* * * * *,..........................................................................................................!:)

Д в е н а д ц а т а я    с ц е н а 

Диомид и Одиссей со своими отрядами приближаются с двух сторон к Ахиллесу

Диомид: Здесь, мои бравые элли`ны.

               Сюда! (греки следуют за Диомидом через мост)

Протоэ: О, Артемида! Помоги, святая!

             Они нас окружили! ( с помощью амазонок уносит царицу вглубь сцены)

Амазонки (в панике): Мы в плену!

                 Зажаты мы! Отрезаны! Спасайся

                 кто может!

Диомид (обращается к Протоэ) : Сдавайтесь!

Мероэ (разбегающимся амазонкам):  Вы, гордые! Что с вами? Что бежите?

                                                              Протоэ, посмотри!...

Протоэ: Беги за ними!

              и, коли сможешь, нас освободи. (Мероэ следует за убегающими)

Ахиллес: Куда они умчались?

Греки: Далеко!

Ахиллес: Корон с десяток Диомиду - от меня.

Диомид: Сдавайтесь, повторяю!

Протоэ: Я-то сдамся,

             но- победителю, а не тебе.

             Ты кто? она- добыча Пелеида.

Диомид: Валите!

Этолиец: Есть!

Ахиллес: Она бросает тень

                на голову моей царицы. Прочь!

                Что ищете вы здесь?

Диомид: Ага! Твоя?

               Скажи во имя Зевса-громовержца,

               где основания твои? Где право?

Ахиллес: На основании...где право..лево где...

                 Дай мне (отбирает Пентесилею)

Протоэ: Возьми. Меня высокомерьем

              не унизишь.

Ахиллес (подхватывая царицу на руки): Ништа...ништа... (Диомиду):

               Поди, не возражай.

                Я видел ад в боях тебя почаще. (кладёт царицу на выступ корня дуба)

Диомид: Ещё б! За мной!

Одиссей (оборачиваясь на ходу): Пока ,Ахилл, до скорой!

                                                       Прислать тебе гремучую квадригу?

Ахилл ( склонившись над царицей): Не нужно, обойдусь.

Одиссей: Добро. Как скажешь.

                За мной! Пока в испуге бабы....

Одиссей и Диомид с греками преследуют убегающих амазонок

Т р и н а д ц а т а я   с ц е н а

Пентесилея, Протоэ и Ахиллес. Свита амазонок.

Ахиллес (отворяя панцирь Пентесилеи): Она мертва.

                                           Протоэ:              Глаза б её закрыть

                                                                      чтоб свет пустой ей душу не бередил.

                                                                      Боюсь, она проснётся вдруг внезапно.

 Ахиллес: Как я её...?

Протоэ: Ударом в грудь свалил.

              Подобрала : распоротая настежь.

              желали мы взойти на сей утёс:

              к сраженью не была она готова.

              В агонии ей ноги отказали.

              Порыв последний тела, бормотанье

              бессмысленное - и она упала

              мне на руки ещё раз.

Ахиллес: Посмотри:

                она дрожит ещё?

Протоэ: О, небо!

              Она страданий чару не допила?

              О, бедная: смотрите, боги!

Ахиллес: Дышит?

Протоэ: Пелид! коль милость ведома тебе,

              коль сердцу сострадание не чуждо,

              коль не добьёшь её, поддавшись гневу,

              проткнув ножом израненную грудь,

              благодарю тебя...

Ахиллес: Проворней!

Протоэ: Поторопись, Предусмотрительный:

              тебя да не увидит, коль очнётся

              Пентесилея. Свиту убери,

              и до восхода Солнца чтоб никто

              царицу нашу не побеспокоил.

              Военнопленным назовись,Ахилл.

Ахиллес: Я ненавидим ею?

Протоэ: Не вопрошай,

              Великодушный. Коль Пентесилея,

              надеждою ведома, оживёт,

              пусть весть о пораженьи её минет.

              Темна бывает женская душа

              и к свету дня иной раз не готова.

              А коль на то душе твоей угодно,

              царица да увидит тебя пленный,

              но не навязывайся сам, прошу тебя.

Ахиллес: Скажу тебе: желаю поступить

                с ней так как с гордым приамидом.

Протоэ: Ты, отвратительный!

Ахиллес: Что ,напугалась?

Протоэ: Как безымянного казнить желаешь,

             в труп обратить вот это тело

             цветущее? Позор тебе! ужасный...

Ахиллес: Ей передай: люблю её.

Протоэ: Как? Что?

Ахиллес: О, небо:"что?" Как му`жи любят баб.

                Всем сердцем, страстно и, притом, невинно:

                да насладиться нам вдвоём сполна.

                Желаю чтоб была моей царицей.

Протоэ: О, боги вечные! а ну-ка повтори!

             Желаешь ты...?

Ахиллес: Могу теперь остаться?

Протоэ: Целую ноги твои, Богоравный!

              Да коль у Геркулесовых столпов

              ты оказался б, я тебя нашла там.

              Смотри: она уж отворяет очи.

Ахиллес: Приподымается.

Протоэ: Ей не хватало!... Му`жи, прочь отсюда!

             А ты -за дуб!

Ахиллес: Друзья мои, прошу вас! греки удаляются

Протоэ(Ахиллу, который спрятался за ствол дуба):

                                   Подальше и ,прошу, не появляйся

                                   пока не позову. Ты обещаешь?

                                   её душа на волоске.

Ахиллес: Она очнётся.

Протоэ: Надеюсь, что царица оживёт!

 

.....перевод с немецкого..........................Терджимана:).......

* * * * *,...............................................................................................................!:)

С ц е н а   п е р в а я (окончание)

Диомид: Мы изучили все её повадки.

               Та ненависть особая, с которой

               Пентесилея ищет сына Тетис,

               голодная волчица лес январский

               укрытый снегом злобно рассекает

               чтоб зайца взять увиденного прежде,

               сведёт Ахилла в ад коль не отдастся

               наш друг его душою завладевшей.

Антилох: Не может быть! Царица?...

Диомид:  Я сказал!

                Вчера в вечернем сумраке схлестнулись

                Ахилл с Пентесилеей. Деифоб вдруг

                явился в помощь деве ненасытной,

                пробил доспехи эллина внезапно,

                да так, что эхо раскатилось в вязах.

                Царица, покарснев, мечом по горлу

                троянца полоснула- тот свалился.

                Ахилл  вскочил, меч обнажил свой.

                Пентесилея, ухватив за гриву

                коня пегого ,с хохотом умчалась.

Антилох: Ну чудеса!

Одиссей: С чем ты пришёл из Трои?

Антилох: Агамемнон спросить тебя велел,

                разумно ль вам пойти на мировую:

                довольно всё идти на приступ стен?

                Пора смутить порядок амазонок:

                пусть Ахиллес послужит  е й  приманкой-

                и Скифский Сфинкс с добычей удалится.

Одиссей: Юпитер, о! И я того же мненья.

                Вы полагаете, погибнув, лаэртид

                с войной  бессмысленной покончит?

                Так пёс, оленя раненного взяв,

                 от счастья воет до поры, покуда

                 охотник, озаботившись добычей,

                 не прекратит победный танец зверя.

                 Ахилл кипучий, манит тебя дичь-

                 лови её, вяжи, хватай клыками,

                 иль пропадёшь сам, гривой оплетённый

                 рябой лошадки из простров скифских.

                 О, Антилох, попробуй убедить

                 героя нашего, что красноречьем блещет,

                 ты поединок выдержать достоин.

