Если вдруг тебе не хватит красок летнего заката,
Тишины звенящей неба, листьев шороха ночного.
Если кончатся вдруг сразу ноты песен и куплетов,
Звуки станут, как в тумане и кузнечик враз умолкнет.
Если в ватном одеяле повседневности унылой
От удушья ты проснёшься, только выбраться не сможешь.
Если вся твоя дорога, по которой шёл ты бодро,
Станет рельсами трамвая, даже если скоростного.
Это вовсе и не значит, что ты стал уныло-взрослым.
Это просто ностальгия. За булыжной мостовою,
За несносным попугаем, что в окошке дяди Жоры
Всех прохожих обсуждая, веселил народ на праздник.
Просто нету попугая, нету даже дяди Жоры,
И окошка то же нету -- дом стоит многоэтажный
Эпатажный, одиозный, с дорогим сараем схожий.
Нет, не улицу кромсают -- детство ластиком стирают.
Предлагая заменитель, суррогат и стилизатор
И кафе-эрзац в довесок, что б не портить панораму.
Всё красиво и нарядно, только слишком современно.
Только очень уж бездушно. Лишь вверху, ну там, где небо,
Цвет остался. Белый с синим. С облаками и ветрами
Детство ходит там в обнимку. И его не перестроить...

Мы каждый на своей волне.
Бежим куда-то понарошку.
Любовью кланяясь войне,
Себя мы видим просто кошкой.
Свободной, гордой, пусть голодной,
Пускай порою и не модно,
Зато ни перед кем ответ
Держать не нужно, а совет...
Совет всегда принять мы рады
Да много ль в этом всём отрады?
И много ль кошке вольной надо,
Когда ты сам себе -- преграда?
Мы быть хотим волками, львами,
Царями хоть самим себе.
И дело даже не во мне,
А в том, что подтвердить делами
Порою очень сложно это.
И ищем мы тогда ответа
В религиях, ученьях, душах,
Которым ты совсем не нужен.
И вот, построив прочный замок,
В себе, как за семью замками,
Гуляем вольной дикой кошкой,
Хоть знаем -- это понарошку...

                                                                                                                           Выучи намертво, не забывай

                                                                                                                           И повторяй как заклинанье:

                                                                                                                           "Не потеряй веру в тумане,

                                                                                                                            Да и себя не потеряй!"

                                                                                                                                                      В.Высоцкий

Туман это тоже дождь. Я чуть не заблудилась. Чуть не промахнулась мимо Дома. Хотя... Как я могла промахнуться. За столько времени я научилась находить точки почти наощупь, с закрытыми глазами. Звенит - не звенит. Холодно - горячо. Сам спросил - сам ответил. Чаще не звенит и очень холодно. А Дом звенел. Он звенел так в первый раз, летом, в дождь. Когда вынырнул из темноты и поселился в жизни. Со своими окнами, запахами кофе, гитарой и обитателями. Он любил жить один и любил меня. И нас было двое.

Потом были другие миры и другие дома. Где-то было хорошо, где-то было плохо. Но нигде не было дома. Были цели. Маленькие и большие. Сколько их было -- промежутков и отрезков, когда всё подчинено одному. Мир-цель-выполнение-уход. Мир-цель-выполнение-уход. Очередная цель достигнута... И я просто сбежала. Сбежала от уюта и размеренности очередного мира. От непонятного мне великодушия и внимания. От понятного равнодушия и самодовольства. Нет, хуже. Я опять вру себе. Я сбежала от Него. Или от себя. Я боялась утонуть. Хотя... Какая теперь разница...

Дана Вервес медленно брела через луг к знакомому саду. Сквозь туман проступали огни и слышна была музыка. Она даже не удивилась, услышав давно знакомые слова:

     Да, правда -- тот, кто хочет, тот и может,

     Да, правда -- сам виновен, бог со мной,

     Да, правда, -- но одно меня тревожит:

     Кому сказать спасибо, что -- живой!

И голос. Этот голос невозможно перепутать. Я давно уже привыкла читать жизнь по звукам. Проверять по тональности и гадать на рифме. Но каждый раз сердце отзывается болью, причинённой кем-то и когда-то. Как может болеть то, чего нет. Фантомная боль. Лучше бы болела голова. Но мир не выбирает, что лучше, что хуже. Он принимает... Или не принимает... 

У меня есть одна большая цель. Я не буду вспоминать то, что было вчера. Я не буду гадать, что станет завтра. Есть только здесь и сейчас. Потому что Цель не подвластна времени. Она не знакома с цифрами и ей всё равно, кто её достигнет. Так почему бы не я. А Дана изменилась. Хм.....

Людей в доме стало больше. Радует это меня или огорчает? Не знаю. Я так спешила сбежать, что даже не подумала, а ждут ли меня в Доме? Ждёт ли меня Дом? Вдруг он предал и я найду дымящиеся развалины. Остатки того мира, который был мне по-своему дорог, и разбросанные листки поспешных сборов его обитателей. Но это я узнаю только завтра. То, что Дом стоит на месте, а в саду музыка, ещё ни о чём не говорит. Я видела столько миражей, что не удивлюсь, проснувшись вместо кровати в чистом поле.

