Она до вечера перечитывала ,что дядя написал ей, а затем заперла письмо в ящик письменного стола. Она спустилась вниз и дальше, в сад к отцу и молвила ему: "Я никогда не выйду замуж, папка".

8............................................
   Максины экзамены зрелости вынужденно перенесли на ранний срок , случилось это за несколько месяцев до конца войны.
   На роджественских каникулах родители получили извещение о смерти дядя Франка во время отступления. Макси хотела поговорить о нём с Коринной, но их дружба уже непоправимо разладилась, поэтому ей показалось лучше промолчать.
   Зато во время последних школьных недель она обрела своего первого друга. Он звался Вальтером Оденвальдом, но после премьеры его пьесы на университетской сцене класс прозвал автора Катуллом. С того вечера Макси благоволила к нему. Умом он оказался почти вровень Герду, вовсе не ироничным, и, прежде всего, он не пытался как другие целовать её в тёмных углах.
   Она часто прогуливалась с Вальтером Оденвальдом. Его родителям принадлежал дом в саду на полпути от подножия до вершины Карльсберга, туда взбирались они, готовили чай себе и дискутировали. Макси победила почти во всех спорах, она всегда придерживалась избранных тем, в то время, как Оденвальд быстро сдавал позиции. Она вовсе не гордясь победой, невнимательно прислушивалась к его декламации, нотя некоторые его стихи ей нравились.
   Однажды вечером они засиделись дольше обычного, Вальтер Оденвальд всё читал, но Макси уже не слушала его, только рассматривала и думала: "Вот бы повесить ему пару колечек в уши!"  Она подналась, встала за ним ,пригладила его волосы с затылка на лоб. Оденвальд поднял голову.
   Макси подалась к нему и поцеловала его в губы.
   -Поэт никакой не мужчина,- сказала она.
   Она выпрямилась, не убирая пальца из его шевелюры- и ,улыбаясь, посмотрела в упор на пустую стену садового дома.

9............................................
   Максина мать умерла за четыре дня до выпускных. Она болела только неделю, затем не выдержало сердце.
   Макси единственная в классе была освобождена от устного экзамена, который совпал с днём похорон. Вальтер Оденвальд пропустил лекцию и прошёлся вместе с Макси и её отцом.
   День выдался короткий, сумрачный. Растоптанная глина у могилы липла к обуви. С каждой фразой священника из его рта вылетали маленькие серые облачки. Макси наблюдала ,как они рассеивались не долетая куста.
   Отец в мундире стоял рядом. Он опирался на свою палку и смотрел, растерянно и безучастно, куда-то поверх могилы.
   Тут оказалось много знакомых, каждый ронял по горсти земли да по букету на гроб, чтоб затем подойти к Макси и её отцу ,выразить свои соболезнования. Макси смотрела им в глаза- и внезапно рядом с натужно печальными лицами замаячило другое, коллективное обличье довольных  пешеходов и лавочников, которое ей было знакомо. Макси не смогла сдержать свого нутряного смешка. Она тотчас спохватилась, с непереносимым стыдом подумав, что о ней скажут очевидцы, но это её не остановило- Макси содрогнулась от хохота.
   Отец шепнул ей пару слов, которые не уняли её. Она дивилась на бесформенное лицо Вальтера Оденвальда: под озябшим носом зиял ротик. Отец обнял её за плечи- и Макси ощутила холод, задрожала. Наконец, она уткнулась вотцовскую шинель.
   Похороная процессия разбрелась. Гости не знали, чем бы ещё заняться, чём и кому они тут полезны- и прилежно устемлялись прочь. Один Вальтер Оденвальд остался на погосте, он ждал Макси. Он видел только верхнуюю, оставленную высоким воротником пальто ветру половину её окоченелого лица. Затем Макси миновала его.
   Отцовский палаш скрёб ножнами гравий у её ног.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы heart rose

Ингеборг Бахманн "Тридцатый год", рассказ (отрывок 7)