Диомид: Объединимся снова мы, цари.

               Ты, Одиссей, попробуй уговором,

                а нет, так скрутим до`бычу втроём -

                и как чурбан потащим его в лагерь.

Одиссей: За мной!

Антилох: К чему нам торопиться, право?...

         ( удаляются) 

...................перевод с немецкого ......................Терджимана:)

.

* * * * *,................................................................................................................!:)

Д Е Й С Т В И Е   В Т О Р О Е

Сцена вторая

Идут трое владык. Впереди них- мальчик с подушкой.

Домаслав: Оставь подушку, примости сюда

                   её пока мы будем совещаться.

(Паж кладёт подушку на приземистый пень слева в глубине сцены, удаляется. Домаслав провожает взглядом мальчика)

                     Я уловил насмешку в его взгляде...

Бивой(справа в глубине сцены, прилёгши): ....-свидетельство: "остались в дураках"? 

Ляпак(в глубине сцены в тылу содругов прохаживаясь): О чём вопрос?!

Бивой: Вот ты и поясни!

Домаслав (с левой стороны сцены, взобравшись на каменный  уступ, рассматривает убор Либусы):  ..."кто цепь разъял...."

Бивой: Как  Е Г О звать?

Ляпак (невольно проговариваясь) :   "Как звать"...Страну нам не поделит. (ходит взад-вперёд)

Бивой:  Е Й не делить Н И  С  К Е М: загадка- шутка (приподымаясь)

              ...,я нею сыт. Бессмыслица, скажу вам,

              замысловатая, увязанная в рифмы:

              разгадки нет, урок - насмешка нам

              чтоб удалились от двора Либусы:

              боится нас, претит ей наша близость.

               Бессмысленна загадка эта ибо

               ответ- отца княгини иго

               на шеях наших: нежными руками

               удвоить его поросль возжелала.

               Да удалится каждый в замок свой.

               Ты, Ляпак, мудрый. Домаслав,

               а ты богатый: пусть писари твои

               помогут прояснить возможный смысл загадки.

               Я- муж меча, вручите мне убор

               дабы сберечь его и уговор:

               никто на не пожнёт посев троих

               и в одиночку брак не заключает.

Домаслав: Не быть тому!

Бивой (кладёт руку на эфес меча): Он не посмеет, нет!

Ляпак: Ещё раз : нет!

Бивой: Оставим жребий на троих: наш выбор.

            Всё ж не пристало нам бродить, не слепы,

            и головы ломать воздевши руки?

            Да сбережём убор-зеницу ока,

            идём за пажем...позовите хлопца!

            Пусть он решит: МЫ бросим жребий!

Домаслав: Ведь он  ушёл ,а ко двору -не вольно.

                  Либусины нас бабы засмеют.

Бивой: Ты прав!

Ляпак: Вон странник перехожий

            сюда сдаётся. Он не знает нас:

            да приговор его послужит нам законом (Бивой отправляется навстречу страннику)

             Постой! Людская мысль сметлива:

             впервой увидел- сразу угадал.

             Он нам как раз ,увидев, порассудит.

Промыслав (идёт по тропе): Так волк круги верт`ит вокруг отары,

                                                  изголодавшийся, напуган -так я рыщу

                                                  в тиши полей близ княжеской усадьбы:

                                                  за пазухой- серебрянная бляха

                                                  мне в дар...о, нет! я сам ведь покусился

                                                  на образок, что к сердцу жмётся больно:

                                                  не терпится им встретиться с хозяйкой.

                                                  Украденное отнесу в усадьбу,

                                                   увижусь с Той, она воздаст мне златом;

                                                   я счастлив, удалюсь; укроет

                                                   лесная даль меня; хозяйка всё забудет.

                                                   Я близко видел мальчика-прислугу:

                                                   в камзоле пёстром мимо пробегал.

                                                   Пожалуй, я ему доверю слово,

                                                   он передаст хозяйке- та припомнит

                                                   ночную нашу встречу у ручья.

  (Промыслав останавливается ,оборачивается- и видит перед собою трёх владык)

Ляпак: Не бойся нас, чужак!

Промыслав: Не из таких.

Домаслав:  Не знаешь нас, а мы- тебя.

Промыслав: Похоже.

Ляпак:   Ты рассудить нас должен, так сдаётся.

Промыслав: О чём вы спорите,что разделило вас?

Ляпак: Да цепочка одна...

Промыслав(про себя): Либусы цепь...

Домаслав: Загадка благородной дамы.

Промыслав: Либуса!

Ляпак: Знаешь ты?...

Промыслав:  Ответа- нет, цепочка- да, Либусы.

Домаслав: Так коротко ответь, вопрос наш краток:

                   что  троице сулит разгадка?

Промыслав: Я не гадала и не лозоход,

                     ведь не сужу и судьб не предрекаю:

                     не доверяя мне, не посвящайте-

                     вы с Богомъ оставайтесь, я пошёл.

Ляпак: Доверить?

Бивой: Быть тому: мужик умён,

            пожалуй, подтолкнёт нас к разрешенью.

Домаслав: Итак, нас трое, видишь ты:

                  мы- мощные владыки сего края,

                  равны втроём и силой и богатством.

                  Но одному из нас добиться вольно

                  руки княгини нашей благородной.

                  Нам стоило предстать перед Либусой

                  с тем преодлженьем- нам в ответ вручила

                  правительница это украшенье

                  да молвила...ну как?

Промыслав: Прошу продолжить.

Ляпак(читая): Кто цепь мою разъяст...

Бивой: Сцепивши незаметно. Глупость ведь.

Промыслав: Прошу дословно.

Ляпак (читая): ...Из женихов тот первый на примете...

(Пока владыки дивятся на читаемый Ляпаком текст, Промыслав незаметно расцепляет свастикоподобные звенья убора и сочленяет вновь...Ляпак продолжает)

...пропажу возместил придачей...

Домаслав (читая): ...Убор мой стал милей -богаче.

Бивой( иначит написанное):  Тот да войдёт в дворец Либусы,

                                                 один из наших: выбор узок.

Промыслав: Желаю к ней!

Домаслав: Ах,вашей милости к двору!

Промыслав: Загадка решена.

Ляпак: Но как?

Промыслав: ...Кабы решил,

                     да сумерки вернулись за рассветом.

                     Она велела вам "собственноручно"?

Домаслав: Да, так.

(продолжение следует)

..............перевод с немецкого....................................Терджимана:)

* * * * *,....................................................................................................................).

Эшреф Шемьи-заде

"Къыркълама"

.

___25___

Придёт весна цветенья роз;

увянут розы- минет год.

Укроет сеточкой борозд

твой лик один ненастный год.

Запомни: возвращенья нет-

опасен памяти полон.

Не устыдись тех юных лети.

Стоянка в сердце- только сон.

.

___26___

В пути нелёгком утоли

хоть сердцем верна друга:

себе все боли удели,

ему -души полкруга.

А если радость на душе,

делись своим богатством

от бриллианов до грошей-

на то оно и братство.

.

___27___

(вольный перевод)

Стихи не греют, не коптят-

пылают яро строки.

Они сердца да просветят,

словес сухие крохи.

Мирьяды ламп невидим ток

неслышимо питает,

чем гонит ночь. Иной Восток

Зарю Небес встречает.

.

___28___

---Не кусается змея-

пусть живёт- судачат.

Эгоиста "прежде- я"

словеса означат.

Змей особицей ползёт,

хоть и не кусает,

в долю общую нейдёт-

міръ таких не знает.

