Украинская идентичность и язык: поиск «золотой середины»

На фоне дискуссий об очередных годовщинах августовского путча в Москве и «пятидневной войны» на Южном Кавказе в тени может остаться одно событие, значение которого для процесса распада СССР и формирования постсоветского пространства было не менее (а в чем-то и более) важным. 21 год назад, 24 августа 1991 года Верховный Совет Украины принял Декларацию независимости. Менее чем через полгода, 1 декабря 1991 года, референдумом о выходе Украины из состава Советского Союза это только становящееся постсоветским государство придало августовской Декларации дополнительную легитимность.

Однако и сегодня вопрос «Кто такие украинцы и чего они хотят?», обозначенный еще в начале ХХ века известным украинским политическим деятелем и историком Михаилом Грушевским, не получил развернутого ответа. В самом деле, обретение Украиной независимости 21 год назад создало непростую ситуацию. С одной стороны, на континенте возникло новое суверенное государство – второе по размеру территории (603, 7 тыс. кв.км.) и пятое – по численности (чуть более 46 млн. чел.). С другой стороны, гражданско-политическая и даже этническая идентичность нового независимого государства была тогда, в 1991, и, по мнению многих, остается и поныне весьма размытой.

В России долгое время были модны рассуждения о якобы «трех мужиках, сгубивших великую державу». Однако фактический материал опровергает легковесные суждения. 1 декабря 1991 года на референдуме по будущему статусу Украины за выход из СССР голосовали и в традиционно «русских областях». В том голосовании приняли участие 84,18 % имеющих право голоса граждан Украинской ССР, 90,32 % которых поддержали Акт провозглашения независимости Украины. Даже в Крыму – с доминирующим русским населением – 54, 19 % (то есть более половины) высказались за независимость. В Донецкой же области эта цифра и вовсе была 76, 85 %, в Луганской области – 83, 86%. Другой вопрос, кто и как эту независимость понимал…

Те, кто в 1991 году выступал за отделение, не были поклонниками языковой украинизации, внешнеполитических и энергетических споров с Россией. Но они четко и последовательно стремились к созданию «безопасной гавани», отделению своей страны от нараставших конфликтов и проблемных территорий (Кавказ, Средняя Азия). И именно поэтому «незалежнiсть» была воспринята новыми гражданами Украины не так обостренно, как это произошло в Грузии или в Азербайджане.

Но вся последующая история недвусмысленно доказала старую истину: провозгласить независимость и стать состоятельным государством – это не одно и то же. В 60-х годах XIX века известный политический деятель, первый премьер-министр объединенного Итальянского государства Камилло Кавур мудро заметил: «Италию мы создали, теперь надо создавать итальянца». 21 год назад перед украинской элитой встал схожий вопрос. На чем сделать акцент? На факторе гражданской солидарности? Но современная Украина существует в нынешних границах только с 1954 года. До этого различные ее части входили в состав разных государств и участвовали в разных имперских проектах. При этом, эти проекты были конкурирующими друг с другом. Австо-венгерский и российский проекты, а до того проекты Речи Посполитой и Московского государства. В каждом из них выходцы с территории Украины (этноним «украинец» далеко не сразу получил хождение) играли значительную роль. Именно этот факт серьезно осложняет интеграцию страны, поскольку гражданами одного государства оказываются те, кто годами боролся друг против друга (ветеран ОУН и УПА, и ветеран НКВД, вполне возможно этнический же украинец, боровшийся с «бандеровским подпольем», или ветеран Черноморского флота). На общий язык? Но именно по тем же, описанным выше причинам языковая украинизация не могла и не может быть приемлема для русскоязычных граждан, включая и тех, кто два десятилетия назад отдал свой голос за суверенную Украину.

В итоге два десятилетия современной украинской истории, как мне кажется, прошли в поисках ответа на вопрос: «Как создать украинца после создания независимой Украины?» И в поисках ответа на него языковой фактор играл крайне важную роль. В особенности на первых этапах становления новой государственности, когда язык играл роль главного идентифицирующего фактора. Лидеры Украины стремились четко продемонстрировать, что их страна – это не Россия. В обобщенном виде данный подход был изложен в книге «Украина-не Россия» второго президента страны Леонида Кучмы. Интересно то, что в ходе своей первой избирательной кампании 1994 года именно он обещал придать русскому языку статус второго государственного, а его окружение говорило о том, что Украина – это не только западная ее часть, в которой русский язык традиционно воспринимался, как политический инструмент соседней России.

Подобную эволюцию проделывали многие политики, менявшие свой статус с оппозиционного на властный. И даже Партия регионов, которая заработала себе репутацию защитницы русского языка и двуязычия, далеко не сразу перешла к практической реализации провозглашаемых принципов. Так проект закона «Об основах государственной языковой политики» (разработанный депутатами от «региональной» фракции и предполагающий введение т.н. «регионального языка») был представлен на суд Верховной Рады только в августе прошлого года. И лишь 10 августа нынешнего года закон, принятый и подписанный главой государства и спикером Верховной рады, был опубликован в «Голосе Украины». Теперь в результате принятия закона русский язык получил признание, как «региональный» на тех территориях страны, где его носители составляют более 10% от общей численности населения.

Подобный парадокс не слишком сложно объяснить. Государственная элита Украины (какие бы противоречия ни разводили по разные стороны власть и оппозицию, а также разные «группы влияния») едина в одном: суверенитет рассматривается, как безусловная ценность. Это аксиома и для Януковича, и для Тимошенко, и для Яценюка, и для Ющенко и его соратников. Однако сделать четкое разделение между политической украинизацией (то есть формированием лояльности государству) и языковой (которая может восприниматься, как попытка ассимиляции и угроза этнической идентичности) эта элита долгое время не могла. Отсюда и весьма непоследовательная и даже эклектичная политика.

С одной стороны, та же Конституция Украины принималась «от имени Украинского народа – граждан Украины всех национальностей, выражая суверенную волю народа», что было политико-правовым реверансом в сторону концепции «гражданской нации». С другой стороны, проводилась политика, нацеленная на сужение сферы использования русского языка из-за боязни утраты своей политической «самости». Притом, что запрос на двуязычие всегда был очевиден. И не только в Крыму или в Донбассе. Как следствие, формирование своего рода порочного круга. Требования по повышению русского языка многими политическими деятелями Украины считаются едва ли ни угрозой утраты суверенитета. Хотя в то же самое время, такие требования вовсе не сопровождаются (в отличие от кавказских казусов) стремлением к отделению тех или иных территорий. Борьба за пересмотр статуса Крыма давно прошла свой пик в 1993-1994 гг., а деловая и общественная элита полуострова с того времени прекрасно интегрирована в украинские структуры и социально-экономические процессы.

Между тем, на мой взгляд, двуязычие (и даже многоязычие, поскольку в Закарпатье венгерский язык – родной для 12, 7% населения, а в Северной Буковине 12% считают таковым румынский) может, скорее, способствовать укреплению государственности Украины. И продвижение «регионального языка» (который используется в пределах определенной территории государства) может стать их дополнительной «привязкой» к украинскому государственному проекту. Просто потому, что у граждан той или иной территории Украины станет меньше претензий к государству. Снизятся и опасения от возможной дискриминации и утраты своей идентичности. Не зря ведь одним из аргументов сторонников повышения статуса русского языка является апелляция к итогам референдума от 1 декабря 1991 года. Мировая практика уже многократно доказала, что язык – не тождественен тем или иным государственным интересам. Ничто не мешает Аргентине или Мексике использовать испанский язык и не быть при этом частью Испании. Про США и Великобританию – еще более красноречивый пример. Владение одним и тем же языком не удержало американских колонистов от реализации своего государственного проекта.

Действительно, Украина – не Россия. Но в то же время, это – не только Галиция, ее культурная и политическая география намного шире. Следовательно, любой президент Украины просто обречен на то, чтобы проводить «политику качелей» и быть медиатором, разработчиком срединной линии, которая бы удовлетворяла и Запад, и Восток страны. И тех ее граждан, кто выбирает украинский, и для тех, для кого русский по-прежнему считается родным.

Автор – Сергей Маркедонов, приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований, США, Вашингтон