* * * * *,..............................................................................................!:)

Державник: Нам- разрушить своё последнее пристанище. Расщепить нам доски пола под своими ногами. Мы должны расстаться с последней нашей надеждой. Нам больше нельзя назад. Мы не долны позволить себе по-прежнему  у б е г а т ь.
Анна: Чего ты ждёшь от нас?
Державник: Мы должны пристать к берегу, а корабль- взорвать.
Бунтующие: Разрушить корабль?
Анна, Клоц, Женщина и Мужчина: Нет!
Державник: Разве мы не желаем Освобожденья?  Мы освободим людей только явившись к ним свободными!
Анна: Но это наша смерть!
Державник: Нет, это наша вера- людям! Нам следует ,преодолев величайшее искушение, лишиться всего!
Бунтующие: Земля! Земля! Город! Тут бухта!
Науке: Причал!...Спасите! Мы подохнем от чумы! Прочь из бухты!
Державник: О вы, братья, прежде чем понесём свободу людям, вначале нам бы слиться, сплавиться воедино что соты в меду, в неповторимый разящий вдаль любовью пламенный луч. Братья! Мы суть едины в Любви!
Все: Братья! Любовь!
Державник: Люди! Мы верим!
Все: Мы верим!
Науке: Полный ход по реке! Спасение!...Только бы подальше от земли!
Дердавник: Мир! Наше Тело несёт Свободу повсюду. Братья, товарищи, ради Людей отбросьте ваши жизни прочь- и наша Вера устремит нас в Грядущее.
Анна: Свобода!
Науке: Воля жить, - не умирать! Земля уж погребает нас! Прочь! Прочь!
Державник: Последнее владенье наше, бедных, уничтожу во имя Свободы. Вольно, налегке дадимся Миру.
Все: Жертва!
Державник: Это рычаг взрывателя, опущу его- корабль наш оборотится ясным Светом...Мужество, Убеждённость! Нам нет пути назад. Пред нами- Город! Нам приземлиться: и да не станем впредь искать убежища на судне!...Жертвуем!
Науке: Нет! Во имя всего сушего в мире, нет- жертве! Я не приму её, это нечестно! руку прочь от рубильника! (Бросается на капитанский мостик чтоб ухватить Державника за руку)
Мужчина: Берег! Вот тут земля! Мы на земле!
Анна: Мы на земле!
Державник: Назад! Я взрываю! Все, кто хочет жить- на землю!

 

Одиннадцатая сцена

Державник  берётся за рычаг. Темнота наступает. Все бросаюся с корабля на берег. Последним приземляется Державник. В темноте корабль взлетает в воздух. Свет. Все стоят на берегу.

Все: Земля!  
Больной: Камни под ногами! Мы на земле.
Науке: На помощь: Смерть оседлала меня!
Державник: Ты живёшь: я полагаюсь на твою волю.
Науке: Все пропало! Корабль потерян:  впредь мы не сможем вернуться!
Державник: Спасено. Впервые свободны!
Больной: Вот, город пред нами!
Науке: Это настоящая действительность! Помогите! Явь явилась!
Мужчина: В город! В Первую Свободу!
Все: Город!...Свобода!

Конец второго акта.

Третий акт

В избранном Городе

Первая сцена

Три Городские революционерки

Первая революционерка: Последняя крынка молока на всех. Чтем мне кормить  своих больных?
Вторая революционерка: Мы-то сами держимся пока неплохо. Но моим фабричным каково!?
Третья революционерка: Я уж совсем ослабела. И ещё мужчины печалятся, что хлебные карточки не отоваривают!
Первая революционерка: Уже без опаски не глянешь кому в лицо: зараза витает ,подбирается воздухом. Мужчины падают замертво на баррикадах то от голода, то от чумы.
Третья революционерка: Никто не поест, если мы не позаботимся достать пищи! Сколь долго ещё продержимся? И что нам делать?
Первая революционерка: Мы должны отыскать дорогу из города. Иначе, они совсем утратят доверие к нам.
Третья революционерка: Если доберёмся к мещанам, будем договариваться с ними.
Первая революционерка: Как нам к ним добраться? Шаг за баррикаду, по трупам- и мы будем расстреляны как наши мужчины!
Вторая революционерка: Я не могу спокойно глядеть на этих собак после того, как они позволили врагам вторгнуться в город. Восемьдесят тысяч наших душ они завербовали из сёл, восемьдесят тысяч душ в рабство на шахтах запроторили, восемьдесят тысяч душ они оставили гнить в клоаках, нас, избиваемых, истязаемых, обречённых на смерть ,как рабов! Что получили наши кроме иссякшей крови в жилах, от работы и голода, от болезней? и после всего этого нам толковать с бюргерами (обывателями- прим.перев.)?! Всё им простим теперь?
Третья революционерка: Но мы в тупике! Что нам делать? Наши долго не вытерпят. Сегодня день, а завтра может не настать. Слабость может внезапно одолеть всех. Бессмысленная надежда овладеет погибающими!
Вторая революционерка: Впервые узнала сегодня: слухи пошли. Будто что-то большое в нас надломилось в отчаянье!
Первая революционерка: И я слыхала!
Вторая революционерка: Будто самолёт сбросил сотню тысяц прокламаций: каждому наобещал счастья.
Третья революционерка: Нет, это много необычнее простой листовки. Завтра все, гляди - и  выйдут сдаваться на милость врагу! Или на подлость.
Первая революционерка: Сдаваться -на подлость.
Вторая революционерка: Должно быть, появились в городе люди, которых никто не видел, они ходят кругом да подбадривают слабых. Но кто в это поверит? Лихорадочный бред. Как они могли сюда проникнуть?
Третья революционерка: Как пробраться нам? Как мы предолеем баррикады? Стоит сделать шаг по ту сторону, была б надежда!
Первая революционерка: Выйти невозможно: мы тут обфлажены.
Вторая революционерка: Мы в плену!
Первая революционерка: Чего нам не испытать больше, это свободы.
Вторая и Третья революционерки: Свободы!
Третья революционерка: Свободы, говорю? Как я могла вымолвить это слово? Снова видеть цветы? Небо -надо мной, воздух- во мне? Моё платье веется на лугу?
Первая революционерка: Но бюргеры как-то выбираются из этого за`мка?  Наши только двоих обывателей взяли в плен, тех, которые сторожили ворота!
Вторая революционерка: Бюргеры ускользали,- и настал день,когда восстание захлебнулось.
Первая революционерка: Должны быть лазейки по ту сторону стены!
Третья революционерка: Я совсем слаба. Мы должны попытаться!
Первая и Вторая революционерка: Искать! Подземные ходы!
Третья революционерка: Вниз...Ты смелая?
Первая революционерка: Не о том речь! Никто нас не испытывал на смелость, когда вспыхнуло восстание. Это последнее!
Вторая и третья революционерка: Низом!

Вторая сцена

Предыдущие. Анна.
Анна выходит из укрытия.

