Когда Дело во Имя Чести
поседевших и ослепших Народов,
снова войдёт в силу, окажешься ты
в Роли Пособника и полезным
нашим Интересам, как сам понимаешь,
Кровью утешишь их.
Твоя Фамилия в Книгах-
Тенью "вперёд" и тянет
Полёт её Лавр в рост.

Как мы понимаем, не жертвуй никому
и Господа тоже не кличь. (Угодно разве Ему
делиться с тобою Добычей? Разве он
был Пайщиком твоих Упований?)

Одно запомни:
лишь когда ты оставишь Попытки
подобно многим Предшественникам Шпагой
неделимое Небо кроить,
Лавра Росток выбросит Лист.
Лишь когда ты Неслыханное Сомнение
с Везеньем своим с Седла спустишь, а сам
вспрыгнешь в него, я обещаю тебе Победу!

Ибо ты одерживал её не тогда,
когда Везенье тебе побеждало,
хоть никли Знамёна Врага,
и Оружье давалось тебе
и Плоды из Садов,
неким иным взлелеянных.
Где на Горизонте пути Везения
и Невезения твоего
сходятся, готовь Битву.
Где темнеет и солдаты спят,
где они тебя проклинали, и тобою
проклинаемы были, готовь Смерть.

Ты повалишься
с Горы в Дол, с прибывающей Водою-
в Овраги, на Грунт Плодоносный
в Амбар Земли, затем- в Копи Златые,
в Жилу Рудную, из которой Статуи
Великим выкуют, во глухие ОкрУги
Забвения, на Миллионы саженей оттуда-
и в Шахты Грёз.
Наконец же- в Огонь.

Там Лавр и подаст тебе Лист.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы    (см. ещё один перевод : http://zhurnal.lib.ru/j/jar_n_w/anfeldherrn.shtml

Не раз трясти нам бубенцами,

чело пустое целовать,

до дна смычками доставать

раскалывая панцирь.

.

Истратив душу, истощим колчАны,

ненужное резцами отсечём,

в страстей разлив страдания зачтём-

и встретимся с Великою в молчаньи.

.

Кому ещё не ведом сон ИдОлищ?

Ваятелям гонимым и презренным :

колоть бы им себя, себя и резать!

.

У тех мечта одна: суровый Капитолий!

Лишь Смерть способна новым солнцем

луга умов сырых цветами полнить!

За горами высокими ,

за реками-озёрами

был такой вот хуторочек

на полянке-

на приволье.

Там семья одна жила,

ела сыр,

меды пила.

Папа сам скотину пас.

Мама шерсть скубла-вила.

А сыночек Энверчик

утро, день и весь вечер

прыгал, бегал, играл-

не вспотел, не устал.

Папа,

мама и сынок

посадили лучок,

урожай собрали-

косы увязали,

лишние продали.

Деньги- в папин кошелёк.

Что осталось- под перину.

Домик известью белили,

хорошенько убирали...

В это время

по пригоркам

папа байских пас

коровок,

шёл пешком за перевал-

там дневал и ночевал.

Раз случился камнепад-

обвалился косогор,

ранил нескольких коров.

В чём пастушечья вина?

Покалечилась скотина-

ей пастух помочь не в силах...

Бай на грохот прибежал,

пастуха домой прогнал,

сумку с хлебом отобрал.

Прибежал к слуге домой-

всё что смог унёс долой.

"Папу выгнали с работы"-

он закрылся, не выходит.

Сколько дней сидел, молчал,

помрачнел, совсем пропал.

Бедный папа исстрадался:

прахм всё- а как старался.

На домашних не глядел,

сам себя, бедняга, ел;

помнил скот и склоны гор:

"Вот бы выйти, попасти...

не случись той пропасти...."

или :"прыгают телята-

пастухи не виноваты.."

Даст , бывало, посох сыну ,

скажет :" Сбегай-ка в долину,

посмотри на травы, скот-

всё тебе на ум пойдёт".

.............Заболел,

с лица сошёл-

и тихонько

отошёл.................

****************************************

Баю  нужен был пастух-

десять ног, двенадцать рук-

работящий ,голосист:

выбирал богач таких,

только носом всё крутил,

никого не находил.