Когда сельская кирха неколебима ;когда тот, кто рыл другому яму, сам в неё свалился; когда сказанное исполняется ,а лунные фазы ход солнца вершатся по расписанию- одним словом, когда расчёты будущего абсолютно верны и всё, что во Всём должно летать, летит, тогда остаётся ему потрясти головой и подумать ,в какое время живёт.
Он, как и все, не слишком подкован: сведущ только в узком кругу, да все знают только малую часть того, что деется.
Ему ,кстати, ведомо, что есть роботы, которые не ошибаются, а ещё- светофор, который однажды было запутался: загорелся красным вместо жёлтого. Возможно, ошибаются звёзды и кометы, когда сбиваются в стада, от усталости и рассеянности, а ещё оттого, что сбиты с лотку старыми мадригалами в их честь.
Он не позволил себе быть наверху, но его право вернуться туда, поскольку верх -тоже низ, а значит, круговорот продолжается. Никому не сдержать его. Мысли не сдержать, и запущенный станок- тоже. Всё равно, летать налево или направо: всё летит, и Земля- тоже, а полёт в полёте - тем лучше: лететь и вращаться, знать то, сколь быстро летишь и ничто не остановит тебя, ничто в усеянном небе над тобой...........................
Но в тебе самом, не знающем покоя и не слишком разлетавшемся, но тоже безостановочно- внутри ведь тоже нет покоя, но- липкая, застоявшаяся каша проклятых вопросов, которым не летать, и- стартовые площадки, на которых ты рулишь легко и напропалую- там мораль выделана всей историей, а в ней-то, морали, нет ответа, почему ты другую мораль ищешь и счёты твои не сходятся
Где некто роет яму и сам в неё падает, где ты влипаешь ,извиваешься- и вязнешь глубже, и тебе нет ходу
Когда тебе там ничего не светит (а что, поможет тебе знание скорости света?), ибо тебе ничего не светит во всём свете, и тебе, и всей жизни, и не-жизни, и смерти
Ибо тут только пытка, ибо ты в фальшивом наречии не находишь правого слова -и миръ неразрешим
Ты решаешь лишь уравнение, которое тоже есть миръ
Миръ- тоже уравнение, которое решается и тогда золото равно золоту, а говно говну
Но ничто не равно в тебе и ничему не равен миръ в тебе
Когда ты это осилишь, то сможешь выйти из своей привычной сгорбленности над добром и злом - и не впредь не будешь копошиться в каше проклятых вопросов, если выкажешь мужество к прогрессу
Не только от газовых светильников к электричеству, от дирижабля к ракете (второстепенные подвижки)
Если оставишь людей, старых, а к новым оборотишься
Тогда, коль миръ по-прежнему не сомкнётся на мужчине и женщине, так как было: "между правдой и ложью", а "правда" и "ложь" уже
Когда всё это пойдёт к чёрту
Когда уравнение, которое тебе дорого, ты составишь заново- и отыщешь решение
Когда станешь лётчиком и , не замечая того, станешь выписывать петли; когда новость, историю расскажешь, не всевозможные истории скопом- о себе, и ещё об одном, и о некоем третьем
Тогда, коль станешь святым, больше не израненным, изболевшимся, взыскующим правды и мести
Когда разуверишься в сказки и перестанешь бояться темноты
Когда тебе больше не придётся дерзать - и терять или выигрывать, но станешь делать
Делать- руками помастеровитее, думать в порядке- ибо сам упорядочишься, войдёшь в уравнение, взойдёшь к светлому порядку
Тогда, коль ты уж не мнишь , что лучше обретаться "в рамках данного", что богатые больше не должны быть богатыми, а бедные бедными , невинные судимы, а виновные оправданы
Когда ты перестанешь утешать и стремиться к добру, перестанешь ждать утешения и помощи
Когда сочувствие и жалость уйдут к чертям, а чёрт уйдёт к чёрту, тогда!
Тогда миръ будет постигнут, он откроет тебе свою тайну вращения: там, где она пока целомудренна, где она пока не любима и не обесчещана, где святые пока не отыскали её, а насильник не оставил пятна крови
Когда новый статус скреплён
Когда последствия никоим духом уже не вмешаются
Когда наконец наконец придёт
Тогда
Тогда Тогда ещё раз подпрыгни и оборви старый постыдный порядок. Тогда будь иным- и с тем миръ переменится, с тем переменятся ориентиры, наконец! Тогда иди в миръ!