Три революционерки: Где мы? Впереди тьма. ...Стой, шум! Ах! ...Кто это тут? (Анна на свету) Как ты пробралась сюда?
Анна: По реке!
Вторая революционерка: Кто ты? ты не из наших!
Анна: Я пришла к вам. Нас ловили как летучих мышей, высвечивали. Мы дни напролёт ползли канавами, погребами ,тоннелями к вашим. Братья преодолели стены чтоб пробраться в город, что капли дождя сквозь земную толщу.
Первая революционерка: Вы- к нам? А мы желаем наружу!
Анна: Вы- наружу: куда?
Три революционерка: На свободу.
Анна: Я проведу вас к Свободе!
Три революционерка: На волю?
Анна: Почему вы сомневаетесь? Ведь миг назад вы были уверены ,что дождётесь Её.
Первая революционерка: Город окутала чёрная зараза: внезапно на гладкой коже являются зловонные нарывы. Меченные ими валятся с ног и умирают. Чума будто врагом заслана. Сирена завыла - и собрание меня определило заботиться о больных. Ныне я слишком ослабела.
Анна: Ты слишком слаба? Это хорошо. ты сзазу ощутишь силу в себе, ты же когда-то поверила!
Вторая революционерка: Что ещё могу сделать я? На фабриках наших нет ни угля ни электричества, приводные ремни высохли без смазки, всё что можно пошло на металл для оружия, а рабочие при смерти от истощения. Сможем ли мы работать ещё? Что мне предпринять?
Третья революционерка: Хлеба им надо! Хлеба! Только его! Его тут нет. Эта свобода -оправдание, которым обременён каждый...Не снести мне этого ярма. Кто я теперь? Ничто? А для других я- Ложь.
Анна: Где суть вы ,сёстры? Далеки от себя. Сложились будто ещё нерождённые дети. Вы пока- лишь инициалы собственных имён. Вы- чиновники, министры, руководительницы- но из вас эти ли наружные сущности? Не вам ли, обдумав, поклясться вслух, что живёте и действуете во Имя Идеи? О, тогда- вы пропали! Вначале осознайте это : вы пропали, город потерян, Свобода утрачена!
Первая революционерка: Мы с величайшей отвагой давно отбросили сомнение. Там ,за нами- люди твёрды и убеждёны, а узнают они, что мы тут увязли в никчемной, безумной борьбе с Ничем ,тогда от безнадёги умрут они что дождевые черви на иссохшем камне!
Анна: Но вы потеряны коль не внемлете внешнему совету! Вы желаете Свободы! Вы сами суть Свобода: вам не зачем проклинать, ни вытеснять что-либо. Как? Вы вели? Вы назначали? Вы собраны, организованы, отмечены в докладах, суть номера- очислили всё и вся?  В каком старом мире живёте вы? Желаете себе оставаться трупами?
Первая, Вторая, Третья революционерки: Что мы должны предпринять?
Анна (Первой): Оставь свои госпитали.
Первая революционерка: Ах, но они пропадут!
Анна: Больные окрепнут: о хворых ты сама позаботишься. (Второй) Оставь фабрики!
Вторая революционерка: А работа- она прекратится!  Пустота, это отчаяние, когда ничего не делается!
Анна: Фабрики должны отдохнуть. Ты сама потрудишься! (Третьей) Больше не печалься о пропитании!
Третья революционерка: Голод! Голод! Знаешь ли ты, что выкликаешь: Голод!
Анна: Сама пеки хлеб! Народ в вас не нуждается! Вы нуждаетесь в других, когда нужны самим себе!
Вторая революционерка: Но это Распад!
Анна: О, наступил бы "распад" в городе, светлая, благая тишь, задал бы ритм и дыханье всему!
Первая революционерка: А на что мы тогда сгодились бы? Не спутает ли нас эта ...тишь?
Анна: Мы не одни. Верите ли вы в то ,что мы устоим ,если все городские бедняки мира не потянутся к нам?  Во все стены ввинчиваются взгляды,  все глаза горят ввысь: к нам, к нашим!  Нам внимают все, очаявшись, такие же как и вы сами, растерянные. Всякий крик ,что рвётся из уст наших, является из миллионов уст! Не верьте, что мы сильны лишь когда маршируем полками. Пронзите взглядом стены, переступите кордоны! Гряньте всем любящим женщинам! Миллионы женщин во всех странах живут и умирают на одиноких островках, омываемых Отчаяньем. Одинокие живущие ждут вас.  Миллионы негодующих людей готовы бороться рядом с нами! Увидьте: эта Земля наполнена миллионами теснимых, окаменевших в одиночестве, пусть  пока несоюзных,восстающих из Темноты женских тел ,- они рядом : их глаза пока закрыты, их руки скрещены будто покоиньчьи; этот мир ,похожий на тесное гигансткое кладбиище сплетённых колечками кос, но крик ваш, вопль потерянным - и бедные пробуждаюся, их очи, силясь, видят вас , и общее биение сердец тревожит землю- и ,вслед за общим вздохом, каждая рука обретает покой, всякий труд прекращается, все фабрики исчезают, всякая пуля-убийца падает оземь, не тронув тела.
Вторая революционерка: О ,а чем будем питаться?!
Анна: Ты не будешь распределять пищу, даже если ничего другого кроме как руководить не желаешь себе! Привыкай, моя дружка, быть пониже люда, злись, пока однажды тебе это не надоест.  Лишь День, один-единственный День Покоя, День Покоя Всех Людей на Земле- и этот старый мир переменится: ваши стены и могилы сами похоронят ваших врагов, а вы даже не пошевелите рукой. Один День чтобы распрямиться, улыбнуться, вздохнуть в полную грудь, обрести полную силу!

Третья сцена

Предыдущие. Народ вовне.

Народ (колышется): Голод!
Три революционерки: Народ! Он ждёт нас! Что они возглашают?
Народ (издалека): Голод!
Первая революционерка: Я слышу: голод!
Вторая революционерка: Что нам делать?
Третья революционерка: Они надеются на нас. Мы ни на миг не оставим их.
Вторая революционерка: Нам следует приняться за дело.
Первая революционерка: Мы не останемся здесь. Они ждут нового порядка передела.
Анна: вы должни идти к ним. Вам нельзя медлить с новыми переделками. Вы должны быть среди людей и помочь им. Помочь до нового Всемирного Рассвета.
Народ (издалека): Голод!

Удары в дверь.

Душе всё родней мглистый
закат над листвой сухою.
Коснись меня, луч осенний,
своей потайной тоскою!

Деревья сырого сада
размыто сквозят в тумане
и кажутся наречённой,
с которой все ждут свиданья,
и тянутся листья с тропок
подобно живым ладоням...
Листком обернёмся, сердце,
и в палой листве потонем!

Приветный, потусторонний
закат золотит аллею,
и самое потайное
под зыбким лучом светлее.

Ласкающий листья отсвет
так нежен в касанье робком!
Созвучья иного лада
плывут по размокшим тропкам-
напевов и ароматов
согласие неземное,
что сад золотит нездешней
и вечной своей весною.

Сияние нежит листья
и, дымчато-золотое,
в душе зацветает смутной,
неведомой красотою.

Перевод с испанского Б. Дубина (с)

Душа моя- сестрица неба
темна`го, падали листвяной!
О, Солнце нутряное- Осень,
тоскою утоли меня ты.

Садовые дерева`
туманом нагружены лёгким:
сердце моё- им невеста:
"Свидимся ли мимоходом?"
Из луж мне пятернями
руки тянет сухая падаль.
Обернулась душа б листочком-
и ,упав, средь тех пропала б!

Солнце странного злата
луч отослало аллее,
зыбучий луч, сладкий
свет - её тайникам.

Сколь нежен последний
луч к листья иссохшим!
Всюду по тропам ходит
вечная чуткая ключница
му`зык и сутей,
что сад озво`нчит великой
божественной весною.

Луч этот дымка да злата
дарит` листопад собою,
сердечным палатам
моим алтари строит.

Перевод с испанского Терджимана Кырымлы

* * * * *,..................................................................................................!:)

Шестая сцена

Предыдущие. Клоц.

