Их познакомил Париж и искусство.

Мир признал его гениальность после его смерти. Его возлюбленная знала это всегда. Муза Модильяни, его ангел-хранитель, самая преданная поклонница и не венчанная жена, Жанна не могла жить без него. На следующий день после его кончины она подошла к окну шестого этажа и шагнула за любимым в вечность.

Их познакомил Париж и искусство. Они встретились в апреле 1917 года в художественной академии Коларосси. Жанна – 19-летняя студентка, делающая свои первые наброски. Амедео, или, как называли его в богемной среде, Моди (фр. - проклятый), - 32-летний бедный художник, воспользовавшийся возможностью за 50 сантимов получить место с мольбертом и писать обнаженную натуру. Модильяни к тому времени уже 10 лет как жил в Париже. За эти годы страстный и увлеченный искусством красавец тосканец растерял свой лоск, а изящные костюмы и рубашки с накрахмаленными воротничками сменил на мятый вельветовый пиджак и длинный шарф. Умный, обаятельный, прекрасно образованный, он жил за гранью нищеты. В его маленькой мастерской неподалеку от Люксембургского сада всего-то и было вещей что мольберт, узкая кровать, пара стульев да большой чемодан, на котором частенько ночевали гости – такие же полуголодные увлеченные искусством фантазеры. Но самыми постоянными друзьями художника были алкоголь и гашиш. А еще он был смертельно болен. Туберкулез.

Амедео Модильяни                                                Жанна Эбютерн

Жанна была полная его противоположность. Миниатюрная, нежная, кроткая, строгое католическое воспитание, ни капли вина – неудивительно, что ее родители не желали дочери такого неприкаянного мужа-бессребреника. Однако удержать Жанну уже не могло ничего. В своего Амедео она влюбилась без памяти и с первого взгляда.

О донжуанстве Модильяни говорил весь Париж. Красивый, романтичный, с ореолом трагичности – у него были романы с самыми яркими и экстравагантными дамами из парижской богемы. Моди был своеобразной достопримечательностью Монмартра. В кафе и ресторанчиках его часто кормили бесплатно – за наброски на салфетках. Картины продавались плохо. Впрочем, гордый итальянец даже с пустым кошельком не соглашался писать портреты за деньги. Никто не может диктовать ему что и как рисовать. За мольбертом Модильяни проводил все свое время – когда не пил и не кутил с друзьями в кафе. В приступах яростной самокритики он уничтожал одну картину за другой. Он не жил – сгорал. Но появилась Жанна и вдохнула жизнь в него и в его творчество.

Портреты Жанны Эбютерн. Амедео Модильяни

Их любовь была пропитана запахом масляных красок, алкоголя, гашиша и сырости нетопленой мастерской. Около 30 портретов возлюбленной написал художник за те три года, которые были отведены им судьбой. Сейчас они продаются за миллионы долларов. Только недавно были обнаружено несколько картин, написанные самой Жанной – оказалось, она была хорошим художником и обладала своим, уникальным стилем.

Но главным в ее жизни было не искусство. А он – Амедео. Каждый вечер она находила его в одном из парижских кафе и смиренно доставляла на трамвае домой. Мало что изменилось, когда у них родился ребенок, девочка, тоже Жанна. Они не были хорошими родителями. Она думала только о своем гении, а гений думал об искусстве. После их смерти ребенка удочерит сестра Амедео. Жанна Модильяни станет одним из лучших биографов художника.

Портрет Амедео Модильяни.                        Автопортрет. Жанна Эбютерн
Жанна Эбютерн                                                                     

В конце января 1920 года друзья застали художника, лежавшим на кровати в холодной мастерской почти без сознания. У него была последняя стадия туберкулеза. Беременная Жанна сидела рядом, бессмысленно глядя в одну точку. 24 января он умер в больнице для бедных. На следующий день она выбросилась из окна родительского дома. Музе не было места в этом мире без ее гения.

Спустя несколько лет после смерти художника родители Жанны Эбютерн согласились перезахоронить ее рядом с возлюбленным. На кладбище Пер-Лашез две могилы рядом: «Амедео Модильяни, художник, умерший на пороге славы» и «Жанна Эбютерн, его преданная спутница, не пожелавшая пережить разлуку с ним».

ПОХОЖИЕ СТАТЬИ:

Джанет и Уинстон Хоус в 1960-ом году.

Все эти годы никто из местных жителей ничего об этом не знал, пока однажды над деревней не пролетел Энди Коллет на своем воздушном шаре и не увидел нечто необычное.

«У меня есть воздушный шар, на котором я регулярно совершаю полеты. Это было самое прекрасное, что я когда-либо видел с высоты», - говорит Коллет.

Вершина сердца указывает на дом, в котором выросла Джанет.

В середине сердца Уинстон посадил нарциссы. Я бы хотел пролететь здесь на воздушном шаре во время их цветения.

Это настоящая любовь. Поделись этим трогательным поступком с другими.

Блаженнейшего митрополита Владимира Сабодана в эти дни оплакивают и свои, и чужие. И друзья и те, кому не посчастливилось быть с ним знакомым достаточно близко. Я сознательно не пишу про "врагов" - потому что не могу поверить в их существование. Не может быть, чтобы кто-то добровольно взял на себя эту роль,  угрюмую и неблагодарную. Ведь это, наверное, невероятно трудно и страшно – быть врагом Света.

