Андрей Шевченко Первобытный Славянский язык, открытый Платоном Лукашевичем Суть открытия

Первобытный язык, открытый Платоном Лукашевичем

Итак, в XIX веке некто Платон Акимович Лукашевич, современник Пушкина11, человек потрясающего кругозора и настоящий Учёный12, совершил открытие, значение которого трудно переоценить. С ним мало кто знаком, потому что созданные за полвека кропотливейших трудов работы13 попросту скрывались и были доступны далеко не всем. Достоверных сведений о самом Лукашевиче мало, но обо всём говорят его работы.

Снова о методологии

Вспомним о методологии. Лукашевич пишет в [7]:

«...вообще говоря, нет и не было никакой возможности начать исследование от низа вверх, от нижних ступеней лестницы к самой верхней14.

Тоже самое относится и к раскрытию внутреннего смысла слов в нынешних Славянских языках, невозможному без совершенного знания состава и законов речи их Первобытного языка. Доказательством этому служат все труды по сей части языковедов, по которым ни одно слово ими не раскрыто по внутреннему своему смыслу, и все усилия их оказались тщетны, предположительны, если не сказать, забавны. От этого каждый из них, взирая на предшествовавшие выводы других, легко их опровергал и, можно сказать, издевался, представляя новые свои выводы, которые в последствии, в свою очередь, подвергались той же судьбине, так что по сему предмету остыло в исследователях рвение и потерялась охота продолжать такую науку, которой правила неизвестны и безуспешно заменяются одни другими, а всё таки дело не идёт вперёд. Причина всему этому была та, что сперва нужно было открыть разом, без всяких дополнений, законы составления Первобытного языка, а потом, применяя их, приступить к сему великому делу. Это всё равно, что охватить разом законы всех языков и вывести о составе их одно общее заключение; точно так как сперва нужно узнать общие законы движения светил, а потому уже приступить и к вычислениям каждого светила отдельно.

Посему, как только законы составления слов Первобытного языка, основанные на вышеупомянутых началах, известны, то разбираются по ним все слова нынешних Славянских языков и их наречий».

«...языки рода человеческаго, в противность общепринятому мнению, не составляют набора слов, образовавшихся от случая, или звукоподражания, а устроены по разумному научному смыслу,

разбор и познание котораго принесет со временем неоцененную пользу, чего мы теперь и не подозреваем. Речь человека всегда была достойна его самого. В ней сохраняются остатки и памятники бывшаго некогда великаго его образования, а, может быть, имеются и зачатки лучшей его будущности». [7]

Лингвисты - не отдельные люди, а некое сообщество, система, которую представляет Академия Наук -выразили своё отношение к самому Лукашевичу: в словарях он записан как «сумасшедший», а его открытие заклеймили «произвольным, необоснованным»15 (речь шла о «филологии», про исторические вопросы вовсе промолчали). После этого о Лукашевиче ничего и нигде не было слышно, зато того же Марра время от времени пытаются воскресить.

А теперь предварительное замечание относительно истории - ведь речь идёт о подходе, близком к тому, что в лингвистике называется «сравнительно-исторический метод». Историческая наука в существующем виде представляет не менее жалкое зрелище, чем лингвистика - общество накормлено мифами, хаос вместо цельности, отдалённость от жизни. И тоже много послужила владельцам разных мифов, в частности, послужила порабощению славян. Кроме того, ведь история подчинена языку. Пример, показывающий лишь поверхностную зависимость: назовите многоразличные племена славян разными именами, и не упоминайте, что это славяне. История, как по волшебству, меняется. Правда, очень много «непонятных» народов возникает.

«...история молчит или говорит самым противоречащим и неопределенным образом. Из ее свидетельств и вместе противоречий, не имея главного основания, ничего нельзя вывести. А сие-то основание и без помощи истории теперь находится перед читателем. Да! дело говорить само о себе ясно, непротиворечно, а главное, неопровержимо. Здесь уж всеразрушающаго заключения: «быть может и может быть» - не может быть. Опровергните одно слово, а сотни других неопровержимых уничтожают всякое сомнение. Тут должно иметь дело не с десятками, а с тысячами слов; подобный подвиг будет напрасен и смешон, а более недобросовестен. Историею мы можем вертеть как угодно, но с филологиею, как с наукою точною, так управиться невозможно. В языках народных кроется истинная история его происхождения и образования, но как взяться и с какой стороны приступить к ним без предварительных знаний общих правил составления речи человеческой, а потом частных, по племенам, в этом-то и задача состоит». [8]. Выделено мной.

Вот слова академика Б.Грекова (привожу по [13]): «Если бы мы знали жизнь слова, то вся история раскрылась бы перед нами». А теперь Лукашевич:

«Какое же впредь будет гранесловное направление Русской речи? Такое, какого никто не ожидает и не думает. Что есть славянский язык? - Быстьтворь рода человеческого. Все народы Света из простого ли любопытства, с намерением ли узнать сокровенное построение своего собственного, родного языка, и истинный смысл всех его слов и образим гранесловных, будут изучать его; а многие усвоят себе и писать имут на нём свои творения, изследования, открытия: и ежели мы не будем участвовать в этом всемирном направлении к разработке «единого языка», то нас все осмеют и по делом». [1]

Примечание: гранесловные образимы - грамматические формы, быстьтворь - история.

Суть открытия

Некогда человечество было единым, и говорило на одном языке - Первобытном (само по себе это не противоречит трудовой теории - даже если люди начали с бубнения, почему бы в какой-то момент не появиться единому языку?).

Первобытный язык уцелел совокупно в русском и других славянских языках. Очень близким по говору к Первобытному языку является украинский, а объединяет различные славянские наречия -русский16.

Язык и культура единого человечества были славянскими, а сегодняшние славяне - хранители языкового единства человечества, остатки единого первобытного «народа», от которого в ходе истории откалывались новоизобретённые языки и принявшие их «новые» народы [XI].

Всю историю сопровождало (и в большой степени определяло!) явление, названное Лукашевичем «чаромутие». Это и было создание жрецами искусственных языков на основе наречий Первобытного Славянского языка, и последующее их смешение между собой и славянскими наречиями. Например, Греческий и Латинский языки произведены из языков азиатских завоевателей (монголы, маньчжуры, китайцы, самоеды и ещё несколько десятков народов) с принятием огромного числа славянских слов17. «Создание искусственных языков» - это явление, которому подчинена история, это начало и суть раздробления, потери единства. Плохо это или хорошо - вопрос отдельный, здесь пока примем, что это очень важно.

