О, Иордан! С какой стороны мне мысленно подойти к тебе?
С востока ли, откуда пришел из пустыни народ, имеющий наследовать землю за твоей границей и которому ты позволил перейти по осушившемуся повелением Бога дну своему?
Или с запада, откуда пробирались к твоим водам люди, желающие крещения Иоаннова? Сложен был тот последний путь, и много опасностей ждало путешественников. Но, видно, силен был голос «вопиющего в пустыне», раз рисковали люди быть ограбленными, но шли за духовным сокровищем.
Надо было когда-то одним перейти через Иордан, чтобы вселиться в землю, текущую молоком и медом. Надо было и другим окунуться в Иордан, чтобы уверовать в Того, на Кого Иоанн указывал.
«Начало мира – вода, и начало Евангелия – Иордан».
Христос не ходил среди людей, говоря им громко или на ухо: «Я – Мессия». Очень редко слышим мы в Евангелии голос Иисуса, говорящего о Себе, что Он есть Обещанный и Долгожданный. Нужно иметь свидетельство от другого. И этот другой должен быть человеком, достойным всяческого вероятия, бескорыстным, праведным, ревнующим об Истине. Иоанн был таковым.
Сын священника, рожденный отцом и матерью в старых летах, житель пустыни, он должен был казаться иудеям ангелом. Они спрашивали, не Илия ли он, не Мессия ли? Он отвечал словами Исаии. Слушавшие должны были понимать.
Он пришел во свидетельство, чтобы указать на Того, Кому считал себя недостойным развязать ремень на обуви.
Главное в проповеди Иоанна – покаяние. Ни капли сентиментальности. Один грозный голос, как рык львиный, созывал к нему множество людей со всех пределов Земли Обетованной. Они шли посмотреть, потолкаться, но им приходилось слушать. Он говорил, и они опускали головы долу. Потом, неся на лице краску стыда, они входили в воду, и он погружал их в нее (крестил) в покаяние и ради веры в Того, Кто имел прийти.
Имевший прийти пришел.
Иоанн узнал Его. Не по словесному или писанному портрету, но по биению сердца, по волнению души, по извещению от Духа Святого.
– Ты ли идешь ко мне? Мне нужно у Тебя креститься! – сказал пророк.
– Оставь сейчас. Нам надлежит исполнить всякую правду, – отвечала Истина.
Иисусу нужно чтить закон и почитать пророков. Иоанну нужно смириться. Так грубых людей Промысл смиряет, ломая их о колено, а смиренные и чистые смиряются сугубо от благодати.
Безгрешный вошел в воду и, как говорит Лука, молился. И по молитве Его произошло то, что мы празднуем: «Троицы явление на Иордане бысть». Бог истинный явился как Троица. А Иисус из Назарета явился как Христос.
Отец проявил Себя голосом.
Сын стоял в воде иорданской.
Дух сошел на смиренное Слово в виде голубя.
Иоанн сказал: «Я не знал Его; но Пославший меня крестить в воде сказал: на Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом Святым» (Ин. 1: 33).
Мы говорим: «Явился еси днесь вселенней, и свет Твой, Господи, знаменася на нас».
Отец сказал: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный».
В каждом празднике есть догмат и есть назидание. Есть правило для ума и есть закон для поведения.
«Сей есть Сын Мой Возлюбленный» – это догмат.
«В Тебе Мое благоволение» – это учение о невозможности угодить Богу Небесному, не слушаясь Его воплотившегося Сына. Точно так же скажет апостолам Отец на горе Преображения со временем: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный», – и добавит: «Его слушайте» (Лк. 9: 35).
Догмат и заповедь. Заповедь и догмат. Разорви связь, и отделишь душу от тела, то есть совершишь убийство.
Далее у них – разные пути.
Сын Девы уйдет в пустыню, чтобы сразиться с диаволом и впервые дать естеству человеческому возможность отразить все того выпады и удары.
Сын Елисаветы, исполнив службу, вскоре сядет в тюремное подземелье, чтобы не выйти оттуда иначе, как только через пролитие крови и отсечение праведной своей главы от постнического своего тела.
Сын священника умолкнет. Сын Марии подхватит проповедь.
«Ему должно расти, а мне умаляться», – скажет Иоанн (Ин. 3: 30).
Но и Сын Человеческий пришел не для того, чтоб Ему служили, и потому проповедь Свою начнет с повторения Иоанновых слов: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 4: 17).
Мы же, со склянками и баклажками пришедшие во множестве, словно измученные жаждой и добравшиеся до водопоя, что услышим сердцем?
Пришедши за водой, примем Дух, а вместе с Духом – страх ко исправлению. Представим, что нам, а не кому-то другому, сказано устами Иоанна: «Порождения ехиднины! Кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойный плод покаяния» (Мф. 3: 7–8). И да не подумаем говорить в себе: «Мы-де право веруем. Мы хорошие. Мы, мол, ничего такого, а, наоборот, то да сё». Сказывает нам Иоанн, что Бог от камней может сотворить детей Аврааму. Еще сказывает, что секира у корня всякого древа лежит. И срублено будет дерево, не принесшее плода. А уж огонь, в котором гореть ему, не угаснет.
Это тоже для нас сказано.
Иисуса, явившего, что Он есть Христос, да возлюбим.
Богу, явившему над водами, что Он есть Троица, верою да поклонимся.
Ну а там уже можно и в полынью скакнуть.
Не простудимся.

Протоиерей Андрей Ткачёв.

Родился святой Василий около 330 года в Кесарии, административном центреКаппадокии, и происходил из известного рода, славившегося как знатностью и богатством, так и дарованиями и ревностью христианской веры. Его дедушка с бабушкой пострадали во время Диоклетиановых гонений. Его родной дядя былепископом, как, впрочем, и двое братьев — Григорий Нисский и Пётр Севастийский. Сестрой святителя была преподобная Макрина. Его отец, будучи оратором и законоведом, предназначал Василия для той же стези. Он получил прекрасное образование в Кесарии и Константинополе, а закончил его в Афинах, где повстречал и сдружился с Григорием Назианзином.

По возвращении в Кесарию Василий было посвятил себя светским делам, но влияние его благочестивой сестры Макрины (будущей игуменьи) заставило его повести более аскетичную жизнь и в конце концов, вместе с несколькими товарищами, покинуть городскую суету и поселиться на семейных землях в Понте, где они составили подобие монашеской общины. В 357 году Василий пустился в продолжительное путешествие по коптским монастырям, а в 360 году сопровождал каппадокийских епископов на синод в Константинополь.

Решение собора в Римини поддержать осуждённое Первым Вселенском собором учение Ария (которое разделял и кесарийский епископ Дианий) стало тяжёлым ударом для Василия и его товарищей. Примирившись с Дианием незадолго до его смерти, Василий был рукоположен во пресвитеры и сделался советником Евсевия, сменившего Диания в качестве епископа. Строгая и аскетичная жизнь Василия пришлась не по душе Евсевию, и первый предпочёл удалиться в свою пустыню, где стал налаживать монашескую жизнь, к которой всегда питал пристрастие.

Статуя св. Василия Кесарийского в одном из храмов Праги.

Приход к власти арианского императора Валента и растущие притеснения православных понудили Евсевия искать помощи деятельного и усердного Василия. В 365 году последний вернулся в Кесарию и взял управление епархией в свои руки. Он написал три книги против ариан, проповедуя лозунг «три ипостаси в единой сущности», который был приемлем как для последователей Никейского символа веры, так и для тех, кто ещё недавно симпатизировал арианам. Несмотря на противодействие ряда епископов, по смерти Евсевия в 370 году Василий заступил на место митрополита Каппадокийского и ревностно принялся за искоренение арианства в Малой Азии.

Антиарианская деятельность Василия привела его к столкновению с Валентом. Во время путешествия императора по Каппадокииепископ наотрез отказался признать правоту арианского учения. В ответ Валент разделил Каппадокию на две провинции, что привело к сокращению канонической территории Василия и подорвало его позиции в церкви. Тем не менее Василию удалось продвинуть на место епископов ключевых городов своих соратников Григория Нисского и Григория Богослова. Основная же борьба развернулась за место патриарха антиохийского, на котором Василий — в отличие от епископов Александрии и папыДамасия — не желал видеть ортодоксального никейца Павлина, опасаясь, что чрезмерное преувеличение единства Бога чревато ересью савеллианизма.

Гибель Валента в битве при Адрианополе изменила баланс сил в государстве и церкви, но Василий воспользоваться этим не успел. Его здоровье было подорвано аскетическим образом жизни. Он умер в первый день нового 379 года и в скором времени был причислен к лику святых. Память в Православной церкви 1 (14) января и 30 января (12 февраля) — Собор трёх святителей.

Источник - https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9...%BA%D0%B8%D0%B9

Задумываемся ли мы о том, в каком мире живем? Что большинство окружающих нас людей подразумевает под нормой жизни? Какой именно толерантности хотят от нас? Предновогодними размышлениями о наболевшем за год делится игумен Нектарий (Морозов).

Игумен Нектарий (Морозов)

Мы живем в замечательном мире, который по сотворении был удивительно прекрасен, гармоничен и логичен. Однако сегодня этот же самый мир испорчен. Испорчен по сути нами: праотцы это наши или мы сами вкусили запретный плод — не важно, важно, что это сделали люди, более обще — все равно мы.

И потому, если красота его и зрима отчасти доныне, то с гармонией и логикой дело обстоит гораздо хуже. Вокруг нас, да и в нас самих тоже, так много нелогичного, негармоничного, что поневоле приходится усваивать миру нашему еще одно определение: мир это ненормальный. И значительная часть происходящего в нем столь же ненормальна.

Правда, если обращать на это внимание, замечать эту ненормальность, жить становится очень трудно — то же самое, что против течения идти. А течение — сильное. И потому проще не замечать. И большинство не замечает.

Была в советские годы гонима Церковь. Это многие замечали? Многие переживали о том, что верующие люди в «самой лучшей стране мира» подвергаются дискриминации? Не очень. И разве это нормально? Нет, конечно. Но тех, кто «не замечал» было гораздо больше, нежели тех, чьи права жесточайшим образом ущемлялись. И посему не кого-то, а именно их, ущемляемых, признавали ненормальными, порой же и вовсе отправляли на принудительное лечение.

Народ в провинции жил в ту пору, мягко говоря, не в роскоши. За колбасой из бумаги, крахмала и костей, как и за прочим дефицитом, ездили в Москву. При этом СССР финансировал в различных уголках мира борьбу угнетенных народов за право жить лучше, а потом этим же народам (или, по крайней мере, верхушке их) лучше жить помогал. Вряд ли и это можно назвать нормальным. Однако те, кто называли это иначе, тоже зачастую отправлялись лечиться — кто куда: одни в психушку, другие на зону, а самые запущенные за пределы отчизны.

Впрочем, это я больше так — для примера. Ругать ту, безвозвратно ушедшую жизнь у меня нет никакого желания. Во-первых, не вижу в этом практического смысла. Во-вторых, в ней немало было хорошего, или иначе, нормального. И надо было бы это сохранить, да вот обычная для нас беда: вместе с водой выплеснули ребеночка, а теперь от него и косточек не собрать…

Нынешняя наша жизнь никак не лучше той, ушедшей. В ней есть многое из того, о чем мечтали жители огромного, в одну шестую часть суши, гетто. Есть книги, которые раньше можно было приобрести не иначе как по талонам, сдав по 20 кг макулатуры, и, кроме того, море других книг, которых по талонам не продавали. Есть телевизор, не с тремя-четырьмя, а с десятками или даже сотнями каналов.

Есть не просто джинсы на любой вкус (и тоже — не по талонам, полученным за тот же сбор и сдачу вторсырья), а вообще — любая одежда, любые вещи, от сорочек ценой в среднемесячную зарплату московского офис-менеджера до «майбахов» и «мазератти». Нет железного занавеса, можно ездить, куда хочешь, на самый край света, были бы только деньги.

Многое есть… Многое можно… И все равно эта жизнь — не лучше. А в чем-то так гораздо и хуже. По крайней мере, по количеству ненормальностей, по плотности их на душу населения и на квадратный километр.

Размах ненормального поражает. Если сравнительно не так уж давно семьей считались муж, жена и их потомство, то сегодня представления о том, что именно считать «ячейкой общества», до неузнаваемости изменились. Это могут быть два мужчины и усыновленные ими дети, могут быть две женщины, могут быть два… вообще непонятно кого. И это не является ненормальным сейчас. Это — вариант нормы. Причем, как убеждают многие современные ученые, социологи, общественные деятели, улучшенный.

И много еще жизнь породила подобных вариантов, всех не сочтешь. И кощунственные с точки зрения как православного человека, так и любого человека, неравнодушного к культуре (в традиционном, разумеется, смысле),действия в отношении икон и других христианских святынь со стороны некоторых галеристов — «вариант нормы». И пляски в храме на амвоне — вариант. И всемирное чествование плясавших — тоже.

Убеждать молодых и здоровых матерей в женских консультациях в том, что надо «не рожать, не оставлять», также вариант. Учить детей в школе не целомудренному поведению, не чистоте душевной и телесной, а разврату — еще какой вариант! Разваливать собственную страну, предавать ее на разграбление и позор, рубя при этом сук, на котором сам сидишь,- это вообще то, без чего не стать героем своего времени.

Если же глобальней брать, то так лучше это описать: то, что являлось вроде бы еще только совсем недавно общечеловеческой моралью и общечеловеческими ценностями куда-то ушло, кануло в небытие, тоже сменилось «другим вариантом» ценностей и морали — аморальным и бесценностным. И натыкаешься на это повсюду, и… жаловаться на это безобразие хочется. Да некому уже. Возмутишься, так окажется, что все-таки какие-то ценности есть, и ты их оскорбил, над ними надругался. Ценность, собственно говоря, одна: толерантность по отношению ко всему ненормальному. Или — впору делать такую оговорку — ко всем вариантам нормы.

И великая милость Божия для каждого из нас и всего человечества в целом — это то, что есть Церковь. Потому что она хранит в себе — в Предании своем, в учении, в истории, в житиях святых — образ верного отношения ко всему, или иначе — Идеальную Норму. И кто хочет узнать ее, может придти и узнать. И на этом основании, твердом и неизменном, истинном и не колеблющемся строить всю свою жизнь.

Вот только… Вот только приходят, как правило, в Церковь тогда, когда услышат кого-то из нас, ее людей. Да и из пришедших далеко не все одинаково оказываются способными читать, изучать, вникать. Многие все так же предпочитают слушать. Да и как не слушать — не слышать-то ведь тоже нельзя…

Вот потому-то и опасно это так — когда о том, что с точки зрения Евангелия, как той самой главной, идеальной нормы, однозначно и толкованию не подлежит, говорят в Церкви и от Церкви по-разному. То есть — в соответствии с нормой и… ее вариантами.

Я пишу сейчас об этом и понимаю, что провоцирую вопрос: а как же тогда разобраться верующему человеку, сделать правильный выбор между тем и другим? И слышал на самом деле такие вопрошания в жизни неоднократно. Это симптом. Потому что сделал я ведь оговорку: речь о таких вещах, которые для христианина двоякого толкования не предусматривают.

Ну вот скажите: для двоякого толкования вопрос о том, хорошо ли приниматьзаконы о детях, думая и заботясь при этом о чем угодно, но только не о них?

Или другой вопрос: налаживать отношения с теми, кто хулит и ненавидит Христа, заигрывать с ними или отвращаться от них и ничего общего не иметь?

Или еще: говорить о зле — добро и о добре — зло? Это как?

Ведь всякое при нашем «плюрализме христианском» бывает сегодня. Бывает следование норме, верное, неуклонное, до исповедничества, похожее на свет, рассеивающий уже сгустившийся мрак. А бывает — поиск ее «вариантов», соблазнительный и соблазняющий, с пути сбивающий, ориентиров лишающий.

Трудно во всем в этом подчас разобраться, мучительно, неудобно. Но, с другой стороны, наверное, не невозможно, если слушать в первую очередь не чьи-то голоса, не свои страсти, а собственную христианскую совесть. Она всегда пытается сквозь все мешающее пробиться. И пробивается, если мы решительно ей не препятствуем.

Важно это очень, мыслить и жить по-христиански нормально, без вариантов. Ведь для Господа — и живем, и умираем. А перед Его лицом — какие варианты?