Роберт Шекли
Рассказ.
один из самых-самых любимых,
даже пока делал заметку -
три раза перечитал полностью с удовольствием
(но очень много букафф - 11 тыщ)
Ответчик был построен, чтобы действовать столько, сколько необходимо, — что очень большой срок для одних и совсем ерунда для других. Но для Ответчика этого было вполне достаточно.
Если говорить о размерах, одним Ответчик казался исполинским, а другим — крошечным. Это было сложнейшее устройство, хотя кое-кто считал, что проще штуки не сыскать. Кто его создал? Чем меньше о них сказано, тем лучше. Они тоже знали.
Итак, они построили Ответчик — в помощь менее искушенным расам — и отбыли своим особым образом. Куда — одному Ответчику известно.
Потому что Ответчику известно все.
На некой планете, вращающейся вокруг некой звезды, находился Ответчик. Шло время: бесконечное для одних, малое для других, но для Ответчика — в самый раз.
Внутри него находились ответы. Он знал природу вещей, и почему они такие, какие есть, и зачем они есть, и что все это значит.
Ответчик мог ответить на любой вопрос, будь тот поставлен правильно. И он хотел. Страстно хотел отвечать!
Что же ещё делать Ответчику?
И вот он ждал, чтобы к нему пришли и спросили.
— Как вы себя чувствуете сэр? — участливо произнес Морран, повиснув над стариком.
— Лучше, -со слабой улыбкой отозвался Лингман.
Хотя Морран извел огромное количество топлива, чтобы выйти в космос с минимальным ускорением, немощному сердцу Лингмана то артачилось и упиралось, не желая трудиться, то вдруг пускалось вприпрыжку и яростно молотило в грудную клетку. В какой-то момент казалось даже, что оно вот-вот остановится, просто назло. Но пришла невесомость — и сердце заработало.
У Моррана не было подобных проблем. Его крепкое тело свободно выдерживало любые нагрузки. Однако в этом полете ему не придется их испытывать, если он хочет, чтобы старый Лингман остался в живых
— Я ещё протяну, — пробормотал Лингман, словно в ответ на невысказанный. — Протяну, сколько понадобится, чтобы узнать.
Морран прикоснулся к пульту, и корабль скользнул в подпространство, как угорь в масло
. — Мы узнаем. — Морран помог старику освободиться от привязных ремней. — Мы найдем Ответчик!
Лингман уверенно кивнул своему молодому товарищу. Долгие годы они утешали и ободряли друг друга. Идея принадлежала Лингману. Потом Морран, закончив институт, присоединился к нему. По всей Солнечной сиситеме они выискивали и собирали по крупицам легенды о древней гуманоидной расе, которая знала ответы на все вопросы, которая построила Ответчик и отбыла восвояси.
Подумать только! Ответ на любой вопрос!- Морран был физиком и не испытывал недостатка в вопросах: расширяющаяся Вселенная, ядерные силы, «новые» звезды…
— Да, — согласился Лингман.
Он подплыл к видеоэкрану и посмотрел в иллюзорную даль подпространства. Лингман был биологм и старым человеком. Он хотел задать только два вопроса.
Что такое жизнь?
Что такое смерть?
После особенно долгого периода сбора багрянца Лек и его друзья решили отдохнуть. В окресностях густо расположенных звезд багрянец всегда редел — почему, никто не ведал, — так что вполне можно было поболтать.
— А знаете, — сказал Лек, — поищу-ка, я пожалуй, этот Ответчик.
Лек говорил на языке оллграт, языке твердого решения.
— Зачем? — спросил Илм на языке звест, языке добродушного подтрунивания. — Тебе что, мало сбора багрянца?
— Да, — отозвался Лек, все ещё на языке твердого решения. — Мало.
Великий труд Лека и его народа заключался в сборе багрянца. Тщательно, по крохам выискивали они вкрапленный в материю пространства багрянец и сгребали в колоссальную кучу. Для чего — никто не знал.
— Полагаю, ты спросишь у него, что такое багрянец? — предположил Илм, откинув звезду и ложась на её место.
— Непременно,- сказал Лек. — Мы слишком долго жили в неведении. Нам необходимо осознать истинную природу багрянца и его место в мироздании. Мы должны понять, почему он правит нашей жизнью. — Для этой речи Лек воспользовался илгретом, языком зарождающегося знания.
Илм и остальные не пытались спорить, даже на языке спора. С начала времен Лек, Илм и все прочие собирали багрянец. Наступила пора узнать самое главное: что такое багрянец и зачем сгребать его в кучу?
И конечно, Ответчик мог поведать им об этом. Каждый слыхал об Ответчике, созданном давно отбывшей расой, схожей с ними.
— Спросишь у него еше что-нибудь: — поинтересовался Илм.
— Пожалуй, я спрошу его о звездах,- пожал плечами Лек. — В сущности, больше ничего важного нет.
Лек и его братья жили с начала времен, потому они не думали о смерти. Число их всегда было неизменно, так что они не думали о жизни.
Но багрянец? И куча:
— Я иду! — крикнул Лек на диалекте решения-на-грани-поступка.
— Удачи тебе! — дружно пожелали ему братья на языке величайшей привязанности.
И Лек удалился, прыгая от звезды к звезде.
Один на маленькой планете, Ответчик ожидал прихода Задающих вопросы. Порой он сам себе нашептывал ответы. То была его привилегия. Он з н а л.
Итак, ожидание. И было не слишком поздно и не слишком рано для любых порождений космоса прийти и спросить.
Все восемнадцать собрались в одном месте.
— Я взываю к Закону восемнадцати! — воскликнул один. И тут же появился другой, которого ещё никогда не было, порожденный Законом восемнадцати.
— Мы должны обратиться к Ответчику! — вскричал один. — Нашими жизнями правит Закон восемнадцати. Где собираются восемнадцать, там появляется девятнадцатый. Почему так?
Никто не смог ответить.
— Где я? — спросил новорожденный девятнадцатый. Один отвел его в сторону, чтобы все рассказать.
Осталось семнадцать. Стабильное число.
— Мы обязаны выяснить, — заявил другой, — почему все места разные, хотя между ними нет никакого расстояния.
Ты здесь. Потом ты там. И все. Никакого передвижения, никакой причины. Ты просто в другом месте.
— Звезды холодные, — пожаловался один.
— Почему?
— Нужно идти к Ответчику.
Они слышали легенды, знали сказания. «Некогда здесь был народ — вылитые мы! — который з н а л. И построил Ответчик. Потом они ушли туда, где нет места, но много расстояния».
— Как туда попасть? — закричал новорожденный девятнадцатый, уже исполненный знания.
— Как обычно.
И восемнадцать исчезли. А один остался, подавленно глядя на бесконечную протяженность ледяной звезды. Потом исчез и он.
— Древние предания не врут, — прошептал Морран. — Вот Ответчик.
Они вышли из подпространства в указанном легендами месте и оказались перед звездой, которой не было подобных. Морран придумал, как включить её в классификацию, но это не играло ни какой роли. Просто ей не было подобных.
Вокруг звезды вращалась планета, тоже не похожая на другие. Морран нашел тому причины, но они не играли никакой роли. Это была единственная в своем роде планета.
— Пристегивайтесь сэр, — сказал Морран. — Я постараюсь приземлиться как можно мягче.
Шагая от звезды к звезде, Лек подошел к ответчику, положил его на ладонь и поднес к глазам.
— Значит, ты Ответчик.
— Да, — отозвался Ответчик.
— Тогда скажи мне, — попросил Лек, устраиваясь поудобнее в промежутке между звездами. — Скажи мне, что я есть?
— Частность, — сказал Ответчик. — Проявление.
— Брось, — обиженно проворчал Лек. — Мог бы ответить и получше… Теперь слушай. Задача мне подобных — собирать багрянец и сгребать его в кучу. Каково истинное значение этого?
— Вопрос бессмысленный, — сообщил Ответчик. Он знал, что такое багрянец и для чего предназначена куча. Но объяснение таилось в большем объяснении. Лек не сумел правильно поставить вопрос.
Лек задавал другие вопросы, но Ответчик не мог ответить на них. Лек смотрел на все по-своему узко, он видел лишь часть правды и отказывался видеть остальное. Как объяснить слепому ощущение зеленого?
Ответчик и не пытался. Он не был для этого предназначен.
Наконец Лек презрительно усмехнулся и ушел, стремительно шагая в межзвездном пространстве.
Ответчик знал. Но ему тебовался верно сформулированный вопрос. Ответчик размышлял над этим ограничением, глядя на звезды — не большие и не малые, а как раз подходящего размера.
«Правильные вопросы… Тем, кто построил Ответчик, следовало принять это во внимание, — думал Ответчик. — Им следовало предоставить мне свободу, позволить выходить за рамки узкого вопроса».
Восемнадцать созданий возникли перед Ответчиком — они не пришли и не прилетели, а просто появились. Поеживаясь в холодном блеске звезд, они ошеломленно смотрели на подавляющую грамаду Ответчика.
— Если нет расстояния, — спросил один, — то как можно оказаться в других местах?