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Ингеборг Бахманн "Сварщик", рассказ (отрывок 1)

Мужчины снесли инструменты, погрузили их на тележку. Затем Бруннер и Маунц передвинули куда следует предупредительный знак ,вывесили аварийный фонарь. Райтер стоял в нерешительности, держа в руке щиток, смотрел в сумерки. Через миг загорелись уличные фонари: это было пробное включение, рано ещё. У Флоридсдорфского моста жёлтые пятнышки огней терялись. Мужчина взглянул вверх, затем- вдоль улицы: та стелилась трамвайными шинами ,что кишками, наружу.
     -Зайдёте после работы в кафе?- спросил Райтер своих когда те покатили было тележку. Бруннер покачал головой, а Маунц даже не оглянулся - и Райтер, утирая глаза ладонью, остался один. Он увидел подьезжающий трамвай, махнул вагоновожатому,- тот притормозил,-  Райтер вспрыгнул на подножку. Где нужно ему было, он выпрыгнул - и  благодарственном махнул своей кепкой.
     Кафе пустовало.
     И вот он уж стоял на улице один. Ненадолго движение совсем стихло, только ветер долетал с Дуная, холодный бё. Сварщик остановился недалеко от переправы, за спиной его оставался разбомблённый район, зажатый Северным и Северо-восточным вокзалами. Долго ещё Райтеру не хотелось оборачиваться, идти домой, такому маленькому на фоне встречных фабрик: вагоноремонтной, кабельной, масляной, не замыкаться в каменном ящике, не слышать домашних приветствий.
     Кафе пустовало. Сварщик надеялся, что хоть кто-нибудь ещё усядется перекинуться в карты или выпить по одной пива. Он искал кого-то в Нигде, искал кому вяло открыться до возвращения домой, почти каждый вечер искал он обитаемый пивной остров между работой и квартирой, подобный тому, что располагался между центром города и спальным районом на востоке. А вот и он. Райтер толкнул пару стульев, прошёлся дальше, вглубь запущенного зала, сел у окна и уставился наружу. Он слышал как подошёл "старшой, обернул голову когда учуял, что тот стоит рядом, заказал :"Большую тёмного". Ему захотелось что-то ещё добавить, завести разговор с Францем, а не вышло.
     Настала ночь... В это время в иных заведениях пенсионеры да рантье играли в биллиард, а в его кафе никто не катал шары: рабочие ,что сюда захаживали, были то ли слишком жёсткорукими, то ли имели что-то против игры.  Зато здесь недавно установили аппарат, которым наслаждались все- и мужчина резко встал, принялся забрасывать деньги в щель, дёргать ручку, упился дикими шорохами и грохотом. Когда монеты кончились, он вернулся к своему столу, где уже стояло (у В.Набокова "кофе" ср. рода: не протестуйте- прим.перев.) кофе, выпил его в один присест, и стакан воды- вдогонку. Райтер вытянул ноги под столом- и наткнулся на какой-то свёрток. Райтер нагнулся, пошарил вслепую. Затем достал он это, нечто неожиданное: пакетик? нет, не пакет. Одно мгновение рука сварщика осязала, угадывала это под столом чтоб затем вынуть находку на свет. То была книга, завернутая во вторую обложку из упаковочной бумаги. Мужчина поклал находку возле подноса с бутылкой воды чтобы рассмотреть её попристальнее. Он оглянулся: Франц снова исчез. Кассирши сегодня не было. Сегодня здесь не было никого.
     Ему захотелось подняться чтоб отнести книгу в "бюро находок". Но он слишком устал, очерствел: Бруннер и Маунц действительно не пришли. Он раскрыл книгу, перелистнул пару страниц указательным и ,для скорости, большим впридачу пальцем. Затем склонил он голову, вычитал, без внимания и понимания, первую попавшуюся пару слов, он попросту прочёл пару слов, как всегда выхватывал печатные слова из формуляров, из спортивной газеты, как его учили в  и школе: "одно за другим".
     Он прочёл по меньшей мере десять строк- и закрыл книгу. И сразу же снова раскрыл её: он хотел узнать, как называется книга. Она называлась "Весёлая наука" ("Froeliche Wissenschaft"). Над названием значилось имя... мужчина рассмеялся, когда прочёл его, или вовсе ничего не рассмотрел. Сварщик хотел оставить деньги на столе и уйти, но заметил, что кошелёк пустоват - и, встав, крикнул: "Франц, запиши!" Сварщик с книгою в руке с шумом направился к выходу и ,обернувшись в дверях, заметил, как "старшой" , выходя из туалета, достаёт блокнот и карандашом записывает счёт, когда рука с книгой уже было  преодолела занавеску и тронула ручку двери.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