Дана обошла Дом не заходя в сад и прошла в "свою" комнату. От уверенности и бравады не осталось и следа. Кто живёт теперь в ней? Гости хозяев или дальняя родственница кухарки?...

Ничего не изменилось. Та же кровать, то же окно с тонкой занавеской, те же тени на стене. Хотя нет. Теперь это тени облетевших листьев. Но ведь прошло столько времени. Так и должно быть. Лето... Осень... Надеюсь, я не займу чьё-то место. Очень хочется побыть не кем-то, а собой. И постараться не вспоминать. Как-то встретит меня утро нового сегодня...

                                                                                                                                  

-- Мяу, -- сказал котёнок и посмотрел на Ричи разноцветными глазами.

-- Мяу, -- повторил Ричи и попятился.

-- Ты чего передразниваешь? --- обиделся котёнок.

-- А зачем ты меня напугал? -- Ричи удивлённо смотрел на котёнка. -- И вообще, тебя не бывает. -- он хотел ещё что-то добавить, но запутался в собственных мыслях и на всякий случай сделал ещё шаг назад.

-- Осторожно, там уже край. -- котёнок так же невозмутимо сидел на крыше вентиляции и лениво помахивал хвостом. -- Как же меня не бывает, если ты меня видишь? Ты даже разговариваешь со мной.

Ричи задумался. С одной стороны, он точно знал, что лиловых котов, у которых один глаз зелёный, а другой серый, не бывает, а с другой стороны, он ведь и вправду с ним разговаривает. Лиловый котёнок лениво зевнул и стал ярко-бирюзовым. Ричи зажмурился и помотал головой. Котёнок не пропадал.

-- Давай решай скорее, бываю я или не бываю. -- котёнок ещё пару раз изменил цвет. Теперь он был дымчато-изумрудным, как весенняя клумба. -- Мне работать пора.

-- Ккккккем работать??? -- Ричи чуть не свалился с крыши, потому что продолжал пятиться. Замахал руками и повис в воздухе. "Этого то же не бывает" -- вяло пронеслось у него в голове.

-- Кем-кем? Твоим ангелом -- вот кем. И будь любезен, сделай шаг вперёд. Думаешь, мне легко тебя держать? -- котёнок опять стал лиловым и подмигнул серым глазом. -- Ну вот, так уже попроще. -- Ричи осторожно присел на парапет и посмотрел с опаской и недоверием на котёнка.

-- Ты мне лучше скажи, с чего ты решил, что на крыше пятиэтажки обязательно должен расти этот самый... -- тут Ричи снова чуть не свалился с крыши, потому что котёнок достал лапой откуда-то из-за спины школьную тетрадку, полистал и по слогам прочёл -- "э-дель-вейс"? Ты бы ещё лунные кратеры на Крещатике поискал, -- хмыкнул он недовольно.

-- А что, скажешь не бывает? Ещё как бывает!!! -- Ричи забыл, что котёнок лиловый и говорящий. -- Вот прошлой зимой подснежник в лесу ведь был, когда мы с Ванькой поспорили? Был! И гроза в феврале, ну когда Лариску с пацанами пугали, помнишь, была? Была! И снег в мае, ну помнишь, давно-давно, когда я съел десять пачек мороженого и боялся, что мама заругает, что заболел, а так снег -- значит зима виновата. Было? Было!!!! -- Ричи победно смотрел на котёнка.

-- Ага, было... -- котёнок опять полистал свою тетрадку -- и математичка заболела, когда ты забыл выучить теорему, и электричество отключили в трамвае, когда ты проспал экзамен, и охотники шли мимо, когда волк... так.. это уже не твоё... Короче, много всего было.

-- Так это всё тыыыы? -- удивлённо протянул Ричи.

-- Да нет. Это всё ты, я тут как раз не при чём. Просто ты так сильно этого хотел, что всё было. А я просто работаю ангелом. Записываю, подсчитываю, прикидываю. Так вот и скажи мне: на кой тебе этот "э-дель-вейс"? -- котёнок опять подсмотрел в тетрадку.

-- Понимаешь -- Ричи задумался -- всё, что я раньше хотел, было для чего-то мне самому. А эдельвейс -- это цветок такой -- он как мечта. Он и есть то, ради чего. Он ведь не для себя, он только для кого-то. Для того, кто очень дорог, для кого не жалко ничего на свете. Для кого готов хоть на самую высокую гору... Нуууу, или хотя бы крышу. Вот я и залез сюда. Выше-то у нас нет ничего. -- Ричи с опаской глянул вниз. -- Теперь понял?

-- Дааа. Вот ты и вырос, а ведь я тебя помню совсем малюсеньким, -- глаза котёнка светились мудростью и пониманием. Бери свой эдельвейс...

-- Где? -- Ричи крутнулся по сторонам. -- Но ведь тут ничего нет. -- он разочарованно обернулся к котёнку и увидел, что на самом краешке крыши, там, где секунду назад сидел разноцветный котёнок с разноцветными глазами, тихонько покачивается маленький горный цветок...