Ответчик знал, что такое расстояние и что такое другие места, но не мог ответить на вопрос. Вот суть расстояния, но она не такая, какой представляется этим существам. Вот суть мест, но она совершенно отлична от их ожиданий.
— Перефразируйте вопрос, — с затаенной надеждой посоветовал Ответчик.
— Почему здесь мы короткие, — спросил один, — а там длинные? Почему там мы толстые, а здесь худые? Почему звезды холодные?
Ответчик все это знал. Он понимал, почему звезды холодные, но не мог объяснить это в рамках понятий звезд или холода.
— Почему, — поинтересовался другой, — есть Закон восемнадцати? Почему, когда собираются восемнадцать, появляется девятнадцатый?
Но, разумеется, ответ был частью другого, большего вопроса, а его-то они и не задали.
Закон восемнадцати породил девятнадцатого, и все девятнадцать пропали.
Ответчик продолжал тихо бубнить себе вопросы и сам на них отвечал.
— Ну вот, — вздохнул Морран. — Теперь все позади.
Он похлопал Лингмана по плечу — легонько, словно опасаясь, что тот рассыплется.
Старый биолог обессилел.
— Пойдем, — сказал Лингман. Он не хотел терять времени. В сущности, терять было нечего.
Одев скафандры, они зашагали по узкой тропинке.
— Не так быстро, — попросил Лингман.
— Хорошо, — согласился Морран.
Они шли плечом к плечу по планете, отличной от всех других планет, летящей вокруг звезды, отличной от всех других звезд.
— Сюда, - указал Морран. — Легенды были верны. Тропинка, ведущая к каменным ступеням, каменные ступени — во внутренний дворик… И — Ответчик!
Ответчик представился им белым экраном в стене. На их взгляд, он был крайне прост.
Лингман сцепил задрожавшие руки. Наступила решающая минута его жизни, всех его трудов, споров…
— Помни, — сказал он Моррану, — мы и представить не в состоянии, какой может оказаться правда.
— Я готов! — восторженно воскликнул Морран.
— Очень хорошо. Ответчик, — обратился Лингман высоким слабым голосом, — что такое жизнь?
Голос раздался в их головах.
— Вопрос лишен смысла. Под «жизнью» Спрашивающий подразумевает частный феномен, объяснимый лишь в терминах целого.
— Частью какого целого является жизнь? — спросил Лингман.
— Данный вопрос в настоящей форме не может разрешиться. Спрашивающий все ещё рассматривает «жизнь» субъективно, со своей ограниченной точки зрения.
— Ответь же в собственных терминах, — сказал Морран.
— Я лишь отвечаю на вопросы, — грустно проинес Ответчик.
Наступило молчание.
— Расширяется ли Вселенная? — спросил Морран.
— Термин «расширение» неприложим к данной ситуации. Спрашивающий оперирует ложной концепцией Вселенной.
— Ты можешь нам сказать хоть что-нибудь?
— Я могу ответить на любой правильно поставленный вопрос, касающийся природы вещей.
Физик и биолог, обменялись взглядами.
— Кажется я понимаю, что он имеет ввиду, — печально проговорил Лингман. — Наши основные допущения неверны. Все до единого.
— Невозможно! — возразил Морран. — Наука…
— Частные истины, — бесконечно усталым голосом заметил Лингман. — По крайней мере, мы выяснили, что наши заключения относительно наблюдаемых феноменов ложны.
— А закон простейшего предположения?
— Всего лишь теория.
— Но жизнь… безусловно, он может сказать, что такое жизнь? — Ясно, — медленно выговорил Морран. — Он не в состоянии ответить на наши вопросы, оперируя нашими понятиями и предположениями.
— Думаю, именно так. Он связан корректно поставленными вопросами, а вопросы эти требуют знаний, которыми мы не располагаем.
— Следовательно, мы даже не можем задать верный вопрос? — возмутился Морран. — Не верю. Хоть что-то мы должны знать. — Он повернулся к Ответчику. — Что есть смерть?
— Я не могу определить антропоморфизм.
— Смерть — антропоморфизм! — воскликнул Морран, и Лингман быстро обернулся. — Ну наконец-то мы сдвинулись с места.
— Реален ли антропоморфизм?
— Антропоморфизм можно классифицировать экспериментально как, А — ложные истины или В Частные истины — в терминах частной ситуации.
— Что здесь применимо?
— И то и другое.
Ничего более конкретного они не добились. Долгие часы они мучили Ответчик, мучили себя, но правда ускользала все дальше и дальше.
— Я скоро сойду с ума, — не выдержал Морран. — Перед нами разгадки всей Вселенной, но они откроются лишь при верном вопросе. А откуда нам взять эти верные вопросы?!
Лингман опустился на землю, привалился к каменной стене и закрыл глаза.
— Дикари — вот мы кто, — продолжал Морран, нервно расхаживая перед Ответчиком. — Представте себе бушмена, требующего у физика, чтобы тот объяснил, почему нельзя пустить стрелу в Солнце. Ученый может объяснить это только своими терминами. Как иначе?
— Ученый и пытаться не станет, едва слышно проговорил Лингман. — Он сразу поймет тщетность объяснения.
— Или вот как вы разъясните дикарю вращение Земли вокруг собственной оси, не погрешив научной точностью?
Лингман молчал.
— А, ладно… Пойдемте сэр?
Пальцы Лингмана были судорожно сжаты, щеки впали, глаза остекленели.
— Сэр! Сэр! — затряс его Морран.
Ответчик знал, что ответа не будет.
Один на планете — не большой и не малой, а как раз подходящего размера — ждал ответчик. Он не может помочь тем, кто приходит к нему, ибо даже Ответчик не всесилен.
Вселенная? Жизнь? Смерть? Багрянец? Восемнадцать?
Частные Истины, полуистины, крохи великого вопроса.
И бормочет Ответчик вопросы сам себе, верные вопросы, которые никто не может понять.
И как их понять?
Чтобы правильно задать вопрос, нужно знать большую часть ответа.
Что же, давайте посмотрим правде в глаза: наш народ, в основном, - глуп, наивен и неопытен. И пусть в настоящее время наблюдается небольшой диссонанс между общим культурным уровнем украинцев и уровнем их власти, но это - лишь следствие того, что после оранжевой революции наступила, так сказать, "голубая реакция". Маятник качнулся в противоположную сторону в полном соответствии с историческими законами.
Вопрос только в том, куда прямо сейчас сдвигается точка равновесия нашего с вами маятника, которая определяется коллективным сознанием нации и ничем другим. И в этом отношении важно не то, какая позиция "более правильная", а личный пример-действие каждого сознательного человека.
Сколько отец-матерщинник ни будет учить своих детей тому, что говорить непотребные слова - это плохо, но в результате его воспитания отпрыски лишь, простите, станут мешать моралистику с х*ями.
Конечно, влияние человека ограничено его положением в обществе. Однако и тут я могу привести несколько простых наблюдений о "роли маленькой личности в окружающей реальности".
Например, дежурная в метро, которая сидит в будке у эскалатора, и/или ее непосредственный начальник. Вот, казалось бы, на что они могут повлиять? Но в то же время на эскалаторе станций Арсенальная или Университет часто можно услышать классическую музыку, а на Дворце Спорта без конца звучат произносимые неприятным "стальным" голосом правила безопасности.
Или, к примеру, 2 ресторана быстрого питания одной и той же сети "Пузата Хата". Один - на улице Бассейной, а другой - возле Контрактовой площади. Первый - галимая тошниловка, второй - вполне пристойное бюджетное заведение.
Вы можете подумать, что начал я с чего-то серьезного, а скатился к мелочам, но это не совсем так. Просто из вот таких крохотных деталек и складывается все бытие страны. Где-то нагрубили, где-то накормили вчерашним салатом, где-то нагрузили негативом, поругался дома с женой - так и день прошел. О какой гражданской активности в таком случае может идти речь, если человек в итоге испытывает неприязнь или ненависть к окружающим?
При этом, что интересно, большинство наиболее актуальных украинских проблем имеют весьма простые решения, единственный минус которых – необходимость в массовом применении. Например, установка на улицах урн будет иметь наглядный результат только в том случае, если большинство людей станут ими пользоваться, и никак иначе.
Именно поэтому для человека сознательного категорически нельзя оставаться пассивным, выдавая за достижение то, что просто является нормой.
- Если бы все делали как я! - Самовлюбленно повторяют "просвещенные".
- Но тогда и гордиться было бы нечем, верно?
Для журналиста честное выполнение работы – не заслуга. А если ко всему добавить показушную аполитичность, то на выходе окажется, что вся деятельность многих распиаренных представителей СМИ и гражданских активистов – это лишь "кухонные беседы" 80 лэвэла, подталкивающие "поклонников таланта" делать то же самое - переливать из пустого в порожнее, комментируя чужую реальность вместо создания своей.
А на самом деле все просто: воин действует, а дурак реагирует.
Сократ отверг высказывание о том, что в споре рождается истина. Он противопоставил спору диалог, поскольку в основе спора всегда лежит попытка доказать опоненту свою правоту. Но знание человека несовершенно, а значит, и правота - понятие относительное. 