Коль на пороге зе`лена приюта
стоял скиталец, значит знал он,
что смертью зван. Ещё немного,
пока не налетела та, душою
высокою, святой воспрял он
к величию картин минувших,
дремавших в вялой памяти его,
ветрами музыки напитаным, готовым
через решётку камеру овеять.
Он руку бледную прижал к стволу
сосны дремучей грубому. Головку
больную умостил на камень
плющом увитый, ноги распростёр
над краем самой мрачной прорвы,
и замер, сил скончания заждавшись,
агонии парящей. Палачихи,
надежда и отчаянье, спали`;
ни смерти штурм, ни страх ухода
тревожили покой: лишь дум позывы
и то, что боль покинула его,
слабеющего пуще; дум поток
мелел покойно; он пока дышал
вот здесь, спокойно улыбаясь,
последним взглядом видел он луну
огромную, что на краю закатном
раздол-вселенной рог свой водружала,
сияющим плащом тьму облачая.
Покой постиг зазубрины холмов--
и тихо, только шаткий метеор,
рассыпавшись, свалился, кровь Поэта,
в согласии мистическом с Природой
дотоле тёкшая едва не замерла`.
И только точки меркнущие мелко
в ночи блеснули, выдох его резкий
остатком духа еле тронул ночь
застойную; покуда убывали
лучи игольчатые, сердце трепыхалось.
Но только небо почернело сплошь,
как тени облекли холодный образ,
немой, застывший, словно их земля
безмолвная, с опустошённым небом.
Туманом, евшим золото лучей
от солнца, гасшего в закате,
тот чудный образ оказался:
ни чувств, ни божьей искры, ни движенья...
Что лира хрупкая по струнам ладным чьим
ходили вздохи рая, яр-поток
когда то упоённый многогласьем волн, мечта
утишенная временем и ночью навсегда,
тиха, темна, суха, и ныне вне помина.

окончание следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы

                    И на пороге этого приюта
                    Зеленого он знал уже, что с ним
                    Смерть, но, исход задерживая скорый,
                    Обрек он душу прошлому, призвав
                    Величие своих видений прежних,
                    Которые почили в нем, как ветер
                    С мелодией своей, чтобы повеять
                    Сквозь жалюзи. Он бледною рукой
                    Схватился за шероховатый ствол
                    Сосны, поник он головой на камень,
                    Опутанный плющом, и распростерся
                    Усталым телом на уступе скользком
                    Над мрачной бездной, и лежал он там,
                    Последнему парению предав
                    Скудеющие силы; скорбь с надеждой,
                    Мучительницы, спали; не страданье,
                    Не страх, нет, лишь прилив живого чувства
                    Без примесей мучительных питал
                    Мысль, постепенно в сердце иссякая,
                    Пока лежит он там, почти спокойный,
                    С улыбкой слабой; видел напоследок
                    Он в небесах огромную луну,
                    Которая на западе свой рог
                    Светящийся воздвигла, с тьмой смешав
                    Свой мрачный луч; нависла над холмами
                    Она уже; когда метеорит
                    Рассыпался во мраке, кровь поэта,
                    Текущая в таинственном согласье
                    С природою, почти застыла в жилах;
                    Покуда, убывая, свет во мраке
                    Двоился, переменчивые вздохи
                    Кое-когда еще смущали ночь
                    Стоячую; покуда не иссяк
                    Луч меркнущий, то замирало сердце,
                    То вздрагивало, но когда во мраке
                    Исчезло небо, тени облекли
                    Немой, холодный, бездыханный образ,
                    Как землю, как опустошенный воздух
                    И как туман, питавшийся лучами
                    И светом солнца ясного, пока
                    Закат не погасил его, так дивный
                    Прекрасный облик потерял сиянье -
                    Подобье хрупкой лютни, на которой
                    Играло небо, - бывшие уста
                    Волны многоголосой, нет, мечта,
                    Погашенная временем и ночью,
                    Никем не вспоминаемая ныне.

перевод К.Бальмонта
английский оригинал см. по ссылке (строки 625--671) :http://www.bartleby.com/139/shel112.html

Мертвы, их не вернуть, а Нищета
сидит у ямы, кличет их обратно,--
седой Подросток, взгляд чей-- пустота,
зовёт любимую, сестру и брата,
что сгинули за так, они сошли...
Несчастные, мертвы! Их имена без лиц.
Моя ты боль, обычно здесь скорбят,
гробы вот эти-- только для тебя.

Не плачь, подруга Нищета, умерься!
Не ищешь утешенья, всё равно!
Я видел их в отворе твоей двери
в закат глядящих общий, чьё пятно
столь ярким, тихим было, да остыло:
твоя надежда прочь-- и волосы седые.
Моя ты боль, обычно здесь скорбят,
гробы вот эти-- только для тебя.

перевод с английского Терджимана Кырымлы

Туда ступил поэт. Его глаза вбирали
лишь свой остывший блеск сквозь пелену
волос редеющих, не с глади водной,
глубокой, тёмной; так людское сердце,
в мечтах поверх могилы засмотревшись,
своё лукавое подобье зрит. Он слышал
листвы шуршанье, трепет трав
настороже, напуганных пришельцем,
журчанье сладкого ручья, растущего
из тайных родников пещеры тёмной.
Казалось, Ангел рядом с ним стоял,
да не в одеждах светлых, серебристых,
Не взятыми у видимого мира
изяществом, величием, иль тайной
но трепетом деревьев, тишиной пруда,
ручьём прыгучим, сумраком вечерним
сгущавшимся в ту пору Ангел говорил,
держался ним, сливаясь воедино
с окрестом всем, но... лишь только взгляд
его вознёсся, думою ведомый,... два ока,
звёздные глаза во мраке дум повисли,
улыбки две лазурные, немые,
то ли маня его.
                            Послушен свету,
сиявшему со дна души, он шёл
изгибами долины. А ручей
живой и дикий между зелени дерев
пониже. Он ,бывало, пропадал
во мхах, вполне невозмутимо,
глубокий, тёмный. То он танцевал
на гладких валунах смеясь что детка,
затем поход его тянулся по равнине
все стебли и соцветия в поклоне
зеркальной гладью отражая. "О ,поток!
в неведомых глубинах твой исток,
куда стремится вод твоих загадка?
Ты мой близнец. В молчании твоём,
и в прихотях волны прозрачной, шумной,
в затерянном истоке и в пути петлистом
я нахожу своё, а неба широта
и океан безмерный точно скажут,
в какой сырой пещере, в облаке каком
твоя вода; вселенная ответит,
мои где думы вечные пристанут,
когда в цветах твоих мой хладный прах
рассеется по ветру".

перевод с английского Терджимана Кырымлы

 
                    И сквозь полупрозрачную преграду
                    Волос глаза поэта тускло-блеклый
                    Свой свет узрели в темной глубине
                    Воды; так человеческое сердце
                    Сквозь тьму могилы видит сон: свое
                    Лукавое подобье. Слышал он,
                    Как листья движутся, и как трава
                    Трепещет перед ним, и как ручей
                    Журчит, в тенистых водах возникая
                    Из родников, и виделся ему
                    Дух рядом с ним, одет не светотенью
                    Лучистою, не мантией сиянья,
                    Дарованного таинствами зренья,
                    Виденьем или прелестью приметной,
                    Но трепет листьев и молчанье вод,
                    Прыжки ручья и сумеречный вечер
                    Ему причастны были, словно нет
                    Иного... но... когда вознесся взгляд,
                    Задумчивостью движимый... два глаза,
                    Вернее, две звезды во мраке мыслей
                    Улыбкою лазурною светились,
                    Маня его.
                             И задушевный свет
                    Его повел извилистой лощиной,
                    Где своевольная дикарка-речка
                    Стремглав от одного к другому логу
                    Зеленому текла под сенью леса,
                    Срываясь иногда, скрываясь в пышных
                    Мхах, где напев ее неуловимый
                    Глубок и темен, а среди камней,
                    Обтесанных теченьем непрерывным,
                    Она плясала и, смеясь по-детски,
                    Равнинами струилась безмятежно
                    И каждую склонившуюся к ней
                    Травинку отражала. "О речушка!
                    В таинственных глубинах твой исток,
                    А где твое загадочное устье?
                    Ты, жизнь моя в причудливом теченье?
                    Твой тихий сумрак, блеск твоей струи,
                    Твои глубины, твой непостижимый
                    Путь - все меня являет мне; и небо,
                    И море мрачное скорее скажут,
                    В каком летучем облаке, в какой
                    Пещере воды бывшие твои,
                    Чем скажет мне вселенная, где мысли
                    Останутся мои, когда в цветах
                    Безжизненный распад меня постигнет".

перевод К.Бальмонта
английский оригинал см. по ссылке (строки 469--514) :http://www.bartleby.com/139/shel112.html

Коли тобі важко

        Святослав Вакарчук

Коли Тобі важко
дихати, значить Ти дуже висОко.
Коли тобі тісно -
на площі нас більше, ніж було до того.
Коли тобі душно -
скоро весна і не буде так слизько.
Хіба ти не віриш?
Дивися, а правда насправді так близько.

[ Читати далі ]

  Солнце из зенита
сияло над леском, обширной массой
теней качающихся, серое величье
которой щель обьяла. Дыры
огромные во скалах затаились,
высмеивая ревом вечным стоны
высоких глыб. Собранье веток
да листьев переплёт бросали сумрак
на путь Поэта, он ведом был
любовью, грёзой, богом, или Смертью,
искал в убежище Природы места
себе-- могилы, колыбели. Тьму да тьму
сгущали тени. Дуб, тянувший
свои раздольные, в узлах прадавних руки,
бук светлый обнимал. А пирамиды
высоких кедров арками сплелись,
торжественнее храма, а пониже,
подобен облакам на изумрудном небе,
акации да ясеня покров плывучий
повис, блед, трепетен. Что змеи
неугомонные, всех радуги оттенков,
ползли лианы серыми стволами,
и, словно детские игривые глаза,
так нежно и невинно проникали
в сердца любимым, увивая
союзы усиками. Плотная листва
творит сплетение дня синевы
с прозрачностью полу`ночи, что тени
судьбы неверных облаков. Лужайки
под пологом таят свой мох,
душистые от трав, глазасты
цветами, что минучи, да прелестны.
Наитемнейший грот дари`т
мускатных роз с жасмином аромат,
душеразнящий, приглашает
к интимнейшей мистерии. В долине
покой и сумрак, близнецы, на вахте
полуденной, да меж теней парят,
едва заметны; там, в пруду
блестящем, тёмном, чистая волна
переплетенье веток отражает,
и каждый лист, и всякое пятно
лазури неба, метящей в отворы;
ничто не окунает образ свой
в плывучее зерцало, лишь звезда
непостоянная, мигающая свозь решётку,
иль пёстрый птах, уснувший под луной
или бабочка роскошная, порхая,
не знающая дня-- и тем роскошней
колышет крыльями, неведома ему.

перевод c английского Терджимана Кырымлы    

                                          Там громадные пещеры
                    В подножья гор заоблачных вгрызались,
                    И рев, и стон высмеивая эхом,
                    Листва и ветви встречные соткали
                    Тенистый сумрак над стезей поэта,
                    Которому Бог, греза или смерть
                    Искать велели колыбель ее,
                    Ему могилу тем предуготовив;
                    Сгущались тени. Заключал могучий
                    Дуб в суковатые свои объятья
                    Ствол буковый, а пирамиды кедров,
                    Казалось, образуют храмы в дебрях,
                    И облаками в небе изумрудном
                    Готовы плыть акация и ясень,
                    Трепещущие, бледные, а змеи
                    Лиан, огнем и радугой одеты,
                    Тысячецветные, ползут по серым
                    Стволам, и смотрят их глаза-цветы,
                    Невинно шаловливые, впиваясь
                    Лучами в беззащитные сердца
                    Любимых, чтобы жизнь сосать оттуда,
                    Завязывая свадебные узы
                    Нерасторжимые. Листва прилежно
                    День темно-голубой со светлой ночью
                    Сплетает, сочетая в тонкой ткани
                    Причудливой, как тени облаков,
                    И это только полог над поляной
                    Душистой, мшистой, чьи цветы-глазенки
                    Не хуже крупных. Самый темный дол
                    Благоуханьем розы и жасмина
                    Беззвучно приглашает приобщиться
                    К прелестной тайне; сумрак и молчанье
                    На страже днем; лесные близнецы
                    Полузаметны, мглистые, а в темном
                    Лесном пруду светящиеся волны
                    Все до малейшей ветки отражают,
                    И каждый лист, и каждое пятно
                    Лазури, что в тенистый омут метит;
                    Купает в жидком зеркале свой образ
                    Звезда непостоянная, сверкая
                    Сквозь лиственные ставни до рассвета,
                    И расписная ветреница-птица,
                    Которой сладко спится под луною,
                    Да насекомые, которых днем
                    Не видно, чтобы крылышки во мраке
                    Тем праздничней, тем ярче засветились...

перевод К.Бальмонта
английский оригинал см. по ссылке (строки 420--468) :http://www.bartleby.com/139/shel112.html

                                В полно`чь
луна взошла- и глянь! эфирны кручи
Кавказа, чьи ледовые вершины
сияли солнцем среди звёзд; внизу
в подножия пещеристые с рёвом бились
вихрящие потоки волн, и гневом
и громом отзывалось эхо?.. Кто спасёт?..

Летела лодка варевом влекущих волн;
топорщились темны персты утёсов;
гора, отбрасывая тень, висела над водой--
и всё быстрей, проворнее всего живого,
парившую на прыткой глади лодку
влекла... пещеры пасть отверстая,
в чей лабиринт извилистый, глубокий
впадало бурею бичуемое море; лодка
летела, пуще. "Грёза и Любовь!--
вскричал Поэт.-- Я выследил
путь удаленья твоего. Уж сон и смерть
не разлучат нас впредь!"        
                                            А лодка
потоком быстрым всё неслась.  Вот день
забрезжил над потоком мрачным;
и уж где лодка плы`ла, там война
дичайшая меж волн утихла: лодка
плыла` тихонько. Где горы разлом
лазури неба глыбь черну подставил,
а масса водная ещё не достигала
основ Кавказских гор, она вращалась
гремя, так что качались скалы вековые:
водоворот заполнил пропасть-щель:
он подымался выше по уступам,
вертясь немыслимо проворно, подмывал,
без устали плеща о кряжистые корни,
могучие деревья, что тянули руки
гигантские во тьму повыше. Посредине
котла зеркалила обла`ки гладь
обманчивая, гиблая, тиха`я.
Подхваченная восходящим током,
тянулась лодка, кру`гом, кру`гом, прытко,
треща, с уступа на уступ взбиралась,
пока на крайнем ярусе, где в брешь
скалы сбегал воды избыток, где тишь
средь круговерти сберегалась,
остановилась странница, дрожа. Сорвётся
вдруг в бездну? Или встречное теченье
неумолимой пропасти её поглотит?
Что ж, вниз?... Бродячий ветерок,
подувший с запада, упёрся в парус--
и глянь! легонько, между берегов
замшелых, да потоком тихим,
вдоль рощицы тянулась лодка; ох!
поток ужасный, издали ревущий
звучал на фоне шёпота листвы.
Где кущи расступаются, являя
зеленую поляну, там был плёс:
сомкнулись берега, чьи жёлтые цветы
в хрусталь покоя засмотрелись навсегда.
Волна от лодки прервала их дрёму,
что лишь залётный птах иль ветер-шалопай
смущали было, иль побег упавший,
иль осень увяданья. Захотел поэт
украсить свежестью их блёклые волосья,
но одиночество вернулось в сердце--
и он стерпел. Порыв могучий
пока таился в щёк румянце, взглядом
владел, и телом измождённым,
которому служил ещё, он нависал
над жизнью, как зарница в туче,
парящая, чтоб сгинуть в тёмном
приливе но`чи.

перевод с английского Терджимана Кырымлы   
                                                              

                                        И вот настала полночь,
                    Луна взошла, и вдалеке возникли
                    Эфирные урочища Кавказа,
                    Чьи льдистые вершины, словно солнца
                    Средь звезд, сияли, стоя на подножье
                    Пещеристом, изглоданном волнами
                    Свирепыми, - как челноку спастись? -

                    В неистовом, бушующей потоке,
                    Беспомощный, несется к черным скалам,
                    А над волнами гибельный утес,
                    И человек движенья рокового
                    Прервать не в силах; скользкими волнами
                    Подхвачен челн. Пещера впереди
                    Разверзлась, и захлестывало море
                    Глухую глубь; челн бега своего
                    Не замедляет. "Греза и Любовь! -
                    Вскричал Поэт. - Сдается мне, открыл я
                    Убежище твое. Ни сну, ни смерти
                    Не разлучить надолго нас".
                                                                      Плыла
                    В пещере лодка. Наконец, забрезжил
                    Над этой черною рекою день;
                    Где схватка волн сменилась перемирьем,
                    Плыл челн среди потока, чьи глубины
                    Не мерены; где трещина в горе
                    Во мрак лазурь небесную впускала,
                    Пока еще лавина вод к подножью
                    Кавказа не обрушилась, чтоб гром
                    Твердь колебал, там в пропасти подземной
                    Кипел один сплошной водоворот;
                    Порогами карабкалась вода
                    И омывала кряжистые корни
                    Дерев могучих, вытянувших руки
                    Во мрак наружный, а посередине
                    Подземного котла виднелась гладь
                    Обманчивая, небо искажая
                    Зеркальною своею западней.
                    По головокружительным уступам
                    Челн поднимался вверх, но там, где круче
                    Всего был поворот, где брег скалистый
                    Образовал средь вихрей водных заводь,
                    Остановился челн, дрожа; сорвется
                    Он в бездну, или встречное теченье
                    Умчит его назад и там потопит
                    В пучине, от которой нет спасенья
                    И в глубь ее несытую нельзя
                    Не погрузиться? Но бродячий ветер,
                    На западе поднявшись, дунул в парус
                    И бережно повлек меж берегов
                    Замшелых, и поток невозмутимый
                    Струился вдоль в тени ветвистой рощи,
                    И отдаленный рев уже смешался
                    С певучим нежным лепетом лесов.
                    Где кущи расступаются, являя
                    Зеленую поляну, там был плес
                    Меж берегов, чьи желтые цветы
                    Самим себе могли смотреть в глаза,
                    Глядясь в хрусталь, и челн, плывущий мимо,
                    Слегка смутил зеркальные подобья,
                    Как птица или ветер, как побег
                    Упавший или их же увяданье
                    Смущает их. Поэту захотелось
                    Цветным венком свои украсить кудри
                    Поблекшие, однако удержала
                    Его печаль; порыв не проявился,
                    Хоть скрыть его была не в силах внешность,
                    И нависал над жизнью, сокровенный,
                    Как молния, таящаяся в туче,
                    Чтобы потом исчезнуть, чтобы ночь
                    Все затопила,...

                    перевод К.Бальмонта
                    английский оригинал см. по ссылке (строки 351--420): http://www.bartleby.com/139/shel112.html

Он встал мгновенно ,транс прогнав внезапный--
холодный свет зари, луна голу`ба
низка в закате, вычурные горы,
светла долина и безлюдный лес
окру`жили его бивак. Куда умчались
оттенки неба над его главой
парившие вечор? где звуки убаюка;
мистерия, величие земли;
веселие, экстаз? Поблёкшие глаза его
взирали на пустую сцену безучастно,
как океанский блик на мать-луну.
Любви телесной фея в сон послала
виденье заслонившие дары
допрежние свои. Он зря следит
неуловимую за явью тень--
та за кордоном уж, увы! увы!
Неужто члены, вздох, и голос бывший
обманом сникли? Навсегда ушёл
в пустыню, бездорожье сна былого
прекрасный образ? Иль врата черны
погибели ведут в твои рай чудесный,
о Сон? Иль радуги сияющая арка
и образ гор на глади вод ведут лишь
во мрачный, водянистый омут,
а синий свод погибели -- из всплесков
противнейшей клоаки, где любое
исчадье, пряча свои бельма ото дня,
влечёт, о Сон, нас в твой удел сладчайший?
Сомнение внезапно хлынуло на сердце,
взбодрённое надеждой жадной, жалом
отчаянья пронзившей мозг.
                                                    Пока
день небо озарял, поэт с душою
немой держал совет. Вночи явилась страсть,
врагиня лютая ослабленной надежды,
покой отобрала, и повела
его во тьму... Вот так орёл в охвате
змеи зелёной, чувствуя в груди
горенье яда, вдруг летит вслепую
сквозь ночь и день, и бурю, штиль и облака,
взбешён дразнящей болью, наобум,
в простор небес дико`й-- ведомый
сияньем блика грёзы милой той,
под хладным глянцем ночи нелюдимой,
по буеракам, выемкам ложбин,
топча с размаху змея лунной жёлчи,
летел он. Красная заря его полёт зарила,
насмешливо роняя жизни блески
на щёки смертника. Блуждал он
пока с Петрийской кручи показался
Аорнос над далёким горизонтом
что облако; минуя Балх, где гробницы
царей парфянских на семи ветрах
дарят им пыль клубами, бешено блуждал он
за днями день, и часа не берёг,
и жизни ,что пока питала
огонь распада в нём.От отощал,
а волосы его всклокоченные осень
страданий странных на ветру
оплакивали; слабая рука
висела мёртвой костью в дряблой коже;
Житьё и блеск, что потреблял его, сияли
что тайно тлеющий очаг
 из глаз его, и только. Поселяне,
что человечно пособляли его нуждам,
встречали с изумлённым страхом
летучего пришельца. Горец,
заметив на скале головоломной привиденье,
считал, что ветра Дух с сиянием в очах,
дыханьем частым, сто`пами,
не уминающими наст, прервал
побег; ребёнок прятал в складках
одежды материнской личико,
напуганное блеском тех бешеных очей,
чтоб после видеть в снах больных
мерцанье взгляда. Правда, девушки-молодки,
наученные естством, могли истолковать
лишь половину боли, что его терзала,
звали` его чужими именами
друзей и братьев, пожимали руку
увядшую его, прощаясь,
и провожали плача, видели едва
сквозь слёзы путь его с порогов отчих.                   

перевод c английского Терджимана Кырымлы

               
                    Был ниспровергнут сон толчком внезапным;
                    Уже белел рассвет, и месяц синий
                    На западе садился; проступали
                    Вблизи холмы; леса вокруг него
                    Угрюмо высились. Куда девались
                    Цвета небес, игравшие над рощей
                    Минувшей ночью? Где ночные звуки,
                    Баюкавшие сон его? А где
                    Мистерия ночная, где величье
                    Земли, где торжество? Глаза, тускнея,
                    Глядели в пустоту, как на небесный
                    Прообраз из воды глядит луна.
                    Сладчайший дух любви послал виденье
                    Во сне тому, кто дерзостно отверг
                    Ее дары. Он трепетно следит
                    Неуловимую вне грезы тень,
                    Предел - увы! - пытаясь превозмочь.
                    Неужто облик, только что дышавший,
                    Был мороком? И сгинул, сгинул, сгинул
                    В пустыне безысходно-тусклой сна
                    Навеки? Неужели, кроме смерти,
                    Никто не может отворить эдема,
                    Сна твоего, и радуга в лазури,
                    И горы в зыбком зеркале озерном
                    Ведут лишь в черный омут водяной,
                    А синий свод и смрад отвратной смерти,
                    В котором тень, исчадие могилы,
                    Скрывается от мерзостного света,
                    Причастны, сон, к твоим отрадным чарам?
                    Ему сомненье затопило сердце,
                    Надежду пробудив, сжигало мозг
                    Отчаяньем.
                                         Пока светился ясный
                    День в небесах, поэт с душой своею
                    Держал совет немой, а ночью страсть
                    Пришла, врагиня раздраженной грезы,
                    Покой стряхнув с него, и повлекла
                    Во мрак ночной. Как сдавленный змеей
                    Зеленою, почувствовал, как яд
                    В груди горит, уносится орел
                    Сквозь мрак и свет, сквозь вихрь и сквозь лазурь
                    Гнетущей дурнотою ослеплен,
                    В бескрайнюю воздушную пустыню,
                    Так, движимый прелестной тенью грезы
                    В сиянье ночи, мрачном и студеном,
                    По буеракам, по болотам топким,
                    Змей скользких света лунного топча,
                    Бежал он, и ему сияло утро,
                    Насмешливой окрашивая жизнью
                    Его ланиты мертвые; блуждал он,
                    Пока не различил с Петрийской кручи
                    Над горизонтом облачный Аорнос;
                    Балх видел он, и видел он могилы
                    Царей парфянских; пыль над ними вечно
                    Клубится на ветру; блуждал в пустыне
                    Он день за днем, скитался, изнуренный
                    Скитаньем тщетным; тлело в нем томленье
                    И собственным питалось угасаньем;
                    От отощал, и волосы его
                    Поблекли, осень странную оплакав
                    На злом ветру; бессильная рука
                    Висела мертвой костью на дряблой коже;
                    Жизнь с пламенем, снедающим ее,
                    Как в горне, тайно вспыхивала в черных
                    Глазах его; страшились поселяне,
                    Чья человечность нищего снабжала
                    Припасами, когда к жилищам их
                    Он приближался робко. Храбрый горец,
                    Над пропастью такое привиденье
                    Встречая, полагал, что перед ним
                    Дух ветра, чьи глаза горят, чьи вздохи
                    Неистовы, а шаг в снегах бесследен;
                    Ребенок прятал в юбке материнской
                    Лицо свое, пугаясь этих взоров
                    Блуждающих, чей необычный пламень
                    Ему сверкал во многих сновиденьях
                    Ночной порой, и разве только девы
                    Угадывали, что за хворь терзает
                    Скитальца, называли незнакомца,
                    Пусть по ошибке, другом или братом
                    И руку пожимали на прощанье,
                    Сквозь слезы гладя вслед ему потом.

                   перевод К,Бальмонта

____________4._____________
Поля, озёра, рощи и потоки,
моря и все живые существа, насельцы
планеты чу`дной; зарево и дождь,
землетрясение, потоп и ураган,
столбняк зимы, когда мерцанье грёз
ростки хранит, иначе-- сон глухой,
сулящий замершим листву и крылья;
труды-пути людей, их смерти и рожденья,
и мир людской с имуществом его;
всё то, что движется, живёт, в бореньях
для смерти рождено, верти`тся, чтоб упасть.
Лишь Мощь* тиха в своём уединеньи,
одна, непостижима, далека;
а вид сей, голая земли гримаса,
в глазах моих застывший древний кряж--
уму пытливому наука. Будто змеи,
к добыче глетчеры ползут катясь едва,
от родников тучнея; пропасти презрев,
Мороз и Солнце здесь творят соборы,
возводят пирамиды, купола.
Град Смерти башнями отмечен
и прочно ограждён стеной из льда.
Уже не город, а руин потоки
суть здесь, с небесного кордона
неутомимо катят; великаны-сосны
пути их роковые ограждают или
с корнями голыми, калеками стоят.
А валуны, что стащены сюда из далей,
границу смерти одолели лбами,
невозвращенцы. Хатки и угодья
зверей и мошек, птиц пропали,
нет пищи им и крова, навсегда--
сколь жизни и веселья в прошлом.
А человек бежал в смятении подальше:
накрытые стремительной лавиной, 
его усадьбы сгинули что дым,
и где там беженцы осели. Блеск вершин
на торопыги буйные ложится,
что выбираясь из укромных бездн,
сбираются в долине-- величава,
Река, кровь с молоком далёким странам,
стремится неуклонно в океан,
туман ветрам дыханием даря.

продолжение следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы
* в оригинале "Power", с Силой которая созвучна с "Arve", см. главку 1 этой поэмы,-- прим. перев.

   ____________4.______________
   Ручьи, луга, лесов уединенье,
   Поля, озера, вечный океан,
   Раскаты грома, гул землетрясенья,
   И молния, и дождь, и ураган,
   И все, что в глубине земли сокрыто,
   Когда она объята зимним сном
   И снежными гирляндами увита,
   Что будет взращено весенним днем,
   Оцепеневших почек сновиденья,
   Их радостный, восторженный расцвет,
   И человека бурные владенья,
   И жизнь, и смерть, и сумерки, и свет,
   Все, что тоскует, дышит и стремится,
   Все, в чем дрожит сияние и звук, -
   Встает, растет, и меркнет, и дымится,
   И вновь растет для счастия и мук.
   И только Власть, что правит всем движеньем,
   Недвижна, недоступна и ясна;
   Громада первозданных гор полна
   Ее красноречивым отраженьем.
   Сползают вниз извивы ледников,
   Как жадные гигантские удавы,
   В пространствах незапятнанных снегов,
   Похожих на поля застывшей лавы.
   Здесь Солнце и причудливый Мороз
   Творят нерукотворные узоры,
   Возводят пирамиды и соборы,
   Воздушнее и легче светлых грез.
   Здесь смерти неприступная обитель,
   С оплотами из искристого льда;
   Приюта здесь не встретит никогда
   Отторженной земли печальный житель.
   То не обитель, нет, - то водопад,
   Поток лавин, сорвавшийся с лазури.
   Искажены властительностью бури,
   В земле изрытой сосны стали в ряд,
   Огромные, как смутный рой видений.
   И скалы из пустынь толпой сошлись
   И навсегда угрюмо обнялись,
   Раздвинули предел своих владений,
   Все мало им, им тесен круг границ,
   Жилище отнимают у растений,
   У насекомых, у зверей, у птиц.
   Как много жизни было здесь убито,
   Как строго смерть свой холод сторожит!
   Людская раса в страхе прочь бежит,
   И дело рук ее навек забыто,
   Развеяно, как в урагане - дым,
   Ее жилье пространством льдов покрыто,
   И путь минувших дней неисследим,
   Внизу блестят пещеры-властелины,
   Из их сердец ключи, журча, текут,
   Немолчные, смеются и бегут,
   Чтоб встретиться среди цветов долины.
   И царственно-могучая Река,
   Кормилица для пастбищ отдаленных,
   Прозрачна и привольно-широка,
   Несет богатство вод неугомонных
   Туда, вперед, где дремлет океан
   И к воздуху ласкается попутно,
   Сплетая для него ежеминутно
   Из легких струй изменчивый туман.
  
   перевод  К. Бальмонта

________________4._________________________
The fields, the lakes, the forests, and the streams,
Ocean, and all the living things that dwell
Within the daedal earth; lightning, and rain,
Earthquake, and fierv flood, and hurricane,
The torpor of the year when feeble dreams
Visit the hidden buds, or dreamless sleep
Holds every future leaf and flower; the bound
With which from that detested trance they leap;
The works and ways of man, their death and birth,
And that of him and all that his may be;
All things that move and breathe with toil and sound
Are born and die; revolve, subside, and swell.
Power dwells apart in its tranquillity,
Remote, serene, and inaccessible:
And this, the naked countenance of earth,
On which I gaze, even these primaeval mountains
Teach the adverting mind. The glaciers creep
Like snakes that watch their prey, from their far fountains,
Slow rolling on; there, many a precipice,
Frost and the Sun in scorn of mortal power
Have piled: dome, pyramid, and pinnacle,
A city of death, distinct with many a tower
And wall impregnable of beaming ice.
Yet not a city, but a flood of ruin
Is there, that from the boundaries of the sky
Rolls its perpetual stream; vast pines are strewing
Its destined path, or in the mangled soil
Branchless and shattered stand; the rocks ' drawn down
From yon remotest waste, have overthrown
The limits of the dead and living world,
Never to be reclaimed. The dwelling place
Of insects, beasts, and birds, becomes its spoil
Their food and their retreat for ever gone,
So much of life and joy is lost. The race
Of man flies far in dread; his work and dwelling
Vanish, like smoke before the tempest's stream,
And their place is not known. Below, vast caves
Shine in the rushing torrents' restless gleam,
Which from those secret chasms in tumult welling
Meet in the vale, and one majestic River,
The breath and blood of distant lands, forever
Rolls its loud waters to the ocean waves,
Breathes its swift vapors to the circling air.

Р. В. Shelley
весь текст (с дельными комментариями, их вот я не перевёл) поэмы см. по ссылке http://www.mtholyoke.edu/courses/rschwart/hist256/alps/mont_blanc.htm

_______________3.__________________
Ведь говорят, что отблески миров
приходят к душам спящим, полумертвым,
и что числом гостей поболе дум живых,
бодрящихся... Я ввысь гляжу:
не распустила ль некая сверхсила
покров житья и смерти? То ли я
лежу и грёжу, а могучий сон кругами
всё ширясь вдаль, окутывает мир.
А дух мой, о`блак бесприютный, бродит
с уступа на уступ, что исчезают
зефирами незримыми размыты!
Ввысь, бесконечность небя прободая,
Монблан является--  он ясен, снежен, тих,
он свитой гор невиданных, нездешних
окру`жен: лёд, гранит; широкие ущелья
меж глетчеров, немерянная глыбь;
пик голубой, под стать навесу неба,
простёртому, текучему меж скал;
пустыня, населённая штормами:
стервятник волен здесь терзать костяк,
добычи волчьей... мерзость исполинов
вся напоказ: грубы, наги, толсты,
мертвы, в порезах, шрамах... Может,
дед* Землетрус учился в детстве
громить? его игрушки? Или море
огня сливалось в до`лы, а не лёд;
не тишь царила тут, но грохот?
Всё вечным выглядит тут-- кто ответит?
У дикости чудной язык**, который
поит отчаянье лихое или веру,
столь мягкую, немую, что Природа
лишь с нею примет отщепенцев;
Монблан, твой глас, способный отменить
законы лжи и кодексы неправды,
понятен лишь великим, мудрым, добрым,
не в душах всех смятение творит.

продолжение следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы
* у Шелли "баба Землетрясение"-- далее см."her... young...";
** "tongue"

_______________3.____________________
Some say that glean-is of a remoter world
Visit the soul in sleep, that death is slumber, 50
And that its shapes the busy thoughts outnumber
Of those who wake and live. I look on high;
Has some unknown omnipotence unfurled
The veil of life and death? or do I lie
In dream, and does the mightier world of sleep 55
Spread far around and inaccessibly
Its circles? For the very spirit falls,
Driven like a homeless cloud from steep to steep
That vanishes among the viewless gales!
Far, far above, piercing the infinite sky, 60
Mont Blanc appears-still, snowy, and serene-
Its subject mountains their unearthly forms
Pile around it, ice and rock; broad vales between
Of frozen floods, unfathomable deeps,
Blue as the overhanging heaven, that spread 65
And wind among the accumulated sleeps;
A desert peopled by the storms alone,
Save when the eagle brings some hunter's bone,
And the wolf tracks her there--how hideously
Its shapes are heaped around! rude, bare, and high, 70
Ghastly, and scarred, and riven. Is this the scene
Where the old Earthquake-daemon taught her young
Ruin? Were these their toys? or did a sea
Of fire envelop once this silent snow?
None can reply-all seems eternal now. 75
The wilderness' has a mysterious tongue
Which teaches awful doubt, or faith so mild,
So solemn, so serene, that man may be,
But for such faith, with nature reconciled;
Thou hast a voice, great Mountain, to repeal 80
Large codes of fraud and woe; not understood
By all, but which the wise, and great, and good
interpret, or make felt, or deeply feel.

Р. В. Shelley
весь текст поэмы см. по ссылке http://www.mtholyoke.edu/courses/rschwart/hist256/alps/mont_blanc.htm

   _________________3.______________________
   Есть мысль, что лучший светоч мирозданья
   Горит в душе того, кто усыплен,
   Что смерть не мертвый мрак, а только сон
   И что ее кипучие созданья
   Богаче и числом и красотой,
   Чем дня немого трезвые мечтанья.
   Я вверх смотрю, плененный высотой.
   Но что там? Что? Неведомая сила
   Раздвинула покровы бытия
   И смерть передо мной разоблачила?
   Иль это только царство сна, - и я
   Душой брожу по сказочным пределам,
   По призрачным цепляюсь крутизнам,
   И мысль моя, в своем стремленье смелом,
   Лишь бредит, уступив безумным снам?
   Там, надо мной, небесный свод прекрасный,
   Пронзив его, горит вверху Монблан -
   Гигант, невозмутимый, снежный, ясный, -
   Вокруг него толпится сквозь туман
   Подвластных гор немая вереница,
   Вздымая свой убор, гранит и лед,
   И, точно исполинская гробница,
   Зияет пропасть; в ней веков полет
   Нагромоздил уступы и стремнины,
   Морозные ключи, поля, долины,
   Там ни один из смертных не живет,
   Ютится только в той пустыне буря,
   Да лишь орел с добычей прилетит,
   И волк за ним крадется и следит,
   Оскаля пасть и хищный глаз прищуря.
   Все жестко, все мертво, обнажено.
   В скале змеится трещины звено,
   Неровные пробилися ступени.
   Средь ужаса безжизненных пространств
   Встает толпа каких-то привидений
   В красе полуразорванных убранств.
   Быть может, здесь Землетрясенья Гений,
   В любимицы себе Погибель взяв,
   Учил ее безумству упоений,
   И все кругом лишь след его забав?
   Иль, может быть, когда-то здесь бессменным
   Огнем был опоясан снежный круг?
   Кто скажет! Кто поймет! Теперь вокруг
   Все кажется от века неизменным.
   Раскинулась пустыня и молчит,
   Но у нее есть свой язык чудесный,
   Одним угрозой страшной он звучит,
   Другим несет он веры дар небесный -
   Такой спокойной, кроткой, неземной,
   Что тот, в ком эта искра загорится,
   Из-за нее, из-за нее одной,
   С природою навеки примирится.
   Тебе, Титан великий, власть дана
   Стереть, как пыль, все скорби и обманы;
   Но в мире эта власть не всем видна,
   Не всякий видит сказочные страны,
   А только тот, кто мудр, кто чист, велик,
   Кто страстного исполнен упованья
   И кто, пустыни услыхав язык,
   Мог людям дать его истолкованье,
   Или сумел им дать хотя намек,
   Или хоть сам его подслушать мог.

    перевод К.Бальмонта

______________ 2.________________
Так ты дол-Арв, темна, обрыв-долина,
ты многоцветна, многогласа; над
утёсами и соснами клубят
теней облАчных своры, света блики--
ужасен вид, где Власть ,созвучна с Арв*,
престол чей тайный глетчеры хранят,
свергается с сих тёмных гор что пламя
грохочущее светом; твой овраг
огромных сосен выводком великим
зажат, детьми когда-то же, на чьи раденья
буй-бури век да век что год летят
пить дух сосновый ,слушать песнопенья;
твои земные радуги пронзают водопад,
эфирным кровом чьим нерукотоворный
окутан обелиск; чуднАя дрёма,
которая, вот только гомон стихнет,
оклеивает глыбиною гулкой всё;
твои пещеры множат Арва зовы,
которых все шумы слабее здесь;
движением полны твои заторы,
ты гомона немолкнущего шлях,
ВертИголов-Ущелье! что в бреду
высоком и чуднОм дивлюсь тобою:
себя то потеряю, то найду;
мои ум-фантаст пассивно принимает
и шлёт мгновенных всплесков протокол
меж миром вкруг и схроном чистых знаний;
дум диких легион порхает
над теменью твоей, садится вот
непрошен-гостем на чужой насест,
в пещеру тихую Поэзии-колдуньи,
пытающей средь тЕней скоролётных
твой отпечаток, оттиски вещей,
чуть призраков, чуть вымороки бледной,
пока не кликнет их жилая грудь, всё ты!

продолжение следует
перевод с английского Терджимана Кырымлы
* в первых строках :Power и Arve, игра слов; "Power" у Шелли муж.р., см "he",--прим. перев.

 
__________________2._____________________
Thus thou, Ravine of Arve-dark, deep Ravine-
Thou many-colored, many-voiced vale,
Over whose pines, and crags, and caverns sail
Fast cloud-shadows and sunbeams: awful scene,
Where Power in likeness of the Arve comes down
From the ice-gulfs that gird his secret throne,
Bursting through these dark mountains like the flame
Of lightning through the tempest; thou A lie,
Thy giant brood of pines around thee clinging,
Children of elder time, in whose devotion
The chainless winds still come and ever came
To drink their odors, and their mighty swinging
To hear-an old and solemn harmony;
Thine earthly rainbows stretched across the sweep
Of the aethereal waterfall, whose veil
Robes some unsculptured image; the strange sleep
Which when the voices of the desert fail
Wraps all in its own deep eternity;
Thy caverns echoing to the Arve`s commotion, 
A loud, lone sound no other sound can tame;
Thou art pervaded with that ceaseless motion,
Thou art the path of that unresting sound-
Dizzy Ravine! and when I gaze on thee
I seem as in a trance sublime and strange
To muse on my own separate fantasy,
My own, my human mind, which passively
Now renders and receives fast influencings,
Holding an unremitting interchange
With the clear universe of things around;
One legion of wild thoughts, whose wandering wings
Now float above thy darkness, and now rest
Where that or thou art no unbidden guest,
In the still cave of the witch Poesy,
Seeking among the shadows that 'pass by
Ghosts of all things that are, some shade of thee,
Some phantom, some faint image; till the breast
From which they fled recalls them, thou art there!

Р. В. Shelley
весь текст поэмы см. по ссылке http://www.mtholyoke.edu/courses/rschwart/hist256/alps/mont_blanc.htm

   ______________ 2.________________ 
   Так точно ты, обрывистый овраг,
   Лощина Арвы, с ликом властелина,
   Стозвучная, стоцветная долина,
   В себе таишь и жизнь, и смерти мрак.
   Неотразимо страшная картина,
   Могучая своею красотой:
   Расставшись торопливо с высотой
   Угрюмых гор, полна кипучей страсти,
   Как молния порвавши гнет оков,
   Стремится Арва, символ вечной Власти,
   Взлелеянный молчаньем ледников.
   Гиганты-хвои лепятся по скалам,
   Созданья незапамятных времен,
   И в воздухе, чуть дышащем, усталом,
   Покоится душисто-нежный сон;
   С благоговеньем ветры прилетают
   Вдыхать в себя смолистый аромат
   И слушают, как звуки гула тают,
   Как сосны вновь шумят и все шумят:
   Так сотни лет не молкнет их громада,
   Они поют торжественный хорал.
   И тут же слышны всплески водопада,
   Воздушный, он скользит по склонам скал;
   Трепещет в брызгах радуга земная,
   Из красок смотрит образ неземной,
   Там кто-то скрыт, для этих мест родной,
   Там чья-то тень дрожит, свой лик склоняя.
   Бушует Арва, бьется о гранит,
   Пещеры стонут, гулко вторит эхо,
   И этот звук никто не победит,
   И в нем не слышно слез, не слышно смеха.
   Тобой воспринят этот гордый звук,
   Ты вся полна движеньем неустанным,
   Долина Арвы! Я смотрю вокруг
   С восторгом и возвышенным и странным.
   Как будто ты не жизнь, - не жизнь сама, -
   А лишь моей фантазии созданье,
   Виденье одинокого ума,
   Что речь ведет с огнями мирозданья
   И у вселенной, где и свет, и тьма,
   Своей мечты заимствует мерцанье.
   Как будто бы гонимые судьбой,
   На крыльях исступленных, над тобой
   Витают несказанные виденья,
   Магически-прекрасною толпой,
   Стремясь найти хоть тень, хоть отраженье
   Твоей нездешней скрытой красоты,
   И медлят где-то, в сказочном чертоге,
   Где ты желанный гость, в дворце мечты,
   Где в забытьи безмолвном, на пороге,
   Поэзия-Кудесница сидит
   И взором ускользающим глядит.
  
   перевод К.Бальмонта