.

"Пускай змея себе ползёт,

она меня ведь не кусает",-

так равнодушно рассуждает

неисправимый эгоист.

И если на любое зло

ты с равнодушием взираешь,

то этим сам себя мараешь,

и никогда не будешь чист.

(перевод О.Голубевой (с))

.

.............перевод с крымтатарского .....Терджимана:)

 

 

Огненный Знак

Тут, где среди Моря Остров высится,
вознёсся Жертвенник на нём из Камня:
на Камне Заратhуштра по Ночам
Костёр поддерживает ,Знак
избитым Бурей Морякам,
Знак Вопросительный для тех, кто жив с Ответом...
Ночное Полымя с седым и серым Брюхом
прохладную вылизывает Даль
да изгибает в Высь, где чище, Шею:
Змея так мечется, развившись в Нетерпеньи:
я пред собою ставлю Этот Знак.
Моя душа и есть вот это Пламя,
что ненасытно Далью: только ввысь,
дари`т Прохладе тихим своим  Жаром.
Зачем бежал от Живности он, Заратhуштра,
зачем покинул прочный Материк?
Шесть Одиночеств испытал он,
но мало ему одного в соседстве Моря:
был принят Островом, стал Пламенем на Камне,
Седьмое Одиночество взыску`я,
себе Крючком ловя`щим Го`лову венчает:
"Вы, Мореходы Битые! Осколки старых Звёзд!
Моря` Грядущего! Неведомое Небо!
Для Одиноких всех заброшен мой Крючок:
Ответа ждёт взыску`ющее Пламя,
меня, Ловца, тащите Крюком за собой,
Седьмое Одиночество - со мною.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Das Feuerzeichen

Hier, wo zwischen Meeren die Insel wuchs,
ein Opferstein jaeh hinaufgethuermt,
hier zuendet sich unter schwarzem Himmel
Zarathustra seine Hoehenfeuer an,
Feuerzeichen fuer verschlagne Schiffer,
Fragezeichen fuer Solche, die Antwort haben…
Diese Flamme mit weissgrauem Bauche
— in kalte Fernen zuengelt ihre Gier,
nach immer reineren Hoehn biegt sie den Hals —
eine Schlange gerad aufgerichtet vor Ungeduld:
dieses Zeichen stellte ich vor mich hin.
Meine Seele selber ist diese Flamme,
unersattlich nach neuen Fernen
lodert aufwaerts, aufwaerts ihre stille Gluth.
Was floh Zarathustra vor Thier und Menschen?
Was entlief er jaeh allem festen Lande?
Sechs Einsamkeiten kennt er schon —,
aber das Meer selbst war nicht genug ihm einsam,
die Insel liess ihn steigen, auf dem Berg wurde er zur Flamme,
nach einer siebenten Einsamkeit
wirft er suchend jetzt die Angel ueber sein Haupt.
Verschlagne Schiffer! Truemmer alter Sterne!
Ihr Meere der Zukunft! Unausgeforschte Himmel!
nach allem Einsamen werfe ich jetzt die Angel:
gebt Antwort auf die Ungeduld der Flamme,
fangt mir, dem Fischer auf hohen Bergen,
meine siebente letzte Einsamkeit! — —

текст оригинала- прим.перев.

ОГНЕННЫЙ ЗНАК
Здесь, где меж двух морей вырастает остров,
в нагромождении скал подобный грубому жертвеннику,
именно здесь зажигает под черными небесами
свои высоко сложенные костры Заратустра –
огненные знаки для потерпевших крушение мореходов,
вопросительные знаки для тех, кому ведом ответ…
Здешнее пламя с серо-седым чревом –
в холодные дали стремятся его языки,
все в более чистую высь тянется его шея:
змея, в нетерпении распрямившаяся в высоту.
Вехами этих знаков я мечу свое место.
Ибо моя душа – это и есть здешнее пламя,
ненасытно рвущееся вдаль и ввысь,
ввысь и ввысь своим бесшумным жаром.
Зачем бежал Заратустра от человека и зверя?
Чего избежал, покинув твердую почву?
Шесть одиночеств познал он одно за другим –
море само по себе показалось ему недостаточно одиноко,
остров на берег пустил его – и на вершине он пламенем стал,
он на седьмом одиночестве остановился –
ловит чело свое на рыболовный крючок.
Потерпевшие крушение мореходы!
Ставшие развалинами созвездья!
Моря грядущего! Не обитаемые знанием небеса!
На рыбный крючок ныне все одинокое буду ловить.
Дайте ответ, я взываю к вам, нетерпеливое пламя, -
Дайте ответ, изловите меня, рыбака на вершине горы, -
ибо седьмое мое одиночество станет последним!

неизвестно, кем выполненный перевод, его "анонимность"- на совести редактора сайта http://www.nietzsche.ru/books_b.php )- прим. Терджимана Кырымлы