Чтобы не смешивать само открытие Лукашевича с его осмыслением и выводами, - глобальной значимости выводами! - пока перейдём от обобщений к подробностям, нисколько не забывая, что Язык мы «взяли» для рассказа о сути происходящего на Земле.

 

 О Ницше Пол Стретерн

http://mirovid.profiforum.ru/t57-topic#62

 

Пол Стретерн Ницше за 90 минут Введение Послесловие Ключевые понятия философии Ницше

 

Введение

 

На заре христианской эры философия погру-

зилась в глубокий сон. Схоластика, в основу ко-

торой легло учение Аристотеля и догматы церк-

ви — вот порождение этого сна.

В XVII веке, с появлением Декарта, провозг-

ласившего знаменитое «Cogito ergo sum» (Мыс-

лю, следовательно существую), философия про-

будилась от средневековой дремы. Наступила

эпоха Просвещения. С этих пор познание осно-

вывалось на разуме.

Однако Декарт разбудил не только схоластов,

но еще и английских мыслителей, которые вско-

ре отозвались на его требование рациональности

настойчивым утверждением того, что наше зна-

ние основывается не столько на разуме, сколько

на опыте. Своим усердием эти британские эмпи-

рики, сами того не желая, разрушили представ-

ление о главенстве разума, сведя процесс позна-

ния к серии постепенно ослабевающих ощуще-

ний.

Философия была в опасности. И тогда, в се-

редине XVIII века, от догматического сна пробу-

дился Кант, создав еще более усыпляющую фи-

лософскую систему, чем та, которая способство-

вала схоластическому коллапсу. Философия

словно бы стремилась уподобиться легендарно-

му Рипу ван Винклю.

Гегель отреагировал на это созданием своей

собственной фундаментальной системы. Шопен-

гауэр решил дополнить ее, привив кантианству

бесчувственность восточной философии, что

привело к пробуждению молодого Ницше.

Ницше принял вызов, отныне его оригиналь-

ная, но лишенная системы философия была при-

звана тормошить дремлющее человеческое созна-

ние еще долгие годы.

 

Послесловие

 

В жизни Ницше было две смерти. Его разум

умер в 1889, его тело — в 1900. В период между

двумя этими датами его работа жила свой соб-

ственной жизнью: Ницше метался из крайности

в крайность — от абсолютного мрака до высочай-

ших интеллектуальных высот. Ницше осознавал

это не более, чем то, что происходило с ним на

самом деле. Но его известность достигла высот,

которые он не мог себе даже вообразить в фанта-

зиях своей мании величия. Она распространилась

далеко за пределы философии во многом благо-

даря популярности Ницше среди писателей. В

числе выдающихся фигур XX века, на которых

Ницше оказал влияние, — Йейтс, Стриндберг,

О'Нейл, Шоу, Рильке, Манн, Конрад, Фрейд и

бесчисленное количество менее примечательных

лиц, потрясенных его идеями. Это была особая

философия: ясная и понятная. Это была филосо-

фия, которую вы в действительности могли чи-

тать. А то, что она записана в виде афоризмов, оз-

начает только то, что и вы можете прочитать ее

(или ее отрывок).

Но в этом-то и трудность. Сейчас большин-

ство людей читают только отрывки из философии

Ницше. Такие идеи как воля к власти или идея

сверхчеловека стали банальны и потеряли свой

первоначальный смысл. Сверхчеловек Ницше

вскоре превратился в полоумного расиста. Анти-

семиты, а затем и фашисты стали заимствовать

отдельные отрывки из его работ, не принимая в

расчет контекст, в котором они были написаны.

В результате этого чрезвычайно неадекватно-

го толкования философии Ницше на протяжении

первой половины XX века она было сильно диск-

редитирована. Поэтому почти невозможно гово-

рить о многих его идеях (особенно таких как идея

сверхчеловека, идея «порядка», «воспитания»

и т. п.), вкладывая тот смысл, который он сам в

них вкладывал. Поэтический блеск большинства

его работ сделал их уязвимыми для отвратитель-

ных пародий. К счастью, его замечания на столь

опасные темы породили насмешку, которая, воз-

можно, является наиболее адекватной реакцией

на сегодняшний день. Однако заслуживает вни-

мания тот факт, что взгляды Ницше на расизм,

антисемитизм и близкие к ним позиции были

вполне понятны. Он ясно пишет об этом: «Гомо-

генизация европейцев — величайший процесс,

который невозможно остановить: его даже необ-

ходимо ускорить». Но когда нацисты попытались

использовать Ницше в качестве своего официаль-

ного идеолога и Гитлер целовал руку Элизабет

Ферстер-Ницше рядом с архивом Ницше в Вей-

маре, безумны были скорее нацисты, чем фило-

софия Ницше.

 

Ключевые понятия философии Ницше

 

Философия Ницше по большей части состо-

ит из афоризмов и не представляет собой строгой

методологической системы. Его позиция являет-

ся достаточно устойчивой, но его мысль посто-

янно развивалась в разных направлениях. Это

значит, что часто он противоречит сам себе или

оставляет вопрос открытым для противоречивых

толкований. Это была скорее философия интуи-

тивных озарений, чем система. Однако некото-

рые понятия вновь и вновь встречаются в его ра-

ботах, в чем можно обнаружить элемент система-

тичности.

 

Воля к власти

 

Это понятие является главным в философии

Ницше. Он создал его, опираясь главным обра-

зом на два основных источника: Шопенгауэра и

греческую философию. Шопенгауэр заимствовал

из восточной философии идею о том, что мир дви-

жим безбрежной слепой волей. Ницше признал

мощь этой идеи и перетолковал ее в отношении

человека. В отношении греческой философии

Ницше сделал вывод, что движущей силой этой

цивилизации было скорее стремление к мощи,

чем что-либо полезное или непосредственно вы-

годное.

Ницше пришел к выводу, что человечество

движимо волей к власти. Основополагающим

импульсом всех наших действий следует призна-

вать только этот источник. Часто первоначальный

смысл этой идеи искажается или даже извраща-

ется, но он всегда в этой идее содержится. Хрис-

тианство со своей идеей смирения, братской люб-

ви и сострадания проповедовало абсолютно дру-

гое. Но в действительности это было не более чем

искажение идеи воли к власти. Христианство —

религия, поддерживающая рабов в эпоху Древне-

го Рима, и она никогда не избавится от своей раб-

ской ментальности. Это была скорее воля к влас-

ти рабов, нежели воля к власти сильных мира

сего.