-- Только, пожалуйста, не проси никаких стихийных бедствий для того, что бы цветок жил. Просто люби его, береги и заботься. Помни, всё, что есть -- это ты сам -- шепнул ветер голосом котёнка....

Дана открыла глаза... В распахнутое окно билась занавеска. Ветер доносил отдалённый шум порта и близкий шум постоялого двора. Это был всего лишь сон... "Всё, что есть -- это ты сам" -- принёс ветер новых миров...

Мне стало резко наплевать

на тех, кто предал, 

на тех, кто предал.

Вдруг стало ясно -- не от них

все в жизни беды,

все в жизни беды.

На тех, кто любит, ставка... кон...

а в ставке -- души,

а в ставке -- души.

Поставил душу, а потом

осталось слушать,

осталось слушать.

Крупье...улыбка...Господа,

тринадцать чёрный,

тринадцать чёрный.

Все ваши души, господа, 

уходят к чёрту,

уходят к чёрту.

Нам отыграться невтерпёж,

теперь не страшно,

теперь не страшно.

Любовь по-прежнему живёт

всегда на красном,

всегда на красном.

В весёлом этом казино

с названьем чудным,

с названьем чудным.

Играют в души и в любовь 

живые люди, 

живые люди.

И шансов выйграть, как везде,

была б удача,

была б удача.

И фарта в масть врагам желать -- 

твоя задача,

твоя задача.

Не умереть -- не значит жить,

с крупье поспорю,

с крупье поспорю.

Поставлю душу, а потом...

потом посмотрим,

потом посмотрим...

По углам мотались неприкаянные шали паутины. Под ногами тихонько поскрипывал песок. Предметы, вещи, техника... даже тени... казались укрытыми толстым одеялом пыли. На верёвке уныло мотался носок, уже много дней делающий вид, что сохнет. Мокрое бельё в тазике думало, что вполне может высохнуть и так. Повсюду высились минареты посуды и монбланы обёрток от фаст-фудов. Откуда-то издалека слышалось мерное покапывание. Попугай лениво разгребал лапой шелуху возле распахнутой настежь клетки. Открытые дверцы, вывернутые ящики, разбросанные вещи, одинокий засыхающий кусочек сыра в холодильнике... всё наводило на мысль о мародёрах.Слабые лучи дневного света с трудом освещали унылую картину разрухи и запустения.  "Можно приступать" -- подумала Дана. Картина "Гибель Помпеи" поблекнет перед новым мировым шедевром "Мама заболела".

Жил-был на свете... ну скажем, менеджер среднего звена Полуэкт Полуэктович. Почему среднего. Так потому, что всегда был посерёдке. Даже в проруби. Неплохо так жил. Всё, как им, менеджерам, и положено. Директор -- дурак, подчинённые -- кретины, жена -- стерва, дети... вот детей жалко. Потому и терпел всё остальное. Долго терпел, но не вытерпел. Пошёл, куда глаза глядят. 

Долго ли, коротко ли шёл, но увидел он мир распрекрасный. Люди в нём весёлые, улыбаются друг другу, вежливости разные говорят, дела добрые бескорыстно творят. Обрадовался он. Вот оно, счастие искомое. Нашёл, значит он своё место в жизни.

Поселился он в этом мире и стал жить-поживать, добра наживать. День живёт, два живёт, а добра всё нет и нет. "Шо за фигня?" -- думает Полуэкт. -- "У всех добро, один я, как лишайный." Стал он ко всем приставать с вопросом: откуда вы добро берёте?

Удивились жители. "Как откуда? Из души, из сердца". Стал Полуэкт из души да из сердца добро вытаскивать. Вроде получается. Но не успеет он что-то вытащить, как оно раз... и исчезло. "Опять фигня" -- думает он. -- "а как же я? Мне-то когда вернётся?" И не успел он так подумать, как исчез новый мир, будто его и не было. 

Полуэкт Полуэктович сонно помотал головой. За окном брезжил рассвет. "Приснится ж такое" -- подумал он. По дороге на работу он привычно материл про себя директора, подчинённых и жену-стерву., из-за которых у него никогда ничего не получается. А ведь возвращается только то, что отдаётся искренне. Но искренне Полуэкт Полуэктович умел только ныть.

-- Ричи, ты спишь? -- котёнок зевнул и сунул лапу глубоко в туман междумирья. Тихонько зажужжал генератор пространства и сквозь туман начал проступать новый мир.

-- Нет. А должен? -- Ричи с неохотой оглянулся назад. Дом почти не было видно за жемчужной дымкой. -- Когда пропадает "мы"?

-- Когда один из двоих закрывает двери души. Сначала просто на защёлку. Потом на замок. Потом на замок побольше снаружи. Потом он заколачивает дверь досками крест-накрест и гвозди прочно впиваются в плоть памяти. Со временем вырастает новая стенка. Из массивных блоков, уложенная по всем правилам, с гидро и шумоизоляцией. Чтобы ни один звук не проник извне, что бы ни одна капля слёз не просочилась наружу. Стенка штукатурится, красится, обретает красивый нарядный вид. Со временем на ней могут даже нарисовать окна и двери. Что бы было, как у всех.