Что это ты мне прислала на почту? Та-а-ак, посмотрим. Ёпрст! Это же Мумий. "Королева рока"? Не предполагал. Ты же фанатка РЭПа. Ты вообще часто удивляешь меня - старика. Слишком часто. Я слишком много о тебе думаю - каждый день. Не могу пока определиться - удивляешь ли ты меня своей прожорливой всеядностью или это не всеядность, а острая, немного болезненная эклектичность. Прозрачность. Драгоценность. Тонкая. Женская. На уровне аккордов основного инстинкта. Как у Веры Холодной или у поэтесс серебряного века. Мужчины видят твои достоинства, но не обучены их ценить. За это ты их наказываешь. Бросаешь. Сметаешь со стола. Фантики золотой фольги, от невкусных конфет. И снова знакомишься, знакомишься, знакомишься, разворачиваешь конфеты - ищешь ЕГО. Ты слишком взрослая для этого тела. У тела слишком длинные ноги. Ты обречена влюблять в себя мужчин. Влюблять и бросать. Шагать по ним, по жидким мужским телам на асфальте. Шагать этими ногами и часто плакать от разочарования.

  Вчера ты положила мне руку на плечо. Я до сих пор не мою это место. Мне нравится думать, что это был ЖЕСТ. Жест доверия, близости и симпатии. Я буду так думать и пусть меня попробуют убедить в обратном. Это был ЖЕСТ. Пусть даже ты не смотрела на меня, а следила как на экране стреляет Аль Пачино. Пусть даже перед нами на столе стояла пустая уже бутылка, бокалы тёмного стекла, а ты кричала: "Смотри, смотри щас Пач его замочит!". Пусть даже ты не заметила, что положила руку мне на плечо. Это был ЖЕСТ и значил он много.



    Меняешь стили, макияж, причёски - умеешь показать клыки. Острые такие зубки. Я бы подставил тебе вену. Но из меня ты пить не хочешь. Иногда кажется, что ты торопишься жить, а иногда, что ты никуда не торопишься. Тебе похер на эту суету, пыль серых будней, которая к тебе не липнет. У тебя всегда чистые туфли, помада на губах, подведены глаза, нет паутинок на штанах. Пьёшь шампанское в машине, кокетливо хлебая из горла. Переключаешь музыку. Задумчиво ломаешь шоколадку. Легко, без черновиков и сомнений, пишешь в мобилку стихи. Хорошо получаешься на фото. Улыбка на миллион долларов.Ты чем-то похожа на мужчин.

    Похожа на правильных мужчин - таких которых теперь не делают. Независимых, уверенных, сексуальных - без гомосни и фальши. Хочу знать кем ты станешь совсем скоро - через несколько лет. Хотелось бы посмотреть, на тебя взрослую. Хотя зачем? Меня всё равно не будет в той твоей жизни.  Не знаю, мог бы я искренне радоваться твоему счастью, зная, что меня в нём нет. Не знаю. Вру. Знаю. Ни скажу. Жу-жу-жу )))

     Теперь я всегда живу на краю. На краю истерики. Теперь у меня нет тебя. Иногда я пишу тебе смс. Иногда. Тогда, когда крепко выпью. Когда чешется в душе. Качает. Когда бродят мысли. Хаотично, как кошки. Когда мне кажется, что нам было хорошо вместе. Иначе зачем это было нужно? Минуэты Негредо, бля. Когда мне кажется, что сердце твоё - не камень. Лёд. Камень. Голем. Муляж. Я всегда обещаю больше этого не делать. Вру. Твой телефон давно стёрт из моего мобильного. Но я его помню. Номер без имени. Просто цифры. Очень скучаю. Болею. Надеюсь. Не прошу. Помню, когда сплю в чужих квартирах. В машине валяется забытый тобой зонтик . С новыми женщинами - вспоминаю тебя. Твой вкус, запах, глаза, клитор с вечной молочницей, пирсинг и старые трусики. Мёртвое тело. Большую девочку. Дуру. Ты в курсе. Отворачиваюсь и пишу тебе смс. Глупое. Бестолковое. Такое как ты не любишь. На которое никогда не ответишь. Жду. Сомневаюсь. Нажимаю "отправить". Жизнь проходит. Время уходит спать в вечность - куда уходят наши смс? Не держится вода в ладошках. Купим напалм в ближайшем большом гастрономе - ровно 5 капель. Будем жить дальше.