Концепт Ницше воля к власти явился превос-

ходным инструментом для анализа человеческих

побуждений. Действия, которые до этого расце-

нивались как благородные или бескорыстные,

рассматриваются теперь как декадентские или

неадекватные.

Но Ницше не смог ответить на два главных

возражения. Если воля к власти является един-

ственным мерилом, то как действия, возникшие

не по его непосредственному предписанию, мо-

гут не быть дегенерирующими или извращенны-

ми? Возьмем, к примеру, жизнь святого или фи-

лософа-аскета, такого как Спиноза (которым

Ницше восхищался). Сказать, что святой или

философ-аскет использовал свою волю к власти

по отношению к себе - значило бы представлять

себе это понятие столь же гибким, сколь бессмыс-

ленным. Во-вторых, понятие Ницше воля к влас-

ти содержит круг: если наше стремление понять

мир исходит из воли к власти, то, безусловно, по-

нятие воля к власти возникло в результате стрем-

ления Ницше понять мир. Но последнее слово в

этой проницательной и рискованной концепции

все же остается за Ницше: «Формы, в которых вы-

ражалось стремление к мощи, менялись с века-

ми, но ее источником остается все тот же вулкан...

Что когда-то выражалось в «стремлении к богу»,

сейчас выражается в стремлении к деньгам... Это

то, что в данный момент создает непревзойден-

ное чувство могущества» («Утренняя заря», 204).

Вечное возвращение

Согласно Ницше, мы должны жить так, как

если бы наша жизнь повторялась вновь и вновь.

Каждый момент мы должны прожить так, чтобы

нам хотелось прожить его снова и снова, то есть

переживать его вечно.

Это, по существу, метафизический моральный

миф. Но Ницше настаивает на том, что в него нуж-

но верить. Он провозглашает этот тезис в качестве

своей «формулы величия человеческого бытия».

Это возвышенное и невероятно романтическое

акцентирование внимания на важности каждого

момента выступает в качестве призыва прожить наши

жизни полнокровно. Как и любая другая поэтичес-

кая идея, она имеет свои сильные стороны. Но как

философская или моральная идея она, по сути сво-

ей, неглубока. Она просто-напросто не побуждает к

дальнейшим размышлениям. Клише «Проживи

жизнь полно» означает, по меньшей мере, нечто ту-

манное. Идея вечного возвращения на поверку оказы-

вается бессмысленной. Помним ли мы каждую из

этих возвращающихся жизней? Если да, мы, безус-

ловно, можем что-то в ней изменить. Если же нет,

они просто неуместны. Даже захватывающий поэти-

ческий образ должен быть более реален, если он пре-

тендует стать чем-то большим, чем поэтическим об-

разом. Он просто слишком неясен для того, чтобы

стать жизненным принципом, как того желал Ниц-

ше.

 

Сверхчеловек

 

Сверхчеловек Ницше не имеет ничего общего

с тем суперменом, облаченным в плащ, который

летает по небу в комиксах. Хотя, наверное, было

бы неплохо, если бы герой Ницше обладал неко-

торыми качествами своего комического тезки.

Кларк Кент был, по крайней мере, наивен в той

этике, которую он пытался привить сотворенно-

му наспех миру хороших и плохих парней. Сверх-

человек Ницше не стеснен подобного рода мора-

лью. Его единственной моралью является воля к

власти. Однако удивляет то, что описанный Ниц-

ше сверхчеловек предполагает настолько наивный

мир, что он не уступает ни одной комедии.

Прототипом ницшеанского сверхчеловека

выступает Заратустра — невероятно горячий па-

рень, в чьем поведении обнаруживаются опасные

психические расстройства. Принято считать, что

повесть о Заратустре задумывалась как притча. Но

притча о чем? Притча о поведении. Притчи о том,

как Христос поучал в своей проповеди на холме,

на первый взгляд могут показаться почти по-дет-

ски простыми, — но если в них вдуматься, то они

не покажутся уже ни детскими, ни простыми. Они

проникновенны. Сказание о Заратустре также по-

детски просто, но даже если хорошенько в него

вдуматься, оно таким и останется. Но вопреки

этому его учение очень глубоко. Ницше стремил-

ся не меньше, чем опровергнуть христианские

ценности: каждый должен нести абсолютную от-

ветственность за действия, совершенные им в

этом мире. Каждый, будучи абсолютно свобод-

ным, должен сам создавать себе ценности. Ника-

ких санкций, ни божественных, ни каких-либо

еще, для его поступков быть не должно. Ницше

предвидел воплощение этой идеи в XX веке. К не-

счастью, он создал также и руководство к дей-

ствию в подобных условиях. Те, кто будут следо-

вать этим предписаниям (этим утомительным

капризам Заратустры), станут сверхлюдьми.

Увы, сверхчеловек Ницше стал чем-то боль-

шим, чем комической фигурой, которой ему и

следовало быть. В книге «Так говорил Заратуст-

ра» Ницше (посредством своего героя) провозг-

лашает: «Что такое обезьяна в отношении чело-

века? Посмешище или мучительный позор. И тем

же самым должен быть человек для сверхчелове-

ка: посмешищем или мучительным позором».

(«Так говорил Заратустра», Часть первая, предис-

ловие Заратустры, 3). В другом месте он заявля-

ет: «Цель человечества должна быть не в его ги-

бели, а в его лучших представителях» («К генеало-

гии морали», Рассмотрение второе, 9). В этом

смысле он совершенно свободно и необоснован-

но связывает понятие сверхчеловека с такими по-

нятиями, как «благородство» и «родство». Но он

говорил не на аристократическом расистском

языке. Он имеет в виду нечто вполне определен -

ное: «Альманах Готов: предел наказания» {«Воля

к власти», 942 — исправленное издание 1906 или

1911 года; в издании Хертла этот отрывок был про-

пущен без указания на этот пропуск) и по друго-

му поводу говорит следующее: «Когда я говорю о

Платоне, Паскале, Спинозе и Гете, я чувствую, что

их кровь течет во мне» (Издание Мусариона

(1921—1929), полное собрание сочинений, том 21,

98). С точки зрения Ницше, кровь сверхчеловека

содержит в себе кровь всех своих предков — и гре-

ка, и француза, и португальского еврея, и немца.

 

http://mirovid.profiforum.ru/t57-topic#62

http://video.i.ua/user/3625596/50024/285432/

Спасибо капитану! Юлия Калинина

Московский Комсомолец № 25641 от 14 мая 2011 г.

