У Валерия Павловича вышел продолжительный книжный запой длиною в год. Причем, если ранее предпочитал он детективы и историческую литературу, то тут дёрнул его чёрт удариться в фантастику. Вернее, в фэнтези и книги про всяких попаданцев. И вот, зная о том, что я тоже не чужд этому жанру, он охотно поделился выводами, к которым пришёл в процессе чтения.

Что-то такое затевается, решил Валерий Павлович. Масштабное. Глобальное. Ну посудите сами, доктор: в девяностые все вдруг бросились разоблачать советскую власть и превозносить ударный капиталистический труд. А ещё идею о том, что можно один раз хапнуть — и всю жизнь потом не работать. А всё для чего? Да заказ был, он просто уверен: переформатировать общественное мнение страны для смены строя и формирования новых элит. Оправдать механизм первичного накопления капитала.

Потом пришёл новый заказ: сформировать имперское мировоззрение и потребность в сильной руке, крепко держащей тебя за шиворот. Иначе, спрашивается, откуда весь этот хруст французской булки и зачем все эти книги о попаданцах, помогающих государю сохранить страну и вывести её в мировые лидеры?

Но это то, что лежит на поверхности. А вот самое глубокое, доктор — это магия. Вот, спрашивается, почему практически загнулась на корню научная фантастика? Куда делись те логичные построения, основанные на более-менее глубоком знании физики и математики? Люди поглупели? Ну поглупели, конечно, не без того. Но главное — это подготовка сознания.

Подготовка к тому, что если вдруг среди нас появятся маги — никто особо не удивится. И инопланетянам, кстати, не удивятся тоже. Кто-то планомерно и последовательно снижает порог критичности восприятия подобной информации.

А сколько появилось книг в постапокалиптическом жанре? А значит что? Правильно, скоро что-то произойдёт. И это что-то лично я, доктор, хотел бы пересидеть в ваших стенах. Так что пишите направление, мне страшно.

Он спрятаться хотел. Либо на то время, пока угроза минует, либо пока у самого нервы станут крепче, и снова можно будет сидеть и опасаться, но уже дома. Сейчас-то уже сил нету никаких, а дурдом, при всей суровости его быта, остаётся островком стабильности в этом безумном мире.