Клоц (входит торопясь): Корабль! Корабль!
Науке: Полный ход! На всех парах - кнему!
Державник: Нет, нет ,говорю вам! Это не Свобода! Это Грабёж! Вражий Мир умирает ,по-чёрному сжираемый чумой. И эти вот, товарищи, алчут имущества!?
Клоц: Да будет так. Мир следует к своему концу.
Державник: Нет! Я не могу позволить Миру умереть. Я пробуждён, и не желаю прошлого. Не могу оставить людей в беде. Разве тебе не известно: повсюду бушует зараза?!  хворь и алчность  братски пожирают своих врагов, всё человечество. Ведь там, на судне- наши братья: только чистота способна спасти их!
Клоц: Поглядите на этих бедняг: как они свободно выражаются, впервые!
Державник: Вижу: грозные молоньи меж ними мелькают. Смятенье туманит окрестности их корабля. Они валятся назад, в своё зверство. Они отползают в слепом беспямятстве...Товарищи, к нам из грязи! Наша сила- добрая воля свободы нашего корабля. Не то зараза оттуда перекинется к нам!
Науке: Чего тебе, товарищ? Иди к нам, полобзаемся! Ещё час- и вломимся на ту палубу! Целуйте меня ,женщины, целуйтесь все! Это - Жизнь, я узнал , ей, Жизни, быть! Музыка!...Я слышал Музыку ещё в материнской утробе! Музыка! О, Свобода!
Клоц (Державнику): Там, там на берегу, о гляди! Видишь тёмные комья! Это люди?
Мужчина: Мёртвые! Зараза?
Державник: Чума пожрала их. Говорю вам!
Мужчина: Чума! мы плывём чумою!
Державник: Чума вне нас. Чума на вражеском судне. И- в наших братьях: Зверь!(Другим товарищам) Ну, не оставь меня ,сила человеческая!
Клоц: Корабль приближается к нам!
Первый надзиратель: Неловко мне: вижу, они там флаги вздёрнули и пушки наводят!
Второй надзиратель: Не уподобимся им, звереющим!
Офицер: Они уподобятся нам!
Науке: Нам!
Анна: Я не покорюсь!
Мужчина: Они мстительны.
Женщина: Они желают нашего вторжения ,чтоб обрести свободу. Или предадут нас?
Державник: Не сомневайтесь в себе. Вы ль не свободны?
Науке: Не шути с нами!
Первый заключённый: Говори, я разумею тебя. Быстро. Я стар. Моя жизнь дёшева.
Второй заключённый: Что мы должны делать?
Державник: Вы ль не вожди? Не в наших руках ли играет будущее, новая жизнь: как вы можете забыть это?
Науке: Вождь! Я вождь!
Державник: Находится ль вождь в крайней людской нужде?
Офицер: Они гнетут нас! Как нам спастись?
Клоц: "Есть ли Вождь?", ты вопрошаешь, ты спрашиваешь накануне Смерти?
Державник: Вы свободны! Праобразы- вы для людей! Наш Корабль плывёт блистающим Небом к Людям, выпрямить их, сделать их братьями, напомнить им забытое блаженство. Посредством вашим хлынет Человечество: вы пестуете Всемирный Утренний (Грядущий- прим.перев.) Рейх. А вы страшитесь?! Там, на чужом судне, нас ждёт всего лишь Зверь, злобная Тьма. Вам стоит только захотеть,- и Зло повержено!
Офицер: Слишком поздно! Они выглядят по-вражьи. Они наводят великанские стволы!
Державник: Нам стоить только хотеть!
Анна: Возьми мою волю! Говори, что я должна!? Вдохни мой порыв в братьев, коли желаешь спасти их.
Женщина: Возьми мою жизнь. (Анне) Возьми ты её, сестра! Вот, ложусь к ногам твоим, дабы усилить тебя.
Офицер: Желаете вы меня? Швырните меня туда: они повесят меня, или сообща расстреляют, или колесуют меня: может быть, каждый кусок моего кровавого мяса одного из вас убережёт?!
Первый заключённый: Вот он я, можете пожертвовать мной. Ещё раг глотнуть воздуху- и пусть они снова рещёткой припечатают мой череп. Кликните им, что я за вас иду.
Второй заключённый: Нет, я! Я старше вас всех! Я сделал больше каждого из вас, я осторожнее вас.
Первый надзиратель: Знаю, как это делается! Пристрелите меня, крикните им :мол, вот вам, зачинщиком он был, старый служака. Они поверят, даже если мёртвым буду. На что годится жизнь моя? Я подышал волей, теперь могу умереть.
Второй надзиратель: Я ещё молод, вся жизнь впереди: отдам волю свою вам, она дороже ваших всех, примите её!
Науке: Меня! Меня! Я есть Фюрер! Товарищ сказал было это. Выбросьте меня им. Жаркое им: с хрустящей корочкой, кормленный, поенный вволю, чистосердый! Любые братья и сёстря, последний глоток, а после- оп!
Клоц: Он в одиночку осилит? Я подбил прочих.
Мужчина: Я был Волей. Со мной пристали вы к Духу, проклюнулись обратно в Жизнь.
Офицер: О, как поздно, сколь нам вздорить? Ещё миг- и мы все погибли!
Пленники(невидимы, еле слышно): Выпустите! Жить!
Офицер: Пленные!... теперь лишь сила в нас нам в подмогу- а то перебьют нас как зверей!
Державник: Мы не потеряны: мы ещё свободны. Поверьте со мною! Воля, воля, воспламенись нами, пали нашими ладонями, вращайся в наших устах, лети нашими взорами! Все желают того! мы сомкнуты твёрдой, покойной стеной, мы сникаем, пропадаем из жизни, мы воспаряем над собой вперёд. Желаем! Ну! Из нас, ввысь и вовне восстаёт Человек, сквозь простор, ему нет границ ,ни пределов, он не страшится насилия! Человек, вперёд! Вон из нас ,Воля. Насилие рассыпается в прах!
Мужчина: Воля!
Державник: Свобода рвётся из нас! Все мы заодно: наша общая Воля, горячая что раскалённый добела Луч, бьёт прямо в них!
Анна: Мы, Люди против Рабства!
Офицер: Долой Насилие!
Женщина: Братство против Насилия!
Все: Общее Дело!
Державник: Люди, наше Братство крушит их броню!...Наша Сила! Они замешкались...Там...они побеждены!
Все: Свобода!

 

Восьмая сцена

Предыдущие. Пленные с захваченного корабля.

Пленные( снизу, невидимы): Чума! Помогите!
Науке: Пленные, они кричат внизу! Это конец!
Пленная (снизу): Выпустите нас! Чума! Выпустите нас! Мы ломаем дверь!
Офицер: Пленные взбунтовались. Мы пропали.
Пленные: Выпустите нас! Умираем!
Голос пленного: Больной среди нас!
Науке: Никто не прорвётся наверх! Первый, кто осмелится выйти на палубу, получит своё, пусть знает это!
Державник: Взломано! О, мне б сдержать ваш рой! В чём ваша вина!? Вы тоже люди! У нас никакого права вас держать взаперти! Вина жжёт нас! Что за вина!
Первый и второй надзиратели: Быстрей, новую дверь на замок! Никго не пускать, а то хворь пристанет к нам!
Пленные: Сюда! (бросаются наружу вон из пролома)
Все на палубе: Смерть, она вырвалась из трюма!

Девятая сцена

Пленные (медленно выбираются на палубу): Жизнь!
Науке: О, сомненье: не перебьём пленников- чума нас выкосит!
Державник: Никакого насилия! Мы все должны жить.

Десятая сцена

Предыдущие. Больной.

Бунтующие , готовые напасть, всё прибывают на палубу. Среди них- Больной.

Бунтующие: Ваздух!...Долой негодяев!
Державник (своим): Товарищи, возьмите мою жизнь: я сберегу вас. Без насилия!
Товарищи, опустив руки, стоят мирно.
Бунтующие: Долой вас!
Державник: Люди! Содружество!
Бунтующие: Враги! Смерть!
Анна (протягивая вперёд руки): Товарищество!
Бунтующие в ответ с ненавистью сжимают руки в кулаки.

Больной: Я умираю. Почему вы нас не избиваете!
Науке, Первый и Второй надзиратели, Первый и Второй заключённые (недвижимы): Спасение. Мы верим.
Офицер: Не забыть мне. Братство!
Державник(бунтующим): Вы- братья!
Бунтующие: Мы мрём!
Больной: Почему вы не защищаетесь? Мы больны. Это чума? Тогда я сдохну как пёс. Они уничтожат вас всех подчистую.
Державник: Они ничего нам не сделают. Ты не умрёшь. Ты будешь жить. Я люблю тебя, Брат!
Бунтующие: Братья?
Державник(обнимает Больного): Друг, товарищ, мой брат! Ты есть Будущее, ибо Мы суть Грядущее. Взьми мою жизнь, если я её отдать должен- и здравствуй ты! Вся Сила Людская, коей пропитан Мир, струится ныне сквозь тебя. Все братья ныне дарят Тебя Любовью. Наша Жизнь тут - Твоя!
Больной (дрожащий, изумлённый): Мне остались считанные часы!
Державник: Кто брат земной, тот будет жить. Я обнимаю тебя. Ты не болен. Мы желаем этого! (обнимает Больного)
Бунтующие (тихо): Чума!
Клоц, Мужчина, Женщина, Анна (сообща обнимают Больного): Ты здоров!
Державник: О, чуете вы, как Грядущее снова пульсирует в его жилах? Ты не болен! Ты жив в Любви!
Науке, Офицер, Первый и Второй надзиратели, Первый и Второй заключённые (выйдя из оцепенения, обнимают предыдущих; еле слышно, каждый наособицу, выдыхают): Любовь!
Державник: О, Сила, она снова с нами! Наша воля стремит нас что Звёзный Ветер к Свободе Всего Человечества!
Бунтующие (тихо): К свободе?
Болной: Как вам это удалось? Я снова чую силу в членах. О, спасение! Обязан служить вам?
Державник: Нет, ты не слуга нам. Мы послужим тебе! Ощутишь, как Земля просветлеет от нашей Чистоты!
Офицер: Пошли, я вымою тебя! О, я как бы окунулся в своё тёмное прошлое!
Науке (бунтующим): Братья, разопьём сообща припрятанную мной, для себя, бутылочку!
Державник: Услышьте, вы ,как шумят волны под килем! Наша новая кровь бурлит свом путём. Цель близка!
Клоц и Мужчина (Больному): Желаешь рук ,ладоней наших?...- бери! Отдаю себя за тебя!
Державник: Кто суть мы для людей? Уж держим наготове Свободу? Нет, особожденья добьёмся своими руками! У нас -только мы! Нам предстоить отринуть всё прошлое!
Анна (Державнику): Я была далека от тебя. Ныне ж зову тебя Любимым!
Державник: Я ждал от всех нас только любви! Но отныне не смею говорить том. Это же гордость. Это слишком. Мы пока слишком богаты Нею. Нам бы устремиться вдаль ,вглубь, к самой безнадёжной Бедности!
Анна: Возлюбленный, уничтожь меня, разрушь меня, вонзись в меня, изнасилуй меня всяко: желаю унижения. Никогда, ни разу отныне да не укрою глаза ладонью!
Державник: Не я, Дух должен пронзить тебя. Я, бедняк и только,-  для Человечества единого!
Анна: Я ль не Человечество?
Державник: Ох, мы пока что пляшем, в Силе и в жажде Преддверия. Мы пока недостаточто бедны для Грядущего!
Науке: Я пропащий, коль далее не жить в Преддверии. Грядущее безнадёжно.
Державник: Поскольку мы сомневаемся, оно безнадёжно. Оставим Сомнение позади. Мы пока слишком надеемся, но ещё спим!...Отчаяние - нам Миром, даёт ему силу, стремление к Лучшему! Корабль несётся мимо прибрежных городов, а мы боимся ущерба оттоль жизням нашим, нашим волям. И теперь говорю вам, товарищи: нам следует явиться туда, на землю!
Науке: Причалить? В чуму, в мёртвые города?
Державник: Тогда нам- устроить живой город! Нам до`лжно сквозь  Смерть Неминучую, вопреки Отчаянию ,сквозь липкие хмари Чумы. Нам следует -к Людям!
Больной: О, посмотрите, как видно вдаль: там, внизу -город! Башни и дома- что зёрна в початке сплочены, а внизу, под ними -мелкие, живущие люди!
Бунтующие: Город! Живущие люди!
Державник: О, братья мои, нам- устремиться в Судьбу, сознательно. Что мы сотворили! Вопреки Проклятью и Унижению, только собою, мы победили. Теперь мы должны снова пропасть. Мы пока что слишком увязли в себе, мы не расстались с собственными Я. Мы должны взорвать каждый себя! Нам, поодиночке, следует разрушиться!
Анна и Женщина: Разрушиться?