Русские офицеры даже матом ругаются на “вы”

 

Видеозапись телефонного разговора командира атомной подлодки с замполитом, выложенная недавно в Интернете, мгновенно стала хитом. Ее популярность вызвана чрезвычайно выразительной речью командира, в которой он доводит до замполита свои претензии.

Претензии состоят в том, что подлодка Тихоокеанского флота “Самара” вернулась домой из похода в День ВМФ, а у причала ее никто не встретил — ни от бригады, ни от дивизии. Командиру это обидно, поскольку, во-первых, нарушена вековая традиция, а во-вторых, задание, которое выполнял в походе экипаж, было весьма непростым. Как объясняет замполиту Бондаренко капитан 1 ранга Щурий, “мы, сука, только сегодня, б..., в жопу залезли, б…, без никого на х…”.

 

Драматические события, приключившиеся с подлодкой в походе, далее описываются более подробно, однако без специальной подготовки сложно понять их суть и последовательность: “Сука, мы стоим на бочке, слюну глотаем, третий размер, на х…, на абордаж нас берет, минер на плаху там уже яйца кладет, отстреливает все, б…”.

Боевой экипаж, по мнению командира, после подобных передряг заслуживает если не наград, то хотя бы теплой встречи в родном порту. Подвиги подводников — секретные, в газетах о них не напишут, но начальство должно показывать морякам, что их ценит. Иначе зачем они “раком стоят за всю дивизию”?

 

“Мы готовы за Родину биться насмерть, — рычит, как разъяренный медведь, капитан Щурий. — Но если вы нам говорите: “Идите на х…”… Нет, вы наверняка говорите сейчас: “Идите на х…”! Я это чувствую, б…!”

 

Разговор прерывается после того, как Щурий обещает нажаловаться на замполита: “Я специально сегодня с Чувашовым зае…ю (Виктор Чувашов, капитан 1 ранга и, кроме того, по всей видимости, местный авторитет). Скажу ему, что вы о нас отозвались х…о. И он вам е…о разобьет, б….”.

 

На этих словах замполит Бондаренко вешает трубку. Трудная у него работа.

 

Примечательно, что капитан Щурий в ходе беседы неизменно обращается к замполиту на “вы”, следуя строжайшей иерархии Военно-морских сил. В отличие от сухопутчиков моряк не может сказать старшему по званию офицеру “пошел ты на х…”. Моряк говорит “пошли вы на х…”. И лицо разбить он тоже обещает не тебе, а вам. Такая у них морская традиция.

 

День ВМФ празднуется в последнее воскресенье июля, так что видеозапись, по всей видимости, сделана в прошлом году в поселке Вилючинск на Камчатке, где базируется 10-я дивизия атомных подводных лодок.

 

К-295 “Самара” — атомная подводная лодка проекта 971 “Щука-Б” — относится к третьему поколению атомных подводных лодок. Заложена 7 ноября 1993 года на Амурском судостроительном заводе в Комсомольске-на-Амуре, спущена на воду 5 августа 1994 года. В 1995 году подлодка принята в состав ВМФ; ей присвоено наименование “Дракон”, в 99-м она переименована в “Самару”. Предельная глубина погружения 600 метров, автономность плавания 100 суток, экипаж 73 человека. Вооружение: 4 торпедных аппарата 650 мм (боезапас — 12 торпед) и 4 торпедных аппарата 533 мм (боезапас — 28 торпед), ракето-торпеды и крылатые ракеты РК-55 “Гранат”, 3 пусковых контейнера переносного зенитно-ракетного комплекса “Стрела-ЗМ”.

 

Не встреченный у причала капитан Щурий, между прочим, легко мог пустить все это хозяйство в ход.

 

Мог, но не пустил. Спасибо капитану.

Авдеев Преодоление христианства глава 29

Вышеприведенные факты из истории крещения Руси сами собою выстраиваются в цепь политической идеи заговора против целого народа, а фантастическая изощренность без труда может быть прослежена и на примере другой великой страны, носительницы родственной религиозной культуры. Речь идет о средневековом Иране, ведь в мире всегда все повторяется, и история диверсий против зороастризма очень напоминает насильственную христианификацию Руси.

Начать нужно прежде с так называемой зурванитской ереси, выросшей в самой сердцевине уже мощной государственной религии. Волевая жизнелюбивая конкретика зороастризма впервые была подорвана именно этой ересью, которая, как и следовало ожидать, была изобретена неизвестными магами. По характерным признакам ереси нетрудно будет определить место ее изготовления.

Самое поразительное в учении Зороастра - это оригинальная идея о том, что история имеет конец. Она воплотилась в учении о трех эпохах - Творении, Смешении и Разделении - и привела к мысли, что все события происходят в определенных хронологических рамках. Авестийское слово "зурван" значит "время" и в Младшей Авесте встречается иногда как обозначение второстепенного божества, олицетворяющего время. Так ересетворцы стали убеждать всех в том, что Зурван не только обрамляет все события, но и управляет ими, то есть является мыслящим существом. Зурвана наделили властью, о нем создавались мифы. Эта ересь способствовала также развитию дальнейших философских построений о власти времени и о предопределении, фатуме, бесполезности борьбы и благородства. Зурванизм сильно ослабил позиции фундаментального зороастризма, ибо была искажена основная идея Авесты, утверждавшей, что добро и зло совершенно обособлены и отличны по своему происхождению в природе. Ересь замутила чистое и ясное учение, наводнив его нужными теоретизированиями и низменными мифами. Кроме того, зурванистские суждения о судьбе и неумолимой власти времени затемнили главный арийский постулат - идею о Свободе воли, о возможности для каждого человека решить свою собственную судьбу путем выбора междудобром и злом. Зурван как всеобъемлющий второстепенный дух был персонифицирован и выведен на первое место для исполнения обязанностей Единого Бога, капризного и своенравного. Ну, а где изготавливают Единых Богов, мы уже знаем, и с какой целью - тоже. Всюду в истории действует единая схема, и по этому поводу современный американский писатель Людвиг Льюсон сказал: "Народ нельзя разрушить, разве только изнутри".

И верно, едва лишь могущественные династии Ахеменидов и Сасанидов подпали под воздействие ереси, как политическая мощь Империи стала клониться к закату. Зороастрийская ересь имела то принципиальное отличие от ересей христианских, что она ослабляла волю человека, его уверенность в своих силах, в то время как многие христианские лжеучения, напротив, пытались вернуть Свободу воли каждому человеку. Политический умысел зурванитской ереси налицо, так как едва Иран был завоеван исламом, она моментально исчезла, словно ее никогда и не было. Однако же о ее существовании мы знаем из многочисленных источников, цвела она пышно и кустисто. Все маги, их мифы о Зурване и "высоконаучные" теории сразу же убрались прочь, едва сделав свое черное дело - по расшатыванию жизненно важных основ одной из древнейших культур человечества.

