Лунає зоряний концерт

Та місяць вирвався за грати,

Я свій встановлюю мольберт

І буду знову малювати.

Він не такий, як у митців,

Прозорістю – подібний вітру,

Немає навіть олівців,

Я не кажу вже про палітру.

На ньому хочу я світи

Намалювати віковічні,

Але виходиш тільки ти

Та мої мрії утопічні.

Идёт рассвет, собой довольный,

Порвав ночной тревоги нить,

И звон с ближайшей колокольни

Ему пытается вторить.

Вторит и ветер, заплетаясь

Струёй в засохший лес травы,

Лишь я вторить и не пытаюсь.

Самодостаточен. Увы.

В колючках власти лихолетья,

Смакуя первородный страх,

Гремела слава грязной медью

И танцевала на гробах.

Рисуя контуры умело

Убитых самомненьем душ,

Сдувала с пальцев пудру мела,

Играя инфернальный туш.

Казалось, славы неуемность

Могла заполонить простор,

Но только серенькую скромность

Она боится до сих пор.

Застыв, словно муха в меду,

Толпа облаков бьёт баклуши,

Наводит октябрь красоту

И ветром кусает за уши.

Небесная чаша светла

И холод сжимает минуты,

Но тихое эхо тепла

Во мне не меняет маршрута.

Мне тихо печаль заглянула в лицо,

Ну что ж тебе снова не спится?

На горло надела удушья кольцо

И выжала сырость в ресницах.

Печаль, ну чего же ты? Мы ж не родня,

Тебе в моём доме не рады,

Зачем выбираешь ты только меня

И серые водишь парады?

Зачем ты тут царствуешь, слышишь? Зачем

Ты топчешься по дорогому?

А может, тебе нужен я лишь затем,

Чтоб ты не ходила к другому?

А может, ты бродишь в пустыне души

Чтоб строки текли в ней рекою?

Ну, коль тебе это так нужно – скажи,

А не развлекайся со мною.

Нас у полон взяли кайдани справ

Та звичок нездоланні каземати,

І я би віршів Вам не посилав,

Та як іще про себе нагадати?

Та як іще сказати, що я є,

Що дихаю багатими світами?

Що серце неприкаяне моє

Бринить та насолоджується Вами?

Що я ще не пішов в чужі краї,

Там Вас нема, там тільки смутку зливи,

Рядки очами випийте мої,

Зробіть мене хоч трішечки щасливим.

Каждый день любит сложности

Разной степени зубовного скрежета,

В одних вгрызается,

Другие – толстокожи.

Но я не болен равнодушием, увы.

Прийти человеком – проще простого,

Гораздо труднее им уйти.

И я до сих пор не знаю, кем остаюсь,

И зачем мне это нужно.

Восточная зарделась сторона,

Теряет мрак остатки сонной власти,

Скользнула ночь из тёмного окна

И родинкой уселась на запястье.

Словесный не кончается кураж,

Хоть это увлечение опасно,

И бегает по строчкам карандаш,

Выискивая огрехи напрасно.