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

        Уголовный сонет

Крутыми крышами бежит мужик во фраке
Шлем полицейский из дымохода кра`дется.
Внизу шумят дворы. Шарахнул браунинг.
Козёл упал: бывает, в кавардаке.

Справляли бал весёлый в графоском замке,
гостям показывали лаковые вазы...
Фред драгоценности огрёб все разом,
напарник в шухере у выхода как замер.

По городу ищейка-пёс петляет.
Примет немного :мерзкая порода;
Герр комиссар в лицо всех во`ров знает.

Фред тащит вазы в импортной коробке.
Напарник бриолином свой пробор помадит.
А дальше?...беллетрист, тебе на пробу.

       Комната ужасов
Банкир в паноптикум привёл
жену младую. Фред- у гильотины
в палаческом, закапюшонил мину
и замер рядом с королём.
Напарник  рад стараться: любопытным
крюки и дыбы показал ,о всём
порассказал достойно. Тот осёл
всё норовил под нож своим копытом...

               Хайнц
Фред познакомился в роскошнейшем вагоне
с фра` Липпман, богатейшею вдовой,
близ Петербурга заслонив собой
от пламени: вагон сгорел. В агонии
молила "Хайнц" она. Смертельный зной
в крови добил её. Гроб вдовушки дополнил
напарник, деда отравив. Наследник вышел из подполья:
"Хэ.Липпман" по бумагам, молодой.

   Воровская маслина в Лувре. 
Сховал чувак в карман статуй Джорджоне-
и к выходу попёр что кенгуру.
Гриф-детектив ему у дверцы :"Тпр-у-у",
мотню в ухват и тут же распатронил.

Фред- браунинг из туфеля: искру`...
и усыпил стручка того. Вороне
(не Грифу,да) чертёж остался зала. Не в уроне
(нет, не музей) те кто смесил игру.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Рудольф Пейер

ДРУГОЙ

( Rudolf Peyer “Der Andere”)

Не надо мне было глядеть. Я же знал : тут, рядом на скамейке сидит один и пялится на мои ботинки…

Я вдоволь намигался, часами волочился под палящим солнцем ,подымая тяжёлые от пыли веки, всматривался в слепящую даль пустыни. Бесполезно. Оставалось одно : ждать пока наступит вечер.

«…не сворачивая вниз по каньону. Когда придёте к концу оного, увидите далеко на горизонте чёрную точку. Это- скамья, мимо которой вечером проезжает автобус…»

Мне было плевать, что этот сидит рядом. Плевать, что с его висков течёт пот. Плевать, что этот тип беден, худ, голоден, вял. Изредка, когда я шевелился в дрёме, доска за спиной услужливо подсказывала мне : «Ещё имеешь вес». Это меня заботило- и баста.

Я было не заметил когда этот тип пришёл и уселся рядом. Не иначе оборванец :вон как дышит…Наконец, я мельком окинул его взглядом. Спросонья, чтоб не ужаснуться. Присмотрелся ещё, уже будучи бодр, и снова прижмурил глаза. Итак, несомненно: блестящие, зеркально-лакированные носки чужих ботинок! И- ни пылинки, ни пятнышка на зеркально-чистой коже! Спёрло дыхание. Я не осмелился присмотреться ещё раз. Сквозь ресницы еле заметил светло-серые гамаши с чёрными фланелевыми отворотами. Я сжался. Бросал мимолетные взгляды на этого. Он спал или дремал. Или притворялся сонным. На нём был серо-чёрный в полоску фрак , блестящие перчатки, котелок и тёмные очки, а в руках- элегантная трость. Держался молодцом. Слишком бодро для этой убийственной жары. Не шевелился.

Я фыркнул…

Предусмотрительно поджал ноги.

Он не пошевелился…

Я уже начал привыкать к «чёрному» : мол, ну пришёл, ну сидит себе, разумеется рядом.

Одного не мог понять: он не потел!

Я откашлялся…

Он не дрогнул.

Я начал загребать растоптанными ботинками щебень и пыль под скамейкой.

Он не реагировал.

Когда наконец-то я начал набираться мужества для начала беседы, он без всякого повода встал и прямо, твёрдыми шагами, двинулся к горизонту.

Он не забыл свою трость, шёл элегантно, будто по мощёному бульвару. Привстав, я дивился незнакомцу вослед.

И тут-то услыхал я шумок. Обернулся- и рассмотрел долгий, жидкий, жёлтый шлейф у горизонта. Автобус, не иначе.

«Э-э!», вскричал я сложив ладони рупором : «Вы-ы-ы-ы…» . Не знаю, он не услышал меня или не подал виду. Я пару раз шагнул вперёд и закричал ещё громче: «Э-э-э-э! Автобус!» . Незнакомец между тем шагал дальше, тень его маячила впереди. Уже я мог различить цвет автобуса. Но там шагал этот, высокий странник над мутным далёким горизонтом, а я знал, что ни пылинка не ляжет на носки лаковых ботинок.

 

 

Лукас Хартманн

МАТЕРИН ОТЕЦ

( Lukas Hartmann “Mutters Vater”)

У матери всегда были дела. Видел её, льняные полотенца развешивающей- их ветер баюкал; за трепетом полотенец исчезло её лицо. Вот, она стоит у плиты , кухня полна масляным чадом, она трясёт миску с картофелем-фри, моё пожелание ко дню рождения, гора фри вырастает на моей тарелке, мать приговаривает «ешь давай» и «ещё добавка будет». Я всегда мучился в сомнениях, что бы подарить ей к Рождеству, чему она обрадуется?

Знаю, что она любит оперетты, охотно танцует вальсы Штрауса («теперь слишком неуклюжа для этого», извиняется) , что в школе училась на «отлично», что ей претят долгие поездки, а соседи ценят маму как помощницу.

После смерти своей матушки, будучи молодой женой . унаследовала она большое крестьянское хозяйства, с тем и повзрослела. Руки её- золотые, видел как она, стирая, выбивала бельё о доску. Вследствие замужества разрывалась мать на два домоводства. Её муж, мой отец работал тогда вахтами, редко приезжал на побывки. Хозяйка в качестве платы получала от деда яйцо, хлеб, овощи, после забоя- кровяные и ливерные колбасы, на зиму- по мешку картофеля. Довольствовалась, не ворчала: «бравая жёнка», говаривал дед.

Старик зарабатывал пару франков на стройке. По дороге в школу я видел его: он лопатил в канализационной шахте. Седоволосый старик и чистенькие итальянцы (гастарбайтеры- прим.перев.) . Я стыдился что дед так низко пал и обходил бригаду подальше.

«Теперь надо бы садик вырастить», зарекался он ,когда я заходил в гости, в дешёвый дом. Он играл на губной гармони, обходя пустынный свой тогдашний двор в праздники по вечерам.

Он всё сильней горбился. Стискивал мне ладонь крепко и плотно ,до боли: его руки прежде держали вожжи , доили коров. На старости потрескались- совковая лопата уже не для них. Каждый день мать приносила ему жидкий суп : деду оставалось подогреть. Мать убирала постель, вытирала пыль с мебели. Он тем временем у окна посасывал трубку сидя у окна. Рассказывал о первой своей пограничной службе, как в 1918-м неожиданно получил чин ефрейтора.