Так древнейшие царские династии перессорились между собой, ибо одни придерживались канонического зороастризма, другие - зурванитской моды. Затем появилось и иконоборчество, которое в свое время по плану появлялось и в христианстве, раскалывая искренне убежденных людей снова на два лагеря. Наконец, когда правящая династия Сасанидов, придерживающаяся еретического учения, окончательно укрепилась на престоле, откуда ни возьмись, появился пророк Мани, который, как и положено по сценарию, объявил себя Мессией со всеми вытекающими отсюда последствиями. Он занялся расширением существующей ереси и принесением в нее сугубо монотеистических и пессимистических тенденций, проповедуя смирение, целомудрие и тому подобные противоестественные вещи. Об этом пророке написано очень много, но читать все это вовсе не нужно. Гораздо проще заострить внимание на фактах его биографии. Он сам происходит из благородной парфянской семьи, однако его отец состоял в секте эльхаизитов - вавилонском филиале ессейской общины, которые, как известно, натаскивали в своей "революционной" премудрости и Христа. Мало того, сценарий с появлением на свет Мани (или точнее Манеса) полностью повторяет сюжет избиографии другого великого пророка Единого Бога - Моисея, и если того ребенком подбрасывали к бесплодной дочери египетского фараона, то иранский вариант столетия спустя отыграли на богатой вдове. Так что вопрос с пророком Мани закрывается сам собой с огромной экономией времени и умственных усилий. Однако же манихейские секты, как и положено, расплодились по всему свету, умножая ряды гностиков, иллюминатов, коммунистических ячеек и тому подобной скрытной нечисти, которая не способна к открытой, честной борьбе.

На это же время приходится и возвышение первосвященников, сначала Тансара, а затем Кирдэра, проводивших огосударствливание ереси с помощью волевых действий. Зурванитская ересь, разрастаясь, будто раковая опухоль, оказывала все большее воздействие на внутриполитическую жизнь Персидской империи. Источники отмечали все большее количество зороастрийцев, обращавшихся в христианство, что имело место не просто с единичными людьми, но и с целыми провинциями, например, вся Армения из зороастризма обратиласьв христианство.Официальная администрация Империи вынуждена была пойти на значительные уступки иноверцам, которые не замедлили этим воспользоваться. Так, в правление царя Иездигерда I был зафиксирован первый прецедент, когда христианский священник разрушил храм огня, находившийся вблизи церкви. Сразу же заметим, что зороастризм еще был государственной религией, а христианство являлось лишь привозным сектантством. Однако же мудрый владыка не дал спровоцировать себя на всехристианский погром (а не мешало бы) и прежде, чем вынести смертный приговор, учинил судебное разбирательство по всем правилам.

Правоверные зороастрийцы, уже обезображенные изнутри ересью, с именем Зурвана на устах обратились к армянам с просьбой вернуться к вере отцов, но те, объединившись с сирийскими христианами, занялись откровенной массированной контрпропагандой, как ни в чем не бывало с самого начала называя Зороастра "нечестивым", а его последователей - "сынами тьмы". Снова один и тот же сценарий, как мы видим. В это же время начались бесчисленные реформы календаря, богослужения, был даже пересмотрен день и год рождения Зороастра, который вдруг стал моложе всех остальных пророков. Крупным изменениям подверглась и религиозная литература. Все эти нововведения, как всегда под благовидными предлогами, лишь запутали людей, увеличивая ряды раскольников и еретиков. Кроме того, сама религия стала много дороже, церковный аппарат неимоверно разросся, возросли поборы на религиозные нужды. Церемониал сделался изощреннее и сложнее, затемняя простой и ясный смысл древнейшей религии, возрос бюрократизм, увеличилось влияние чиновников от религии на жизнь простых людей.

Следующим номером программы был очередной пророк, на сей раз по имени Маздак. Нетрудно теперь предположить, чему он учил. Это было модернизированное манихейство - исповедь пессимизма, аскетизма, послушания, фатализма. Под видом внешней справедливости иблагочестия мощная культурная Империя и величайшая нравственная система выхолащивались, уничтожались. Как и в случае с Мани, в стране опять разразилась гражданская война. Возникли новые мнения о частной и общественной собственности, было пересмотрено положение женщины в обществе.

Когда же внутренние силы государства были подорваны, как нельзя кстати подвернулся внешний идеологический враг. Арабское завоевание отличалось крайней жестокостью, и это была настоящая "религиозная" война. Записанная поначалу в священных книгах иудаизма, христианства, ислама, она теперь внедрялась на практике. Кочевники-бедуины предлагали тройной выбор: ислам, смерть или уплату дани за исповедание зороастризма. Была выработана целая зрелищная технология сбора податей, при которой перс должен был униженно подносить деньги, после этого эмир бил его по шее и гнал прочь. Причем рекомендовалось проделывать все это при значительном скоплении народа. Возникла целая система скрытых и явных принуждений к обращению в ислам. Храмы огня превращались в мечети, сжигались священные книги, убивались жрецы, планомерно уничтожалась вся благородная персидская культура. Слово чести, которого с таким мужественным рвением придерживался еще великий полководец Дарий, обесценилось.

Верующие зороастрийцы как символ веры носили плетеный пояс - кусти, концы которого завязывались через плечо. Исламские же миссионеры, издеваясь, срывали его и наматывали им на шею. Арабский наместник Ирака назначал специального уполномоченного для надзора за разрушением храмов Огня по всему Ирану, независимо от достигнутых договорных обязательств во время перемирия. Вскоре в качестве официального языка всюду был навязан арабский вместо исконного пехлеви. Началась перестройка иранской истории, популяризировались биографии таких людей, как Салман ал-Фариси, который вначале отрекся от зороастризма в пользу христианства, а затем принял ислам. В городе Хорасане находилось известное зороастрийское святилище, где рос огромный кипарис, посаженный по древнему парфянскому преданию еще самим Зороастром, но халиф Мутаваккил срубил это глубокочтимое дерево в 861 г. н.э. и, несмотря на отчаянные мольбы людей, использовал его как строительный материал. И снова напрашиваются аналогии со "святым" Бонифацием и Оттоном, уничтожающими священные деревья германцев, или русскими "витязями веры христовой", вырубающими священные рощи древних славян. Для зороастрийцев изобрели меж тем унизительную кличку "габр" и всенародное издевательство - "травлю габра". Мало того, даже специально мучили собак, чтобы только досадить им, ибо зороастрийцы всегда относилиськ этому животному с необыкновенным уважением. Плевали в священный огонь.