для любителей фентези :)

мне облом выискивать среди множества заметок чтото фентезийное и я не нашёл такого сообщества по этому создал своё :) прошу вступать и писАть :) http://blog.i.ua/community/1546/

ЗЫ. жду ваших пожеланий и предложений :)

Логика)

Женская логика Еду в автобусе. Надо передать на билет. Рядом стоит девушка. Как к ней обратиться - на ты или на вы? Рассуждаю логически: Этот автобус - экспресс. Если девушка не сошла на предыдущей остановке, значит, она едет в мой микрорайон. Едет с бутылкой вина, значит, к мужчине. Бутылка дорогая, значит, едет к красивому мужчине. В нашем микрорайоне двое красивых мужчин: мой муж и мой любовник. К моему любовнику она ехать не может, так как я сама еду к нему. Значит, она едет к моему мужу. У моего мужа две любовницы - Юля и Катя. Катя сейчас в командировке. -Юля, передай на билет! Девушка (ошеломленно): - Откуда Вы меня знаете?! Мужская логика Пока я была на сессии, муж оставался предоставлен сам себе. Однажды он решил сварить суп из пакетика. В инструкции сказано: вскипятить литр воды. Все хорошо, но как этот литр высчитать? Помогла логика программиста. Он пошел в магазин и купил литровый баллон клинского. А потом посмотрел на него и подумал: «А зачем мне суп? »

А.Шницлер "Следующая", рассказ (отрывок 4)