«Ведь не требую благодарности» , говорила она «Он требует ухода». Он бранился, если та опаздывала – и без слов принималась за уборку. Ему становилось всё хуже : дни напролёт отлёживался в постели, капризничал, отказывался греть себе еду. Мать перестилала каждый день: дед стал мочиться под себя. Она стыдила его, укоряла : он долго ломался прежде чем соглашался помыться. Дед желал знать как высоко поднялась рожь, зацвела ли смородина. Мать послушно отчитывалась.

Я неохотно сопровождал мать: дедовы немощи ввергали меня в ужас. Эта усугубляющаяся худоба, светлые кляксы на пергаментной коже, спертый дух в комнате, дюжины корячащихся мух на подвешенных липучках. «Не можем к себе забрать его», говаривала матушка, «наша изба ведь очень тесна», извиняясь, как будто кто-то действительно настаивал забрать деда.

Стариковский приют ,куда отправили деда находился в лугах. Коров там пасли, открытое место. Отцу понравилось . Днями прогуливался. Потом начал волочить ногу. Пришлось ходить с палкой, но, из-за гордости , решил дед почаще сидеть в комнате. Он делил узкий, вытянутый покой с пятью другими стариками. На стенах- гравюры Альберта Анкера. Дед оставлял свою тумбочку незапертой, хотя замечал: табак и бельё кто-то воровал. Между пациентами царила вражда. Сёстрам приходилось растаскивать боевых петухов. Постоянно дед сопротивлялся помывкам , он заслужил славу жалобщика и сутяги.

«Хочу наконец умереть», говорил он, когда приходила мать «время уже». Он целыми днями разжигал потухшую трубку и отражал колкости коллег. Его заботил шнапс. Сёстрам не нравилось, когда пациенты держали алкоголь, но мать проносила ему по бутылке настойки на травах, которой её снабжали родственники. Он прятал бутылку под шерстяным бельём. Он пил помаленьку, лицо его при этом краснело. Если бутылка долго оставалась порожней, дед отчитывал мать. Она слабо возражала ему , но на следующий раз не забывала пополнить запас. «В его годы надо иметь ещё иные радости», говорила она.

«Когда я наконец помру?» , вопрошал дед при всякой оказии. Его руки дрожали, он не мог удержать колоду карт, читать уже не хотел.

Регулярно мать выслушивала историю об ефрейторских погонах.

Летом я его видел , праздно сидящего под каштаном , на древней скамье в ряду молчаливых стариков. На природе они забывали о сварах. Кивали друг другу. В странно скрученных позах или склонённые вниз проводили они дни напролёт.

Напоследок возжелал мой дед себя удушить. Он ухватил рябыми ладонями свою тугую шею и сдавил её. Сил осталось достаточно, чтоб умереть.

Врач, который осматривал тело, удивлялся его крепкой конституции. Мой дед, сказал он , мог запросто прожить до ста лет.

 

Урс Бернер

ЭТО БЫЛО ЛЕТОМ ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ

( Urs Brenner “Dieser Sommertagabend”)

С этого началось: когда я что-то покупал, то немного прихватывал даром. Почему? Потому. Когда в третий раз попался, сказал мой опекун : « Для меня это слишком» . Он отправил меня в исправительную колонию. Мягко сказано: отправил. Сунул. Загнал меня. Теперь понятно. Я у него в печёнках сидел. Надо было принять решительные меры.

Надзирателю колонии нравилось, когда мы его звали отцом. Нашим отцом. После ужина читали мы «Отче наш». То же самое. А в конце басил наш общий батюшка «аминь». Я не верю ,что он был благочестивым. Возможно, желал сделать нас набожными, ведь это было католическое заведение. Он не дрался как мой покойный отец. У него была другая метода. Он внушал нам страх. Большой на это мастер. Когда мы раз за столом пошумели , били ложками в миски, чтоб добавки дали, мы ведь не ели досыта, подпрыгнул наш батюшка, аж стул полетел, и стукнул по столу со всего размаху. «Тихо!», заорал «я запру вас в загон. В каждом углу поставлю по сторожу. И ,если кто-то из вас рыпнется, он того прихлопнет. Понятно?» Я понял. Наш отец хаживал на охоту. Да, я отлично понял, мне было этого довольно. Я написал попечителю, попросил его перевести меня в другое заведение. Рассказал ему начистоту всё как есть.

Скоро вызвали меня в кабинет отца нашего. А там этот моему опекуну и говорит: « Знаете ли, у Карла чересчур развито воображение. Вам не следует верить ему на слово, что он вам там написал», и усмехается. Павлин ядовитый. Натурально, я осмелился- и рассказал всё как есть, но это не помогло. Опекун уехал, а мне пришлось остаться. В столовой была маленькая сцена, на которой мы иногда разыгрывали представления. Там отче приказал поставить стол, персональный- для меня одного. С тех пор трапезничал я на сцене. « Жаль, Карл нуждается в бенефисе», сказал наш надзиратель. Подлая задумка, мне б такое не взбрело. Ну, у кого из нас буйное воображение? Но это было ещё не всё. Я получил отдельный покой, очень милая комнатка, но мне запретили разговаривать со всеми. Целую неделю. У меня оказалась уйма времени обдумать побег. Когда меня выпустили из «одиночки»- так ту комнату называл надзиратель- воля поманила меня хорошим куском сыру: на следующий день подоспела моя очередь доставить молоко в деревню. Я всё выложил сыровару: « Надо в Цюрих. Мать тяжело больна». Той же ночью спустился по водосточной трубе. Кожу содрал. Но ,разумеется- не сразу в Цюрих. Выше по склону, в пятистах метрах от колонии , была пустая веранда. Там я и спрятался. Отцу нашему не пришло бы в голову искать меня совсем рядом . В тайнике я припрятал одежду, шляпу… и ещё нож. Через три дня ушёл я оттуда к автобану. Попуток было много и мне не пришлось долго ждать. Удалился на сотню километров от нашего отца- и похорошело мне. Решил впредь не иметь с ним дела. Я не хотел возвращаться к надзирателю в «замок», так называли селяне нашу колонию. Всё пошло как по маслу. Никто не узнал меня. Никакой полицай или кто-нибудь в этом роде, чтоб стал у меня на пути и схватил за руку. Я нашёл работёнку. На автозаправке. Хозяин там был порядочный. Не спрашивал много, кто такой да откуда. Но платил мало и приговаривал : «Ничто не бесит меня так как непунктуальность». Через неделю послал он меня к чёрту. Не то чтоб я спал на работе. Он бешено повысил норму: так быстро мыть машины я не смог.

В одном магазине требовался грузчик, в пекарне- курьер, в гостинице- подсобник на кухню, и ещё одному старику-садовнику нужен был подсобник. Но все желали ознакомиться с бумагами: кто да откуда… Два дня я голодал. Тут –то и сказал себе: ну что, опять к батюшку нашему?

И тогда был этот июльский безветренный день. После полудня я устал бродить по Цюриху, присел на лестницу , под универмагом. Меня удивило, что люди так заняты покупками, как будто и дел других нет. Даже в такую жару. Я чуть-чуть спустил ноги на тротуар. Хотелось ведь устроиться поудобнее. Споткнулась одна женщина. Она не упала ,но выронила полную сумку. Я подумал: ей следовало бы идти осторожнее. Она согнулась и стала собирать свои манатки. А я подтянул ноги как прежде. Когда она собрала всё барахло и уже собиралась идти дальше, я окликнул её: «Вы!» . Наконец то она обратила на меня внимание, уставилась так. А я ж не хулиган. Я услышал свой голос, как издалека : «Не делай так больше». Она подступилась ко мне , резко так. Не было нужды так наскакивать на меня и кричать : «Что делаешь?». Не надо было ей так кричать. Я выпрямил поджатые мослы, встал и ,подумав «если бы не эта жара, если бы не эта проклятая жара», воткнул нож в эту женщину. Зачем ей было так кричать? Я не вынес крика- и сунул нож ещё раз. Тогда она утихла.

На этот раз вы меня в другой «замок» доставите.

 перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Хансйорг Шнейдер

ВЕТРЯНАЯ МЕЛЬНИЦА

(Hansjoerg Schneider « Die Windmuele» )

«Одно пиво», бросил он.

Дочь хозяина миновала стойку, взяла бутылку из бара , откупорила «гребешок». Жёлтое пиво полилось в бокал, выдало на-гора пенную корону.

За соседним столиком угощалась троица мужчин. Один уже хорошо принял. «От Грюневальда до Малого Шайдегга», рассказывал он «и снова вниз. И всё – на своих горбах: буры, взрывчатку, всю амуницию. И 36 часов без пересмены. 624 дня подряд продолбил. Вот этими руками».

Хозяйская дочь поднесла пиво. «Будет ещё поезд в город?» , спросил Ханс. «Нет», ответила та. «Закажите, пожалуйста, такси», попросил он.

«Два года в трудармии», молвил сосед того «лучшие мои годы, на взводе».

Ханс принял свой бокал в один приём. Похмелялся ,ведь у Хуберта пил весь вечер один ротвейн. Вначале они занимались хубертовой дочерью Марией. Одиннадцатилетняя девушка, очень красивая и любопытная к мужчинам. «Желаешь поцелуя?», спросил Ханс когда та вошла. Она потянулась сомкнутыми губами. Ханс чмокнул их. «Но это же сухой поцелуй», возразила Анна. «Хочешь мокрого?». «Охотно»- и подставилась снова. «А ну иди спать», сказал Ханс.

«Через два года найдёт себе любака», сказал Ханс когда дочь удалилась. «Да рано», возразил Хуберт «нехорошо когда девушки рано начинают спать с мужчинами». «Не говори глупостей», возразил Ханс «ты же её не ревнуешь».

Хуберт молчал. Он уже несколько бутылок выпил, глаза его сузились.

«Что ты можешь знать о войне?», вырвалось у него «откуда? У тебя –ни малейшего представления , что такое война. Нет другого повода чтоб убить человека» . «Я- не пацифист», возразил Ханс, «пацифизм- глупость. Дело в том, кто и на каких основаниях желает насильничать. Миръ можно изменить только насилием. Французская Революция была хорошей штукой. Кастро пострелял было, он должен был, иначе бы не социализировал Кубу. Если б я оказался сейчас в шкуре порядочного вьетнамца, стрелял бы не раздумывая. Они должны бороться, иначе у них нет шансов».

В дверь прошмыгнула Мария , в ночной рубашке, с распущенными волосами. «Не могу уснуть»- и умостилась на коленях Хуберта. Он поцеловал её: «Угомонись».Она ушла.

«Ты был в России», спросил Хуберт.

«Да», ответил Ханс : «Студентом съездил раз. В Крыму танцевал с киевлянкой. Она пела мне- и я по уши влюбился. В Киеве разыскал её. Дома оказалась только её матушка, сказала чтоб я зашёл через час. Зашёл : говорит , Мила ещё не вернулась. Вручила мне рыбу из Днепра, завернула в газету. Я сел на скамейку, на улице, попробовал : кожа и кости. Назавтра застал Милу дома. Показала мне город. Сначала – дом, где жил её возлюбленный. На рынке купила букет гладиолусов. Показала мне в разговорнике фразу : «выброшенные на ветер деньги».

Хуберт налил себе ещё рюмку. Весь съежился, казался таким неказистым.

«В Харькове», продолжил Ханс: «гулял я. На окраине города нашёл подкову. Когда поднял её, одна женщина закричала : «Schadje! Schadje!». Счастье, значит».

« Подкова», отозвался Хуберт: «Мы ехали на танке, приказ был наступать. Это было поблизости Харькова, ранним утром. Я выглядывал из башни, по пояс, забыл что война. Солнце ещё не взошло, облака розовые. Прямо по ходу- ветряк. Он горел. Одно из четырёх крыльев треснуло и упало. Мы все вышли и дивились. Вдруг он затрещал и обвалился. А мне как раз до этого мига чего-то стукнуло, под танк шмыгнул. Когда выбрался, коллеги мои были мертвы».

Он умолк и совсем обмяк, съёжился на стуле. Потом сказал : « Это нельзя, так о войне говорить как ты», сорвался на крик : « Знаешь, ты, что это такое? Ты не знаешь, иначе б не говорил. Знаешь ,как обгоревший труп выглядит, друга, с вывалившейся требухой?». Ханс молчал. Он еле сдерживал дрожь. На глаза наворачивались слёзы….

И вот, он сидит здесь. Заведение обычное, пригородное. На стенах – «Спорт» и «Национальцайтунг». Трое мужчин рядом запели : «С горы спустился полк в долину налегке…».

Вошёл некто: «Такси вызывали?». Ханс собрался. В салоне прикорнул. Это был «Мерседес», ехал как плыл. «К бирже, водитель». Присмотрелся к таксисту: «Вы итальянец?». «Да, а что?». «Хочу вам рассказать одну историю. Сегодня гостил у друга. Он воевал в России. Вспоминал вот о чём. Когда он на рассвете на танке ехал, увидал горящий ветряк. Вышли они все посмотреть. Дивились как одна лопасть отвалилась. Тут и вся мельница начала сыпаться. Друг под танк забрался. А когда вылез, все его коллеги были погибли».

Авто тихо шуршало по мокрому асфальту. Дождило, дворники ерзали по стёклам. «Война ужасна», отозвался водитель : «Мой двоюродный брат воевал в Югославии. Однажды их разбудила девушка. Сказала что мать рожает, тяжело ей. Они взяли с собой военврача , пошли за ней. Женщина кричала от боли – и врач помог ей родить. Когда ребёнок вышел, мать вынула из-под подушки пистолет и выстрелила врачу в живот. Они пристегнули штыки , закололи роженицу, а ребёнка – на куски».

Он остановился у биржи и заглушил мотор. Дождь сыпал по железной крыше. Ханс рассчитался.

«Война ужасна», сказал таксист : « Она портит людей , выворачивает их наизнанку». Он открыл дверцу, попрощался :« Много благодарен».

Ханс поднялся на второй этаж биржи, присел. Напротив располагался парень, кроткий на вид, в обнимку с девушкой: ворошил кончики её волос. «Что ты делаешь по жизни?»- спросил его Ханс. «Разное. Играю на флейте, на гитаре».

«Семиструнной?». «Да». «Послушай-ка», обратился к девушке Ханс : «Я только что от друга. Он рассказал мне как у Харькова сошёл с танка чтоб рассмотреть пылающий ветряк. Вдруг разорвалась граната – и погибли все, а друг уцелел».

«Зачем мне это?» -спросила девушка.

«Погоди. Я на такси сюда приехал, пересказал эту историю водителю. А он мне- другую, про своего кузина, который воевал в Югославии. Этот кузин пошёл за компанию, а с ними- военврач, к рожающей. Когда ребёнка вытянули, женщина достала пистолет из-под подушки и убила врача. Двоюродный и его коллеги привинтили штыки , закололи мать ,а ребёнка- на клочки».

Девушка молчала. Потом спросила : «Как зовётся река , на которой стоит Харьков?». «Днепр протекает там», молвил Ханс : «Он впадает в Чёрное море». «Оно теперь- красное?». «Нет», ответил Ханс.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Мужик пришёл с бугра. Далёкая звезда
до подворотен выбелила улки. Скакали ноги мужика.
Зрачки пронзали навесь рыжих колтунов.
Ночь убралась с земли, блаженной ,голубой.
Белели зори высоко, далёко- ночь светлая
ощипывала с них лепестки. Улица вдаль увилась в лазурном беге.
Нервно подрагивали,выше взбираясь, звёзды.
Ветер снизошёл, бешеный от вопля, жаркий.

Уже вприхром бежал он. К счастью, увидал вдруг:
улицы, краснея, катились на серебристый свет
великанских башен, чьй колышушиеся фонари
играли с кромками блистающей тьмы
на побледневшей мостовой.
Подскочил мужик- и к полёту изготовил ступни.
Улица едва шелестела, а ночь съёжилась.
Лампы ,выстрелив вверх разом что петарды, а башни
провалились в тёмную, неладную дыру.

Тьма шляп и одежд шатала стену,
но мужику рыжий чуб застил глаза.
Тени толпы скопом метнулись в город-
и тогда башни широко озарили улицы:
негасимые круглые фонари роняли бледный свет,
он отражался глянцем на шляпах и ниспадал на брусчатку.
Вопль толпы огибал отвестный парапеты.
Небрежно развалившись, люди пили.
И тогда мужик увидал натянутый меж башнями канат.

Нагая тень плясала на нём. Мужик замер.
Люди молча раздались по сторонам.
Мужик стоял под канатом. Никто не скинул шапки.
Мужик рассмотрел голую бабу идущую по канату.
Мужик затаил дыханье. Там, вверху,
огни озяряли светлые голени и ступни.
Мимо башен в город напирала толпа.
Ветер,горячий от ора, летел поверх стен.
Никто из чёрного скопища не глядел вверх.

Очи фонарей моргали бабе.
Канат пружинил, ходил кругом, когда она прыгала.
Там вверху, она держалась молодцом.Горячий сноп лучей шипел.
Подпрыгивая, баба улыбалась в сторону, откуда доносилось пение.
Её шевелюра озарилась ореолом наперекор ночи.
Луч лениво скрльзнул к белому пупу. Тёмный поясок
увился кругом бабиного живота. Взлетел. Исчез.
Поклоновшись, баба воздела руки в синеву.

Она круто прыгнула. Она увидала мужика и дежурно улыбнулась.
Люди мчались в город сквозь каменные пасти.
Он стоял в давке не дыша. Свет с башен наполнился свистом.
По неотразимо лощёным плящущим ногам бабы
бегали волдыри света, так и сяк...
пока внезапно она не повисла в голубом сиянии
и плясала уже ухмыляясь. Вверх, в ночь тянулись
две складки. Нет, никто не устоит. Баба непременно упадёт:
светлая звезда её брюха так вибрирует!

Хаты шатались. Бледные слены раскинулись широким колом
в зеленоватом сиянии...
Глаза фонарей, негасимые, бледные, помаргивали голубым парапетам.
Улицы тихонько шумели.
В скопище теней толпы мужик, измельчавший, стоял.
Он побежал, маленький и затравленный. Ночь улеглась посветлев.
Вдали явилась белая звезда. Скакали ноги мужика.
Ветер снизошёл, пёстрый от вопля, жаркий.

вольный перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,..................................................................................................!:)

Вальтер: И до тех пор, пока

                суд городской не вынесет решенья...

Ева: Эй, Рупрехт! Это он, судья, вот он,

         разбил кувшин!

Рупрехт: Ну, попался!

Фрау Марта: Он, герр Адам?

Фрау Бригитт: Он самый?

Ева: Рупрехт, он был у меня,

        у твоей Евы! Ну, лови его!

        Устрой ему как пожелаешь!

Вальтер: Прекратите!

Ева: Он присудил колодки да решётку?...

        Нет, Рупрехт, будет самосуд!

Адам: Простите, господа...убегает прочь

Ева: Лови!

Рупрехт: Хватайте!

Ева: Убежал...

Адам: Что?

Рупрехт: Чорт-торопыга!

Ева: Ты...?

Рупрехт: Пусть Бог его карает.

                Я мантией займусь!

Вальтер: Прочь! Пристав!

Рупрехт (бьёт мантию): Раз! Ещё раз! И в третий!

                                           Чтоб букли туже завивались!

Вальтер: Ах, он несдержанный ответчик!

                Колодки в самый раз таким!

Вейт: Спокойнее, ты сорванец несчастный!

 

Двенадцатая сцена.

Предыдущие без Адама, все- собравшись вместе у кромки сцены

Рупрехт: Ах, Евочка, как я тебя обидел!

                Ах, гром и молния, еще вчера!...

                Ах, сердце ты моё, да золотое!

                Простишь ли нехорошего меня?

Ева (бросаясь в ноги герихтсрату): Мой господин! Кабы не ваша помощь,

                                                              пропали мы!

Вальтер: Пропали? Почему?

Ева: Спасите Рупрехта, ему, сказал мне

        герр судия Адам, в Ост-Индию призыв:

        один из трёх солдат там выживает!

Вальтер: В  Ост-Индию? Ты что ,в своём уме?

Ева: Вот то письмо, извольте, герр судья

        мне передал его ,да по секрету:

        инструкция призывникам.

Вальтер (просматривает документ): Всё чушь!

                                                                Обман: подложное письмо!

Ева:  Письмо подложно?

Вальтер: Фальшивка, говорю вам.

                Герр писарь Лихт, а вы ответьте:

                не ваша подпись тут?

Лихт: Чья попись? Да его! Призывникам

           служить в Провинциях Соединённых!

           Никто из рекрутов не попадёт

           в колонии!

Ева: Уж точно ,что никто?

Вальтер: Да, клянусь вам!

                И в подтвержденье этой клятвы: Рупрехт

                свободен, невиновен он!

Ева: О небо! Этот плут меня провёл, да как!

        Я день и ночь промаялась страдая,

        мол, только ложное свидетельство

        ах, медицинское, освободить от службы

        поможет Рупрехта. Тот негодяй

        пробрался в комнату мою, всё уговором

        подкатывался. Я, девица, онемела,

        и не отважилась прогнать нахала!

Фрау Бригитт: Ничтожный негодяй, обманщик он!

Рупрехт: Оставь, забудь козла, моё дитя!

                Лошак разбил кувшин, ты всё видала-

                Я снова столь же страстен, как тогда. целует Еву

Вальтер(у окна): Смотрите как судья Адам, ах, потеха,

                            по склону бегая, лопатит снег,

                            как заведённый, ах, неутомимый!

Рупрехт: Кто? Этот судия Адам?

Лихт: Ещё бы, он!

Все вместе: Смотрите-ка! Смотрите!

                     Парик развился как у коса у ведьмы!

Вальтер: Герр писарь, попрошу вас, побыстрее

                поймайте вы его, чтоб чего не сделал.

                От должности он отстранёт, а вы

                до следующего распоряженья

                дела ведите. Я надеюсь, кассы

                в порядке ваши. Окажите милость,

                экс-судию, поймав, угомоните. Лихт удаляется

 

Последняя сцена

Предыдущие без Лихта

Фрау Марта: Скажите ,мне на милость, господин,

                      где в Утрехте державная контора?

Вальтер: Зачем вам, фрау Марта? 

Фрау Марта (доверительно): Гм...Зачем?

                                                  Не знаю. Кувшин бы подлатать?

Вальтер: Простите! Вне сомнения: на рынке,

                по выходным там скидки обещают.

 Фрау Марта: Отлично! Пусть через неделю. все удаляются

.....перевод с немецкого..................................Терджимана:)..................

* * * * *,................................................................................................!:)

Фрау Бригитт: Клянусь, не знаю,

                         живёт ли в этом доме чорт. Сюда

                         следы его ведут, до самого порога.

Адам: Возможно ,он перешагнул порог мой?

Фрау Бригитт: Да, может быть и так,

                         но в комнате...

Вальтер: Да, в комнате?!...

Лихт: Простите, ваша честь, следов тут нет.

Фрау Бригитт: Ах, здесь прервалась череда.

Адам: Исчезла череда. Я -негодяй.

           А этот парень нет, не преступил закона.

           Коль серою воняет у меня

           в регистратуре, непорядок в кассах,

           клянусь, я ничего не стою в этом кресле.

Вальтер: И я. про себя  Хм...Какие там ступни?

                Одна, пожалуй, левая, сдаётся...

                Герр судия, возьмите вашу папку,

                о, будьте так любезны!

Адам: Ах, папку!?

Вальтер: Да, пожалуйста, возьмите!

Адам: Герр Лихт, пожалуйста, подайте.

Вальтер: Ну что за церемонии, к чему?

                Лишь шаг навстречу сделайте.

Адам: Я сделал. Очередь за вами.

Вальтер: Я б на ушко вам что-то нашептал.

Адам: Пожалуйста, когда-нибудь шепнёте...

Вальтер: Охотно. когда Лихт вновь усаживается на своё место

                Ответьте, господа, в деревне этой

                есть кто-то косолапый ли, хромой?

Лихт: Гм...Конечно, в Хьюзуме имеется один...

Вальтер: Да? Кто же?!

Лихт: Коли вам угодно,

          спросили бы судью Адама.

Вальтер: Судью Адама, так? 

Адам: Не знаю ничего,

           я десять лет судья в деревне этой,

           я знаю всё и обо всех тут.

Вальтер (Лихту): Кто же? Кого имеете в виду?

Фрау Марта: Пускай они ступни свои покажут:

                      что прячут под столом-то, будто

                      о них ,судье, речь тут идёт?

Вальтер: Кто? Герр судия Адам?

Адам: Я? След...?

           Неужто чорт- я. Это ли копыто? вытягивает левую ногу из-под стола

Вальтер: Клянусь, нога- обычная. тихонько

                Заканчивайте заседание.

Адам: Сам чорт с такой ногой на танец

           пошёл бы да не осрамился.

Фрау Бригитт: Да, а что? Герр судия, вы...

Адам: Что? Я?

Вальтер: Заканчивайте, быстро.

Фрау Бригитт: Ещё одна подробность ,господа:

                        примите во вниманье эту штучку!

Адам: Да что за штучку?

Фрау Бригитт:  Этот вот парик!

                          Где вы видали чорта в буклях?

                          Присыпанная тальком эта башня

                          годится певчему на кафедре соборной.

Адам: Откуда знать нам, фрау Бригитт,

           что носят в пекле? Говорят,

           нечистый ради почестей людских

           парик надев, является в миру.

Вальтер: Ничтожество! Вы заслужили казни

                прилюдной, коль не должность ваша!

                Кончайте слушанье немедля!

Адам: Я надеюсь...

Вальтер: Надежды прочь! Довольно

                вам выгораживать себя.

Адам: Неужто

           вы полагаете, что я, судья,

           вчера парик оставил на лозе?

Вальтер: Помилуй, Боже. Ваш парик в Содоме

                сгорел, осыпан серою.

Лихт: При этом,

          простите за вмешательство, в одном

          из париков, мой сударь, кошка

          вчера приплод метнула.

Адам: Но позвольте,

           коль юноша меня не обвиняет, почему

           я должен бросить своё место?

           Я положу парик на стол, и если

           ответчик утверждает: вещь- моя,

           суд Утрехта решенье примет.

Лихт: Гм. Парик подходит вам, мой дорогой,

          он будто вырос на макушке вашей. примеряет парик Адаму     

Адам: Клевета!

Лихт: Неужто?

Адам: Он велик. смотрится в зеркало

Рупрехт: Ай, точно он, проклятый!

Вальтер: Тихо,вы!

Фрау Марта: Ах, ты проказник, ай судья!

Вальтер: Ещё раз спрашиваю вас:

                закончить дело  м н е?

Адам: Что? Это приказанье?

Рупрехт (Еве): Скажи всем, Ева, он?

Вальтер: Бесстыжий, он не признаётся?

Вейт: Молчи ты, говорю.

Адам: Ну погоди, ты ,бестия! Ну попадись мне.

Рупрехт: Эй ты, с ногою лошадиной!

Адам: Эй, пристав!

Вейт: Ну, замолкни!

Рупрехт: Ну, попался, ты.

                Теперь песку в глаза не бросишь.

Вельтер: Кончайте шутки, герр Адам.

Адам: Ну, коли вам угодно,

           я оглашу свой приговор.

Вальтер: Отлично, оглашайте.

Адам: Суть дела мне ясна. Налётчик

           известен- Рупрехт он.

Вальтер: Неплохо. Дальше.

Адам: Сим повелеваю

           в колодки заковать вора, который

           к тому же покусился на судью,

           и в заключении держать, сколь долго,

           вот этого ещё я не решил пока.

Ева: Ах, Рупрехта...?

Рупрехт: Меня в колодки?

Ева: За решётку?

Вальтер: Не беспокойтесь, дети...Что же дальше?

Адам: По-моему, кувшин он мог бы заменить,

           восполнить убыль.

Вальтер: Что ж, отлично.

                Закончен суд. Пусть Рупрехт

                обжалует решение.

Ева: Что? Рупрехт

         пусть обратится в городской...?

Рупрехт: Что? Я...

Вальтер: Да, чорт побери. И до тех пор...

Ева: Что до тех пор?...

Рупрехт: Мне- за решётку?

Ева: С колодками на шее? Ай, судья,

        бесстыжий, это он!

.....перевод с немецкого......................................Терджимана:).........

* * * * *,................................................................................................!:)

Фрау Бригитта: Вам , господа: не замарался Рупрехт,

                           не он к девице приставал вчера.

                           я к тётушке своей ходила в гости

                           проведать хворую, да услыхала крик

                           девицы, что кого-то прогоняла:

                           "Фу, постыдитесь, вы, насильник!

                           Вы что творите? Прочь! Иль маму позову!"

                           Неужто вновь испанцы заявились?

                           Я из-за плетня "Ева" позвала:

                           "Ты с кем? Ты что?"- и тишь настала.

                           "Ну отзовись!"- "Что вам угодно?"

                           "Ты с кем в саду?"- спросила я:"А что?"

                           "Там Рупрехт?" "Ай да, Рупрехт, верно.

                            Идите, тётушка, своей дорогой"

                            Подумалось мне: чаю заварила б,

                            браниться нечего.

Фрау Марта: Браниться с кем?

Рупрехт: Да, с кем?

Вальтер: Умолкните! Свидетельнице слово.

Фрау Бригитта: Когда я ,ближе к полночи, к себе,

                          проведав тётю, возвращалась было,

                          как чу! аллеей липовой промчался

                          какой-то лысый тип, прихрамывал ещё,

                          оставив след вонючий: пахло серой,

                          смолой и перьями горелыми за ним.

                          Я прошептала наскоро молитву

                          и ,с отвращеньем оглянувшись,

                          увидела сияющую плешь-

                          что пень гнилой меж липовых ветвей,

                          она луны сиянье отражала.

Рупрехт: Эх-ма. Что? Небо! Тысяча чертей...

Фрау Марта: Вы спятили, фрау Бригитт?

Рупрехт: Вы думаете, чорт?...

Лихт: Цыц. Тихо.

Фрау Бригитт: Да, клянусь!

                        Я знаю, что видала и вдыхала.

Ввльтер (нетерпеливо) : Сударыня, хоть неподсуден чорт,

                                          вы всё ж могли б на смертного донос

                                          суду представить ради рассмотренья.

Адам: Позвольте, ваша честь, закончить

           на этом месте запись показаний.

Вальтер: О, суеверный люд! Поближе к делу.

Фрау Бригитт: Коль вы приказываете, хорошо.

                         Герр Лихт- свидетель.

Вальтер: Что-о? Свидетель?

Лихт: О да, в известной мере, так.

Вальтер: Воистину, не знаю, что сказать.

Лихт: Прошу вас, фрау Бригитт, не мешайте.

          Настаивать не буду, но приметы:

          нога лошачья, плешь и вонь,

          коль я не ошибаюсь, говорят

          о правоте свидетельницы!...дальше!

Фрау Бригитт: Итак, прийдя в себя немного,

                         чтоб выследить разбившего кувшин,

                         отправилась сегодня я поу`тру

                         осмотр вершить близ старых тех шпалер,

                         где незнакомец ночью отирался-

                         и на снегу нашла ведь, господа,

                         что бы вы думали-следы! ещё какие:

                         один, вполне очерчен- человечий,

                         ноги след правой, а другой,

                         бесформенный и грубый, левый-

                         лошачьего копыта отпечаток.

Вальтер(сердито): Невероятно, выдумка от суеверья.

                                Не может быть, фрау Бригитт!

Фрау Бригитт: Да, клянусь!

                        У самого куста снег смят

                        как будто там свинья валялась, кругом,

                        а из него- копыто да нога, нога, копыто,

                        наискосок по саду -да в аллею.

Адам: Проклятье! Может ,этот стервенец

           оборотился в чорта?

Рупрехт: Кто, я?

Лихт: Молчите!

Фрау Бригитт: Охотник, след барсучий отыскав,

                         не ликовал бы так как я когда,

                         герр писарь Лихт, скажу вам, увидала,

                         моей догадке подтвержденье.

                         Герр писарь, прекратите протокол:

                         тот, кто сидит пред вами, лучше чорта.

                         След от лозы сюда привёл меня.

Вальтер: Вы в этом, верно, убедились?

Лихт: Ваша честь,

          следы ведут сюда, так точно.

Вальтер: И отпечатки лошадиного копыта?

Вальтер: След человеческой ноги,

                похожей на копыто.

Адам: Господа,

          все обстоятельства ясны мне.

          Бывало в годы оные, следы,

          таинственные находились, видит Бог,

          но то, что чорт есть ,в этом,

          насколько знаю, даже атеист,

          не усомнится. Полагаю, что

          допрежде вынесу я приговор, в Синод

          столичный следует нам обратиться

          за подтверждением решения суда.

Вальтер: Я жду решенья вашего. Герр Лихт,

                что скажете на этот счёт?

Лихт: Нет, вашей чести

          и без Синода следует решить.

          Тем более, свидетельницы показанья

           позволят обстоятельства свести

           в одну картину.

Фрау Бригитт: Герр Лихт, его я попросила

                        исследовать, где оборвались

                        те отпечатки. Он ответил:

                        "Добро. Фрау Бригитт, герр Адам

                         нам прояснит сие"

Вальтер: Ну, прояснил?

Фрау Бригитт: Вначале липовой аллеи мы нашли

                         остатки серы : там же сатана

                         со мною было повстречался мимилётно,

                         и отшатнулся ,убегая прочь,

                         так пёс шипящую обходит кошку.

Вальтер: А далее?

Фрау Бригитт: Под липой я нашла

                         оставленный рогатым ...ну...отброс.

Вальтер: Какой же?

Адам (про себя): Будь проклят зад мой.

Лихт: Фрау Бригитт, продолжайте.

Вальтер: Куда же привели следы, хотел бы знать я?

Фрау Бригитт: Куда? Клянусь, сюда же, в суд.

                         Герр писарь Лихт уж подтвердил.

Вальтер: Сюда?

Фрау Бригитт: От липовой аллеи, да,

                         по Шульцову лужку, вдоль Карпфова пруда,

                         сюда, в усадьбу господина судии Адама.

Вальтер: В судейскую усадьбу?

Адам: Да, ко мне?

Фрау Бригитт: К вам, точно так.

Рупрехт: А почему бы чорту

                не проживать в судейской-то усадьбе?

.....перевод с немецкого..................................Терджимана:)............