     Помню ночью. Когда жарко и душно. Встречаю тебя в каждом сне. Ловлю там в небе журавлей. Помню в рассвет. Когда ничего уже не хочу - только спать. Помню в такси и помню даже когда ничего уже не помню. Только ветер. Я никогда тебе не звоню. Это не нужно ни тебе ни мне. Мне удобно так думать. Мне неприятно это знать. Прости мне эти смс. Я боюсь услышать твой голос. Страшно. Услышать чужой голос. Страшно понять - голос всегда был чужим. Пройдёт год. Может быть больше. 1000 лет. Я боюсь услышать твой голос. Он всегда был чужим, но таким дорогим для меня. Время наркотик, наркотик, наркотик и оно лечит. И пиво наркотик и оно тоже лечит. Ниточка между нами - тонкая нить в стандарте Дж-эС-эМ. Протыкает туман памяти. Память ещё бежит по венам. Обнажённым электричеством. Царапина на ржавом металле. Блестит. Ненужная связь памяти. Кристалл. Нейронный мостик. Сотрётся. Перестанет быть яркой. Истлеет. Порвётся.

 

    Рукастый, чуть сутулый, болтун Вовка всегда сочился энергией через кожу и носил майки с надписью: Чикаго Булсс. А ещё Вовка любил и умел выпить на шару. Рассказывал про то как обязательно уедет жить в Америку. Любил свою жену, души не чаял в дочке, играл в карты и дрался. Боксёр. Вовку очень уважали на районе и самые крутые пацаны, вечером, переходили на другую сторону улицы. Выпивший Вовка бил всех, кто казался ему опасным. Пусть это даже была маленькая девочка или старушка, что продаёт семечки.

    Исключение было, но только одно. Мой водитель, Андрей. Сломал однажды Вовке рёбра. У Андрея были широченные плечи, глубокие красивые глаза и большие проблемы с головой - он не умел терять сознания. Удар в голову не нарушал безмятежности его мыслей. У меня была своя версия этой медицинской патологии, но я никогда не высказывал её в слух. Считал достаточным, что сплю с его женой и не хотел дать ему повода набить мне морду.



    Я приходил к ним домой вечером, приносил вино и мы пили его втроём, из стаканов, старательно делая вид, что дружим. Андрей, крупный и сильный парень с железными кулаками, напивался быстрее всех и засыпал на диване. Мы трахались на полу, как музыку - слушали его дыхание. Тонкий запах страха придавал особенный вкус нашим физкультурным упражнениям. Его жена часто просила поднять мужу зарплату, но отдавать её только ей - в руки. На такую подлость я никогда не соглашался и всегда следовал мужской солидарности.

   Ещё была любовница Андрея - Катя. Жена Андрея ревновала меня. Она подозревала, что я тоже, иногда, с Катей. Такое было, но очень редко. Катя закончила цирковое училище. Умела показывать фокусы, жонглировать и очень хорошо сосала. Всем нравилось. Она была легендой на районе. Но сосала не у всех, а только по любви. Или если выпьет. Женщины дуреют если выпьют и исполняют, без особых фантазий одну и ту же унылую программу. Так мы и жили, не думая о вечном. Вовка уехал в Америку. Катю убили ножом в драке на поминках. Многие пришли взглянуть на похороны, но ни кто не целовал её в гробу. Она лежала жёлтая, не весёлая, очень одинокая и больше не показывала фокусы. Андрей бросил жену и она села на "винт". Я перестал ходить в гости к его жене. Без него, спящего на диване, наш секс утратил остроту. Компания распалась. Сожалений нет.



   

  Я тут порылся ночью в памяти ноута - удалял старые фотки от морально устаревших женщин. Мой ноут не любит когда я лажу ему в голову. Не любит когда я удаляю его любимые файлы. Не любит жить летом со мной в ванной. Он там болеет, чихает и кашляет. Когда он болеет, он хандрит - отказывается выходить в сеть. Шантажирует. Я соглашаюсь с его независимостью. Разрешаю жить на подоконнике. Вместе с кактусами. Они дружат. Толпятся, шушукаются, мотрят в окошко и о чём-то шепчутся по скайпу. А когда я сплю или долго сижу читаю книжку в туалете, ноут показывает кактусам фильмы.

  Надеюсь, что не порнушку, а нечто патриотическое, про Великую Украину "от моря до моря". А то ведь побьют все горшки и рассыплют землю на подоконнике. Кактусы бывают такими групповыми извращенцами, что лучше не учить их плохому. Мой кот больше не ходит к ним в гости. А раньше часто шарился у них на подоконнике. Тусили, чирикали, тёрки тёрли. Но то было раньше. Потом кактусы его покусали в нос и Тимка надулся. Теперь смотрит на зелёных и колючих сидя на полу. Злобно мурлычет, облизывается. Лелеет планы мести. Хочет нассать им в горшки, но боится колючек. Мало ли куда их ему навтыкают кактусы пока он будет гадить им на голову. Поэтому пока он гадит на полу или в тапки. Треннируется. Оттачивает мастерство. Стиль "срущий нинзя".

    Сёдня у меня праздник. Такое бывает редко. Сёдня мы обедали вместе. Как пионеры, закрыли машину, сели рядышком, раскрыли ноут на столике, взяли Мохито, кучу котлет и жаренной картошки. Ковырялись вилками, ножами и зубочистками. Тихо млел и потел от счастья, хренассе как подфартило - малышка меня не балует лишним вниманием. А тут, плять, приехала в кедах с белыми шнурками, розовой майке и широченных джинсах. Вся такая шикарная, свирепая, роскошная девочка и очень мне нравится. Сидит, ногами болтает, на меня волком смотрит и котлету злобно точит с кислым лицом. Сердце моё радует. Кусок в горле застряёт.

     Зая нажевалась котлет, погрызла картошку, всосала поллитру Махиты, дала посмотреть свои черновики. Пишет рассказ. Мучительный. Горький. Про тяжёлую женскую долю. Разбитое об забор сердце, боль в душе. И про то как трагически в её холодильнике протухли сразу суп, каша и компот. Про то как колеблется она, сомневаясь - мыть кастрюльки сегодня или пусть стоят. Воняют дальше. Они же в холодильнике никому не мешают. Просто его открывать не надо. Рассказ понравился. Руки чесались поработать над её текстом. Оживить, добавив туда пару трупов. Может быть даже спрятать их в холодильнике. Пусть воняют вместе с супчиком и вчерашними шоколадками. Но опыт нашего общения научил меня помалкивать. Сижу как блондинка, прикинулся овечкой и тупо улыбаюсь - делаю красивые глаза. Совсем обалдел. Креветко. Жду команды бежать к барной стойке. Малышка может захотеть опрокинуть ещё стакан. У неё меланхолия. У неё всё протухло.

   Вчера было весело. Кальян, вентилятор, холодное пиво, сладкий дым и гадкие, толстые женщины. Очень чуткие женщины, для ранимых мужчин. Пили всю ночь. А сегодня вентилятор сломался, дома пусто, тоскливо, мусорно и не убрано. Гора немытой посуды, пятно на ковре, разбитый стакан, сковородка пригорела - электроплита заляпана жиром. Небо пустое - ни одного, даже самого вшивого, облака. Только дрожит раскалённая, выгоревшая синева непонятной глубины. Без птиц. Птицы не летают. Жизнь проходит. Незаметно, по капле, сквозь душу. Вот и этот день скоро закончится. Уже вечер. Летний вечер у нас "на районе".



    Вечер в опустевшем краю ветхих бетонных коробок, грязных фасадов, тесных квартир, пьющих мужчин, балконов, белья на верёвках, толстых мух, потных дам и мусорных баков. Солнце лениво сопит - топает босыми лапами по своим делам за горизонт. Тени перестали шевелить ушами, затаились. Стали осторожными, длинными, острыми и параллельными. Параллельными кустам в палисаднике, машинам на обочинах и чахлым тополям возле старой школы. Крышка унитаза поднята, телевизор бормочет, все окна открыты, но это бесполезно - о прохладе можно только мечтать.

    Пыль скрипит под пальцами на белом подоконнике. Потеет живот, спина совсем мокрая, девочка в доме напротив бродит по квартире топлесс. Хорошая грудь. Смотреть не хочется. Жарко, душно и хочется сожрать последнюю шоколадку из холодильника. Шоколад успокаивает. Во дворе кто-то второй час непринуждённо громко орёт матом. Брошу в него шоколадкой - успокою.

У твоей дочери голубые глаза. У тебя зелёные. У мужа карие. Мои глаза серые. Я боюсь твою дочь - девочку с волосами белого льна. Боюсь почувствовать своей дочкой. Малышка уже научилась говорить. Теперь маленькая почемучка учится кокетничать. Быстро учится. Мне кажется, что она сама. Никого не спросив. Собирается вклеить новые страницы в книгу нашей жизни. Хозяйничает на заднем сиденье. Смотрит в окошко. Слушает музыку. Напевает что-то своё, понятное только маленьким девочкам. Потом ошарашивает вопросом: " Я плинцесса? ". Конечно ты принцесса. Ты маленькая принцесса. Имя твоё - иероглиф. Ты умеешь долго-долго смотреть в мои глаза. Хочется обнять тебя, схватить, украсть и увезти далеко-далеко, в другую страну - на другой конец города. Вместе с твоей мамой. Она тоже умеет смотреть в мои глаза долго-долго. Только глаза у неё зелёные. А волосы тоже белые. Как у дочери. И обе вы маленькие, пушистые, игрушечные женщины. Вы обе мои малышки. Мои девочки.

Никуда мы сегодня не сбежим. Забудем ключи. Ненадолго, до вечера, уедем очень далеко. На свободу - на речку. Там нет светофоров. Будем гулять. Путать следы. Учиться ходить. Слушать. Говорить. Залитые солнцем поля. Шепчется камыш. Прозрачная вода. Буду держать за руки обеих девочек. Купаться. Болтать с почемучкой. Ты будешь улыбаться. Нам хорошо, когда мы вместе. Малышка устанет и уснёт. В тенёчке. Под старыми клёнами. Там где не жарко. Будет тихо-тихо дышать. Счастливая девочка. А я чувствую как медленный яд. По капле. Заливается в мои вены. Это наваждение - мне слишком хорошо. Хотя я и не понимаю, что мы здесь делаем. Вместе - на краю улыбки. Залитые солнцем. Умытые ветром. Здесь так красиво, тут никого нет - тут пахнет сексом. Во что мы играем? Что делаем? В конечном счёте, тихо тают мои поцелуи на твоих губах. Мы ненадолго. Дай руку. Закрой глаза. Я тоже закрою. Пусть будет туман. Слышишь как поёт ветер? Как стучит сердце. Как летят наши души.

День пройдёт. А что потом? Не будем думать. Мы ненадолго. Забудем обо всём. Пока спит маленькая принцесса. Она ещё ангел. Я буду с тобой. Рядом. Мы не ангелы. Мы не умеем летать. И глаза у нас разного цвета. Твои зелёные. Мои серые. Я тоже умею смотреть в глаза долго-долго. Умею видеть в твоих глазах своё отражение. Скажи мне что-нибудь. Молчи. Зачем тебе возвращаться? Давай сбежим. Сбежим на край света. Улетим. Возьмём маленькую принцессу и забудем обо всём. Дети растут так быстро. Начнём всё заново. Возьми меня с собой...... Мобилка. Друзья звонят. На пиво? Сейчас буду. Буди свою мартышку. Мы торопимся. Увидимся завтра. Та хватит целоваться. Надоела, блин. Слюни. Быстрее. Не копайся. У тебя муж дома не кормленный.

Ботинки старых нацистов. Битые бутылки. Острое стекло. Пробитая кожа порезанных рук. Портвейн. Брусчатка тротуаров. Бледные суки. Серый бетон и тёплый ночной ветер. Шум сонного города. Глаза редких патрульных машин. Звёзды с балкона. Казино, скрипучие ступеньки и скучные мысли. Мохнатые сейфы. Трава в карманах. Сигареты. Ментол. Лайт. Кусочки яда во рту. Горькие бусы. Роняю слова. Утираю слюну. Теряю монеты. Монеты с профилем пушистых зверьков вытекают из губ . Еврейские задницы. Каждую ночь я иду. В каждом сне. Папаротник, я вижу только папоротник. Высокий, густой, хрустящий. Я иду, а папоротник не кончается. В каждом сне. Раздвигаю стебли руками. Ржавый меч за плечом. Мёртвая луна. Кровь на ботинках стираю травой. Каждую ночь. Только песок. Песок и папоротник.

Ботинки старых нацистов. Подкованы сталью. Немое кино. "Прибытие первого паровоза". Я в главной роли. Боюсь упасть, споткнуться, выпасть и про-бле-вать-ся дымом. Иду. В ритме. В темпе. В ботинках высокой шнуровки. Я скоро дойду. До нужной точки, ручки, запятой. Мне нужно уехать. Мне нужен поезд. Экспресс. Поезд который идёт за горизонт. В странный лес. Туда где прячется солнце. Где налит для меня полный стакан шёпота. Где валяются следы босых лап. Картонки. Чужие ногти. Бублики. Дырки. Старые колёса. Зубы бывших любовниц. Глаза ментов. Счастливые трупы школьниц, с дырочкой в сердце в форме ножа. Колючие шкурки. Индейцы. Засранцы. Мне нужно уехать. Не горюй. Ты всё узнаешь. Я дезертир.

Ботинки старых нацистов. Праздник жизни. Генетическая память далёких предков. Вечный рейх. Бросим в вагон несколько капель крови, бритву, пару сердец и грязную посуду. Поджечь. Пусть всё пузырится, шипит и стреляет слишком ярким огнём. Пригласите маляра. Пусть закрасит мне паутину вен. Вен на твоих ногах. Шишки на коленках. Царапины на веках. Заставьте его молчать. Возьмите подписку. Расстреляйте в подъезде. Если не поздно. Изнасилуйте труп. Пусть стучится в окно каждую ночь. Хрипит и ругается. За мокрым стеклом. Пусть вместо меня топчет песок и папоротник.

Ботинки старых нацистов. Высокой шнуровки. Тонкого скрипа. Побрейте ей голову. И пеплом, пеплом, солёным пеплом натрите ей губы. Пусть больше не ест моих тараканов. Накажите её. Убейте. Всё равно она не умеет жить. Её украли на соседней планете и забыли в бутылке с тёмным стеклом. В её глазах не тает снег. Не мигает. Не боится. Не плачет. Пьёт формалин. Она будет женой воина. Будет рожать крепких детей. С толчённым стеклом и стружкой из стали. У неё ничего нет. Ей нечего терять и нечего хотеть. У неё всё есть. Только нет меня. И не будет. Я уеду. Не горюй. Ты всё узнаешь. Я дезертир. В нацистских ботинках. Я дезертир.

    Вчера мы ели пельмени. Это ритуал. Даже тогда, когда мы были чужими людьми и нам казалось, что у каждого из нас теперь своя собственная река жизни - мы ездили есть пельмени. Вот так, тупо. Ждали пока официант принесёт заказ. Пили вино. И мучали друг друга. Ненужные слова. Понты. Перья. Высыпали на стол кусочки цветного стекла. Стараясь поранить друг друга. Больно уколоть глубоко в самолюбие. Прямо в душу. Мне было не интересно слушать про твоих мужчин. О том как ты любишь Его. Какой Он замечательный. Умный. Сильный. Надёжный. Я видел его злым, тупым и грязным. Серым, циничным, жадным. Мне нравилось называть его в разговоре нежно - "твой ублюдок". Ты дёргалась, шипела, плевалась - запрещала мне такие слова. Я выкладывал фотки тёлок. Милых, красивых, влюблённых - с большими глазами, длинными ногами и лицами спившихся античных богинь. Ты хохотала над ними. Я запрещал тебе смеяться над почти святыми девочками.



    На самом деле, пока мы ели пельмени, я всегда думал только об одном. Дашь или не дашь. Челюсти сводило. Ты всё видела и всё понимала. Но чаше не давала. Испытывая от этого не здоровый кайф. Злорадство. Торжество. Приехала, слопала пельмени, вздрачнула меня и не дала. Похоже тебя пёрло, видеть мою кислую обиженную морду. А иногда давала. Редко. Даже не каждую неделю. Типа жалела. Ложилась. Раздвигала ноги. Скучала. А я быстренько всё делал. Торопился пока ты не начала ворчать. Сердобольная. Мать Тереза, мценского уезда. Я не вникал в мотивы. Жадно хватал. Мужской девиз: " Бери пока дают". Завтра могут и не дать. Завтра муж приедет. Заболеют дети. Пойдут месячные. Трамвай на ногу наступит. Короче - завтра не бывает.



    А вчера мы ели пельмени. Кафе изменилось. Появилась мебель. Кондишка. Вино стали охлаждать. Официантку теперь трудно перепутать с попрошайкой на вокзале. Ей выдали чистую кофту и отобрали дырявые любимые колготки. Пельмени стали вкусными. Я больше не стараюсь ранить тебя. Мне это давно не нужно. Я тебя жалею. Хочу помочь и поддержать. Поэтому и приезжаю сюда. Но вижу как мои слова причиняют тебе, почти физическую боль. Мне кажется ты думаешь только об одном. Дам я тебе или не дам. Я обязательно дам. Но может не сегодня. Сегодня такой жаркий день. Давай просто поболтаем. Тут. В тишине. Под кондиционером. Ведь мы давно не дети. Нам есть о чём поговорить. Вот помнишь, ту блондинку. Блин, ну что у тебя с лицом? Чего тебя покрючило? Ну дам я тебе. Сейчас поедем в гостиницу. Немножко дам. Буду лежать тихонько, а ты сама всё сделаешь. Тока быстро, хорошо? Не возись целый час, как на прошлой неделе.

Это был секс. Упоительный и смелый. Отчаянный и никому не нужный. Почти бесплатный. Несъедобный. Экстремальный. Для здоровых организмов. Для культурных людей. Для креветок. Наташка пила. Была счастлива. Наташка кончала. Звала маму. Громким матом. На природе. Прямо на земле. В пыли. На отпечатках чужих лап, сапог и дамских туфель. Среди окурков, мятых бумажек и кучек подсохшего гавна. Наташка брала 20 грн с человека. Красивая девочка. Она не догадывалась, что можно взять больше. А может быть ей хватало. А может быть ни кто бы и не дал. Мы пришли сюда пить водку. Жевать резиновое мясо неизвестных науке животных. Писать в соседних подьездах. Мы пришли сюда красиво гулять. В этот притон демократии. Возле троллейбусной остановки. Между базаром на 12-м квартале и облезлой общагой для пожилых леди с кондитерской фабрики.

Смятые купюры. Счастливая Наташка. Хихикала. Воображала себя волчицей. Выла на луну. Вы трахали даму которая воет на луну? В кустах. Возле вашего столика. Оу! Это трудно забыть. Вы её, а она на луну. Громко. Убедительно. Страшно. Потом плакала. Громко. Убедительно. Страшно. Вы её, а она плачет. Кончает и плачет. Ах, какая жопа у Наташки. Сладко. Туго. Компресиия. Для всех, для каждого и только для тебя. Щас мы тебя вдвоём, Наташка. Подожди. Друг мой траванулся. Печенье не свежее. Не обращай внимания. Не девочка уже - ты у нас уже мама. Нарожалась.Теперь не писти. Братишка, хватит рыгать, ну ка подержи. Что-то у неё судороги. Ещё сдохнет. Я должен успеть кончить. Что? И ты должен? Давай вместе. Это у тебя член такой? Очень похоже на пластиковую бутылку. Баллон на 1.5 литра. Ой, бльоо, куда ж ты ей засунул. Туда же не суют. А впрочем. Какая разница. Им везде суют. На то они и бабы.

Ты кончил? Какой ты. Шустый. Брансбойт. Смотри что бы она не захлебнулась. Мне ещё минутку надо. Ты чо без презерватива? Ну ты идиот. Я тоже без. Но я болею - мне можно. Абсурд, мсье. Вы смотрели Тарковского? "Кривое зеркало которое треснуло". Хороший фильм. Там монголы художника застрелили. Копьём. В спину. Давайте, ещё раз Наташку, вдвоём. Копьями. В спину. По следам Тарковского. Жертвоприношение. Она всё равно уже спит. Можно не платить. Шара возбуждает. Как вы красиво двигаетесь, мсье. Вы занимались бальными танцами? Сантехник? Почему мы раньше никогда не встречались? А кто ты вообще такой? Мать, твою!!! Пиддер!!! Мы заплатили за бабу, а ты её ёпаешь? Она не просто так здесь лежала. Она не валялась. Это мы её здесь положили. Пацаны-ы-ы, сюда-а-а!!! Держите его!!! От пльять. Сбежал. Ушёл подлец. Какая ловкая шельма. Гандон сантехнический. Как же он бегает, с таким баллоном в трусах.

   Под колёсами крошится битый асфальт. Он трудно пережил зиму. В машине слышен перестук колёс. Музыка. Светятся приборы. Фары пробивают ночь всего на несколько метров. Неба нет. Над головой немая и глухая темнота. Без звёзд и серебра луны. Возле Сиваша, над заливом, там где встречный ветер уже пахнет морем, темнота оживает, шевелится, зевает, сверкает далёкой молнией и бросает нам в лобовое стекло чёрные пули жидкого металла. Пули гудят, глухо бьют в машину, лопаются прозрачными каплями холодных слёз. Умная корейская железяка стирает их дворниками и довольная, улыбается в темноту. Она умывается дождём.  

    Нас ждёт, зовёт к себе мёртвый город - крепость на вершине скалы. Эски - Кермен. Манит пустыми лабиринтами улиц. Полированный камень, стёртые ступени. Тут  кипела жизнь. Приходили караваны. Ржали кони. Жарилось мясо. Звенело золото, лилась кровь, кричали ночью женщины, рождались дети и мальчики становились мужчинами. Теперь тишина. Рухнули стены. Все погибли. Гуляет ветер. Тоскливо воет в пустых глазницах бойниц. Гоняет сухие листья. Только ночами, в густом воздухе слышно как печатает шаг гвардейский патруль. Охраняет могилы и древние храмы.

     Невидимые солдаты - их всегда шестеро, звенят доспехами и уверенно обходят улицу, за улицей. Нет никакого желания становиться на их пути. Прижмитесь к стене или прячтесь. Если они остановятся, старайтесь не дышать. Они внимательно смотрят на вас. Они рядом. Ночь - это время их призрачной жизни. Живым тут не место. Тут очень легко умереть, остыть, оставить любопытным утренним лучам свой некрасивый труп. Когда они пойдут дальше, тогда дышите, дайте им отойти и бегите.

      Бегите в долину, туда где раньше был Великий Шёлковый Путь. Где паутина тропинок, горное озеро, деревянный мост над водой и пасутся полудикие кони. Гостиница, виноград и дружно возятся чёрные свинки мелкой вьетнамской породы. Дремлют джипы и бегает огромный белый пёс неизвестной породы. Ласковый зверь, лобастый и умный, носит ошейник - обрывок железной цепи. Говорят, что лет 5 назад, в одну из ночей, совсем щенком, он спустился из мёртвого города. Слопал суп из миски. Зевнул. Положил морду на лапы. Потянулся и остался тут жить, пасти лошадей и охранять машины. За ним замечают странную для собаки привычку. Подходить ночью к домику, становиться на задние лапы и прислонять морду к оконному стеклу. Смотреть, что делают в номерах люди. Когда случайно замечаешь такой взгляд - вздрагиваешь. Торопишься задёрнуть шторы. Я думаю он добрый, любопытный, очень скучает и просто смотрит телевизор. Кормлю его. Даю ему мясо, обнимаю и чешу за ухом.