Кто праведной жизни достоин -

Покажут Природы весы:

Подсолнух на Солнце настроен,

а мы - на дурные часы!

Люди заработали такой грандиозный комплекс неполноценности, что заболели манией величия!

Л. Я. Жмудь Биография Пифагора Путешествия

ПИФАГОР Л. Я. Жмудь Биография Пифагора: источники, факты, легенды Путешествия

 Традиция единодушно  относит все  путешествия Пифагора еще ко времени жизни на Самосе.  Единодушие это не случайно: именно об этом периоде уже в III в. до н. э. знали почти столь же мало, как и мы сейчас. Желание  заполнить  этот досадный  пробел интересными событиями играло далеко не  последнюю роль  в постепенном увеличении числа и продолжительности путешествий.  В  поздние времена  Пифагору приписывались поездки не только к египтянам,  финикийцам или персидским магам,  но и к вавилонянам, индийцам, евреям,  фракийцам,  арабам и даже галльским жрецам друидам.

Вопрос о путешествиях Пифагора давно перерос чисто биографические рамки и вот уже второе столетие связан с дискуссиями об общем характере культурных связей между Востоком и Западом в ту эпоху. Путешествия,  равно как и любой другой факт,  хоть как-то связывающий греческих мыслителей с  Востоком,  нередко интерпретировались в качестве свидетельств обширных заимствований,  сделанных ими у своих восточных соседей. И хотя с ростом наших знаний о культуре древневосточных государств большинство исследователей  склоняется к  противоположному взгляду, стремление связывать зарождение и последующее развитие греческой философии и науки  с импульсами, идущими с Востока,  все еще распространено достаточно широко.

Несмотря на неубедительность подавляющего большинства гипотез такого рода,  их нельзя сбрасывать со счетов, ибо за ними стоит реальная проблема: уникально быстрое возникновение в Греции огромного числа важнейших  культурных  новшеств.   Однако  решение этой  проблемы  "генеалогическим"  путем  является слишком простым и явно неудовлетворительным.

Греки не могли заимствовать философию и науку в готовом виде (как это сделали,  например, римляне) по той простой причине, что в VI в. до н. э. на Востоке не было ни того,  ни другого.  (В Индии философия появляется почти одновременно с греческой,  но говорить о каких-либо контактах в этой области не приходится) .  Греческая мифология,  как мы полагаем, лишь в очень незначительной степени  повлияла на становление философии - тем меньшее влияние следует приписывать мифологии восточной. Что же касается конкретных заимствований в некоторых областях знаний, то, забегая вперед, отметим, что они были весьма скромными (за исключением,  пожалуй, медицины) и не имели сколько-нибудь решающего значения в генезисе раннегреческой науки.

Здесь необходимо подчеркнуть, что речь идет о самостоятельности и уникальности греческой философии и науки. Ни один исследователь не может пройти мимо "восточного" стиля в греческой живописи эпохи архаики,  явного подражания мастеров того времени образцам египетской монументальной скульптуры, заимствования алфавита у  финикийцев или  чеканки монеты у лидийцев, восточных мотивов в греческой мифологии.

Велика была роль Востока и в передаче технических навыков.

Однако  при обсуждении  проблем распространения культурных феноменов (как материальных,  так и духовных) следует учитывать,  что степень их "социальной мобильности" чрезвычайно различна. Как правило, легче всего распространяется то, что дает непосредственную экономическую и социальную выгоду (орудия труда,  средства передвижения, оружие,  культурные растения и т. п. ),  что может быть воплощено в конкретных вещах,  которые  нетрудно  воспроизвести  (предметы обихода, одежда, обувь и т. п. ), наконец, то, что имеет наибольшее количество носителей и сравнительно легко передается (мифы, обряды, фольклор и т. п. ).

С этой точки зрения понятно,  почему вавилонские названия планет появляются в Греции в IV в. до н. э. , а данные об  их движении  начинают использоваться лишь с середины 11 в. до н. э.  (через 400 лет после начала  культурных  контактов!):  людей,  желавших, а тем более способных эффективно применять вавилонские расчеты в Греции было куда меньше,  чем приверженцев восточных культов или поклонников астрологии.  Так же очевидна и огромная  разница между подражанием египетской скульптуре и изучением вавилонской математики - барьеров на пути передачи во втором случае во много раз больше,  чем в первом.