     В Сан-Рокко умер старый могильшик. Его, бывало, ежедневно требовали. Но на этот раз за три с лишним недели никто в городе не умер- и всё обошлось. никто не волновался: ждали. Наконец, однажды майским вечером явился чужак, желающий занять должность. Гита, дочь Подеста` увидала его первой. Тот покинул было комнату её отца (как вошёл туда, Гита не заметила) и направился прямо к ней, будто желал встретиться в тёмном коридоре.
     -Ты его дочь?- спросил он тихим голосом по-нездешнему расставляя ударения в каждом слове.
     Гита кивнула и прошлась рядом с незнакомцем к глубокому окну, через которое в дом проникали свет и тишина улицы, что уже упокоилась вечером.
     У окна они внимательно всмотрелись друг в дружку. Гиту весьма удивил облик пришельца, и тот вынужден был рассматривать её в ответ те же минуты. Он был высок и строен, одет в походное платье неместного покроя.
     Блондин, он носил шевелюру словно корону. Вообще, в нём присутствовало нечто от дворянства: он мог быть магистром или лекарем, а почему-то был могильщиком. А взгляд её невольно искал его руки. Чужак протянул ей обе, как дитя.
     -Эта работа вовсе не трудна,- молвил он, а Гита, разглядывая ладони, внимала его улыбке будто солнечному лучу, согревавшему её.
     Затем они вместе прошлись к воротам дома. На улице уже стемнело.
     -Далеко?- спросил чужак и посмотрел на ряды домов, спускавшиеся вниз, до самого конца улицы.
     -Нет, не слишком, но я проведу тебя, поскольку ты не знаешь дороги, чужак.
     -Ты знаешь?- серьёзно спросил мужчина.
     -Да, и хорошо. Я ещё маленькой уже запомнила её: она ведёт к матушке, которая рано покинула нас. Матушка покоится там, за оградой- я хочу показать тебе, где.
     И они пошли молча, а шаги их звучали в тиши  з а о д н о . Внезапно молвил мужчина в чёрном:
     -Сколько лет тебе, Гита?
     -Шестнадцать,- сказала детка и немного вытянулась вверх,- шестнадцать, а с каждым днём понемножку больше.
     Чужак улыбнулся.
     -Ну,- спросила она, также улыбаясь,- а тебе сколько?
     -Я старше, старше тебя, Гита, вдвое старше, и с каждым днём намного, намного старше.
     Они остановились у кладбищенских ворот.
     -Вот дом, где тебе жить, он у мертвецкой,- сквозь ограду девушка указала на хижину, заросшую плющём, в противоположном конце погоста.
     -Ну-ну, быть тому, -кивнул чужак и окинул медленным взором из свой новый удел, из края в край. -Наверное, он был стариком, тот старый могильщик?- спросил он.
     -Да, глубоким стариком. Он жил тут со своей женой, древней старухой. Она сразу после смерти мужа ушла прочь, я не знаю, куда.
     Чужак сказал только "ага", он ,казалось, думал о чём-то постороннем. И, неожиданно, он обратился к Гите: "Ты можешь идти, детка: уже поздно. Не боишься одна?"
     -Нет, я всегда одна. А ты не боишься тут вот?
     Чужак покачал головой, взял руку девушки, стиснул её легко и уверенно: -Я тоже всегда один,- молвил он тихо, а затем ,затаив дыхание, шепнул,- Чу... И они вдвоём услыхали соловья, который в терновом углу вот и залился трелью,- и они замерли, охваченные волнующими переливами, ошеломлённые песенной душевной тоскою.
     На следующее утро новый могильщик Сан-Рокко приступил к службе. Он показал себя докой: перекопал весь погост и сотворил большой сад из него. Старые погребения расстались с задумчивой печалью, они скрылись за пышным цветом и колыханием побегов. А по пути к воротам, где прежде простирался целинный, неухоженный дёрн, мужчина разбил аккуратные клумбы, похожие на те, что были высажены им по иную сторону ограды, да так, что околица погоста слилась с занятым погребениями местом. Народ, что заходил из города на кладбище, не мог сразу сыскать милые могилы и ,бывало, старушка-мать выплакивала над обычным холмиком слёзы, которые причитались усопшему сыну под светлыми анемонами.
     А мещане Сан-Рокко отныне уж не столь тяготились смертью. Если кто и, бывало, умирал (кончина постигала по приемуществу стариков этой замечательной весной) ,то путь усопших на погост был долог и беззаботен, а на месте упокоения их ждал укромный, устроенный покой. Цветы столь живо буйствовали повсюду, что казалось, зев Земли отворялся ради одних цветочных, тысячекратно цветущих речей.
     Гита наблюдала за этими переменами ,она почти всегда пребывала с чужаком. Она присутствовала при погребениях, спрашивала, а ответу чужака оттенял могильный ритм, старательно отстукиваемый заступом. "Далеко,с севера, -отозвался пришелец на один вопрос". "С одного острова,- и он нагнулся чтоб собрать сорняки,- с моря. С иного моря. Того, что с вашим (чую ночами его дыхание, хоть до него два дня пути отсюда) едва ли сравнится. Наше море -серое и мрачное, от него прибрежные насельцы печальны и тихи. Весной оно дарит их нескончаемыми бурями, которые сдерживают рост всего так, что май минает незаметно, а зимой пленяет всё окрест морозом, всё живое на островах".
     -Многие живут на островах?
     -Немногие.
     -И женщины?
     -И они.
     -И дети?
     -Да, и дети тоже.
     -И мёртвые?
     -И множество мертвецов, поскольку многих ,многих выносит море и кладёт в ночи на берег, а кто их находит, тот не пугается, но кивает, только кивает, как старому знакомому. У нас был старик, который рассказывал о каком-то островке, куда серое море нанесло столько мертвецов, что живым не осталось места. Они, живые, жили будто в осаде трупов. Может быть, это просто выдумка, и, вероятно, старик, который её рассказывал, просто помешался. Я верю, что жизнь сильнее смерти".
     Гита немного помолчала. Затем она сказала: "А всё же мать умерла".
     Чужак прекратил работу и опёрся о заступ: "Да, я тоже знал женщину, которая умерла. Но она желала того".
     -Да,- честно прибавила Гита,- могу себе представить, что смерть бывает желанной.
    -Большинство людей хочет её, а оттого умирают с ними заодно и те немногие, которые хотят жить: они уходят за компанию, их никто не спрашивает. Я много походил по свету, Гита, со многими людьми говаривал. И не сыскал ни одного, которому не хотелось бы умереть. По правде сказать, мало кто осмелился даже намекнуть на обратное, страх их крепил: да, люди выговаривают не всё. Внутри- их воля,  неразговорчивая воля, и она падает, валится ради смерти как спелый плод с дерева.
     Так наступило лето. И каждый новый рассвет с птичьими перепевами встречала Гита на кладбище с пришлым северянином. Домой кликали её, осуждали девушку, пробовали и силой, и лишениями вернуть её- всё оказалось зря. Гита досталась чужаку будто в наследство. Однажды позвал её Подеста`, а он был крутым мужчиной, зычногласым. "Ваше дитя одиноко, мессер Виньола,- ответствовал чужак на все к нему воззвания, отвечал спокойно, слегка кланяясь. -Я не могу воспретить ей быть рядом с матушкой. Я ничего не дарю ей, ни обещаю, ни единым словом к себе не кличу".  Молвив это достойно и уверенно, он ушёл ,высказав всё, поскольку к произнесённому ему нечего было прибавить.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Он последовал за ней. Кем она могла быть? Ему недоставало опыта точной оценки. В её улыбке не было ничего пошлого, ни слишком ободряющей она не казалась. Незнакомка держалась в десяти шагах от Густава: тот держался в постоянном удалении. Всякий раз, когда она миновала фонари, вдовец пристально всматривался в очертания её фигуры и неизменно крепло убеждённость Густава, в том, что он- свидетель ускользающей походки своей жены и с безумным наслаждением пытался о себя убедить : эта- она. Он наговаривал себе: теперь, когда я на расстоянии, если этот образ... эту походку... эту причёску вижу... разве я не счастлив? ... Незнакомка словно не замечала преследования: шагала себе беззаботно. Путь её пролегал мимо городского парка. Идя, она касалась пальцами прутьев ограды. Густав содрогнулся. Он припомнил, как довольна была его жена пробегая пальцами по стенам, заборам, решёткам. Ему показалось, что эта баба идущая в десяти шагах впереди, делает то же нарочно, и одновременно он знал, что его ощущение совершенно безумно. И с этого мгновения стал различать он в повадках этой бабы нечто нарочное, ему, Густаву в пику... да, ему показалось, что та нарочно передразнивает покойницу. Усталость на секунду овладела сознанием несчастного: он чуть не решился свернуть прочь и уйти восвояси оставив насмешницу. Но та будто влекла за собой- и он пошёл следом. Она свернула в арку, затем -в проулок, затем- на улицу, названия которой Густав не знал: здесь пропала она в одном из ближних домов. Он простоял недолго у ворот ожидая её возвращения. Он разглядывал окна. Вскоре одно на третьем этаже отворилось. Оттуда показалась дама, что он преследовал: он не мог в темноте рассмотреть ни её лица, ни направления её взгляда, но всё же Густаву показалось, что незнакомка смотрит вверх. Затем она, раздвинув локтями створки, посмотрела вниз. Он поспешил прочь, поскольку не желал быть замеченным. Возвращаясь к себе тёмными улицами, он думал о ней совсем не как о чужой, нет: это была его жена, его мёртвая жена, она в том доме, на третьем этаже раздвинула оконные створки локтями ,посмотрела вниз.  Он не мог думать ни о чём другом, но- только об одном: будто знает её давно. Он, немало измучившись,попытался было вытравить из собственного сознания блажь, но его усилие пропало попусту. Наконец, очутился он в некоей гостинице, ел и пил. Духота была необычайной. Чем сильнее пьянел Густав, тем его муки, уже не донимавшие душу, заботливее кружили рядом. Неожиданно ему встретилось сегодня существо, одно совершенно определённое существо, значимое для вдовца- это была женщина, это была почти его жена, и та помнила о нём, да, ему казалось, что та помнила о нём.