Митрополит Владимир взял на себя руководство Украинской православной церковью в интересное время – на заре независимости, когда УПЦ только-только была выделена как относительно самостоятельная структура из РПЦ. Он был прислан в Киев в качестве "кризисного менеджера", который должен был сохранить "филиал" РПЦ в Украине.

Но митрополит Владимир, сделавший неплохую церковную карьеру в РПЦ, знал, где его родина. И знал об этом лучше, чем сама родина, которая до последнего времени никак не хотела становиться собой. 

Тем критикам, которые  говорят, что он "так и не сделал украинской церкви", можно ответить встречным вопросом: а как можно было "сделать украинскую церковь", если не было Украины? Если Украина была изобретением "беловежской тройки". И точно так же УПЦ стала изобретением Московской патриархии.

На протяжении более чем двадцати лет митрополит Владимир пробуждал в украинской церкви ее собственную душу. То, что Украина просыпалась медленно  – не его вина. Он сделал для ее церкви все, что было в его силах – добыл широкую автономию и сам стал ее гарантом, дал возможность украинским идеям и людям, которые их разделяли, проникнуть, прижиться и развиться в церкви, которая считалась и должна была быть по замыслу ее московских кураторов оплотом "русского мира". Если бы светские правители Украины сделали для национального пробуждения страны столько, сколько Блаженнейший сделал для украинской церкви, мы получили бы свою Украину уже давно и совсем не такой ценой, какой добываем ее теперь.

Он всегда казался человеком мягким и уступчивым. Это часто вызывало досаду – казалось, прояви он больше твердости, результат не заставит себя ждать. А он не проявлял. Его миротворчество было совсем не того типа, какой мы наблюдаем у многих его коллег последние месяцы – миротворчество риторическое, когда за разговорами о "мирумире" явно чувствуется нежелание говорить по делу. Это было практическое стремление к миру, которое выражалось в готовности уступить, принести в жертву свою позицию, свою точку зрения, да хоть бы и самого себя.

Это была цена, которую он платил за сохранение церкви. Которая только-только начинала становиться украинской. Которая сопротивлялась – и этим переменам, и себе самой. Которая, как и целая страна, была всего лишь проектом, в реализации которого слишком многие были вовсе не заинтересованы. В том числе, внутри церкви. Где, как и внутри страны, было слишком много страхов, предубеждений, влияний, чужих интересов. Слишком много пассивности, культивировавшейся веками. Слишком мало любви. Эту нехватку любви Блаженнейший изо всех сил компенсировал собой.

Он всегда полагался на любовь. Не на договоры, не на общность интересов и не на обещания. Только любовь может преодолеть самые сложные противоречия и удержать вместе тех, кого больше ничто на свете не может удержать вместе. Самые разные люди могут быть вместе, могут быть Церковью, если есть между ними любовь. Готовность Блаженнейшего уступить, промолчать, не преследовать, дать "сто первый последний шанс" наносила колоссальный удар по эффективности церковного менеджмента и вызывала шквал критики. Но что станет с нашей жизнью, если мы начнем приносить любовь в жертву эффективности?

Может быть поэтому к нему не липла грязь. Многочисленные "компроматы", "сливы" и "разоблачения" Блаженнейшего не имели у читателя и зрителя ни малейшего успеха. В конце концов, "разоблачители" поняли, что это бессмысленно – и мутный поток их "сенсаций" иссяк. Блаженнейшего невозможно было запятнать – как невозможно облить грязью солнце. Любовь, ставшая образом жизни, защищает от чужой ненависти, как невинность – от растления.

В то же время, он умел быть непреклонным. И часто оказывался помехой. Даже будучи слаб, болен, при смерти - он оставался непроходимым препятствием для всех, кто пытался через него переступить. Будучи миротворцем, он, тем не менее, когда было необходимо, проявлял боевые качества, защищая то, что считал важным. "Преемником Петра" принято считать папу римского. Но, наверное, каждый настоящий глава церкви оказывается Камнем, на котором держится Церковь.

Последние годы он отчаянно сопротивлялся попыткам вычеркнуть его из списка живых и, главное, действующих. Он действовал до конца – даже когда с рассудочной точки зрения он был "недееспособен", он все равно оставался той скалой, на которой держалось слишком многое. Он не мог "отойти в сторону", как от него требовали. Просто потому, что скалы неподвижны – они стоят там, где им назначил Бог, и сдвигаются с места только по Его воле. Бог дал ему разрешение уйти только теперь. Когда мы стали другими. Для УПЦ это, несомненно, потеря отца – не только "титульного", но и настоящего. Но, как бы это ни было больно, смерть отца – необходимый этап взросления. Это касается не только УПЦ, но всего украинского народа Божьего. Блаженнейший унес с собой целую эпоху - огромный груз, от которого нам, наконец, надо оторваться. Для нас открывается совершенно новая не страница даже – книга. Которая будет полна иных сюжетов, героев и, не исключено, написана будет на ином языке. Блаженнейший оставил нам свой идеал мира – в котором каждый волен быть собой и все сосуществуют в любви. Тот идеал мира, который остался недостижимым при его жизни.