История стран,  постепенно втягивавшихся  в орбиту античной,  а затем и западноевропейской цивилизации, многократно демонстрирует,  что по сравнению с восприятием  других  культурных  феноменов  готовность к принятию философских и научных идей была гораздо меньше (если оно вообще происходило).

Современные сторонники тезиса ex Oriente lux имеют в числе союзников многих античных авторов, причем у греков эта тенденция появилась уже в  V в. до н. э. "Египетский мираж", представлявший эту страну прародительницей немалой части греческой культуры, во многом обязан своим происхождением Геродоту. 14.

Полувеком позже  Исократ утверждал,  что Пифагор воспринял  свою философию  в Египте  (Бус.  28), а Аристотель назвал эту страну родиной теоретической математики (Мет. 981 Ь 23). Очень показателен в этом отношении фрагмент из "Истории геометрии" Евдема Родосского,  ученика Аристотеля: "Согласно большинству рассказов,  геометрия впервые была изобретена египтянами, взяв свое начало от измерения земли. Она была необходима им потому,  что разлив Нила каждый

раз  уничтожал  границы,  проведенные  между  их участками (об этом писал и Геродот. - Л. Ж. ). . .

Фалес,  первым побывав в Египте,  впервые перенес геометрию в Грецию" (фр. 133).

Что же заставило греков искать восточные корни своей собственной культуры?  Причин здесь несколько.  Уже первые встречи греков с восточными соседями, в особенности с египтянами,  убедили их в oгромной древности этой культуры.  Это, естественно, наводило их на мысль, что сходство - реальное или вымышленное,  - которое они находили  между фактами той и другой культуры, может быть объяснено заимствованиями греков у египтян,  но никак не наоборот.

Такие объяснения воспринимались греческой публикой тем благосклонней, что соответствовали господствовавшим тогда аристократическим представлениям: чем древнее считалось какое-то установление, тем большим почетом оно было окружено.  Найти египетские истоки местного культа означало то же самое, что найти для недавно возвысившегося рода предка среди гомеровских героев.

В V в. до н. э. греки столкнулись с проблемой, которая и в Новое время уже несколько веков занимает ученые умы: как объяснить внезапное появление такого количества культурных новшеств в  столь короткий срок? Если и в наше время многие исследователи, к услугам которых данные десятка научных дисциплин, пытаются свести эту проблему к простой генеалогической схеме, то что же говорить о греках,  у которых только зародилась описательная  история! Подобный ход мысли был для них едва ли не единственно возможным.  Поиск реальных и чрезвычайно сложных причин того или иного новшества подменялся повествованием о культурном герое или первооткрывателе.  В числе их назывались не только греки, но нередко также египтяне или финикийцы.

В период эллинизма эта тенденция проявляется еще ярче, тем более что религиозный и отчасти культурный синкретизм эпохи действительно давал основания для такого хода мысли.  Дальше уже действовала логика повествовательного жанра: тех, кто реально путешествовал,  например,  в Египет (Демокрит), отправляли еще и в Индию, а те, кто вообще никуда не ездил (Эмпедокл,  Анаксагор),  все равно наделялись каким-нибудь путешествием.

Last, but not least. Греки,  будучи тогда одним из наиболее творческих народов в мире,  в то же самое время весьма низко оценивали и плохо понимали возможности (а тем более механизмы) собственной творческой активности.  Гораздо большее значение они придавали обучению и передаче идей,  знаний и навыков, что вело к явной предрасположенности греческой мысли  к  "диффузионистским" объяснениям.  Поиск линий преемственности,  источников  зависимости  и влияния (одним из которых были путешествия) был в центре их внимания,  даже если речь шла о вещах,  рождавшихся на их собственных глазах,  в пределах нескольких поколений.

Традиция о путешествиях Пифагора отчетливо распадается на два этапа,  границей между которыми служит рубеж IV - III вв. до н. э. Если в IV в. до н. э. мы имеем лишь два изолированных упоминания о его поездке,  причем только в Египет, то позже путешествия становятся  непременной  чертой  жизнеописания Пифагора,  а их география быстро расширяется.  В конце III в. до н. э.  автор "Мифических повествований" Неанф называл его сирийцем из города Тира,  а Гермипп писал о том, что он воспринял свою философию у евреев.  К этому же времени относятся и рассказы о посещении  Пифагором  персидских магов  и вавилонских жрецов.

В самом факте путешествия в Египет (разумеется, не с целью обучения) нет ничего невозможного: там побывали Фалес,  Солон,  Геродот,  Демокрит. Но в случае с Пифагором этот  факт не  подтверждается той частью  ранней  традиции,  которой  можно доверять.

Первое  упоминание  о нем,  принадлежащее Исократу, явно имеет характер литературной фикции -  с этим согласны даже те,  кто не отрицает самого факта путешествия. 15.  В похвальной  речи в  честь мифического египетского царя  Бусириса Исократ  пишет: "Пифагор Самосский,  отправившись к египтянам и став их учеником,  первый познакомил эллинов с египетской философией,  обратив  особое внимание  на жертвоприношения и очистительные церемонии" (Бус. 28).  При этом в начале своей речи Исократ заявляет,  что не заботится о ее правдивости (Бус.  4), а в конце прямо признает, что говорит неправду (Бус.  33).  Все, что он рассказывает о греческих заимствованиях в  Египте,  совершенно  неправдоподобно  -  можно  ли  после  этого принимать его слова всерьез? Ясно,  что и сам Исократ к этому вовсе не стремился.

Второе упоминание принадлежит Гекатею Абдерскому,  историку рубежа IV - III вв. до н. э.  Он повествует  о  посещении  Египта Орфеем,  Мусеем,  Дедалом,   Гомером,   Пифагором  и  другими  великими людьми,  ссылаясь при этом  на записи  в египетских священных книгах (F Gr Hist.  264 F 25).  Перед нами вновь  явный  литературный  вымысел:  половина имен, названных  Гекатеем,  попросту  легендарны,  никаких книг с записями о  посещении Египта  великими греками,  разумеется,  не было,  а если бы даже и были, то прочесть бы их не смогли - ни один из греческих авторов,  писавших о Египте,  языка этой  страны не знал. 16.   Утверждения  Гекатея   восходят  частично к Геродоту,  а частично к популярной  традиции,  настойчиво связывавшей с Египтом  едва ли  не каждую вторую знаменитость.

В наиболее важной части традиции - у Аристотеля, Евдема Родосского,  Аристоксена  или Дикеарха  мы не найдем  никаких  намеков  на  восточные  путешествия Пифагора.  Правда,  есть два  курьезных свидетельства, в которых наряду с более поздними авторами фигурирует и имя Аристоксена,  но при тщательном рассмотрении оказывается,  что содержащаяся в  них информация о путешествиях восходить к нему не может. Одно из них повествует о том,  как Пифагор приехал к Зарату Халдейскому т.  е.  Заратуштре) и чему тот его научил (фр.  13) . 17.  В другом со ссылкой сразу на пятерых авторов говорится,  что   Пифагор уехал  от тирании Поликрата в Египет (а не в Италию, как в подлинном фрагменте Аристоксена!),  там был взят в плен персидским царем Камбизом и,  оказавшись в  Вавилоне,  был посвящен  в местные  религиозные таинства  - сюжет, вполне достойный романа (фр. 12) .

Итак,  что же можно сказать о путешествиях,  если первые свидетельства о них явно недостоверны,  а основанная на них поздняя традиция не добавляет ни одной правдоподобной детали? Лишь то, что у нас нет оснований верить в их реальность. 18.

Докапываться до истины – значит рыть себе яму.

Человек — самое совершенное существо в животном мире только потому, что он сам распределяет места в данной классификации.(МК)

Говорит и наказывает Москва Екатерина Барабаш
Московский Комсомолец № 25893 от 17 марта 2012 г.
Выборы прошли, и телевидение опять погрузилось в крикливую пустоту

«Девочка плачет — шарик улетел». Девочка — это я. На этой неделе я плакала, прочитав, что Сергей Кургинян покидает телевидение. Телевидение без Кургиняна все равно что мазохист без садиста — все то же, но удовольствие в два раза меньше. Под чьи фонтаны желчи мы будем теперь подставлять наши благодарные лица? Под чьим гневным взором будем отводить глаза, переживая вину за поруганную советскую власть? Ни Зюганов, ни Проханов, ни — простите за грубость — Максим Шевченко не смогут удовлетворить наши тайные желания, как умел это делать Кургинян.
Шарик сдулся. Выборы прошли стороной, как грозовая туча, затронув лишь несколько московских площадей и проспектов, и патриархальная российская жизнь снова улеглась на свои любимые перины. Телеэфир, из которого с кровью вырвали бойцов за светлое будущее — Кургиняна, Зюганова, Жириновского, Михалкова, Говорухина, — из сумасшедшего дома на военном положении опять превратился в сонную клинику для тихих идиотов.
Тихие идиоты — это мы с вами. Нам дали посмотреть, как выбирают президента, а потом напомнили, что наше место возле «Интернов». А мы-то в грохоте предвыборных барабанов о них забыли. Впрочем, вечное — оно на то и вечное, чтобы о нем вспоминать только тогда, когда оно грозит исчезнуть. «Интерны» с мягкой обломовской неторопливостью перетекают в «Универ», «Универ» — в «Реальных пацанов», «Реальные пацаны» — в «Дом-2». И лишь присутствие в «Доме-2» белокурой ведущей, которая в свободное от расчленения доверчивых душ время рассказывает нам о нравственности, заставляет вспомнить, что еще недавно «были схватки боевые». Да на ближайшие шесть лет затихли.
Мы вернулись к схваткам привычным. «Садись, страна огромная/Смотри на смертный бой/С бандитской силой темною,/С проклятою братвой!/Пусть ярость благородная/Вскипает, как волна,/Идет война народная,/ «Ментовская война»!» Это, если кто не знает, — реклама почти такого же бесконечного, как «Интерны», сериала «Ментовские войны». С некоторых пор мне стало казаться, что удивить тупостью отечественного телевидения ни меня, ни кого бы то ни было уже невозможно, ибо точка невозврата давно пройдена. Но, оказалось, она была еще впереди.
Степень кощунства и мерзости в этой рекламе вышла на вселенские орбиты, и все, что было раньше, — лишь репетиции. Не по части вкуса, разумеется, — здесь-то конкуренция как раз большая, — но по части поистине космической бестактности. Даже простое правило — чем более тухлый продукт, тем изящнее должна быть его реклама — соблюсти, выражаясь языком героев прайм-тайма, западло.
Если проститутку одеть в трепетную школьную форму с белым фартучком и белым воротничком, она не станет невинной девицей — останется той же проституткой, но в школьной форме. Если телевидение оснастить «словом пастыря», оно не начнет нести доброе слово — просто на пятнадцать минут на одном отдельно взятом канале сменит ментовскую форму на рясу, а правая рука по-прежнему не будет знать, что делает левая.
Телевидение по силе своего воздействия на умы вполне может считаться правой рукой государства. А учитывая, что контрольные пакеты акций информационно-развлекательных каналов принадлежат государству, правая рука у государства тяжелая. Вот только посмотришь на телепрограмму — и подумаешь: эге-ге, а что это у нас правая рука отдельно от тела живет?
Судите сами. На этой неделе в порядке обсуждения государство вбросило информацию о том, что якобы собирается ввести квоты на российское кино, определив его долю в прокате в размере 24 процентов. То есть будем радеть за отечественное киноискусство с подачи государства всем миром. Очень хорошо. Но только если в то время, как ты радеешь, твоя правая рука бьет из всех орудий прямой наводкой по этому самому кинематографу, вряд ли польза от радения будет ощутимой.
Заглянем в программу, посмотрим, что предлагают главные каналы. Ага — есть хорошее кино. Вот, скажем, «Холодное лето 53-го» — воскресенье, Первый канал, 6.10 утра. «Ты у меня одна» — суббота, Первый канал, 5.50 утра. Другой крупнейший, целиком государственный, федеральный канал «Россия-1» за всю предстоящую неделю покажет два не новых отечественных фильма — «Русское поле» с Мордюковой (в 4.50 утра) и «В Париж!», где сыграл свою последнюю роль Юрий Степанов, в относительно божеское время — 23.05.
Дальнейшее — молчание. И сериалы, сериалы, сериалы… НТВ за всю неделю покажет два малоизвестных российских фильма, один — в пять утра, другой — в ночь. Будет в эфире и несколько новых российских фильмов, однако никто из моих знакомых из кинематографической среды про эти ленты слыхом не слыхивал.
Послушайте, какие квоты? Будем пытаться одной рукой собирать то, что ежеминутно уничтожаем другой? Государственное телевидение, которое всеми силами доказывает, что российского кино не существует, будет по-прежнему вести нас на смертный бой с собственным психическим здоровьем — с помощью «Ментовских войн», «Обручального кольца» и пр., а прокатчики тем временем из собственного кармана будут реанимировать народную тягу к киноискусству? Полноте, это отъявленное лукавство, не более чем лоббирование государством интересов определенной группы продюсеров.
Возвращаясь к Кургиняну, безвременно нас покинувшему. Один из шутов гороховых информационного пространства, он давал нам надежду на то, что в этом пространстве кому-то что-то еще интересно — и хоть какая-то жизнь, пусть даже не такая, как хотелось бы, теплится внутри телеящика. С концом предвыборной кампании жизнь ушла.
Впрочем, в четверг ночью зрители НТВ начали было веселиться, решив, что вместо очередного ментовско-новорусского сериала канал запустил пародийную программу, аналог «Большой разницы» на Первом. Тот же бесконечно убедительный голос, что призывает страну сесть, в течение сорока минут уморительно призывал всех лечь. От смеха, разумеется. Я, например, все ждала, когда наконец после смачного, повторенного в разных падежах слова «госдеп» голос скажет про «бешеных собак», — точно бы померли от смеха. В «Большой разнице» Ургант объявил бы этот номер как что-то вроде «А вот пародия на хронику 1937 года, как бы ее сейчас сняли в отделе культуры энского райкома КПРФ». Мы сначала послушно и легли, а потом только поняли, что вместе с сором из избы НТВ окончательно вынес собственный мозг. Вдумайтесь: государственный канал встал на сторону оппозиции! Вот это да, вот это новость! Мы знаем, что новости — их профессия, но не до такой же степени.
Всего 36 минут «документалки» под названием «Анатомия протеста» о том, как оппозиция вербует массовку на свои митинги, — и в следующий раз людей на этих митингах прибавится, уж будьте уверены. Пойдут те, кому не заплатили в «Лужниках» и на Манежной, потому что теперь они точно знают, где не обманут. Придет куча любопытных, которые будут клубиться среди митингующих, выискивая случаи циничного вброса денег сообщниками Рыжкова и Навального. На следующий митинг оппозиции также придут те, кто больше на них ходить не собирался, решив, что протестная энергия начинает работать вхолостую, но теперь обиделся за себя и своих друзей. Например, я. Словом, НТВ — молодцы и умницы, госдеп может быть доволен.
Вообще, если б не НТВ — сдохли бы мы от поствыборной скуки. Но суетливость и крикливость канала из трех букв не дают забыться сном. Пока готовилась «Анатомия протеста», зрителю, чтобы не заснул, протянули… веревку. Похожую на ту, на которой повесилась Ирина Пороховщикова. Потому что, понимаете, очень важно было обсудить и докопаться, как конкретно она это сделала, под каким углом к полу находилась, как раскачала стул, в каком положении находилось тело и т.д. Это было в передаче «Говорим и показываем».
Все время кажется, что наше ТВ больше наказывает, чем показывает. Наверное, ему сказали, что мазохизм — русская народная зрительская забава. Впрочем, судя по рейтингам, они правы.
И оказалось, что старомодная изящная тишина на канале «Культура», который многие ругали за нафталинность, стала самым современным эталоном того телевидения, которое мы даже потерять не сумели, потому что у нас его никогда не было. И скорее всего — не будет.

Ни к селу, ни к городу – значит – на экспорт.