Ночью ему приснилась умершая. В лесу, где они провели последний летний отпуск. Они лежали вдвоём на просторной свежезелёной поляне. Их щёки, горячие, соприкасались ,и эта невинная близость переполнина Густава столь возвышенным счастьем, что затмила собой радость прежних взаимных обьятий. Неожиданно супруга пропала. Он увидал её, бегущую вдоль опушки: несчастная неслась воздев руки ,точно как та, виденная им в иллюстрированной  газете, погибающая в огне балерина. В этот миг отчётливо смирился он с тем, что не осталось у него возможности пережить утрату наслаждения,- и всё же не оставил он лужайки, но зашёлся бессильным криком. Тогда и проснулся  несчастный от собственного стона. Сквозь отвор окна доносились первые, неясные ещё шумы утра: отчётливо слышался только птичий щебет из городского парка. Никогда прежде одиночество не внушало ему столь нестерпимый ужас. Тоска, что испытал он по женщине, только что лежавшей с ним рядом на траве, касавшейся его щеки горячей, живой  своей щекою, звала и влекла неслыханно, так, что смерть Густаву показалась легче вечной разлуки. Он любил покойницу как можно любить лишь живую, невыносимо тоскуя по мёртвому, он вдыхал дух её плоти, он будил её губы, словно та снова была рядом и готова принять его поцелуй. И тогда Густав выкрикнул имя покойницы ,ещё раз, громче, раскрыл свои обяьтия, приподнялся, встал с кровати, уронил руки - и устыдился, что оставил ту, с которой уж не мог разделить свои радости, печали и грёзы, ту, что осталось ему только оплакивать, но желать возбранялось.
Встав утром очень рано, он час гулял в парке, а в бюро работал столь прилежно, будто примерным поведением снова хотел искупить грех. Мысль явилась ему, впервые, необычная настолько, что Густав удивился: не уйти б ему из неуютного мира? мира, который ему уж не сулит наслаждений, но шлёт одни испытания?  Он вспомнил о дальнем своём родственнике по материнской линии, который уже будучи зрелым мужчиной, ушёл в монастырь. Эта возможность успокоила Густава.
Пополудни он снова лежал на кровати, а вечером ушёл на прогулку. Он знал свой путь. Он явился на прежнее место, присел на ту же, что вчера, скамью. Он ждал, и когда мысли его воспарили, и в вечерней духоте нечто вроде полудрёмы овладело им, пробудился он с чувством, будто ждёт свою жену. Он попытался было усилием воли образумиться. Он, растерянный и уставший, теперь желал только одного: безоружным сдаться на милость прописанной ему, неминучей судьбе. Множество народу проходило мимо, и дамы, и девушки тоже, но Густав ждал одну, свою незнакомку. Вдруг показалось ему, что та не придёт. Ну, пусть так, но он же знал, где та живёт: мог бы постоять у ворот, зайти в дом, подняться лестницей... нет, это исключено: как знать, живёт ли она одна? ... В любом случае, попадётся.
Было поздно: темнота наступала. Внезапно увидал он ту, что ждал. Но та прошла мимо- и он не заметил её. И снова узнал по знакомой ускользающей походке. Его сердце затрепетало. Он быстро встал и последовал за ней. Ему показалось, что незнакомку до`лжно окликнуть именем своей умершей супруги,- а всё же чувствовал он ,что этого не следует делать. Он шагал так быстро, что скоро паче чаяния поравнялся с нею. Та ,обернувшись, искоса улыбнулась ему, будто что-то припомнила, однако, затем зашагала быстрее. Он преследовал её как во хмелю. Наконец, он дал волю своему безумию: вообразил, будто она и есть усопшая, а разум его не перечил сердцу. Его взгляд жадно липнул к женской шее. Он прошептал имя супруги, ещё раз, громче, он выдохнул ей вслед... : "...Тереза..."
Та замерла. Он поравнялся с ней, совершенно испуганный. Она глянула ему в глаза, тряхнула головой, удивлённая, и  намерилась было уйти. Неверным голосом вымолвил он :"Прошу Вас... прошу Вас... " Та ответила совершенно спокойно: "Что вам угодно?" Это был совсем чужой голос. После, когда он  припоминал этот миг, то видел себя совсем юным, безбородым, почти ребёнком, ибо она посмотрела на него так, как взрослые глядят на случайных, чужих детей.
Она продолжила: "Откуда вы знаете меня? Откуда вам известно моё имя?"
Ему не показалось странным совпадение. Он ответил :"Я вас уже вчера... увидел..."
"Ах, вот". Она, вестимо, подумала, что Густав распросил о ней у соседей. Он немного осмелел.
"Вчера я заметила было...- заговорила она, - вчера вечером, что за мной кто-то шёл. Я не сворачивала, а тот всё следовал за мной. Не так ли?" Они пошагали рядом. Густав внезапно ощутил себя будто под колпаком, как после двух стаканов выпитого вина.
"А что ж не говорит со мной спутник? Пожалуй, в диковинку ему, что я одна гуляла вечером? Днём -другое дело, ну-у ,не правда ли? Днём в городе всегда много дел?"
Он прислушивался к ней. Ему было приятно. Его голос ласкал его. Она улыбалась искоса, поглядывая на Густава, будто ждала ответной реплики- и тот ,наконец, решился: "Теперь днями так жарко, что ничего не поделаешь: приходится под вечер выбираться. Комнатной прохлады теперь днём на воле не сыскать".  Он обрадовался тому, как свободно и пространно ответил, чего, впрочем, не ожидал.
"В этом вы правы. Но, собственно, там , где живу я... ну, вы же знаете.... - она мило улыбнулась,- туда солнце не достаёт. Правда,  должна сказать, когда на бульвар в полдень выхожу- будто в горящую печь окунаюсь".
Её реплика дала ему повод заговорить о жаре, которая лютует в бюро, о своих коллегах, которые, бывает, засыпают за столами. Спутница посмеялась- это ободрило его, и искренне радуясь собственной речи да вниманию незнакомки, поведал он о многом: как проводит свои дни; о том, что недавно овдовел... последнее слово проронил он с неким удовольствием, впервые за долгое время, а ещё Густаву польстил последовавший за признанием многозначительный взгляд спутницы.
Затем она рассказала о себе. Он узнал, что та- любовница очень молодого мужчины, который как раз теперь с родителями выехал на дачу, и только через две недели должен вернуться.
"А так он в семь вечера всегда у меня, и мне так приятно, что я даже не знаю, как убить время когда остаюсь одна. Мы обычно гуляли вместе , а теперь вот одной приходится бродить. А он и не знает ничего о том... ох, он не должен проведать, он такой ревнивый! Но, прошу вас, охота ли сидеть одной прекрасными вечерами, ну не так ли? Хоть поговорить с вами... и этого мне нельзя. Но ,видите ль, после восьми суток сплошного молчания беседа с вами- чистое удовольствие".
Они были уж вблизи дома Терезы.
"Вы сразу к себе, фрёйляйн?- молвил он,- Посидимте недолго на скамейке в городском парке и поболтаем малость".
Они свернули, прошлись немного к парку и ,выбрав аллею потемнее, присели на скамью. Она оказалась совсем рядом, полуприкрыла глаза и когда замолчала, показалось Густаву, что он сидит со своей женой. Но когда незнакомка заговорила, Густав съёжился. Он заметил, что эта дама, недолго молчавшая по соседству, убаюкавшая было его теплом своим, вдруг осмелилась по-обезьяньи копировать манеры умершей. Он ощутил лёгкую досаду. Он чувствовал, будто некая известная сила, которой он не дал права,  пытается подчинить его себе а он, Густав, должен дать ей отпор. Кто же эта особа? Женщина, подобная многим, не чета ему: любовница молодого мужчины, который отдыхает с родителями на даче, а прежде  -бывшая любовницей десяти или сотни иных. И всё же, ничего не поделаешь: сквозь её платье проникает телесное тепло,- тем же делилась с ним умершая жена. У этой та же походка, та же шейка, те же ямочки на щеках. Он потянулся к ней. Он жадно вдыхал запах её волос. Ему захотелось поцеловать её в шею, он сделал это: она позволила. Она шепнула нечто- он не разобрал. Он переспросил, ещё раз коснувшись губами её шеи: "Что ,Тереза?"
 "Мне пора домой: уже поздно".
"И чем вы займётесь?" 