Вторая волна завоевания началась в начале XI века с приходом турок-сельджуков, которые, разграбив страну, снова с энтузиазмом приняли ислам. В XIII веке теперь уже монголы вырезали всех, кто только подворачивался под руку: мусульман, иудеев, христиан, зороастрийцев. Именно в это время погиб весь цвет только что народившейся мусульманской науки, задержалось на века развитие алгебры, медицины, географии, литературы, историографии. Зороастрийцы же в это время безвозвратно утеряли многие свои священные книги, включая копии сасанидской Авесты. И, как следовало ожидать, монгольский хан Газан тоже стал мусульманином и новообращенные монгольские орды пополнили таким образом поредевшее воинство Аллаха. Воистину свято место пусто не бывает.

В конце XIV века вновь отличились тюрки-мусульмане во главе с Тамерланом, которые также резали всех без разбора вероисповедания, и в летописях имеется красноречивое упоминание: "Все, что имелось в этой стране, от глиняных черепков до царских жемчужин и от изящнейших изделий до гвоздей в дверях и стенах - все было сметено вихрем разграбления". Опустошив затем сказочные красоты Индии и захватив Дели, сей средневековый "джентльмен удачи" удалился восвояси. А обескровленную страну великого арийского пророка Зороастра ещедолго сотрясали гражданские войны, что побудило многих зороастрийцев к эмиграции в Индию, где им слова досталось уже в XVI веке от наехавших португальцев, надумавших силой обратить еще не обрезанных мужчин в католицизм, а может быть, и всех остальных тоже. Сплошная "боговдохновенность".

Пренебрежительное отношение к зороастрийцам как по-писаному из века в век генерировалось усилиями лидеров всех монорелигий.О мусульманских достижениях мы уже говорили, а вот характерный пример из христианской идеологии с ее затертым лозунгом "любви к ближнему". Заезжий монах-доминиканец некий Иордан писал о зороастрийцах: "Есть в Индии еще один языческий народ, который поклоняется огню. Они верят в две первоосновы, а именно: в зло и добро, тьму и свет, предметы, о которых в настоящее время я рассуждать не намереваюсь". Еще бы, разве "мерзкие язычники" достойны времени и усилий достопочтенного христианского монаха?

Впрочем, когда Европа стала немного культурнее, даже цивилизованные мусульмане все же бесстрастно замечали, что зороастрийцы - народ терпеливый, спокойный, предприимчивый, а главное - абсолютно честный. Иранский шах при всей своей ненависти к "габрам" все же не мог их не использовать в качестве высококвалифицированной рабочей силы в своей столице, ибо от "правоверных" было мало толку. Индийцы до сих пор благодарны зороастрийцам за то, что небольшие колонии их всегда по первому же зову вставали плечом к плечу с ними во время борьбы с монголами. Европейский путешественник Ж.Шардэн отмечал, что они отменные земледельцы и считают работу на земле "благочестивым и благородным занятием". Другой европеец заметил, что "их женщины совсем не избегали нас, как прочие персидские женщины, были очень рады нас видеть и говорить с нами". Из древних персидских сказок и более поздних свидетельств времен изгнания и притеснений известно, что зороастрийцы всегда были сведущи в науках, торговле, увеселениях, знали толк в роскоши, красивых женщинах, произведениях искусства, любили поесть и выпить и всегда строго придерживались данного слова, даже если им это стоило жизни. "День рождения их пророка празднуется с необычайной торжественностью, и, кроме того, в этот день они раздают много милостыни". Тот же Ж.Шардэн продолжает о них, что "одно из неизменных убеждений зороастрийцев заключается в том, что вера их опять станет господствующей... а верховная власть снова будет принадлежать им. Они поддерживают себя и детей своих этой надеждой".

Император Акбар, интересуясь религиями, призвал ко двору Моголов в числе разных мудрецов и зороастрийцев, о чем мусульманский историк сообщает: "Огнепоклонники тоже пришли из Навсари в Гуджарате и доказали его Величеству истину учения Зороастра: они назвали огнепоклонничество великим культом и произвели на императора такое хорошее впечатление, что он разузнал у них религиозные обычаи и обряды парсов и приказал ... чтобы священный огонь при дворе поддерживался и днем и ночью по обычаю древних персидских царей". После этого император отменил подушный налог на зороастрийцев. Владыки многих стран отмечали мудрость зороастрийских жрецов. А первые крупные промышленные предприятия и высшие учебные заведения, основанные европейцами в Индии, в основном существовали за счет труда и прилежного обучения зороастрийцев, без них не возникла бы знаменитая Ост-Индская компания. В начале XX в. один перс даже получил английское дворянство за особые заслуги. Однако, несмотря ни на что, притеснения зороастрийцев продолжаются и по сей день.

 

В Соединенных Штатах вышел новый сборник сказок "Истории моего детства", куда вошли сочинения и наших авторов - Пушкина, Ершова, Алексея Толстого и других. Так вот, сказку о Коньке-Горбунке переназвали: "Иван и его волшебный пони". При этом из текста повыбрасывали слово "дурак", дабы не обидеть страдающих психическими заболеваниями, и название «Горбунок» - чтоб не оскорбить людей с физическими недостатками.

Игорь Иртеньев Мой ответ альбиону

Еще в туманном Альбионе
Заря кровавая встает,
А уж в  Гагаринском районе
Рабочий день копытом бьет.

Встают дворцы, дымят заводы,
Владыка мира правит - труд,
И окружающей природы
Ряды радетелей растут.

Мне все знакомо здесь до боли,
И я знаком до боли всем,
Здесь я учился в средней школе,
К вопросам - глух, в ответах - нем.

Здесь колыбель мою качали,
Когда исторг меня роддом,
И где-то здесь меня зачали,
Что вспоминается с трудом.

Здесь в комсомол вступил когда-то,
Хоть ныне всяк его клеймит,
Отсюда уходил в солдаты,
Повесток вычерпав лимит.

Прошел с боями Подмосковье;
Где пахнет мятою травой,
Я мял ее своей любовью
В период страсти роковой.

Сюда с победою вернулся,
Поскольку не  был победим,
И с головою окунулся
В то, чем живем и что едим.