Скот,

гулявший без присмотра,

без привесов и окота,

что попало ел, травился,

падал в пропасть, насмерть бился.

Значит, рАненько однажды

бай явтился

очень страшный,

топал, в сенки бил,кричал:

" Старшего   знать не желаю:

он убыток мне оставил.

Для Энвера есть работа:

молодой ещё, проворный.

Сын чабанский,

сам-чабан,

видел горы и леса,

высоко рассвет встреча,

степи шагом обмерял,

про овец, телят, коров

знает столько-

будь здоров!

Сы послушный и прилежный-

не таких холить да нежить..."

Бай подумать наказал-

а Энвер согласье дал.

********************************

Матушка напрЯла шерсть:

"Не спалА, к утру б успеть".

Вот чулки. Связала феску

для Энверчика по мерке,

мама смазала чарыки,

к ним же- кожаные нитки,

Торбочку- из лоскута:

Так увАжила сынка;

в спальню тихо завернула,

на Энверчика взглянула,

молча, бедная, всплакнула,

прошептала ненароком:

"Весь в отца пошёл. Далёко

выйдет в горы или в степь,

сыщет искренних друзей,

скот хозяйский сбережёт-

денег боженька пошлёт".

Услыхав как мама плачет,

в тот же миг проснулся мальчик:

"Мама, вы не беспокойтесь:

я живым вернусь, да скоро.

Дайте мне благословенье

на удачу, на везенье.

С вашей помощью найду

долю милую свою.

Я в пути не ослабею,

снег и ветер одолею.

Скот обратно пригоню-

через месяц отдохну.

Скот тучнеет на приволье-

бай останется доволен.

Мама, будьте вы покойны:

я уже почти что взрослый.

Вас. клянусь, не огорчу,

славу добрую сыщу".

Стало быть, сынок Энвер,

крымским мальчикам пример,

деловит, неприхотлив,

день и ночь чарыки бил,

честно пас чужих коров,

бая радовал трудом,

сам, увы, не богател,

день и ночь коров глядел.

Годы быстро пронеслись:

вырос парень- и красив,

а одёжу износил.

Торба, палка да рожок-

суетись, пошёл, дружок.

Бедность трудно перенесть-

ни согреться , ни присесть...

разве: маменькин домишко.

Вот и всё, расти ,мальчишка.

Лишь головонька приляжет-

тОтчас грусть сердечко вяжет.

Дни теплы- гонять бы тёлок,

а домой- как прихолонет.

Узки тропы,

камнепады.

До Чалки...

Зима...

Обратно.

Только солнышко пригреет-

и в луга, наверх, скорее.

Тёлки-овцы впереди.

Мама смотрит позади.

Дома редко отдыхая,

скот в сараях запирая,

вышел парень погулять:

свЕтел месяц- всё видать.

Ручеёк журчит играя.

Верещат сверчки в кураях.

На лугах полно народу.

Дервиза. Блаженство. Отдых.

Ходят парами по травам,

по соцветьям,

по нектарам.

Молодёжи не до сна:

кто ,на лошади скача ,

подбёрёт девИчий плат,

кто поборет силача,

кто пришёл потанцевать.

Костерки с луной впридачу

тьму весенню разгоняют.

Звон литавр да стон зурны,

то "борлу", а вот- "тым-тым".

Манят девушки гвоздикой :

"Потанцуй дружок, ходи-ка,

попляши под кайтарму .

Не устанешь- одарю.

Если нравлюсь- будь смелей,

поднесу цветок тебе.

Танцы, музыка и смех:

хватит радости на всех.

Нынче молодость играет,

песней горе разгоняет.

Осмелел чабан Энвер:

чем я, дескать ,хуже всех?

Видит: девушка выходит,

дочка бая, Лейла вроде:

феска золотом расшита,

вуалетка,

губки- вишни,

серебром платок украшен,

голос нежен- нету слаще,

кушачок- слонова кость,

на груди- мониста гроздь,

ручку парню подаёт:

"На. возьми гвоздику, вот...

