Роза
не жаждала авроры,
почти бессмертная на ветке,
ждала` иной занозы.

Роза
не жаждала темнот учёной торы-
на лоне сонной плоти,-
ждала` иной занозы.

Роза-
соседки ей не впору-
крылатая, но однонога,
ждала` иной занозы.

перевод с испанского Терджимана Кырымлы

Девушка золотая
во пруду купалась:
вода златом пала.

Ветки с камышами
стенкой-тенью стали,
спели соловьями
девке белой бабе.

Ночь ясна настала
с се`ребром тумана,
с лысыми гора`ми,
с ветром кучерявым.

Девушка размокала,
косы распускала,
а вода рыдала.

Утро жаром алым,
стадищем рогатым
саван разостлало,
вишни рассыпало.

Вод царица баба
умывалась плачем.
Соловей горячий
крылья сжёг рыдая.

перевод с испанского Терджимана Кырымлы

Я прошу всего только руку,
если можно. раненую руку.
Я прошу всего только руку,
пусть не знать мне ни сна, ни могилы.

Только б алебастровый тот ирис,
горлицу, прикованную к сердцу,
ту сиделку, что луну слепую
в ночь мою последнюю не врустит.

Я прошу одну эту руку
что меня обмоет и обрядит.
Я прошу одну эту руку,
белое крыло моей смерти.

Всё иное в мире- проходит.
Млечный свет и отсвет безымянный.
Всё иное; только ветер плачет
о последней стае листопада.

перевод А. Гелескула

Не желаю ничего, лишь руку,
раненую руку, если можно.
Не желаю ничего, лишь руку
я, по жизни тяжкой изнемогший.

Пусть она, белее снега ирис,
путсть она, любя`щая голубка
да устроит, ставни притворивши,
ночь мою последнюю безлунной.

Не желаю ничего, руки лишь,
кормящей, затем- рядящей в саван.
Не желаю ничего, руки лишь,
смерти моей жажду опахала.

Всё иное, не она, минает:
краски мира, зори ночи- младшим.
Не твоё иное: ветер знает,
ветка ему голая помашет.

перевод с испанского Терджимана Кырымлы

Каждую ночь в моей Гранаде,
каждую ночь умирает ребёнок.
Каждую ночь вода садится
поговорить о погребённых.

Есть два ветра- мглистый и ясный.
Крылья мёртвых- листья бурьяна.
Есть два ветра- фазаны на бешнях
и закат- как детская рана.

Ни пушинки голубя в небе-
только хмель над каменной нишей.
Ни крупинки неба на камне
над водой, тебя схоронившей.

Пала с гор водяная глыба.
Затосковали цветы и кони.
И ты застыл, ледяной архангел,
под синей тенью моей ладони.

перевод А. Гелескула

Что ни вечер в Гранаде,
что ни вечер- ребёнок
умирает... Вода болтает
с оставшеюся детворою.

У мёртвых мшистые крылья.
Над башней парят фазаны-
два ветра: мглистый, ясный-
и день-младенец ранен.

Не осталось во зените ноты жаворончьей песни
в ночь когда мы повстречались в винном погребе да тесном.
Не осталось на земле крошки мякиша обла`к
в ночь когда тебя речка приняла`.

Пала речка-исполинша на вершину гор -
эдельвейсами укрылась каменистая долина.
Ледяной, по кра`ям мёртвый арханге`льский торс;
рук моих синеют тени- две стрелы недлинных.

перевод с испанского Терджимана Кырымлы

Тишина

Слушай, сын , тишину-
эту мёртвую зыбь тишины,
где идут отголоски ко дну.
Тишину,
где немеют сердца,
где не смеют
поднять лица.

Поступь сигирийи

Бьётся о смуглые плечи
бабочек чёрная стая.
Бледные змеи тумана
след заметают.

     И небо земное
     над млечной землёю.

За вещим биением ритма
 спешит она в вечной погоне
с тоскою в серебряном сердце,
с ножом на ладони.

Куда ты ведёшь, сигирийя,
агонию певчего тела?
Какой ты луне завещала
печать олеандра и мела?

     И небо земное
     над млечной землёю.

Следом

Смотрят дети,
дети смотрят вдаль.

Гаснут медленные свечи.
И две девушки слепые
задают луне вопросы,
и уносит к звёздам ветер
плача тонкие спирали.

Смотрят горы,
горы смотрят вдаль.

А потом...

Прорытые временем
лабиринты-
исчезли.

Пустыня-
осталась.

Немолчное сердце-
источник желаний-
иссякло.

Пустыня-
осталась.

Закатное марево
и поцелуи-
пропали.

Пустыня-
осталась.

Умолкло, заглохло,
остыло, иссякло,
исчезло.

Пустыня-
осталась.

перевод М. Цветаевой

* * *
Чуешь, мой сын, тишину:
это- волнистая тишь,
она-
где эхо скользит по ущельям-
чела обращает к небу.

* * *
Меж мотыльков чёрных
ходит одна смуглянка,
сзади- змея за нею,
белого тумана.

   Светла земля,
   небо земное.

Дрожь её пронимает,
с ритмом они порознь,
из серебра сердце,
ножик в ладони правой.

Прёшь куда, сигирийя
под перестук дикий?
Сгинешь- луной выйдет
боль, олеандр с мелом.

   Светла земля,
   небо земное.

* * *
Дети смотрят:
нечто вдали.

Гаснут лампады.
Стайка слепых деви`ц
луну вопрошает-
и по эфиру восходят
спирали плача.

Горы смотрят:
вдали нечто.

* * *
Лабиринты,
что время творит,
рассеялись.

Одна осталась
пустыня.

Сердце,
источник желанья,
рассеялось.

Одна осталась
пустныня.

Иллюзия авроры
да поцелуи
расеялись.

Одна осталась,
пустыня.
Волнистая
пустыня.

перевод с испанского Терджимана Кырымлы

Гитара

Начинается
плач гитары.
Разбивается
чаша утра.
Начинается
плач гитары.
О, не жди от неё
молчанья,
не проси у неё
молчанья!
Неустанно
гитара плачет,
как вода по каналам- плачет,
как ветра над снегами- плачет,
не моли её о молчанье!
Так плачет закат о рассвете,
так плачет стрела без цели,
так песок раскалённый плачет
о прохладной красе камелий.
Так прощается с жизнью птица
под угрозой змеиного жала.
О гитара,
бедная жертва
пяти проворных кинжалов!

Крик

Крик полукружьем
от склона
до склона пролёг.

Чёрною радугой
стянут
сиреневый вечер.

Ай!

По струнам ветров
полоснул
исполинский смычок.

Ай!

(Цыгане в пещерах
затеплили свечи.)

Ай!

перевод М.Цветаевой

Начинается плач
гитары.
Разбиваются кубки
рассвета.
Начинается плач
гитары.
Не утешить её.
Заставить её замолчать
невозможно.
Плачет она
монотонно,
будто плачет вода,
будто плачет позёмка.
Звенит стрела без цели- плачет;
туманит вечер без у`тра- плачет.
Невозможно
заставить её замолчать:
плачет по дальнем,
нездешнем
Пустыня горячего Юга
мо`лит камелий белейших.
О гитара!
Сердце терзаемое
пятерицей кинжалов.

* * *

Эллипс крика-
от горки
к горе`.

От маслин-
радуга чёрная-
н`ад ночью синей.

Ай!

Будто смычок виолы,
тронул крик три верёвки,
струны ветров долгих.

Ай!

(Люд пещерный
 возится с лампами-жировиками)

Ай!

перевод с испанского Терджимана Кырымлы

Масличная равнина
распахивает веер,
запахивает веер.
Над порослью масличной
склонилось небо низко,
и льются тёмным ливнем
холодные светила.
На берегу канала
дрожат тростник и сумрак,
а третий- серый ветер.
Полным-полны маслины
тоскливых птичьих криков.
О, бедных плениц стая!
Играет тьма ночная
их длинными хвостами.

перевод М.Цветаевой

Долина,
где оливы,
колышется, мехам
из кузницы подобна.
Над рощею-
проваленное небо.
да ливень тёмный,
венер холодный свет.
Дрожат тростник и сумрак
на плёсе у реки.
Да ветер серый вьётся.
Оливы
нагружены криком.
Стая галерниц-
птиц
темени самую гущу
месит долги`ми хвостами.

перевод с испанского Терджимана Кырымлы

 РАЗДУМЬЯ ПОД ДОЖДЁМ

Ливень ласки и грусти прошёл в захолустье,
дрожь вселил на прощанье в садовые листья.
Эта почва сырая пахнет руслом покоя,
сердце мне затопляя нездешней тоскою.

На немом окоёме рвутся плотные тучи.
Кто-то капли вонзает в дремотную заводь,
кругло-светлые жемчуги всплесков бросает.
Огоньки, чья наивность в дрожи вод угасает.

Грусть мою потрясает грусть вечернего сада.
Однозвучная нежность переполнила воздух.
Неужели, господь, мои муки исчезнут,
как сейчас исчезает хрупкий лиственный отзвук?

Это звёздное эхо, что хранится в предсердье,
станет светом, который мне поможет разбиться?
и душа пробудится в чистом виде- от смерти?
И что в мыслях творится- в темноте растворится?

О, затих, как счастливый, сад под негой дождливой!
В чистоте моё сердце стало отзвуком, эхом
разный мыслей печальных и мыслей хрустальных,
их плесканье в глубинах- вроде крыл голубиных.
Брезжит солнце.

Желтеют бескровные ветви.
Рядом бьётся тоска с клокотаньем смертельным,
и тоскую сейсас о безнежностном детстве,
о великой мечте- стать в любви гениальным,
о часах, проведённых- как эти!- в печальном
созерцанье дождя.

Красная Шапочка,
по дороге идя...
Сказки кончились- я растерялся над бездной,
над потоком любви- и муть какая-то в звёздах.

Неужели, господь, мои муки исчезнут,
как сейчас исчезает хрупкий лиственный отзвук?

Снова льёт.
Ветер гонит призраки вперёд.

перевод Юнны Мориц

МЕДИТАЦИЯ ПОД ДОЖДЁМ
    (фрагмент)
                             для Хосе Мора

Целовала дождива мой сад деревенский,
теребила зелёныя листья руками.
Благодушье покоя земли увлажнённой
залило` моё сердце тоскою по дали.

Рвутся серые тучи на острие взгляда.
В водопой загвоздили тяжёлые капли
рассыпаясь хруста`лями да жемчугами.
Поугасли чванливые зорьки на ряби.

Наказанье заката стократ мою боль умножает.
Переполнила сад монотонная нежность потёмков.
Всё мученье моё пропадёт, милый Боже,
как теряется лиственный лепет в набыченных кронах?

Это звёздное эхо,- сберёг я в надсердье-
станет Светом, помощницей мне, люциферкой?
А душа настоящая смертью воскреснет?
Наши думы затем станут сумраком вечным?

О, садовая тишь с дождевым убаюком!
Непорочный пейзаж в этом сердце светёлку устроил,
приютил огорченья да помыслов кротость,
оттого из покоя борьбу голубиную слышно.

Солнце сходит.
             Жёлтой кровью исходит мой сад.
Спрячь поди на ладони земной душегубку-обиду.
Я тоскую о детстве своём непокойном,
по иллюзии верного роста в любви оболочке,
по часам, проведённым как этот, в со-думье дождя
с родничковой печалью младенца.

"Красная Шапочка
шла тропинкой..."
Басни вышли- и вот, размышляю, сконфужен,
перед смутным потоком, переросший влюблённость.

Всё мученье моё пропадёт, милый Боже,
как теряется лиственный лепет в набыченных кронах?

Льётся снова.
Тучи ветер гнетут- тени мчатся.

перевод с испанского Терджимана Кырымлы

 * * * * *,............................................................................................... !:)

Седьмая сцена

Феликс. Йоханна. Юлиан. Веграт. Затем- горничная.

Веграт (протягивает руку Юлиану):  Мой милый друг! Я очень рад.
Юлиан: Я только вчера, после моего приезда, доведался, посредством Залы. Во-первых, должен сказать...
Веграт: Благодарю тебя за участие. Благодарю сердечно. Садись же, Юлиан.
Юлиан: Ты надумал уйти?
Веграт: Время не поджимает: только в двенадцать мне надо явиться в Академию. Йоханна, будь добра, для меня не могла б ты заказать извозчика?
Йоханна (удаляется).
Веграт (садится).
Юлиан (тоже садится).
Феликс (прислонившись к камину, стоит).
Веграт: Что ж, на этот раз ты надолго уезжаешь.
Юлиан: Более чем на два года.
Веграт: Если бы ты хоть на десять дней раньше явился, то смог бы её повидать. Она угасла столь быстро, чтоб не сказать, неожиданно.
Юлиан: Наслышан.
Веграт: А пока ты поживёшь на родине, не правда ли?
Юлиан: Некоторое время. Сколь долго, даже не могу сказать.
Веграт: Ну да, строить планы- такое за тобой не наблюдалось.
Юлиан: Так. К ним питаю известную антипатию.  (Пауза.)
Веграт: Ах, Боже! Мой милый друг, коль часто в последнее время я вспоминал тебя!...
Юлиан: Я тоже...
Веграт: У тебя не так часто выпадает время на то... А я... когда вступаю в недвижимое свое, кровное-нажитое, сдаётся мне иногда, как наяву, что мы , юные друзья, рядышком в натурном зале сидим, переполнены тысячами задумок и надежд.
Юлиан: Ты о нашем прошлом говорьшь столь грустно. Кое что из задуманного всё же исполнилось.
Веграт: Кое-что... да...и всё же хочеться снова стать молодым, окунуться в прежние борения и страдания...
Юлиан: Чтоб испытать в точности прежние опасности, и насладиться тем же милым.
Веграт: Возможно, прибывающую с веком ношу воспоминаний влачить тяжелее всего...ты снова побывал в Италии?
Юлиан: Да, и в Италии тоже.
Веграт: Что до меня, то давно уж там не бывал. С тех пор, как мы с ранцами за плечами долиной Ампеццо к Пиеве бродили с тобой, и далее- к Венеции. Столь ясно солнце уже засияет.
Юлиан: Уже почти тридцать лет минуло.
Веграт: Нет, это было не столь давно. Ты тогда уже был известен. Как раз выполнил хорошую картину с Иреной Хермс. Это было в году, предшествовамшем моей женитьбе.
Юлиан: Да, да.
                            (Пауза.)
Веграт: Ты ещё помнишь, как впервые вдвоём мы отправились в Киршау?
Юлиан: Ещё бы.
Веграт: Как мы на лёгких дрожках ехали вдоль солнечной долины? А ты не забыл садик на откосе холма, где познакомился с Габриэлой и её родителями?
Феликс (нетерпеливо шагнув от камина): Отец, дом, где мать тогда жила, ещё цел?
Веграт: Нет, уже давно. Там построили виллу. Пять или шесть лет назад мы были там в последний раз, ещё сходили на могилки твоих стариков. Там всё изменилось, только кладбище прежнее... (Юлиану.) Помнишь ,Юлиан душный, облачный пополудень, когда мы с тобой сидели на низкой кладбищенской ограде, и ту замечательную нашу беседу о будущем?
Юлиан: День помню отчётливо, а вот о чём говорили, запамятовал.
Веграт: Слова выветрились из моей памяти, но помню, что та беседа была особенной... Наш мир тогда ширился. А я временами будто завидовал тебе. Мне иногда казалось, что и сам смогу всё- стоит только захотеть. Столько всего желалось повидать и узнать, стоило быть разве немного понахальнее, понапористее, ценить себя повыше...Да, я так бодрился когда ты говорил...И тогда к нам узкой тропинкой меж акациями спустилась Габриэла, она, с сломенной шлямой в руке, прийдя из села, кивнула мне. И все мои помыслы о будущем оборотились к ней , и будто весь мир уложился в одну картину, оставшись и достаточно широким, и довольно милым... Откуда только взять тех, предних красок для нынешнего полотна? Всё что мило в прошлом забыть бы по-хорошему. А теперь, когда Габриэла уже мертва, вижу её как наяву, столь живо, что пугаюсь... Ах, лучше не вспоминать о самом лучшем. К чему? Зачем? (Пауза. Веграт подходит к окну.)
Юлиан (с энтузиазмом, чтоб взбодрить Веграта): Ты поступил умно и мужественно тут же приступив к работе.
Веграт: Как ,завершившись , наити солы для дальнейшего существования?!... Работа -единственное, что механически влачит по жизни в такой ситуации превозмогая чувство одиночества и ненужности.
Юлиан: По-моему, эта твоя ностальгия - несправедливость по отношению к твоим живым близким.
Веграт: Несправедливость?...Нет ,я не хочу показаться эгоистом. Вы, дети, не держите на меня зла. Неправда ли, Феликс, ты понимаешь меня достоточно хорошо? В начале мо столькому учим, так прилежно наставляем, воспитываем на будущее своих детей. Мы ведём бесконечную борьбу за своих детей до мгновения ,пока они с нами- и один уже почти далеко. Таков переменчивый мир :они уже не могут принадлежать нам. А что касается прочих... и друзья наши суть всего лишь гости в нашей жизни :уходят из-за стола после обеда, спускаются лестницей к выходу- и обретают, как все мы, собственную траекторию и своё дело. Это ведь так естественно... Что не вредит, Юлиан, то радует...воистину радует, когда кто-то из вас снова является находенным путём к нам. И даже тот, кому очень дорог каждый день собственной жизни. Поверь мне, Юлиан. (Рукопожатие.) И ,не правда ли, пока ты в Вене, мы повидаемся ещё не раз?  Твои визиты столь необходимы нам.
Юлиан: Разумеется, буду наведываться.
Горничная (входит): Карета подана, герр профессор.  (Удаляется)
Веграт: Я ухожу. (Юлиану) Ты мне многое расскажешь. А то, было, исчез как провалился. Меня очень интересует, как ты это всё сотворил- и ещё больше, что замыслил. Феликс нам рассказал о замечательных твоих эскизах, которые ты ему показывал.
Юлиан: Я провожу тебя, если не помешаю.
Веграт: Спасибо. Но будь любезен, останься с нами, отобедай.
Юлиан: Что ж...
Веграт: Я скоро обернусь: на сегодня у меня немного административной рутины, поставлю пару подписей. За три четверти часа управлюсь. А пока составь, как в былое время, компанию детям... Дети!...........Итак, остаёшься? До скорого. (Удаляется.)

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Выской мысли башню крепостную
в твоей глуши я выстрою на взгорье,
и сердце с высоты осветит море,
багряной пеной волны коронуя.

Я сам затеплю искру золотую,
в моих потёмках сам зажгу я зори,
в себе самом, единственной опоре,
обтетший мир... А будь это впустую?

Ничем, ничем!... И сердце, остывая,
пойдёт ко дну, и крепостные своды,
холодные, застынут нелюдимо...

Ты- это ты, весна! Душа живая,
ты воздух и огонь, земля и воды!
...а я лишь мысль и ничего не помню...

Перевод А.Гелескула

Тебя покинув, стану башней гордой
божественной своей, высокой мысли,
кровавым сердцем буду видеть с выси
пурпурное, моё родное море,

зарю из личных те`ней сфабрикую,
укрою лиру от пустого ветра,
обряшу пропитанье в этих недрах...
и всё! увы!... и ничего не будет.

Да, ничего, ничто! А если с краю
низвергну сердце волнам, воли вместо
возникнет мир- одна пустая башня.

Ведь ты равна себе, весна людская:
земля, эфир, вода, все вместе,
а я- лишь мыслей одиноких брашно.

Перевод с испанского Терджимана Кырымлы