Я этим всем, как бинт пропитан,
Здесь все - на чем еще держусь,
Я здесь прописан и прочитан,
Я здесь затвержен наизусть.

И  пусть  в  кровавом Альбионе
Встает туманная заря,
В  родном  Гагаринском  районе
Мне это все - до фонаря!

С.В.Месяц СОВРЕМЕННАЯ ФИЗИКА – ПРАВДОПОДОБНЫЙ МИФ?

В сб.: Границы науки. М.: ИФРАН, 1999   

http://mirovid.profiforum.ru/t56-topic#61  

Большинство философов науки (среди них Т.Кун, К.Поппер и др.) признают, что любое объяснение современной наукой, в частности физикой, отдельного явления не может быть абсолютно истинным, поскольку не может быть однозначным. Взять хотя бы падение камня на землю. Его описание по законам Ньютона, хотя и достаточно точное, не дает правильного понимания сути происходящего ("физики" явления), за разъяснением которой мы вынуждены обращаться к более общей теории Эйнштейна. Абсолютно истинным было бы описание явления через единую теорию всей действительности, но поскольку создать подобную теорию, по-видимому, нельзя, любое описание физических явлений будет оставаться всего лишь возможным ("можно и так объяснить"), приемлемым, похожим на правду, подходящим для наших целей, расчетов и т.д. По-гречески все эти определения можно было бы выразить одним словом eikos. И тогда нельзя не вспомнить, что Платон назвал в "Тимее" свои рассуждения о чувственно-воспринимаемом, то есть по сути дела физику, eikos logos [1].

Интересно, что в математике дело обстоит, по-видимому, совершенно иначе. Здесь не требуется искать единую теорию всех математических объектов, чтобы с ее помощью впервые увидеть треугольник в истинном свете. Пусть эвклидова геометрия всего лишь частный случай какой-то более общей геометрии – все равно сумма углов плоского треугольника останется равной 180°, так же как не изменятся и свойства остальных плоских фигур.

Далее в статье мы попытаемся понять: 1) как в основных чертах описывает физику современная философия науки, и 2) что имеет в виду Платон, называя ее в "Тимее" "правдоподобным мифом". Возможно, ответы на эти вопросы помогут увидеть отношение, существующее между нами и мыслью Платона.

Сейчас общепризнано, что любая наука – явление развивающееся, что в ней одновременно присутствуют несколько соперничающих теорий или что одна теория сменяет другую [2]. Понятно, что при таком взгляде на науку ни одна научная теория не может считаться истинной, то есть абсолютно непогрешимой и неизменной. По мнению Поппера, любая теория есть всего лишь гипотеза, смелое предположение, налагаемое нами на мир, и ожидающее от мира либо своего подтверждения, либо опровержения. Ее признание наукой всегда временно. Она считается справедливой до тех пор, пока достаточно хорошо описывает известные нам явления и пока не открыты факты, опровергающие или чересчур усложняющие ее. Тогда, по необходимости, прежняя теория отбрасывается и заменяется новой, объясняющей большее число фактов, и так далее, возможно, до бесконечности. Высокая вероятность знания и достоверность нам недоступны. "Наука погрешима, ибо она создание рук человеческих" [3].

А раз так, раз наука принципиально гипотетична, она не может быть названа знанием в том строгом смысле этого слова (episteme), в котором его употребляли Платон и Аристотель. Знание, сказано в "Тимее", обязано быть "непреложным и устойчивым, ...обладать неопровержимостью и бесспорностью" (пер.С.Аверинцева). Разве современные научные теории обладают хотя бы одним из этих качеств? Сделаю спорное утверждение, но в каком-то отношении все теории равноправны и ни одна не лучше другой. В самом деле, если сравнить две теории не на всей области их применимости, а ограничиться лишь теми эмпирическими фактами, которые одинаково хорошо описываются обоими, то, пожалуй, невозможно будет решить, какая же из них лучше. Возьмем, к примеру, описание падения камня на землю в механике Ньютона и в теории относительности, или описание движения математического маятника у Аристотеля и у Галилея. Если ограничиться только этими фактами, то аргументированного спора о преимуществах той или иной теории не получится. На одно и то же явление сторонники разных теорий будут смотреть как бы разными глазами. Это похоже на увидение нового аспекта в гештальтпсихологии, когда прежние очертания складываются в совершенно неожиданную фигурку. Человеку, не видящему новый аспект, объяснить его практически невозможно. Для этого необходимо самостоятельное переключение зрения. Именно поэтому новые теории, по словам Томаса Куна, прокладывают себе путь в науку не через убеждение и доказательство, а через принуждение и обращение противника "в свою веру", – способ, названный Куном "научной революцией".

Известный немецкий историк философии, исследователь творчества Платона, Пауль Фридлендер рассказывает, как встретившись на конференции с одним знакомым физиком, спросил его: "Согласны ли Вы с утверждением Платона, что Ваша наука – миф?" Физик ответил утвердительно, что для Фридлендера было полной неожиданностью и побудило его написать целую статью о чертах сходства между современной и античной наукой [4]. В самом деле, если принять ответ ученого всерьез, то придется задуматься над тем, как может современная физика, использующая точнейшую математику, – наука per se, строго отграничивающая себя от всего ненаучного, быть по существу мифом, наподобие того, который изложен Платоном в "Тимее"?

Не следует думать, что словом "миф" (mythos) Платон характеризует исключительно форму своего рассказа, напоминающую традиционные греческие теогонии, и что физика может быть изложена каким-нибудь другим способом, не обязательно в виде мифа, а например, в виде последовательности строгих силлогизмов. Нет, какими бы правильными не были силлогизмы, они не сделают наукой (episteme) то, что ею не является. Они только придадут нестрогому вид строгости, вероятному – вид непреложности, введя нас в заблуждение. Чтобы этого не случилось, чтобы форма не затемняла, а проясняла существо дела, Платон и выбирает для своих "физических" рассуждений форму традиционного мифического рассказа. Но мы должны помнить, что имеем дело с мифом даже тогда, когда на смену фантастическим описаниям Демиурга, произносящего речи перед сонмом богов или смешивающего в мировом кувшине природу тождественного с иным, приходят операции с числами и геометрическими фигурами или вполне натуралистические объяснения процессов зрения, кровообращения и т.п.

Платон изъясняет миф как eikos logos – правдоподобный, вероятный, а также приличный, подобающий рассказ, рассуждение [5]: "Согласно нашему правдоподобному рассуждению" (Тим. 30 b). Или в другом месте: "О непреложном, устойчивом и мыслимом предмете и слово должно быть непреложным и устойчивым; в той мере, в какой оно может обладать неопровержимостью и бесспорностью, ни одно из этих качеств не должно отсутствовать. Но о том, что лишь воспроизводит первообраз и являет собой лишь подобие настоящего образа, и говорить можно не более как правдоподобно (logous eikotas) ...мы должны радоваться, если наше рассуждение окажется не менее правдоподобным, чем любое другое, и при этом помнить, что и я, рассуждающий, и вы, мои судьи, всего лишь люди, а потому нам приходится довольствоваться в таких вопросах правдоподобным мифом (eikota mython), не требуя большего" (Тимей, 29 bd. Пер. С.Аверинцева) [6].

Как бы физика не старалась, она, считает Платон, не может выйти за пределы правдоподобия и достичь истины, поскольку говорит eikos о вещах, существующих по способу eikones – подобий. Поскольку слова eikon и eikasia в философии Платона приобрели особую значимость, нельзя не учитывать вносимых ими смысловых обертонов при переводе выражения eikos logos в только что процитированных фрагментах. "Говорить eikos" значит говорить посредством подобий, создавать образы (иконы), как делают художники и поэты. В понимании Платона, физика сближается скорее с искусством, чем с наукой [7]. В отличие от наук, созерцающих умопостигаемое, физика подобно искусству изучает мир чувственный. Но чувственно-воспринимаемое нельзя знать, его можно изображать или, в лучшем случае, создавать. Художник, поясняет Платон в "Государстве", изображает не идею кровати, а кровать, изготовленную ремесленником [8]. Точно так же и физик описывает не умопостигаемый космос, а его зримое воплощение, созданное Демиургом. Поэтому рассуждения физика, так же как и картины художника, суть "подобия подобий" и "тени теней", находящиеся на "третьем месте от сущности,... от Царя и от истины" [9]. Они являются продуктом не разума или рассудка, как пять перечисляемых Платоном математических наук, а самой низшей душевной способности "эйкасии" (eikasia – уподобление), способности создавать подобия или догадываться по ним об уподобляемом [10].

Итак, словом "миф" Платон угадывает сущностную черту физики не объяснять, а описывать окружающий мир. Что это значит? Объясняя явление, мы сводим его к причинам, т.е. пытаемся отыскать некую сущность более высокой степени реальности, лежащую в его основе. В конечном итоге, чтобы объяснить физическое явление, мы вынуждены, как считали неоплатоники, вступать в пределы более высокой науки, а именно метафизики. В противоположность объяснению описание не претендует на установление каких-либо причин или начал. Что оно делает – так это переводит явление на некий язык – математических ли символов или поэтических и красочных образов – допускающий саму возможность высказывания о явлении. Хороший пример научного описания – астрономия в платоновской Академии. Гомоцентрические системы мира Евдокса и Каллиппа можно было бы назвать сейчас математическими моделями, поскольку 1) они представляли собой чисто геометрические построения и 2) возникли в результате решения чисто геометрической задачи, формулировка которой, как сообщает Симпликий, восходит к Платону. Задача заключалась в следующем: необходимо было найти такую, по возможности простейшую, комбинацию равномерных круговых движений, которая бы с достаточной точностью предсказывала солнечные и лунные затмения, повороты планет, смену фаз Луны и т.д. Кто же возьмется утверждать, что решение подобной, да и вообще любой математической задачи способно сказать что-нибудь о природе наблюдаемых движений светил? Или, хотя бы, что такое решение единственно? Античный астроном – прежде всего геометр, и оставаясь в пределах своей науки, он не вправе руководствоваться никакими негеометрическими предпосылками, например, он не должен заранее предполагать, что в центре мира находится Земля, он волен помещать туда все что угодно, главное, чтобы его система оставалась при этом достаточно простой и изящной. Поэтому астрономические модели могут быть самыми разными, и как показывает история, они легко сменяли друг друга, когда развитие техники наблюдений или развитие математики предоставляло новые факты и новые методы их описания [11].

Вправе ли мы сказать то же самое о современной физике? Обычно ученые настаивают на том, что их наука именно объясняет, а не описывает мир. Научным объяснением при этом считается сведение явления к закону. Но ведь любой закон – составная часть теории, а теории, как уже было сказано, суть "смелые гипотезы", забрасываемые нами в мир наподобие сетей для выуживания фактов (сравнение, придуманное Поппером), и число их в принципе неограниченно. Каждая выдвигает свои собственные законы и предлагает свои собственные методы "объяснения" явлений. Какую же считать устанавливающей истинное положение вещей? Если бы наука, как казалось раньше, представляла собой одну-единственную эволюционирующую теорию, то можно было бы утверждать, что понимание истинного устройства мира нам доступно, хотя, быть может, и не в полной мере. Но когда относительная истинность теории видится уже не как до поры до времени существующий недостаток, а как принципиальная, неотъемлемая черта; когда новая теория может полностью отменить предыдущую, тогда, надо признать, мы имеем дело не с объяснением, а с описанием мира, или, как говорит Платон, с его "иконой" (eikon). Стоит обратить внимание на исключительную емкость последнего определения. Платону не нужно специально оговаривать множественность физических теорий, достаточно всего лишь назвать физику иконой, как тотчас становится очевидным, что образец, с которого она "списана", как вообще всякий образец, может иметь сколь угодно много других изображений-икон. Кроме того, в "Тимее" прямо сказано, что ни одно рассуждение о чувственно-воспринимаемом, а значит, и рассуждение самого Платона, не может быть "непреложным и устойчивым", то есть окончательным. На смену ему обязательно придет какое-то другое – не более истинное, а скорее более подходящее для новых людских целей.

Платон, конечно, не создал такой подробной концепции физики как философы XX века. Он ограничился выражением "правдоподобный миф". Но вдумываясь в его значение, мы обнаруживаем, что в нем странным образом угаданы все основные черты новоевропейской науки [12], которые становятся очевидными, возможно, только сейчас. Мы видим, что современные концепции развития науки, по-разному эти черты вскрывающие, не противоречат мысли Платона, но попадают в очерченный ею горизонт. Как же случилось, что древний философ смог угадать еще только раскрывающуюся природу современной физики? Или, быть может, мы обманываемся, принимая его слова за свидетельство долгожданной встречи с античностью? На эти вопросы сможет ответить только дальнейшее исследование.

http://mirovid.profiforum.ru/t56-topic#61