"Ах ,не поэтому,- отозвалась она и врезапно поднялась". Теперь она совершенно переменилась. Он ощутил сладостный позыв припугнуть её, позволить себе мелкую грубость. Он казался себе защитником слабой. Густав встал, пожал её руку, взялся за локоть и хотел было сжать его побольнее. Но гнев мгновенно иссяк- и жест вышел лёгким и нежным- и близко, почти прильнув взаимнно, они покинули сад.
По пути домой они не разговаривали. У ворот они остановились. "Благодарю вас за то, что проводили,- молвила она".
 "Смею ли с вами...?"
"Ох!- ответила она,- с чего это вам? Если портье что-нибудь заметит- весь дом узнает. Ну, и потом..."
Глаза Густава горели. Она взлянула на него почти с сожалением, но будучи приятно растроганой.
"Знаете, что...- добавила она тихонько,- завтра пополудни, в четыре... так незаметнее. Вы приходите днём ,прямо ко мне".
Он кивнул с облегчением.
"Итак, адьё, вам пора уйти,- она вынула свою руку из его ладони и поспешила к себе наверх.
Густав не сомкнул глаз ночью. В тяжком полусне думал он об умершей, и мнилось ему, будто должен он отмстить этой, живой за тот же запах, телесное тепло, и страстные желания, которыми покоящаяся в могиле уж не наделитт его, беднягу. Он размышлял ещё о том, что пог бы поиметь ещё сотню, ещё тысячу баб ничем не хуже той, что посидел было прошедшим вечером на скамейке в парке. С доселе небывалой ясностью, он прочувствовал чудовищную несправедливость по отношению к умершёй грозящего ему, Густаву, испытанию подлогом. И когда он думал о предстоящем вечере, то не мог представить в своих обьятьях никого кроме жены. Чувство сосбтвенной беззащитности переполняло его гневом.
С утра в бюро Густав ненадолго успокоился. Некоторое время бедняга решался, не следует ли вообще отказаться от визита к этой особе: тогда он бы наконец вздохнул свободно. Затем явилась иная мысль: навестить незнакомку, но после краткой годины наслаждений одновременно распрощаться равно с бабой и с миром, то есть, уйти в монастырь. 
Он долго сидел за столом, пил лучшее, чем обычно, вино- и затем отправился к ней. День выдался очень жаркий: лучи выбелили мостовую. Но когда Густав миновал зелёную арку, он ощутил приятную прохладу. Улица ,где находился её дом, оказалась особенно тенистой и безлюдной. Окно, в котром он наблюдал свою новую знакомую позавчера, было отворено, а спушённая занавеска легонько развевалась.
Он миновал ворота, взошёл лестницей наверх. И прежде он являлся к любовнице, как правило, в этот час. Двери квартиры оказались незапертыми- он отворил их. Тереза стояла пред ним, но он не рассмотрел как следует её черты в полумраке коридора. Она резко закрыла входные - и отворила следующие двери, в комнату, да так быстро, что  от сквозняка занавеска взлетела к потолку и Густав успел заметить конёк крыши противоположного дома. Двери в соседнюю комнаты оказались нараспашку. Густав поклал шляпу на стол и сел. Она устроилась рядом.
"Вы проделали долгий путь сюда?- спросила она".
Через отворённые двери он глянул в соседнюю комнату. Над кроватью он увидел плохую картину маслом, представляющуюю Мадонну с Младенцем.
"Нет, совсем короткий,- бросил он".
Она была одета в бордовый шлафрок с широкими рукавами и открытым воротом. Её взгляд показался Густаву наглым, её лицо- моложе, чем прошлым вечером. Он уж подумал было, что лучше бы сразу удалиться не коснувшись и кончиков её пальцев.
"Здесь я живу,- молвила она- но совсем недавно". Она снова заболталась, рассказывала о предышдущей своей квартире, которая "ему" было не понравилась, отчего "он" ей снял эту вот, затем поведала она о своей сестре, которая вынла замуж в Праге, затем- о своём "первом", о сыне домовладельца, котрого она осадила было, затем- о поездке в Венецию, предпринятой ею совместно с неким "иностранцем". Густав , не перебивая её, не шевелясь, сидел себе за столом... Во что он ввязался! Он, который ещё несколько месяцев назад был супругом добродетельной дамы, что принадлежала ему, и никому -до него...Чего желал он здесь? Что он намерился сотворить с этой? К чему стремился, чего жаждал?... Он встал как бы желая отстраниться. Она поднялась следом, обвила руками его шею и предстала перед ним. Он был так близок, что мог различить только огоньки её глаз. Снова одурманил его дух  плоти, а рот несчастного ощутил горячее прикосновение чужих губ... В самом деле, это был не тот поцелуй, испытанный им прошлой осенью. В нём пристуствовала та же прохлада, та же теплота, та же близость, та же страсть...

окончание следует
перевод с немецкого Терждимана Кырымлы

Рассказ одного швейцарского писателя ,про войну...Почитайте

Хансйорг Шнейдер

ВЕТРЯНАЯ МЕЛЬНИЦА

(Hansjoerg Schneider « Die Windmuele» )

«Одно пиво», бросил он.

Дочь хозяина миновала стойку, взяла бутылку из бара , откупорила «гребешок». Жёлтое пиво полилось в бокал, выдало на-гора пенную корону.

За соседним столиком угощалась троица мужчин. Один уже хорошо принял. «От Грюневальда до Малого Шайдегга», рассказывал он «и снова вниз. И всё – на своих горбах: буры, взрывчатку, всю амуницию. И 36 часов без пересмены. 624 дня подряд продолбил. Вот этими руками».

Хозяйская дочь поднесла пиво. «Будет ещё поезд в город?» , спросил Ханс. «Нет», ответила та. «Закажите, пожалуйста, такси», попросил он.

«Два года в трудармии», молвил сосед того «лучшие мои годы, на взводе».

Ханс принял свой бокал в один приём. Похмелялся ,ведь у Хуберта пил весь вечер один ротвейн. Вначале они занимались хубертовой дочерью Марией. Одиннадцатилетняя девушка, очень красивая и любопытная к мужчинам. «Желаешь поцелуя?», спросил Ханс когда та вошла. Она потянулась сомкнутыми губами. Ханс чмокнул их. «Но это же сухой поцелуй», возразила Анна. «Хочешь мокрого?». «Охотно»- и подставилась снова. «А ну иди спать», сказал Ханс.

