О расслабленном: «не имею человека»

В третье воскресенье после Пасхи читается в церкви отрывок из Евангелия от Иоанна, в котором рассказано об исцелении Христом расслабленного.

«Был праздник, — пишет евангелист Иоанн, — и пришел Иисус во Иерусалим. Есть же в Иерусалиме, у Овечьих ворот, купальня, называемая по-еврейски Вифезда, при которой было пять крытых ходов. В них лежало множество больных, слепых, хромых, иссохших, ожидающих движения воды. Ибо ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью.

Тут был человек, находившийся в болезни тридцать восемь лет. Иисус, увидев его лежащего и узнав, что он лежит уже долгое время, говорит ему: хочешь ли быть здоров? Больной отвечал ему: так, Господи, но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня. Иисус говорит ему: встань, возьми постель твою и ходи. И он тотчас выздоровел, взял постель свою и пошел…»

Вот евангельский рассказ. И многие, прослушав его, скажут, должно быть: опять чудеса, опять невероятное, не имеющее и не могущее иметь  ничего общего с нашей жизнью, интересами, нуждами, запросами… Но вслушаемся, вдумаемся: Евангелие так по-детски просто, и евангельские рассказы так кратки, что современный человек легко обманывается этой краткостью и простотою. Ему все кажется, что истина о нем и об его жизни должна быть сложной и громоздкой, потому что сам он сложен.

Но, может быть, нестареющая сила Евангелия именно в том, что оно сводит все к самому главному, первичному, основному — добро и зло, тьма и свет, человек и Бог, жизнь и смерть. А  ведь если подумать сосредоточенно, глубоко, и не только умом, а всем  существом, то в конце концов речь всегда идет о главном. Ибо вся сложность жизни упирается в простоту вечных вопросов: добро и зло, жизнь и смерть, Бог и человек.

Так что же в этом рассказе вечно, непреходяще? В центре его так  очевидно стоят слова расслабленного, обращенные ко Христу: «не имею  человека». Это поистине вопль того, кто на опыте познал страшную силу человеческого эгоизма. Каждый за себя. Каждый о себе. Вот все они — все  это великое множество слепых, больных, иссохших, и все они «чают  движения воды», то есть ждут помощи, участия, исцеления, утешения. Но… каждый ждет помощи себе и для себя. И когда возмущается вода, всякий  бросается вперед, забывая о других…

В евангельской перспективе купальня это, — конечно, образ мира, образ общества человеческого, символ самого строя человеческого сознания. О,  конечно, в мире можно найти много примеров преодоления эгоизма, примеров доброты и самопожертвования. Но даже когда по видимости человек  преодолевает свой эгоизм, он все равно остается пленником себя и своего. Если не своя персона, то семья: и для своей семьи, для своих — своя рубашка ближе к телу. Если не семья, то свой народ. Если не свой народ,  то свой класс, своя партия. Свое, обязательно свое! И это свое —  противополагается чужому, а следовательно чуждому и враждебному.

Но так, скажут, устроен мир, и ничего не поделаешь. Так неужели же,  отвечу я, — это и есть последняя, объективная, научная правда о человеке и человечестве? Неужели, в последнем счете, все в мире построено на личном или коллективном эгоизме и все им живет?

Капитализм, говорят нам, есть зло, потому что он — эгоизм. И вот его  надо сокрушить во имя, скажем, коммунизма. Но коммунизм только и делает, что провозглашает свое: свое мировоззрение, свой класс, партию и т.д.,  то есть свое и себя против не-своего, другого… И нет, нет выхода из  этого порочного круга. И вот, незаметно для себя, мы перестали  задыхаться в этом мире, насквозь пропитанном всепоглощающим эгоизмом. Кровь, ненависть, страх, в лучшем случае — равнодушие.

Когда-то, в двадцатых годах этого века, молодой человек, почти  мальчик, покончил самоубийством, оставив такую записку: «Я не хочу жить в мире, в котором все жулят…». Он задохнулся, не выдержал. А нас  постепенно измором берет эта привычка, и ужас эгоизма мы перестаем  ощущать как ужас…

Об этом — евангельский рассказ о расслабленном. И все эти больные,  немощные, иссохшие — все они больны в первую очередь неисцелимым  эгоизмом, который и приводит человека к воплю: «человека не имею!» Нет человека! И это значит, что человек начинается там, где преодолен  эгоизм, это значит, что человек — это прежде всего — лицо, обращенное к  другому человеку, это глаза, с участием и любовью всматривающиеся в глаза другого человека. Это любовь, сострадание и помощь.

Дальше Евангелие говорит: этот новый, подлинный человек явлен, пришел к нам во Христе. В нем к одинокому и исстрадавшемуся человеку приходит  не чужой, а свой; приходит, чтобы его страдание воспринять как свое, его жизнь как свою, и чтобы помочь и исцелить. «Хочешь ли быть здоровым?» Это вопрос не того, кто хочет что-то навязать, в чем-то убедить или же  подчинить себе. Это вопрос подлинной любви, и потому — подлинного  участия.

Религия, увы, тоже может стать эгоизмом, быть занятой только собой, своими. Но важно понять, что такая религия, сколь бы она ни прикрывалась христианством, по-настоящему — не христианство… Ибо все христианство — в прорыве сквозь страшную твердыню эгоизма, в прорыве к той любви,  которую, по словам ап. Павла, «излил Бог в наши сердца». Это его новая,  вечная заповедь. Это то, о чем все Евангелие, вся наша вера…

Источник: Протопресвитер Александр Шмеман. Воскресные беседы.