Заиграйте-ка "чабАна"-

будет пусть Энверов танец"

Музыканты заиграли,

колотушкой темп задали.

Вышел в круг пастух Энвер,

прыгнул, топнул и присел.

Горы, скалы содрогнулись,

сосны нАдвое согнулись.

А Энвер совсем забылся,

всё ярился да кружился.

Такова душа мужская

коли страсть её терзает...

Раз в неделю

в день джума,

душегрейки побросав,

молодняк идёт на луг

повстречать своих подруг,

а затем- назад в деревню

где кизяк печурки греет.

Разговор пошёл в деревне

про Лейлу, насчёт Энвера:

"Полюбил, а сам- бедняк.

Бедность- счастью первый враг.

Не пришлёт Энвер сватОв:

у ЛейлЫ - жениж другой.

Так и будет,

вне сомненья".

Мать Энвера -

тише тени.

А пастух в ЛейлУ влюблён,

хоть родился батраком.

У неё полна усадьба:

сад, поля, стада барашек.

Шерсти стОлько настригут:

сколько денег огребут!

Долей горькой сокрушён,

наш Энвер с утра пошёл

по тропинке на скалу:

думал, брошусь- и умру.

Посох взял, свою суму...

"Не судьба на этом свете

встретить милую ЛейлУ".

Духом пав,

увязши в думах,

наш чабан

лишь на минуту,

пот со лба

рукой смахнувши,

вдруг присел...

Раскрылась сумка...

Полна золота сума-

вот, Энвер, тебе и на!

.........................................

Люд окрестный собирался-

состоялась вскоре свадьба.

 

Аэроплан в спокойном небе петли вяжет.

А мы чаи гоняем, кофе тянем.

- Куртиев урожай за тыщу продал.

- А Менбариев весь в долгах по горло.

- А тот мужик , сидит наапротив, кто есть?

- Кадыров компаньон, Эльяшев Мордка.

- Азиз Кылчора пыль в глаза пускает.

- Со мной все пьют, меня и уважают?

Решают попросту с шутейным жаром,

им сто чертей знакомы, парочка шайтанов.

Державный вид- прикид, апломб кишлачный.

Всё- походя, да со смешком, - не жалко.

- Марусей звать вот эту кралю, глань-ка.

Тугой бумажник- милая гулянка.

- Сеидамет, а ты- ходок! Разведал?

- Приятель, прекрати. Уж надоело.

Таких страдальцев, вроде нас, немало.

Сервер-крутой вошёл  хмельной в развалку

в тужурке кожаной, карманы-складки,

штанищи-галифе, кумач в обтяжку

в гармошках-сапогах блестящих всмятку.

- Селям!

- Алейкум, господин паныч, заходьте!

- Папаху приобрёл- смотрите, звери.

- Мудак, украл небось, не ври. Не верим.

- Где взял? Почём? Продай, братишко!

- Не лапай. У Абрама, двадцать с лишком.

- Такую же, но чалую, пошил за сорок.

Скукожилась.За десять, даром, прОдал.

- айды, Сервер, а чтоб тебя..., брателло.

- Что ждёте? Магарыч с меня, такое дело!

- Раз купил папаху, должен выпить с нами.

Для друзей не жалко- пусть враги повянут.

Хозяин тут как тут, из табакерки чортиком:

- Пожалуйте, любезные, сидайте, всё готовенько.

Шашлык с угольев, голубцы, биточки.

Живей салат-малат, давай, кроши листочки!

- А ну, ситра подай, того, бутылок пару!

- Смотри, упаришься, хозяин. Кликни Дашу.

- К столу прошу!

сказал Сую-ага, шеф-повар.

- Кто опоздал- тому нет плова. ...Всё. Готово!

- Сервера знаешь, Даша? Нет, не знай? Ааатлична!

- Ну, за твои, Сервер! по первой... ишь ты!

- Татарин папахой спасётся от пули, ты веришь?

И сабля не тронет, и зверь- отмахнётся от смерти.

- Сравнил же! Папаха-калпак перетянет

хоть тысячу шапок. Ну, грянем!

Хозяин тормошит Сервера, липнет.

- Вам будет.

Тот не чует. Лихо.

На полусогнутых крадётся, чую нюхом

сульман- семинарист слегка под мухой.

- Здоровые будьте, Сервер- эфенди, многая лета.

В личности вашей- залоги татарских культурных свершений.

Я тут на минутку, я только намаз совершивши-

и ,вас увидавши, очистился преобразившись.

- Заходи, Сульман- эфенди, заходи, садись-ка.

- Догоняй, Сульман- эфенди. На стакан, вот миска.

-  Я не пью. Покушать трошки: шашлычку, биточка...

_Что за тонкая натура: не студент, а кошка!

-...В калпаке..., ехидно вставил старый Иван- повар.

 Кобете, шашлык , биточки разом в водке тонут.

Литаврит музыка струнами, трубами.

"Ну, будьмо"- плюнули , рукавом занюхали.

- Налей, не жадничай, плесни рюмашечку.

- На посошок, Сервер, последню пташечку.

Пошли , хорошие, пора заканчивать.

Воспряли, дружные, слегка набрякшие.

"Носи хохол мой чуб, папаху сизую,

рази врага копьём , на кол нанизывай".

Смерть скота-- без лица, в мордах-- голая страсть; человек ждёт конца, за соломку держась. Много раз умирал, восставал он потом. Великан тех, кто мал вёл на бойню, вертя, как хвостом. Переменная твердь, смех и грех небесам; человек вызнал смерть, муж створил её сам. перевод с английского Терджимана Кырымлы Death Nor dread nor hope attend A dying animal; A man awaits his end Dreading and hoping all; Many times he died, Many times rose again. A great man in his pride Confronting murderous men. Casts derision upon Supersession of breath; He knows death to the bone - Man has created death. William Butler Yeats

Колыбель,за ней-- носилки:
срок полста годков от силы,
дальше смерть берёт.
Мы глупеем, кислым пахнем,
над фальшивым златом чахнем,
шевелюры --вилы чёрту.
Вот и зубы свищут флейтой;
мы не с чувств благим изыском 
дев младых в обьятьях тиснем,
но читаем томик Гёте.

Но на одре, раз и только,
я б хотел пленить ребёнка
светлоглазого, в кудряшках
гладить с лаской, мне не тяжко,
целовать головку, грудку,
раздевать, милу`я, в шутку.
А затем уж, Боже с нами
Смерть приму, как должно. Амен.
    
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Der Mann von fuenfzig Jahren

Von der Wiege bis zur Bahre
sind es fuenfzig Jahre,
dann beginnt der Tod.
Man vertrottelt man versauert,
man verwahrlost, man verbauert
und zum Teufel gehn die Haare.
Auch die Zaehne gehen floeten,
und statt dass wir mit Entzuecken
junge Maedchen an uns druecken,
lesen wir ein Buch von Goethen.
    
Aber einmal noch vorm Ende
will ich so ein Kind mir fangen,
Augen hell und Locken kraus,
nehmss behutsam in die Haende,
kuesse Mund und Brust und Wangen,
zieh ihm Rock und Hoeslein aus.
Nachher dann, in Gottes Namen,
soll der Tod mich holen. Amen. 

Hermann Hesse

Поповник днём следит за Солнцем* --
вечор истрачен золотой --
гулял, царил богат пока --
Хожалый у стеблей присел --
"Почто -- мой Мародёр -- несмел?"
"Любовь -- мой Сэр -- сладка!

Мы все Цветы -- ты наш Даритель!
Прости нам искреннюю близость,
желанье наше брать,
любовь к рассыпчатым Закатам --
по аметистовым Палатам --
до Чёрного поста`!"

перевод с английского  Терджимана Кырымлы    (№ 106)
* Солнце здесь, и в других стихотворениях Э.Д., -персонаж мужского рода, как Зевс, это принципиально,- прим.перев.
 

     The Daisy follows soft the Sun --
     And when his golden walk is done --
     Sits shyly at his feet --
     He -- waking -- finds the flower there --
     Wherefore -- Marauder -- art thou here?
     Because, Sir, love is sweet!

     We are the Flower -- Thou the Sun!
     Forgive us, if as days decline --
     We nearer steal to Thee!
     Enamored of the parting West --
     The peace -- the flight -- the Amethyst --
     Night's possibility!

     Emily Dickinson

     Цветок следит за солнцем взглядом,
     И к вечеру, заметив рядом
     С собой глаза цветка,
     Оно ворчит, склонившись низко:
     "Зачем ко мне садишься близко?"
     "Затем, что жизнь сладка!"

     Мы все -- цветы, а Ты -- светило!
     Прости нас, если не хватило
     Нам дня тебя любить, --
     Мы влюблены в твои закаты,
     В твои полеты и агаты,
     И в полночь впереди!

     Перевод Л. Ситника

Он принимал меня в каком-то зале,
что оглушил меня и напугал:
цветов сладчайших медоносный шквал;
жар-птицы пели, змеи выползали-

я рот разинул, плача и скорбя,
душа со страху еле шевелилась;
сознанье зельем колдовским упилось,
я проклинал беспомощно себя.
А он был в этот раз совсем иным:

с горящим взором, волосы что дым.
Его слова невзрачные, лихие
господство источали и соблазны.
Он в пустоте вязял узлы тугие,
без устали гутарил, всяко-разно.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Der Prophet

In einer Halle hat er mich empfangen
Die raetselhaft mich aengstet mit Gewalt
Von suessen Dueften widerlich durchwallt,
Da haengen fremde Voegel, bunte Schlangen,

Das Tor fuellt zu, des Lebens Laut verhallt
Der Seele Athmen hemmt ein dumpfes Bangen
Ein Zaubertrunk haelt jeden Sinn befangen
Und alles fluechtet, hilflos, ohne Halt.
Er aber ist nicht wie er immer war.

Sein Auge bannt und fremd ist Stirn und Haar.
Von seinen Worten, den unscheinbar leisen
Geht eine Herrschaft aus und ein Verfuehren
Er macht die leere Luft beengend kreisen
Und er kann taeten, ohne zu beruehren.

Hugo von Hofmannsthal

Жалобный плач автора в весьма опасной болезни;
 год 1636, месяц февраль

Я уж не тот, что прежде. Силы мои вышли.
Иссохла членов погорелых твердь;
примерилась к добыче галка-смерть;
нет ничего при мне, лишь кости, кожа, жилы.

Язык к зубам прилип, дыханье еле слышно;
недолго сердцу щепы рёбер греть.
Всяк видящий меня заметит: клеть
телес вот-вот часы, минуты расколышат.

Подобно ландышу, что с хладною зарёй
цветёт, растёт до полудня- и мрёт,
вот так я под росою слёз сникаю

до времени. Земля, покойной ночи!
Прокинувшись, я отжил час урочный-
и пропадаю, смертным сном стискаем.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Traurklage des Autoris in sehr schwerer Kranheit
a.1636. Mense Febr.

Ich bin nicht, der ich war. Die Кraefte sind verschwunden,,
Die Glieder sind verdorrt, wie ein verbranntes Graus.
Hier schaut der schwarze Tod zu beiden Augen aus,
Nichts wird als Haut und Bein mehr an mir ubrig funden.

Der Atem will nicht fort, die Zung steht angebunden,
Mein Herz das ubersteht numehr den letzten Strauss.
Ein jeder ,der mich sieht, spuert dass das schwache Haus,
Der Leib, wird brechen ein gar inner wenig Stunden.

Gleich wie die Wiesenblum frueh mit dem Licht der Welt
Hervorkommt und, noch der Mittag weggeht, faellt,
So bin ich auch benetzt mit Traenentau ankommen,

So sterb ich vor der Zeit. O Erden, gute Nacht!
Mein Stuendlein lauft herbei! Nun hab ich ausgewacht
Und werde von dem Schlaf des Todes eingenommen.

Andreas Gryphius

С такою памятью вы - наше морюшко Саргассово,
Лондо`н гудел -вас не задел, годами,
и корабли шикарные вас понемногу всяким задарили:
идеями да сплетнями заплесневевшими, излишками всего,
случайными брусками знаний, штуками лежалого товара.
Великие умы вас добивались... им выбора недоставало.
Всегда вы были "во-вторых". Трагедья?
Да нет. Контраст с вышеописанным -ваш выбор:
один скучняк, обрыдший понемногу, окольцован был;
один умишком так себе, а с каждым годом- минус мысль.
О, терпеливице! я видел вас часами
сидящей в ожидании: что вынырнет.
А вот теперь вы дарите. Да, щедро.
Вы- личность с пунктиком: придёшь к вам-
уйдёшь со странностями, то бишь:
с трофеями ныряльщицы, с чудны`м советом,
с балластом факта, сказкой для двоих-
примандрагоренной иль с чем-нибудь ещё
что может пригодиться, да не к месту,
что с боку ни припёка, ни приткнуть,
или приспеет под финал утехой:
безделица-бирюлька, древний чудо-артефакт,
болваны, амбра из кита, мозаики диковинной фрагменты-
богатства ваши, достояние; но
касательно даров морских прибоев, чохом:
обломки сыроваты- свежие дрова пожарче их.
В полутонах и томных переливах...
Нет! ничего здесь! в частностях и в общем
ничто вполне
не ваше... всё же это вы.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

Portrait d'Une Femme

Your mind and you are our Sargasso Sea,
London has swept about you this score years
And bright ships left you this or that in fee:
Ideas, old gossip, oddments of all things,
Strange spars of knowledge and dimmed wares of price.
Great minds have sought you- lacking someone else.
You have been second always. Tragical?
No. You preferred it to the usual thing:
One dull man, dulling and uxorious,
One average mind- with one thought less, each year.
Oh, you are patient, I have seen you sit
Hours, where something might have floated up.
And now you pay one. Yes, you richly pay.
You are a person of some interest, one comes to you
And takes strange gain away:
Trophies fished up; some curious suggestion;
Fact that leads nowhere; and a tale for two,
Pregnant with mandrakes, or with something else
That might prove useful and yet never proves,
That never fits a corner or shows use,
Or finds its hour upon the loom of days:
The tarnished, gaudy, wonderful old work;
Idols and ambergris and rare inlays,
These are your riches, your great store; and yet
For all this sea-hoard of deciduous things,
Strange woods half sodden, and new brighter stuff:
In the slow float of differing light and deep,
No! there is nothing! In the whole and all,
Nothing that's quite your own.
Yet this is you.

From “Poems from Ripostes”, 1912

Ezra Weston Loomis Pound

 

Портрет d’une femme

Ваш ум и сами вы – наше Саргассовое море,
Лондон пронёсся мимо – два десятка лет,
И корабли чудесные оставили вам то и сё, спасаясь бегством:
Идеи, сплетни старые, остатки всех вещей
Странный рангоут знаний и тусклые бесценные предметы.
Искали вас великие умы – за неимением другого.
Вы на вторых ролях всегда. Трагедия?
Нет. Вам это предпочтительней, чем обычная роль:
Один скучный мужчина, тупеющий и чрезмерно привязанный к жене,
Один заурядный ум – с каждым годом одной мыслью меньшей.
О, вы терпеливы; я видел, как сидите вы
Часами там, где сделалась бы буря в других обстоятельствах.
Теперь вы платите. Да, в оплате вы щедры.
Вы – личность интересная, приходят к вам
И с собой уносят добычу странную:
Улов трофеев; какое-то любопытное замечание;
Факт, не ведущий никуда; историю иль две,
Чреватые мандрагорами или ещё чем-то,
Что могло бы оказаться полезным, но никогда таковым не оказывается,
К уму никакому не подходит и остается бесполезным иль
своего не дождавшись часа на закате дней;
Тусклая, безвкусная, чудесная старинная работа;
Кумиры и серая амбра и редкая инкрустация, –
Это богатства ваши, ваш впечатляющий багаж; и тем не менее,
Ради всего этого судового запаса преходящих вещей,
Необыкновенные дрова наполовину отсырели, а новый, свежий запас:
В степенном течении разных цветов и глубокий
Нет! Ничего здесь нет! В целом и во всем
Ничего нет вашего.
И все же это вы.

Перевод Р. Пищалова см. по ссылке http://www.uspoetry.ru/poem/221