«Через два года найдёт себе любака», сказал Ханс когда дочь удалилась. «Да рано», возразил Хуберт «нехорошо когда девушки рано начинают спать с мужчинами». «Не говори глупостей», возразил Ханс «ты же её не ревнуешь».

Хуберт молчал. Он уже несколько бутылок выпил, глаза его сузились.

«Что ты можешь знать о войне?», вырвалось у него «откуда? У тебя –ни малейшего представления , что такое война. Нет другого повода чтоб убить человека» . «Я- не пацифист», возразил Ханс, «пацифизм- глупость. Дело в том, кто и на каких основаниях желает насильничать. Миръ можно изменить только насилием. Французская Революция была хорошей штукой. Кастро пострелял было, он должен был, иначе бы не социализировал Кубу. Если б я оказался сейчас в шкуре порядочного вьетнамца, стрелял бы не раздумывая. Они должны бороться, иначе у них нет шансов».

В дверь прошмыгнула Мария , в ночной рубашке, с распущенными волосами. «Не могу уснуть»- и умостилась на коленях Хуберта. Он поцеловал её: «Угомонись».Она ушла.

«Ты был в России», спросил Хуберт.

«Да», ответил Ханс : «Студентом съездил раз. В Крыму танцевал с киевлянкой. Она пела мне- и я по уши влюбился. В Киеве разыскал её. Дома оказалась только её матушка, сказала чтоб я зашёл через час. Зашёл : говорит , Мила ещё не вернулась. Вручила мне рыбу из Днепра, завернула в газету. Я сел на скамейку, на улице, попробовал : кожа и кости. Назавтра застал Милу дома. Показала мне город. Сначала – дом, где жил её возлюбленный. На рынке купила букет гладиолусов. Показала мне в разговорнике фразу : «выброшенные на ветер деньги».

Хуберт налил себе ещё рюмку. Весь съежился, казался таким неказистым.

«В Харькове», продолжил Ханс: «гулял я. На окраине города нашёл подкову. Когда поднял её, одна женщина закричала : «Schadje! Schadje!». Счастье, значит».

« Подкова», отозвался Хуберт: «Мы ехали на танке, приказ был наступать. Это было поблизости Харькова, ранним утром. Я выглядывал из башни, по пояс, забыл что война. Солнце ещё не взошло, облака розовые. Прямо по ходу- ветряк. Он горел. Одно из четырёх крыльев треснуло и упало. Мы все вышли и дивились. Вдруг он затрещал и обвалился. А мне как раз до этого мига чего-то стукнуло, под танк шмыгнул. Когда выбрался, коллеги мои были мертвы».

Он умолк и совсем обмяк, съёжился на стуле. Потом сказал : « Это нельзя, так о войне говорить как ты», сорвался на крик : « Знаешь, ты, что это такое? Ты не знаешь, иначе б не говорил. Знаешь ,как обгоревший труп выглядит, друга, с вывалившейся требухой?». Ханс молчал. Он еле сдерживал дрожь. На глаза наворачивались слёзы….

И вот, он сидит здесь. Заведение обычное, пригородное. На стенах – «Спорт» и «Национальцайтунг». Трое мужчин рядом запели : «С горы спустился полк в долину налегке…».

Вошёл некто: «Такси вызывали?». Ханс собрался. В салоне прикорнул. Это был «Мерседес», ехал как плыл. «К бирже, водитель». Присмотрелся к таксисту: «Вы итальянец?». «Да, а что?». «Хочу вам рассказать одну историю. Сегодня гостил у друга. Он воевал в России. Вспоминал вот о чём. Когда он на рассвете на танке ехал, увидал горящий ветряк. Вышли они все посмотреть. Дивились как одна лопасть отвалилась. Тут и вся мельница начала сыпаться. Друг под танк забрался. А когда вылез, все его коллеги были погибли».

Авто тихо шуршало по мокрому асфальту. Дождило, дворники ерзали по стёклам. «Война ужасна», отозвался водитель : «Мой двоюродный брат воевал в Югославии. Однажды их разбудила девушка. Сказала что мать рожает, тяжело ей. Они взяли с собой военврача , пошли за ней. Женщина кричала от боли – и врач помог ей родить. Когда ребёнок вышел, мать вынула из-под подушки пистолет и выстрелила врачу в живот. Они пристегнули штыки , закололи роженицу, а ребёнка – на куски».

Он остановился у биржи и заглушил мотор. Дождь сыпал по железной крыше. Ханс рассчитался.

«Война ужасна», сказал таксист : « Она портит людей , выворачивает их наизнанку». Он открыл дверцу, попрощался :« Много благодарен».

Ханс поднялся на второй этаж биржи, присел. Напротив располагался парень, кроткий на вид, в обнимку с девушкой: ворошил кончики её волос. «Что ты делаешь по жизни?»- спросил его Ханс. «Разное. Играю на флейте, на гитаре».

«Семиструнной?». «Да». «Послушай-ка», обратился к девушке Ханс : «Я только что от друга. Он рассказал мне как у Харькова сошёл с танка чтоб рассмотреть пылающий ветряк. Вдруг разорвалась граната – и погибли все, а друг уцелел».

«Зачем мне это?» -спросила девушка.

«Погоди. Я на такси сюда приехал, пересказал эту историю водителю. А он мне- другую, про своего кузина, который воевал в Югославии. Этот кузин пошёл за компанию, а с ними- военврач, к рожающей. Когда ребёнка вытянули, женщина достала пистолет из-под подушки и убила врача. Двоюродный и его коллеги привинтили штыки , закололи мать ,а ребёнка- на клочки».

Девушка молчала. Потом спросила : «Как зовётся река , на которой стоит Харьков?». «Днепр протекает там», молвил Ханс : «Он впадает в Чёрное море». «Оно теперь- красное?». «Нет», ответил Ханс.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Немного хоррора

Написался новый рассказ

ЛУННЫЕ ПАУКИ

в пару к рассказу

ТЕМНЫЙ АВГУСТ

"Пистолет с пистонами" Мама Стифлера

Пистолет с пистонами

Атор: Мама Стифлера

- Озеро! Смотри, бабушка, какое большое-пребольшое!

- Да где ж оно большое, Лидок? Погляди, его даже собачка переплыла. Видишь?

- Где собачка?

- А во-о-он она плывёт. Маленькая совсем, чёрная. Видишь? За пальцем моим смотри.

- Вижу! А это собачка бездомная или чейная?

- Нет такого слова, Лида. Есть «чья-то».

- А чья собачка?

- Наверное, того дяденьки, который с удочкой на берегу сидит.

- Он рыбку ловит, да?

- Да, рыбку.

- А поближе к нему подойти можно? Я хочу посмотреть.

- Ну, если дяденька не рассердится, тогда можно, наверное. Пойдём.

[ Читать дальше ]


100%, 7 голосів

0%, 0 голосів
Авторизуйтеся, щоб проголосувати.

Лео Перутц "Гостиница "У картечи", рассказ (отрывок 11)

    Я так и не узнал, как провёл свои последние дни фельдфебель Хвастек. Возможно, да наверняка, он уже не свиделся с Молли и её семьёй- и взялся за оружие, поскольку понял, что ошибся в прошлом и не отыскал выхода или просто устал.  Кто знает? В "Картечи" на этот счёт я ничего не разузнал. Фрида Хошек больше не пришла. Она теперь работает, слыхать, на картонажной фабрике в каком-то отдалённом пригороде, то ли в Либене, то ли в Каролинентале. Его друзья, которые видали Фриду незадолго до самоубийства Хвастека, ничего не смогли сказать мне. Они представили себе эту историю совсем иначе. Следовать потайными ходами человеческой души- это не в духе чешских солдат. То ,что им любо- просто и плоско как трогательные любовные романы с несложной развязкой, любой из которых каждый служака перечёл ,может быть, дважды.  И вот, кончину фельдфебеля Хвастека представили они трогательной, нежной и немного пошлой историей. Солдаты сказывали, будто Фрида изменила Хвастеку с одним капралом пионеров. Писарь из батальонной канцелярии изобразил картину , которая пото`м долго провисела на длинном гвозде на стене в распивочной "Картечи". На ней были изображены фельдфебель и Фрида Хошек, тесно обнявшиеся, щека к щёчке, влюблённая пара. На ней был венок с пламенеющим сердецком и рукопожатием, а вдали, забрызганные пивом и подливой к жаркому, виднелись башни и сводчатые, покатые крыши Града Праги.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы