У многих учеников школ, лицеев, студентов колледжей и университетов лишь одно слово «математика» вызывало, да и продолжает вызывать, ряд смешанных, а нередко и неприятных чувств. Наука сложная, утомительная, невероятно дотошная в вопросах знания теорем и формул и бесконечно скрупулезная в практике вычислений и построений. Все это вызывало у страстного в своей молодости человека тоску и непонимание, скуку и ощущение собственного бессилия, неверие в себя и в свои интеллектуальные возможности. Они ненавидели ее и тихо завидовали тем, кому математика давалась...
Но столь несветлые чувства - лишь одна из сторон известной медали. И порой математика, а точнее нелюбовь к ней, порождала в молодых душах и более светлые чувства — надежду, веру, глубокую религиозность. Ученики молились перед контрольной по тригонометрии; надеялись на случай, чтобы списать домашнее задание у отличника. Верили в невероятное мгновенное обнаружение у доски математического прозрения, которое вполне сравнимо с экстрасенсорикой и телепатией. Они привставали, встречая учителя, а в глубине души отчаянно ждали ужасного происшествия, которое отменит контрольную работу, опрос, проверку заданий, и что самое важное - отложат страшный «приговор» до следующего урока, в начале которого снова вспомнят о молитве.
Безусловно, иногда надежды учеников не оправдывались, и на поприще изучения точных наук случался полный разгром. Однако бывали и такие случаи, когда сама природа спасала нерадивых, но так отчаянно верующих в чудо учеников. И благодаря стихии «шах» и «мат» в партии с математикой так и не состоялся (причем, в данном случае, слово «мат» можно рассматривать не только, как арабское прилагательное «мертвый», но и как сокращение от слова «математика»).
Примером такого "чуда", без сомнения, можно считать случай, который произошел в первой половине ХІХ века с воспитанницей Дома Трудолюбия, расположенного на 13 линии Васильевского острова (Санкт-Петербург), Е.В.Аладьиной. О нем девушка рассказывает читателю в своих мемуарах:
«Если б можно было изменять и коверкать старинные русские пословицы, я непременно исковеркала бы одну из них по-своему. У нас обыкновенно говорят: Он (она) надоел (надоела) мне, как горькая редька! Вместо этого я говорила бы: он (она) надоел (надоела) мне как черствая математика!... Я не любила этой головоломной науки и, не быв от природы ленивой, ленилась и плохо подвигалась на поприще минусов и плюсов.
В один день — день, памятный северной столице России (это было 7 ноября 1824 года), — я не знала урока из математики, со страхом и трепетом ожидала роковой минуты, в которую позовут меня к доске и оштрафуют за незнание урока. Делать было нечего, я сидела у окна и булавочкой отцарапывала зеленую краску со стекол.
Вдруг как грозный звук трубы ангела, зовущий на суд живых и мертвых, голос dame de classe (прим.: «учительница», «классная дама») зовет меня к грозной математической доске; я встаю, механически заглядываю в окно и кричу моей dame de classe:
— Посмотрите, посмотрите — у нас на улице речка!
Dame de classe бежит к окошку, выглядывает на улицу... Математика забыта! И я не на коленях (прим.: на колени ставили за провинность)!»
Конечно, немного позже восторг спасения от ужаса математики сменится ужасом пред стихией — высокой водой, сносящей на своем пути все и вся, лишая еды и крова тысячи людей, а порой и отбирая у них жизнь. Уже ниже в своих мемуарах Е.В.Аладьина напишет о других молитвах: «…и мы молились Богу от души… Так прошло несколько часов; напоследок Господь внял усердным мольбам, воссылаемым к Нему из глубины сердец чистых и невинных: буря затихала, и вода начала убывать». Потом наступил холодный вечер, невыносимое ощущение страха и незащищенности. Немного позже невероятными усилиями был организован ужин — неизысканная, но такая вкусная для голодных, эмоционально уставших девушек ячменная каша — единственная провизия, которую удалось спасти от воды. Затем - сложная ночь, во время которой воспитанницы, как и их учителя, ни на минуту не смогли сомкнуть глаз, так как «... шумные порывы ветра, мрак осенней ночи, когда небо — как черный гробовой покров — тяготело над Петрополем, пугали нас!..».
Однако, страшные воспоминания все же не затмили чудо спасения от математики. До самого конца жизни этот случай оставался одним из самых ярких в памяти девушки. И, возможно, не только потому, что он случился в такой непростой исторический день, но и благодаря своей наглядной иллюстрации широко известной мудрости: «Бойтесь своих желаний — они имеют обыкновение сбываться». Причем, даже тогда, когда эти самые желания обещают спасти от такой страшной и непонятной науки - математики.
(При написании текста мною были использованы материалы книги "Институты благородных девиц в мемуарах воспитанниц / Составление, подготовка текста и примечания Г. Г. Мартынова. — М. : Ломоносовъ. — 2013. — 288 с.")
Справка (источник Википедия):
"Петербургское наводнение 1824 года — самое значительное и разрушительное наводнение за всю историю Санкт-Петербурга. Произошло 7 (19) ноября 1824 года.
7 ноября 1824 года на площади у Большого театра. Картина Ф.Я. Алексеева. 1824 г.
Вода в реке Неве и её многочисленных каналах (рукавах) поднялась на 4,14—4,21 метра выше ординара. По оценкам, во время наводнения были разрушены 462 дома, повреждены 3681, погибли 3600 голов скота, утонули от 200 до 600 человек, многие пропали без вести, так как трупы были унесены водой в Финский залив.
Наводнение 7 ноября 1824 года. Вид на Васильевский остров.
7 (19) ноября 1824 года в городе лил дождь, также начал дуть крайне сырой и холодный ветер. К вечеру непогода усилилась. Начался резкий подъём воды в каналах, который поначалу привлекал зевак и ярко запомнился всем очевидцам наводнения, так как вскоре под водой выше двух человеческих ростов (свыше 4 метров) оказался практически весь тогдашний город. Незатопленными остались лишь Литейная, Рождественская и Каретная части Петербурга. Ущерб от наводнения был огромным, составив 15—20 миллионов рублей".
Наводнение 7 ноября 1824 года. Вид на Адмиралтейство. Гравюра.