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

 * * * * *,............................................................................................... !:)

Седьмая сцена

Феликс. Йоханна. Юлиан. Веграт. Затем- горничная.

Веграт (протягивает руку Юлиану):  Мой милый друг! Я очень рад.
Юлиан: Я только вчера, после моего приезда, доведался, посредством Залы. Во-первых, должен сказать...
Веграт: Благодарю тебя за участие. Благодарю сердечно. Садись же, Юлиан.
Юлиан: Ты надумал уйти?
Веграт: Время не поджимает: только в двенадцать мне надо явиться в Академию. Йоханна, будь добра, для меня не могла б ты заказать извозчика?
Йоханна (удаляется).
Веграт (садится).
Юлиан (тоже садится).
Феликс (прислонившись к камину, стоит).
Веграт: Что ж, на этот раз ты надолго уезжаешь.
Юлиан: Более чем на два года.
Веграт: Если бы ты хоть на десять дней раньше явился, то смог бы её повидать. Она угасла столь быстро, чтоб не сказать, неожиданно.
Юлиан: Наслышан.
Веграт: А пока ты поживёшь на родине, не правда ли?
Юлиан: Некоторое время. Сколь долго, даже не могу сказать.
Веграт: Ну да, строить планы- такое за тобой не наблюдалось.
Юлиан: Так. К ним питаю известную антипатию.  (Пауза.)
Веграт: Ах, Боже! Мой милый друг, коль часто в последнее время я вспоминал тебя!...
Юлиан: Я тоже...
Веграт: У тебя не так часто выпадает время на то... А я... когда вступаю в недвижимое свое, кровное-нажитое, сдаётся мне иногда, как наяву, что мы , юные друзья, рядышком в натурном зале сидим, переполнены тысячами задумок и надежд.
Юлиан: Ты о нашем прошлом говорьшь столь грустно. Кое что из задуманного всё же исполнилось.
Веграт: Кое-что... да...и всё же хочеться снова стать молодым, окунуться в прежние борения и страдания...
Юлиан: Чтоб испытать в точности прежние опасности, и насладиться тем же милым.
Веграт: Возможно, прибывающую с веком ношу воспоминаний влачить тяжелее всего...ты снова побывал в Италии?
Юлиан: Да, и в Италии тоже.
Веграт: Что до меня, то давно уж там не бывал. С тех пор, как мы с ранцами за плечами долиной Ампеццо к Пиеве бродили с тобой, и далее- к Венеции. Столь ясно солнце уже засияет.
Юлиан: Уже почти тридцать лет минуло.
Веграт: Нет, это было не столь давно. Ты тогда уже был известен. Как раз выполнил хорошую картину с Иреной Хермс. Это было в году, предшествовамшем моей женитьбе.
Юлиан: Да, да.
                            (Пауза.)
Веграт: Ты ещё помнишь, как впервые вдвоём мы отправились в Киршау?
Юлиан: Ещё бы.
Веграт: Как мы на лёгких дрожках ехали вдоль солнечной долины? А ты не забыл садик на откосе холма, где познакомился с Габриэлой и её родителями?
Феликс (нетерпеливо шагнув от камина): Отец, дом, где мать тогда жила, ещё цел?
Веграт: Нет, уже давно. Там построили виллу. Пять или шесть лет назад мы были там в последний раз, ещё сходили на могилки твоих стариков. Там всё изменилось, только кладбище прежнее... (Юлиану.) Помнишь ,Юлиан душный, облачный пополудень, когда мы с тобой сидели на низкой кладбищенской ограде, и ту замечательную нашу беседу о будущем?
Юлиан: День помню отчётливо, а вот о чём говорили, запамятовал.
Веграт: Слова выветрились из моей памяти, но помню, что та беседа была особенной... Наш мир тогда ширился. А я временами будто завидовал тебе. Мне иногда казалось, что и сам смогу всё- стоит только захотеть. Столько всего желалось повидать и узнать, стоило быть разве немного понахальнее, понапористее, ценить себя повыше...Да, я так бодрился когда ты говорил...И тогда к нам узкой тропинкой меж акациями спустилась Габриэла, она, с сломенной шлямой в руке, прийдя из села, кивнула мне. И все мои помыслы о будущем оборотились к ней , и будто весь мир уложился в одну картину, оставшись и достаточно широким, и довольно милым... Откуда только взять тех, предних красок для нынешнего полотна? Всё что мило в прошлом забыть бы по-хорошему. А теперь, когда Габриэла уже мертва, вижу её как наяву, столь живо, что пугаюсь... Ах, лучше не вспоминать о самом лучшем. К чему? Зачем? (Пауза. Веграт подходит к окну.)
Юлиан (с энтузиазмом, чтоб взбодрить Веграта): Ты поступил умно и мужественно тут же приступив к работе.
Веграт: Как ,завершившись , наити солы для дальнейшего существования?!... Работа -единственное, что механически влачит по жизни в такой ситуации превозмогая чувство одиночества и ненужности.
Юлиан: По-моему, эта твоя ностальгия - несправедливость по отношению к твоим живым близким.
Веграт: Несправедливость?...Нет ,я не хочу показаться эгоистом. Вы, дети, не держите на меня зла. Неправда ли, Феликс, ты понимаешь меня достоточно хорошо? В начале мо столькому учим, так прилежно наставляем, воспитываем на будущее своих детей. Мы ведём бесконечную борьбу за своих детей до мгновения ,пока они с нами- и один уже почти далеко. Таков переменчивый мир :они уже не могут принадлежать нам. А что касается прочих... и друзья наши суть всего лишь гости в нашей жизни :уходят из-за стола после обеда, спускаются лестницей к выходу- и обретают, как все мы, собственную траекторию и своё дело. Это ведь так естественно... Что не вредит, Юлиан, то радует...воистину радует, когда кто-то из вас снова является находенным путём к нам. И даже тот, кому очень дорог каждый день собственной жизни. Поверь мне, Юлиан. (Рукопожатие.) И ,не правда ли, пока ты в Вене, мы повидаемся ещё не раз?  Твои визиты столь необходимы нам.
Юлиан: Разумеется, буду наведываться.
Горничная (входит): Карета подана, герр профессор.  (Удаляется)
Веграт: Я ухожу. (Юлиану) Ты мне многое расскажешь. А то, было, исчез как провалился. Меня очень интересует, как ты это всё сотворил- и ещё больше, что замыслил. Феликс нам рассказал о замечательных твоих эскизах, которые ты ему показывал.
Юлиан: Я провожу тебя, если не помешаю.
Веграт: Спасибо. Но будь любезен, останься с нами, отобедай.
Юлиан: Что ж...
Веграт: Я скоро обернусь: на сегодня у меня немного административной рутины, поставлю пару подписей. За три четверти часа управлюсь. А пока составь, как в былое время, компанию детям... Дети!...........Итак, остаёшься? До скорого. (Удаляется.)

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,................................................................................................... !:)

Пятая сцена

Йоханна. Феликс.

Йоханна (спокойно): Он сказал, что Зала пропащий?
Феликс (медлит).
Йоханна: Я знала это. (Феликс желает ответить, но Йоханна жестом останавливает его) А ты едешь: с ним или без него.
Феликс: Да. (Пауза.) Скоро здесь станет совсем тихо.
Йоханна (недвижима).
Феликс: А ты как станешь жить, Йоханна?... Именно, как вам будут вдвоём с папой?
Йоханна (смотрит на Феликса как бы удивлённо).
Феликс: Ему будет одиноко. Думаю, он с благодарностью примет твою заботу: занималась бы ты им почаще, ходила б с ним на прогулки. И для тебя...
Йоханна (с горечью): Это поможет мне или ему? Что я ему восполню, или- он мне? Я не приспособлена для роли  забавницы людям в смутные дни. Я и себе помочь не могу: теперь как раз такое время. Будто некая враждебность я испытываю к людям, которым обязана сожалеть. Я ощущала это всё время пока матушка хворала.
Феликс: Нет ты не такая...Для чего ты приспособлена?
Йоханна (пожав плечами, садится скрестив руки , смотрит перед собой).
Феликс: Йоханна, почему ты мне говоришь это и ничего больше? У тебя, наверное, есть что мне сказать ещё? Вспомни, наконец, как мы прежде откровенничали.
Йоханна: Давно. Тогда мы были детьми.
Феликс: Почему ты не желаешь со мной говорить о разном как тогда, Йоханна? Ты уже забыла, как мы понимали друг дружку? Как мы взаимно поверяли все свои тайны?  Мы были добрыми друзьями! ...Как мы желали вместе устремиться в большой мир!?
Йоханна: Большой мир...О да. Я ещё помню. Но прежние сказки и  чудесные истории теперь не для нас!
Феликс: Может быть, они только для нас.
Йоханна: Нет, теперь прежние слова значат иное.
Феликс: О чём ты?
Йоханна: В большой мир...
Феликс: Что, Йоханна?
Йоханна: Однажды мы с тобой рассматривали полотно в Бельведере: эту картину я часто припоминаю. Долина с кавалерами и дамами, ещё -лес, трактир, постоялый двор, и танцующие парни с девицами, и большой город с кирхами, башнями да мостами. А по мостам маршируют солдаты, а рекою вдаль плывёт корабль. А дальше- холм, на холме -за`мок, а вдали- горы. А над хребтом парят облака, а над лугом плывёт туман, а над городом сияет солнце, а над замком гуляет ветер, а на горных вершинах лежит снег и лёд. И кто-то из присутствующих молвил "большом мир". С тех пор когда читаю о мире, то припоминаю эту картину. То же касается остальных высокопарных словесных оборотов. Опасность- злобный тигр, которому нет преград. Любовь- белокурый паж ,преклоняющий колени перед дамой... Смерть- милый чернокрылый юноша с мечом, а Слава- громогласная игра медных труб, кланяющийся люд и дорога устланная цветами. Тогда обо всём мы читали, Феликс. Теперь всё выглядит иначе: Слава и Любовь, и Смерть, и Белый Свет.
Феликс (медля): Мне будет немного боязно за тебя, Йоханна.
Йоханна: Почему, Феликс?
Феликс: Йоханна!... Я хотел бы, чтоб ты не опечалила нашего батюшку.
Йоханна: Я на то способна?
Феликс: Знаю, куда клонят твои мечтания, Йоханна. Что из них выйдет?
Йоханна: Что они могут значить? Думаю, Феликс, что сны являюся многим людям, и значат не более, чем воспоминания о прошлом.
Феликс: Йоханна! Ты сама призналась, что не устроена видеть людские страдания.
Йоханна (еле заметно поёживается).
Феликс: Страдания... и...

Шестая сцена

Феликс. Йоханна. Входит Юлиан.

Юлиан: Добрый день. (Протягивает руку Феликсу.)
Йоханна (вставая): Герр Фихтнер! (Протягивает ему руку.)
Юлиан: Я едва тебя узнал, Йоханна. Ты стала молодой дамой...Ваш батюшка дома?
Йоханна: Он пока ещё не уходил. Только к двенадцати ему надо явиться в Академию.
Юлиан: Должно быть, он в ателье?
Йоханна: Я сейчас позову его.
Юлиан (осматривается).
(Как только Йоханна намеревается уйти, входит Веграт в шляпе и с тростью.)

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,................................................................................................. !:)

Пятая сцена

Феликс и Юлиан.

Феликс: Тут ничего не... изменилось?
Юлиан: Нет, насколько знаю. Что б ты заметил, будучи дважды или трижды у меня в гостях?
Феликс: Да...но в последний раз мы не рассудили один, особо важный год моей жизни. Я пришёл спросить у вас совета.
Юлиан: Теперь, для начала, твоя карьера устроилась. Твой батюшка того же мнения.
Феликс: Да, он уж согласился: пусть военная. Хотя, если б я определился на инженерском поприще, мой выбор ему показался лучшим. Отец, по крайней мере, убедился, что и в мундире можно вести вполне достаточную жизнь, без долгов, без дуэлей. А возможностей да неожиданностей на долю нашего брата выпадает поболе ,чем штатским- в этот что-то есть.
Юлиан: А как дела у вас дома?
Феликс: Дома... вероятно, слово "дом"  уж почти утратило смысл.
Юлиан: Правда ли, что твой отец возобновил свою работу?
Феликс: Естественно. Через два дня засел в своём ателье. Это достойно удивления. Но я в этом не слишком разбираюсь... Я вам не помешал, герр Фихтнер? Вы упорядочиваете свой архив?
Юлиан: Да, не к спеху. Дело недолгое. Бо`льшую часть- сжечь.
Феликс: Как?
Юлиан: Всё ж ,разумнее всего вещи, не сто`ящие больше внимания, сжигать.
Феликс: Не печально ль вам сужать собственное прошлое?
Юлиан: Печально?...А всё же, так поступать естественнее.
Феликс: Я не могу согласиться. Всмотритесь: письмо , или картинка, или иная мелочь, сожжённая вскоре после обретения их- это кажется мне само собой разумеющимся. Но нечто достойное, впитавшее жизненную боль или счастье, а потому- достойное памяти, не до`лжно пропасть, даже в вашей жизни, столь богатой и бурной....Вы напуганы свойи прошлым?
Юлиан: Как ты, пришёл к подобному умозаключению, ты, столь юный?
Феликс: Подумалось, только что.
Юлиан: Пожалуй, ты неправ. Ведь есть ещё причина, побудившая меня ограничить личное прошлое. Я решил остаться без корней.
Феликс: Что?
Юлиан: Я оставляю это жильё- и ещё не знаю что будет пото`м. Мне милее разделываться с плодами до того ,как грозди будут раздавлены и обречены на брожение в винной бочке.
Феликс: Похоже, вам немного некоторых документов.
Юлиан: Не знаю таких.
Феликс: ...И у вас наверняка остались такие, что важне не только вам. Включая всю живопись, которую, вы, конечно, частично сохраните.
Юлиан: Ты имеешь в виду те мелочи, что я тебе показал в Зальцбцурге?
Феликс: Их тоже, естественно.
Юлиан: Они пока нераспакованы. Желаешь оставить себе?
Феликс: Охотно приму. Буду вам очень благодарен. Они произвели на меня особенное, сильное впечатление.(Пауза.) Но у меня к вам есть ещё одна просьба. Очень большая. Если мне позволите...
Юлиан: Говори же.
Феликс: В вашем архиве должен быть портрет моей матушки в девичестве. Небольшой рисунок акварелью, который написали вы собственноручно.
Юлиан: Да, такой портрет я нарисовал.
Феликс: И у вас он сохранился?
Юлиан: Думаю, что найдётся.
Феликс: Я очень хотел бы взглянуть.
Юлиан: Гладя на него, вы будете вспоминать свою матушку...?
Феликс: Да. Она рассказала о нём мне последним вечером, перед собственной кончиной. Я тогда не догадывался, что столь близка её...что скоро её не станет. Сегодня мне отчётливо примонилось то, что  в тот, последний, вечер матушка говорила о давно минувших днях.
Юлиан: И о портрете?
Феликс: Он мне очень дорог.
Юлиан (будто припоминая нечто): Куда я мог его запроторить? Подожди-ка...(Подходит к одному из книжных шкафов, отворяет замок нижней дверцы. Видно, что в некоторых ящиках уложены этюдники) Я нарисовал его в провинции, в маленьком домике, где теперь живут твои бабушка с дедушкой.
Феликс: Знаю.
Юлиан: Пожалуй, ты уж совсем забыл о стариках?
Феликс: Едва помню. Они- совсем простые люди, не правда ли?
Юлиан: Да. (Вынимает большой этюдник) Здесь всё сохранилось. (Кладёт этюдник на письменный стол, отворяет его. Присаживается.)
Феликс (стоя за Юлианом, смотрит через его плечо).
Юлиан: Вот их домик, в нём жили твои они жили, твои дедушка с бабушкой и твоя матушка.(Листает дальше.) А это- вид на долину с кладбища.
Феликс: Лето...
Юлиан: Да...А это маленький постоялый деревенский двор, где жили мы с твоим батюшкой.... А это...(Молча всматривается в картину. Долгая пауза...)
Феликс (берёт картину в руки): Сколько лет маме было тогда?
Юлиан (сидя): Восемнадцать лет.
Феликс: Как красноречив её взгляд. Её губы улыбаются, они будто говорят мне...
Юлиан: Что тебе мать тогда рассказала,... за свой последний вечер?
Феликс: Не много. Но мне показалось, что знаю больше, чем мне было рассказано. Странно же: именно так матушка тогда смотрела вам в глаза. Мне кажется, эти глаза несколько смущены. Ещё в них страх...Так смотрят на призраков тех людей, по которым тоскуют , но и боятся их,  даже мёртвых.
Юлиан: Тогда твоя мать ещё редко покидала село.
Феликс: Она ведь не похожа на тех женщин, с которыми вам довелось повстречаться, не правда ли? ...Почему вы молчите? Не принадлежу к тем, которые не принимают это...которые не желают принять, что и матери, и сёстры суть женщины. Я даже думаю, что тогда ей угрожала некая опасность...и ещё. одному...(Просто.) Вы очень любили мою мать?
Юлиан: Тебе особенно интересно... Да, она мне нравилась.
Феликс: И, конечно ,бывали милые дни, когда Вы сиживали в зелёной беседке с этим мольбертом на коленях ,а напротив Вас,- на майской поляне среди алых и белых цветов стоядла эта молодая девушка с соломенной шляпкой в руке и смешливо, испуганно смотрела на Вас.
Юлиан: Об этих свиданиях рассказвала матушка в тот последний вечер?
Феликс: Да. Это, наверное, наивно ,но мне кажется, что с тех пор вам никто не нравился так, как она тогда.
Юлиан (все сильнее волнуясь, пока сдержан): Ничего не добавлю: теперь я не устоял бы перед соблазном представиться лучшим, чем был тогда. Ты ведь знаешь, как я провёл свою жизнь: в постояном стремлении, не связывая себя постоянными и простыми обязательствами перед кем бы то ни было. Способностью дарить и принимать счастье, видать, не обладаю.
Феликс: Я чувствую это. Я это всегда ощущал, подалуй, с некоторой долей сожаления, почти с болью, но именно такие, как Вы люди, от природы обречённые творить много и достойно...именно такие особы , думается мне, верно хранят милые и тихие воспоминания о верной...после жизни, полной невзгод и хлопот. Разве я неправ?
Юлиан: Может быть и так.
Феликс: Никогда прежде матушка не говорила об этом портрете: странно ведь?...В тот, последний, вечер- впервые. Мы оставались совсем одни на веранде: прочим я сказал адьё...И, неожиданно, матушка завела разговор о том давнем, дальнем лете. В её словах звучало многое, и то, о чём она даже не догадывалась. Матушка, не догадываясь о том, поверяла свою минувшую юность моей.  Это растрогало меня так, что словами не могу передать вам. Сколь она любила, а так не говорила со мной ещё ни разу. Матушка, верю, в тот час была мне дорога как никогда прежде...И, когда мне уж надо было удалиться, почувствовал я ,что матушка что-то немногое мне недосказала тогда. ...Вы теперь должны понять, почему этот портрет я столь страстно желал увидеть. Он как будто продолдает говорить со мной, словно матушка, ещё жива и наставляет меня если прошу совета.
Юлиан(растроганно): Только спроси,...спроси, Феликс.
Феликс (насторожившись, устремляет внимательный взгляд на Юлиана).
Юлиан: Пожалуй, и я думаю, что она нечто недосказала.
Феликс: Что с Вами?...
Юлиан: Желаешь взять с собой портрет?
Феликс: Что?...
Юлиан: Вззьми же. Он твой. Дарю его тебе. Но когда я обрету постоянную квартику, хотель бы снова видеть её. Но и потом ты сможешь любоваться им когда пожелаешь и, надеюсь ,это тебя не стеснит.
Феликс(снова адресует взгляд картине): Она как живая, каждый миг...Этот взгляд устремлён ко мне!...Этот взгляд...! Смоглу ли я до конца понять его?
Юлиан: У всех матерей обычные женские судьбы.
Феликс: Я ,право, верю, что мать останется со мной. (Кладёт картину на стол. Длинная пауза...Феликс по-преднему смотрит на портрет.)
Юлиан: Ты не возьмёшь с собой акварель?
Феликс: Не теперь. Он принадлежит скорее вам, чем мне.
Юлиан: И тебе...
Феликс: Нет ,я не желаю оставлять его с собой, пока моя судьба совершенно не определится (Твёрдо смотрит Юлиану в глаза.) Право не знаю отчего, мне кажжется, что портрет не постарел за столько лет...Совсем, насколько вижу...что я...
Юлиан: Феликс!
Феликс: Нет ,мне показалось. (Смотрит Юлиану в глаза, нежно и несколько страстно) Будьте здоровы.
Юлиан: Ты уже уходишь?
Феликс: Мне хочется немного побыть в одиночестве. До завтра.
Юлиан: До свидания, Феликс. Завтра буду у вас...завтра приду к тебе, Феликс.
Феликс: Буду ждать Вас. (Удаляется.)
Юлиан (ненадолго замирает, потом идёт к письменному столу и ,стоя, всматривается в портрет).

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы