косметика
- 04.03.11, 13:00
- одной фразы достаточно
Говорят, что женщины тратят на косметику больше, чем государство на армию. Но у них и побед больше.
5
хочу сюди!
-
-
49 років, скорпіон, познайомиться з хлопцем у віці 45-57 років
Замітки з міткою «армия»
Маршал Шапошников — мозг армии
- 01.03.11, 20:54
Маршал Шапошников — мозг армии
ШАПОШНИКОВ Борис Михайлович (1882-1945). Маршал Советского Союза (1940). С конца 1930-х годов — один из главных советников Сталина по военным вопросам. Родился в Златоусте. Отец Михаил Петрович служил по частному найму, мать Пелагея Кузьминична работала учительницей. Окончил реальное училище в Перми, Московское пехотное (Алексеевское) училище (1903) и Академию Генерального штаба (1910). Участник Первой мировой войны, полковник. После Февральской революции — командир Мингрельского полка, в декабре 1917 г. на съезде делегатов военно-революционных комитетов был избран начальником Кавказской гренадерской дивизии. Вступил в Красную Армию в 1918 г. В гражданскую войну в Высшем военном совете и Полевом штабе Реввоенсовета республики. В 1920-е годы командовал войсками ряда военных округов. В 1928-1931 гг. — начальник штаба РККА. В 1932-1935 гг. — начальник Военной академии им. М.В. Фрунзе. В 1937-1940 гг. и в июле 1941 — мае 1942 г. — начальник Генерального штаба, одновременно в 1937-1943 гг. — заместитель наркома обороны СССР. В 1943—1945 гг. — начальник Военной академии Генштаба. Кандидат в члены ЦК ВКП(б) с 1939 г.
Шапошников — автор военно-исторических и военно-теоретических трудов. Книгу «Мозг армии» посвятил Сталину. Один из немногих офицеров царской армии, переживших «чистки». Единственный человек из ближайшего окружения Сталина, к которому генсек обращался по имени и отчеству. После разгрома Сталиным командных кадров Красной Армии в конце 1930-х годов в окружении Гитлера Шапошникова считали единственным заслуживающим внимания военным теоретиком в советском высшем командовании.
Маршал Советского Союза Шапошников награжден тремя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Суворова I степени, двумя орденами Красной Звезды, медалями. Похоронен у Кремлевской стены. Жена Шапошникова — Мария Александровна, сын — Игорь (генерал-лейтенант инженерных войск).
«Нельзя обойти вниманием влияние предвоенных репрессий на деятельность Генерального штаба. Если провалы в кадровой политике на высшем оперативном уровне удалось хоть как-то заполнить (со всей остротой "голод" на высших командиров ощущался в войсках до второй половины 1942 г.), то отношение к руководящим сотрудникам Генерального штаба, как к мелкой разменной монете в большой политической игре, привело к последствиям поистине ужасающим, исправлять которые пришлось усилиями всего народа и на фронте, и в тылу в течение всей войны.
Генштаб — это мозг армии. А как с ним поступало высшее политическое руководство страны во главе со Сталиным. В 1937 г. был расстрелян начальник Генштаба Маршал Советского Союза А.И. Егоров... После него никто не мог надолго задержаться в кресле начальника Генштаба. В течение года перед войной в нем последовательно сменили друг друга три человека — маршал Шапошников, генералы армии Мерецков и Жуков. Последним выпало руководить главным штабом РККА примерно пять месяцев. За это время они не только не сумели решить никаких стратегических проблем, но даже в обстановку Генштаба не смогли вжиться. Где уж там понять его место и роль в стратегическом управлении Вооруженными Силами.
Немало чехарды было и внутри самого Генерального штаба. Основным генератором идей в Генштабе было оперативное управление (до 13 октября 1939 г. — оперативный отдел). Так вот, за шесть предвоенных лет в этом управлении поработали семь начальников! Аналогичных примеров много и по другим управлениям и отделам. Разумеется, такое положение не могло не сказаться на руководстве войсками. Какая уж тут подготовка к агрессии...
Сейчас много спорят о том, один ли Сталин был виноват в катастрофе 1941-1942 гг., или ответственность должны разделить с ним Шапошников, Жуков как начальник Генштаба и другие военачальники. Часть вины за неподготовленность Красной Армии к оборонительным боям, безусловно, лежит на высшем военном руководстве. Вместе с тем, нельзя забывать и того, что Жуков, Василевский и другие пришли на самые высокие армейские должности совсем недавно. Ошибки в их деятельности были неизбежным следствием отсутствия опыта руководства войсками в масштабах страны. Кроме того, над каждым высшим командиром незримо висела тень террора. Помня об этом, даже такие люди, как Шапошников, не решались спорить со Сталиным по принципиальным вопросам, ибо в то время дорога из кабинета начальника Генштаба до подвала Лубянки была совсем короткой» (Горькое Ю. Кремль. Ставка. Генштаб. Тверь, 1995. С. 17, 51).
Использованы материалы кн.: Торчинов В.А., Леонтюк А.М. Вокруг Сталина. Историко-биографический справочник. Санкт-Петербург, 2000
Литература:
Баландин Р.К. Маршал Шапошников. Военный советник вождя. М., "Вече", 2005.
1
Военно-строител
- 23.02.11, 12:12
Стал на якорь на два года,
Закрутился, как пила.
На работе, как бульдозер,
В самоволке, как стрела.
(Эмблема стройбата в стихах.)
Как это все начиналось
Это были золотые 80-е годы: время комсомола и пионерии, время повального увлечения группами «Битлс», «Абба» и завершение эпохи хиппи - длинные волосы, брюки клеш, магнитофон на плече, тертые кирпичом и вареные джинсы уже отживали свое.
Я, студент 3-го курса института, конечно, не очень хотевший отдавать два года жизни службе, регулярно «терроризировался» военкоматом. Наше поколение, именуемое детьми детей войны, жило в период демографической ямы, которую нужно было заполнять для обновления рядов вооруженных сил. И каждый год мне приходили повестки на комиссию, а потом - на отправку. Но поскольку я учился неплохо, деканату дважды удавалось добиваться отсрочки. Да и не удивительно, ведь на нашем потоке из 120 человек к 3-му курсу осталось 15-20 парней, 10 из которых были кубинцы, несколько уже отслуживших и пара «белобилетников». Эти повестки имели и положительный момент: по ней мы сдавали экзамены досрочно, а преподаватели со слезами на глазах авансом ставили "4" и "5" будущим защитникам отечества. Три сессии благодаря военкомату были сданы без больших проблем. Но 3-й курс стал роковым: вуз был бессилен.
И вот этот «счастливый» день настал. С вещами, многие уже со стрижкой «под ноль», зашли на территорию облвоенкомата, и железные ворота бесповоротно закрылись. Областная медицинская комиссия еще раз бегло провела осмотр будущих бойцов Советской Армии, поставив на все личные дела штемпель «Годен». Тогда брали всех: и с плоскостопием, и с глухотой, и с определенной степенью дебильности.
Началось тягостное ожидание. Никто из офицеров ничего нам не говорил, только лишь регулярно проводили переклички. Предварительно я был приписан в наземные ВВС, но поскольку призывался в начале июня (студентам дали сдать сессию), все строевые войска были уже укомплектованы, а сержант из военкомата поведал под большим секретом, что теперь отправляют в стройбат. Мнения об этом роде войск были неоднозначными.
Через пару часов нас закрыли в военкоматовском клубе, где с самого утра крутили фильм - «Чапаев». Но кино почему-то не увлекало, особенно когда пошло по второму и третьему разу.
Наконец прозвучала команда на построение. После проведения поверки мы поняли, что пришло время отправляться в путь: тяжелые ворота медленно открылись, и колона последовала на ж/д вокзал. Куда мы едем - толком никто не знал, были только слухи: Киев, Москва и Казахстан. Конечно, Киев был самым желаемым местом.
На вокзале ждали не долго, около 200 человек погрузили в общий вагон московского поезда, так что направление было уже понятно. Несмотря на тщательный осмотр вещмешков и изъятие разного рода спиртосодержащих жидкостей, часть «огненной воды» удалось припрятать. Почти в каждом «купе» была пара бутылок «успокоительного», но оно почему-то не очень действовало. Сопровождающие офицеры тоже не долго скучали и вскоре накрыли вполне приличную поляну, облагородив ее конфискованным «горючим».
Дорога к Москве прошла нормально. А дальше ждала неизвестность.
Выгрузившись на Киевском вокзале города Москвы, мы увидели большое количество офицеров и сержантов, которые встречали поезд: их лица не светились радушием, а часто произносимое слово «духи» пугало. Не многие из нас знали, что оно означает. А говорило оно о тяжелой армейской службе.
Перед строем начали выходить офицеры и зачитывать фамилии тех, кого они «покупают». Наконец вызвали и меня. Офицер был высокий, с заметным запахом перегара, но веселым и общительным. Он отобрал человек 15 и нас погрузили в кунг, где уже удобно расположилась пара сержантов. По дороге мы разговорились, и они рассказали нам о службе и о работе, не сильно пугая трудностями армейской жизни. Лейтенант добавил, что наша часть - хозрасчетная, и если мы будем хорошо работать, то вернемся домой с деньгами.
Ехали долго, больше 2-х часов. В маленьком окошке кунга было видно небо и верхушки деревьев, возникало ощущение, что машина едет через леса, и оно было не далеко от истины.
Первое знакомство
И вот машина остановилась, раздался лязг железных ворот. Когда открылась дверь кунга, мы увидели человек 30 зрителей, которые окружили машину. Новая форма на них сидела несколько мешковато, а затянутые ремни со сверкающими бляхами, накремленными до блеска сапогами и застегнутыми воротничками выдавали в них наших коллег-духов, которые прибыли в часть несколько дней назад.
Часть производила несколько удручающее впечатление: со всех сторон забор с колючей проволокой, пара солдат из комендантского взвода с автоматами у транспортных ворот, а вокруг лес. Невдалеке - 9-этажное одиноко стоящее красивое здание в состоянии завершения строительства, а чуть дальше - пара 2-х и 3-этажных строений. Казармы были деревянные, похожи на длинные сараи.
Среди окруживших нас солдат были и землякии: Знамянка, Винница, Кривой Рог, Донецк. Главный вопрос - где мы, - наконец, решился. Часть находилась в 6-и километрах от города Руза, маленького городка на пару десятков пятиэтажек и сотню частных домов. До Москвы более 100 километров.
Вновь прибывших повели в столовую, которая внутри выглядела хуже, чем снаружи: большой ангар с бетонным полом. Столы на 10 человек были грязно-серого цвета и на ощупь казались липкими. Меню было несколько странным: представьте себе такое блюдо, как пюре в мундире с вареной кислой капустой. Есть это было сложно, поэтому я ограничился чаем и кусочком белого хлеба с маслом.
После приема пищи - баня, а точнее, общественная душевая. С нас сняли «гражданку», выдали обмундирование и отвели в учебную роту. С этого момента и началась моя служба в рядах Советской Армии.
Все казармы были одинаковыми: жилые помещения, канцелярия, ленкомната, бытовка, сушилка, туалет и умывальник. Вновь прибывшим выделили койки, выдали постельные принадлежности и мы приступили к приведению формы в соответствующий вид. Ровно пришить погоны с первого раза мало у кого получилось, а подворотнички из белой ткани, которые нужно было подшивать каждый день, тоже вызывали определенные трудности. Наконец, все пришито, сапоги начищены, а во лбу, в смысле, на пилотке, красуется звезда с серпом и молотом.
Первая вечерняя поверка прошла быстро, сержанты ждали начала тренинга: отбой-подъем за 45 секунд. Это было что-то. Ноги не попадали в брюки, портянки не хотели хоть как-нибудь мотаться на ноги, куртка ХБ иногда застегивалась не на те пуговицы. После каждой такой процедуры последний, кто становился в строй, отправлялся в наряд. Нарядчиков набралось человек 15, но в этот день я не попал в группу слабейших и отправился спать.
Ночь я не заметил. Было такое ощущение, что только закрыл глаза, как сразу услышал команду "Подъем за 45 секунд". Долго мучить подъем-отбоями нас не стали, и после заправки постелей вывели на зарядку, на которую вышла только учебная рота. В остальных казармах народ просто постоял у казарм и рассосался по территории части. Зарядка представляла собой пробежку в 3 километра от КПП части до выезда на трассу и назад. Последняя десятка бойцов, пришедшая к финишу, как водится, отправлялась в наряд. Большинству из нас, детям диванов и телевизоров, эта пробежка далась тяжело: сбитое дыхание, язык «на плече», спадающие сапоги, растертые в кровь ноги из-за неправильно намотанных портянок. Мысль о том, что эта новая жизнь продлиться 730 дней, явно не радовала.
После зарядки и уборки спальных помещений - завтрак, который я не смог съесть: горьковатая пшенная каша, хлеб, чай и пара кусочков рафинада. Вообще, в нашей части кормили неважно. Как должны кормить в армии я узнал позднее, когда работал в поселке Ягунино.
После завтрака - солдатские будни. Нет, не сборка и разборка автомата, а чтение, а точнее, заучивание уставов, уборка территории и самое любимое - строевая подготовка. По несколько часов на плацу в любую погоду: «Делай раз!» - и левая нога поднимается на уровень колена, потом пауза, пока сержант покурит или поговорит со своими друзьями. Все это время стоишь на правой ноге, держа вытянутую левую на весу на уровне колена. За недержание ноги на нужной высоте – удар по ступне. «Делай два!» - левая нога стала на землю, а правая поднялась на уровень колена. Ног после такой строевой просто не чувствуешь. Но самое нудное - суббота, - утренние политзанятия, на которых глаза закрываются сами собой, и сквозь сон вдалеке слышишь знакомые до боли слова «КПСС», «пленум», «решения в жизнь». И когда эти слова отдаляются все дальше и дальше, тебе на голову опускается большая полутораметровая деревянная линейка. А после занятий - парко-хозяйственный день: генеральная уборка в казарме и баня.
Долгое время удивляло такое понятие, как вечерняя прогулка. Все роты в начале десятого вечера строем выходили на плац, «наматывали» 10-20 кругов, зачастую с песней. По-видимому, после этой процедуры бойцы должны были возвратиться в казарму отдохнувшими и посвежевшими.
Отношения в роте не всегда складывались ровно. Как в любом мужском коллективе происходили стычки, иногда с мордобоем. Офицеры пытались бороться с этим явлением, но они оказались бессильными.
Дальнейшее пребывание в учебной роте не отличалось разнообразием. Происходило привыкание к армейским будням и понимание самой службы: под конец "учебы" на зарядку уже почти никто не ходил, да и сержанту надоело путешествовать с нами по 3 км, подворочники научились пришивать «напрокол», что не совсем по уставу (хотя там об этом ничего не написано), но значительно упрощает этот процесс, да и портянки уже не вызывали проблем с их правильным наматыванием. Голод – не тетка, и еда в столовой постепенно становилась съедобной. Один раз за это время сходили на стройку для уборки строительного мусора в красивую девятиэтажку из мрамора, которая именовалась санаторием ЦК ВЦСПС «Русь». Санаторий оказался очень загадочным строением, но узнал я об этом несколько позднее. Близилась присяга и распределение по ротам для прохождения дальнейшей службы.
Присяга
К присяге готовились тщательно. Парадка была выглажена, все подшито, бляха на ремне была отполирована до невозможного блеска. Текст присяги учили, как «Отче наш». Даже некоторые узбеки, которые по-русски понимали только мат, и те могли оттарабанить присягу без запинки. Мат в армии – это отдельная история. Может, именно по причине многоязычности наших вооруженных сил в первую очередь усваивались уставные команды и матерные, которые можно было выразить 2-я – 3-я словами. Хотя многие призывники из нерусскоязычных республик старательно косили под непонимание языка, но это лечилось достаточно легко тумаками и затрещинами. Мне, как бывшему студенту ВУЗа, сперва было сложно свыкнуться с таким ограниченным словарным запасом армейского быта, но человек привыкает ко всему. В дальнейшем эта привычка несколько мешала, когда попадал в приличную компанию. Речь становилась как у прибалта, фраза рождалась в голове, из нее мысленно удалялся мат, затем вставлялись те части речи, которые нужны для связки предложения, потерявшего всякую логику, и только после этого коряво слепленная фраза произносилась.
И вот присяга. На нее съехались многие родители, мои тоже не могли пропустить такое значимое событие. Трудно описать, какое это было счастье увидеть родные лица после целого месяца разлуки.
Нас построили повзводно, даже выдали автоматы (это был единственный раз за два года, когда я держал в руках оружие) и стали по одному вызывать к столу, накрытому красной скатертью. Вся процедура длилась около двух часов и даже как-то возвысила самого себя в своих же глазах. Тем, к кому приехали родные, дали увольнительную до вечера. Это был мой первый выход в город Руза. Как оказалось, чуть ближе к Рузе была еще одна строительная часть – Севводстрой, но если мы были сухопутные строители, то они – "моряки". Они обслуживали плотину на Рузском водохранилище и участвовали в строительстве тоннелей под ним, как раз к нашему одиноко стоящему девятиэтажному зданию. По их словам, общая длина подземно-подводных тоннелей составила около 15 км.
Сама Руза впечатления не произвела. Весь город сформировался вокруг автовокзала, невдалеке от которого располагались несколько магазинов, гостиница, кафе и фотоателье. До Москвы далековато и добираться нужно было с тремя пересадками: дважды автобусом, потом электричкой. В общем, не сильно наездишься в Москву – времени жалко.
Полдня с родителями прошли быстро, и нужно было возвращаться в часть. Конечно, очень не хотелось, но куда же деваться. На КПП нас встретил дежурный офицер и предложил родителям переночевать в его комнате в офицерском общежитии. Меня же он отпросил у ротного до утра, чтобы я смог еще немного побыть вместе с родителями.
Общага мало чем отличалась от казармы, но была поделена перегородками из ДВП на отдельные комнаты площадью метров по 10. Туалет и умывальник, как и в казарме, в конце коридора. Слышимость великолепная – любой звук из первой комнаты отлично слышался в последней. Тут жили и холостые офицеры, и семейные. Вид маленьких детей, которые голяка гоняют по длинному не очень чистому коридору, вызвал жалость к обитателям этого "отеля". После небольшого ужина я заснул под звон бутылок и пьяное мычание в одной из соседних офицерских комнат, чтобы на утро начать отдавать свой долг родине уже в качестве рядового военного строителя.
Распределение
Попрощавшись с родными, я отправился в учебную роту, где должно было произойти распределение по ротам. Всего их было 4. Первые три почти постоянно находились в части и работали на санатории и жилом доме в Рузе, а четвертая - моталась по всему Подмосковью и редко дислоцировалась на территории части. Вот в нее-то я и попал. Дедов в роте не было, только «черпаки», отслужившие по году. Из новичков сформировали два взвода по 4 отделения в каждом. Большинство черпаков были русскими, украинцами, белорусами, а наш призыв добавил в роту много чеченов, дагестанцев и азербайджанцев, было несколько грузин, узбеков и таджиков.
С большинством старослужащих мы быстро нашли общий язык. Первым моим товарищем стал сержант Чечель. Он хорошо играл на гитаре и был любимцем роты. Я тоже брынчал на трех аккордах. Каптер Дубинец соответствовал своей фамилии – широкоплечий, накаченный, бывший боксер. Он любил поиграть с молодыми, давая им боксерские перчатки и становясь с ними в спарринг. Боксом в прошлом занимался и взводный – прапорщик В. Он тоже иногда «шутил»: построив взвод, медленно шел вдоль строя, но в определенный момент наносил короткий удар в грудь тому, кто был замечен в каком-либо нарушении. Процедура эта у нас называлась «скворечник». Я тоже пару раз попал под раздачу «призов», но оба раза выдержал удар и больше он меня не трогал (ему, видимо, было скучно давать тумаки тем, кто не сползал после удара по стенке). Но мы не обижались (почти) за эту процедуру, так как лучше было получить тумак, чем полночи ползать с тряпкой.
Самой неприятной личностью был ротный капитан Р. Он редко использовал физические меры воздействия, но в основном е… пудрил мозги. Построив вечером перед отбоем роту, он выходил из канцелярии в подштанниках и с сигарой в зубах, садился на табурет и давал команду «смирно». Минут через 15-20 начинали затекать ноги и спина (мы же не рота почетного караула), но ротный продолжал спокойно курить (сигара-то долго горит). Если кто-то шевелился или двигал головой, то сразу же отправлялся в наряд. За время поверки туда отправлялось человек 30-40. Если ротному казалось, что этого мало, он вставал, шел вдоль строя и просовывал кулак под солдатский ремень некоторым, чем-то не понравившимся ему рядовым. Если кулак проходил, боец тоже отправлялся в наряд.
Среди нас, духов, начались разборки. Почти все выходцы из мусульманских республик стали сильно верующими: религия типа запрещала им брать в руки ведро, тряпку и работать наравне со всеми. Хотя все время они с успехом "трескали" свинину и сало, как "настоящие" мусульмане. Некоторые из них, даже после физических воздействий, вливаний ротного и отправки в комендатуру, так и не стали работать, но пытались кого-то другого заставить делать их работу. В общем, чтобы выстоять в тех условиях передела, нужно было либо сразу бить, а потом уже думать, либо проявлять упорство, а точнее даже упрямство. Выстояв пару раз, ты занимал определенное положение в роте и тебя уже не трогали. Все это несколько напоминало законы зоны, но эта зона - почетная обязанность перед родиной, а та, другая, – пятно на всю жизнь.
Первая командировка
Пробыв после присяги всего пару дней в части, мы отправились в первую командировку, в г.Кубинка, где расположен союзный музей бронетехники, институт танковой брони, аэродром и полигон. Городок был обнесен забором, который постоянно патрулировался, на КПП – камеры наблюдения (в те то годы). Войти в городок без пропуска было нельзя, хотя мы иногда находили слабые места и проникали на охраняемую территорию, если офицеры забывали продлить нам рабочий пропуск. Наша цель – жилая пятиэтажки, с крыши которой виден полигон.
Квартировались мы на территории другой строительной части. День начинался с развода: на плацу строились все роты, ротные рапортовали комбату или начальнику штаба и под барабанную дробь расходились по своим объектам. Эта процедура несколько забавляла – торжественным маршем на уборку мусора, рытье траншей и таскание носилок и ведер с раствором.
Первая моя работа – плотник (можно сказать блатная работа), так как еще в школе я получил удостоверение станочника-оператора по деревообработке. Конечно, никаких станков и в помине не было. Был большой чемодан, в котором было все: киянки, стамески, рубанки, ножовки… Рядом со складом лежала куча досок, точнее обрезков, годных разве что положить в лужу, чтобы пройти и не намочить ноги. Но был получен приказ делать из этого барахла небольшие строительные козлы для малярных работ. Попытки объяснить, что с этого… ничего путного не выйдет, результата не дали. Зато было получено первое предупреждение. Еще одно – и наряд вне очереди. Самоотверженно выполняю приказ вышестоящего начальства. Внешне изделие – «козел», только больной какой-то. Кругом сучки или дырки от них, половину толщины доски занимает кора. Страшновато, но пытаюсь забраться на него, так как сидеть на нем я уже попробовал. Конструкция немного гуляет в стороны, гнется, но не ломается. Понимаю, что это не надолго. Но приказ родины… Делаю еще несколько штук. Подходит ротный: «Глянь, какие красавцы!, - издевается он. – А ну-ка залезь!». То, что меня они выдерживают - я знаю, но осторожно залажу на каждый из них. Капитан доволен, но решает приколоться: «А теперь я!». Если мои 90 кг козлы выдерживали, то его 120 кг – под вопросом. В голове возникли нехорошие мысли о последствиях, если вдруг испытания пройдут неудачно. Но ничего, прогнувшись как батут и неприлично поскрипев, козел выдержал командира.
Еще недели 3 я занимался этим доходным делом. Потом поступил заказ на штукатурные терки и полутеры. Материал для изготовления - тот же. О качестве материала уже не "парюсь": свои нервные клетки дороже.
Кстати, что из себя представляла хозрасчетная часть. Это было интересное явление в Советской Армии, когда призывник только попадал в часть, но уже должен был около 500 рублей. Сюда входили стоимость формы, постельных принадлежностей, прачечной, посещения кинотеатра (раз 5 за 2 года) и многое-многое другое. При выполнении нормы дневной заработок составлял около полутора рублей. Раз в месяц нам выдавали зарплату в размере 10 рублей (остальное шло на погашение долга, а после закрытия всей суммы долга - на накопление). Из месячной зарплаты старшина с регулярным постоянством собирал половину: на нитки, подшивку, крем для обуви, зубную пасту и себе на карманные расходы.
Но вернемся к работе. Закончив свои плотницкие дела, я понял, что работы в этой области нет. Пришлось сдать чемодан с инструментами на склад и влиться в свое отделение. За время отсутствия я ничего не потерял в плане обучения профессии отделочника, так как мои товарищи, как и все молодые, работали на подноске раствора. Работа не требовала особых навыков и квалификации.
Рабочий день был ненормированный, с 8 утра и до 22-23 часов с перерывом на обед и ужин. Хотя частенько были и ночные бдения. По субботам политзанятия, баня, а после обеда – снова на работу. В воскресенье выходной выдавался примерно раз в месяц. Поначалу было очень тяжело, но потихоньку втягивались. В день наша рота вырабатывала 20-25 кубов раствора. ЗИЛы выгружали его за домом, где стояла растворная станция, которая должна была закачивать смесь в дом по толстым шлангам. Но с ней что-то не складывалось, и каждый раз после 10-15 минут работы она намертво забивалась. Поэтому носилки и ведра оставались самым актуальным способом доставки раствора. Самым неприятным было, когда подвозка начиналась лишь под вечер. Выработать такое количество раствора, завезенного в конце дня, было практически нереально, и мы с успехом цементировали все ямы и колдобины вокруг дома.
Месяца через полтора нас «повысили» - стали учить штукатурке и малярке. Учить, это конечно, сильно сказано. Показали, как держать мастерок и шпатель и сразу впаяли ученическую норму - 75% от полной.
У старослужащих уже было несколько комплектов ВСО (форменная стройбатовская одежда), поэтому они переодевались в рабочий комплект на стройке, а в чистый – когда шли в казарму. У нас же был пока только один комплект, зачастую всех цветов радуги. Одежду приходилось не просто стирать, а вываривать в редкие выходные дни, и то после отбоя, так как хождение по роте в исподнем разрешалось только после отбоя. Только вот сушить ее было негде: сушилка не работала. Поэтому ВСО выкручивали и на ночь клали в постель под простыню. Конечно, ночь была потеряна и возникали воспоминания из раннего детства. Утром же одежда была еще очень влажная, но ее приходилось надевать на себя. Летом это было еще ничего, но зимой...
На кубинском доме я впервые столкнулся со строительной "смекалкой". У сантехников не хватило водопроводных труб, и они между 2-м и 4-м этажами на одном из стояков вварили пруток подходящего диаметра. Понятно, что при сдаче дома комиссия долго не могла понять, почему на верхних этажах нет воды, пока не разрезали стояк. Но на тот момент строительная часть уже давно покинула объект с уже закрытыми нарядами, но зато остались мы, отделочники, которые и затыкали все дыры.
В казарме процветало воровство. Ничего нельзя было оставить в тумбочке в расположении: ни станок, ни лезвия, ни зубную пасту и даже зубную щетку. Поэтому мы большую часть своего нехитрого скарба прятали и на стройке, и на территории части. Иногда кто-то находил эти схроны, но это было надежнее, чем в казарме. Один раз у меня стянули даже деньги, зашитые в ВСО, хотя о том, что я получил перевод, почти никто не знал, почти…
Столовая в этой части была получше, чем в нашей, кормили качественнее, но тоже подворовывали. Старослужащие этой части приходили в столовку раньше всех и сгребали со столов то, что им нравилось: мясо, масло, сахар. Даже жалобы наших офицеров результата не дали, и ротный стал отправлять в столовую за полчаса до еды пару бойцов для охраны пищи.
Отдельной историей было посещение бани, которая находилась у вокзала. До нее было пару километров и нас строем водил прапорщик Шурик: маленького роста, худой и шустрый. С ним было интересно поговорить, поприкалываться. Но у него были свои заскоки – он любил водить роту строевым шагом. Если минут 5 мы шли, чеканя шаг, то потом переходили или на паровозик (один шаг громко, три тихо) или на произвольный шаг. Это Шурика бесило, он начинал называть нас "е...анными папуасами", разворачивал строй и водил роту туда-обратно. Когда ему надоедало, он давал команду «гусиным шагом», и мы полдороги передвигались на корточках. Конечно, было тяжело, ноги дрожали, но следующий раз все повторялось – это была наша своеобразная игра.
Дедовщины у нас не было, а вот национальные группировки (землячества) процветали в полном объеме. Кого было больше – тот и король. Все зависело от того, кто "хозяин" в части, к которой мы были прикомандированы. Но наше отделение было хотя и многонациональное, но достаточно дружное: грузин, чечен, узбек, таджик и шесть славян.
И такое бывает
К декабрю дом без существенных замечаний сдали, на нем осталась одна бригада для устранения мелких недоделок, а нас командировали в Малые Вязёмы. Это был ничем не примечательный городок, но… центр космической спутниковой связи. Самим центром, конечно, мы не занимались, но строили 9-этажку на его территории.
Нас уже приняли в шнурки – отслужившие по полгода, – хотя реально было около 5-и месяцев от приезда в часть). Принимали больно – шесть ударов армейского ремня с пряжкой по мягкому месту. Но это уже был большой шаг – мы перестали быть духами, бесплотной субстанцией для мытья полов.
Место, куда нас поселили – это было что-то. Это была часть казармы, в прошлом конюшня, где никто давно не жил, даже лошади: полу-гнилые полы, отсутствовал туалет, был только один умывальник с краном и неимоверная жара до 35 градусов, сырость и тучи комаров. Зима тогда была холодная, стояли морозы -30 -36 градусов, и зайти в казарму с улицы было приятно, но не надолго. После отбоя мы снимали с себя почти все, что только могли.
Дом, на котором мы работали, представлял из себя коробку без установленных дверей и окон. Кое-где оконные проемы были затянуты пленкой, но она быстро рвалась на ветре и морозе. Хотя отопление в доме было включено на полную катушку на улице теплей не становилось. Внутри дома температура не превышала минус 20 градусов.
Количества брака, которое мы сделали на этом доме, было просто неимоверным. Дом нужно было сдать до новогодних праздников, но на нем еще не были завершены даже строительные работы, поэтому параллельно работали строители, сантехники, электрики, плотники, зачастую портя работу друг другу. Как вы думаете, можно ли красить при морозе -20 градусов? Можно, если об этом просит родина. А легкие морозные узоры на выкрашенной поверхности даже улучшают внешний вид. А то, что все это поплывет, когда температура в здании повысится, никого не волновал. Краскопульт превращался в снегогенератор и абсолютно не хотел работать.
До нового года оставалось недели две и ротный распорядился работать круглосуточно. Первые сутки прошли нормально, тяжело было ночью, и не столько от желания спать, сколько от холода. Вторые сутки – чифирный день. Сказать, что мы не спали совсем – неправда. Спали минут по 30-40 в каком-нибудь уединенном углу. Но спалось плохо из-за холода, да и шум на объекте был достаточно сильный.
Третьи сутки начались, как в тумане. Нет, мы работали, но движения были как в замедленном кино. Стоя на козлах, периодически ловили себя на том, что куда-то проваливаешься. Грохнуться на бетонный пол, заснув стоя, как лошадь – перспектива не очень радужная.
Вечером 3-го дня нас сняли с работы и привели в казарму. Желание спать было непреодолимым. Но оказалось, что наша очередь идти в наряд по столовой. Злости, обиды не было предела. Из столовой в казарму мы ушли около 3-х часов ночи. В 6-00 – подъем, и снова – на сутки. Трехчасовый сон немного ободрил, но накопленная усталость сказывалась: когда пошла 4 ночь, мы все заснули: кто в ванной, накрывшись бумагой и отбивая от холода мелкую дробь коленями, кто в большой кладовке, именуемой «тещина комната», в общем, кто где. И именно этой ночью из строительного управления приехала комиссия: пару полковников и генерал, которые в сопровождении сторожа ночью ходили по объекту. Когда нас, спящих, обнаружили, вышел маленький конфуз. Нам светила гауптвахта дней на 5, но московское начальство все же выслушало нас. Генерал вызвал ротного и прописочил по полной программе. Ему было приказано дать нам отоспаться в течение 2-х суток. Ротного так же предупредили, чтобы он не вздумал применять к нам какие-либо виды наказания. Ротный был унижен и оскорблен, так как головомойка проходила в нашем присутствии, но наказывать нас побоялся.
Эти двое суток, отведенных для сна, мы даже не ходили в столовую, спали. Только вечером второго дня пошли на ужин.
Невзирая на почти "оконченные" по морозу малярные работы, строители еще не поставили ни двери, ни застеклили все окна. В открытой лифтовой шахте гудел ветер. Нам осталось обложить мусорокамеры плиткой, но растворный узел в такой мороз не работал. За несколько дней до Нового года мы сидели в помещении мусорокамеры и грелись у ведра с горячей водой. К нам ввалился наш любимый ротный. Сразу начались маты, крики о нарядах, о комендатуре. Потихоньку он успокоился: до него дошло, что раствора нет и не будет. Тогда он посоветовал проявить армейскую смекалку. Поймав наши удивленные взгляды, он положил несколько плиток в стоящее перед нами ведро с водой, потом брызнул водой на стену и прижал к ней мокрую плитку. Секунд через 30 отпустил руку – плитка висела на стене достаточно прочно. «Чтобы до утра камера была готова», - сказал он. Несколько минут мы молчали, ведь приказы не обсуждаются.
Утром, вернувшись в расположение, мы узнали, что возвращаемся в Рузу. И не мудрено, при таком качестве работы нужно было быстро сматываться с объекта. Часа в три за нами пришли машины и мы отбыли в часть, где не были уже около полугода.
Новый год
Канун нового года в части прошел по-армейски, нам выдали подарки и разрешили без ограничений смотреть телевизор и даже лежать на кроватях (днем-то), в увольнительную, конечно, никого не отпустили. В подарок входили 10 пачек сигарет «Памир», два килограмма не совсем свежих пряников и пачка сахара-рафинада. Часов в 6 вечера все офицеры и прапорщики организованно слиняли, оставив на хозяйстве сержантов и дежурного по части офицера, которого на праздники усилили еще и замполитом. Как ни странно, никаких ЧП не произошло. Чечены и дагестанцы после отбоя втихаря смотались в соседнюю часть к землякам. А мой товарищ как раз получил посылку из дома, в которой был «яблочный компот»: яблоки в водке – шикарная вещь. Мы отделением собрались в сушилке, где и приговорили бутылек "компота" с пряниками. Потом пошатались по роте, посмотрели телевизор и легли спать. Утром появился старшина, попудрил немного мозги, но через пару часов слинял. Первое число еще «порадовало» и тем, что мы наперегонки бегали в сортир. На водку никто не грешил, во всем обвинялись пряники.
(Продолжение следует.)
1
Военно-строител
- 23.02.11, 12:05
Звенигород
И вот новый наряд на работу: г.Звенигород, действующий санаторий министерства обороны. Действующий в смысле перегорожен листами ДСП на две половины – левая часть крыла жилая, правая – ремонт. Я думаю, отдыхающие были не очень довольны таким соседством. И еще на территории санатория строители заканчивали возводить клуб, который тоже ждал нас.
Звенигород, это место, которое я запомню на всю жизнь. Город маленький, растянувшийся вдоль автомобильной дороги от железнодорожной станции в сторону поселка Ягунино. Именно там я оценил прелести подмосковной зимы, а не только ее холод: чистый белый снег, сверкающие сугробы, расчищенные до асфальта дороги, вдали – русло Москвы-реки, а вокруг – соборы, церкви, монастыри. Чистоту и порядок в санатории поддерживал хозвзвод, которому мы немного завидовали. Их было человек 20, жили в небольшом помещении, которое больше было похоже на гостиницу, чем на казарму. Подъем у них был в 5 утра, а работали, в основном, до обеда (конечно, и у них были авралы): чистили дороги, грузили снег на грузовик, подметали территорию. А после обеда кто-то переодевался в гражданку и уходил по свом делам, кто-то - шел играть в футбол на спортплощадку. Если работы не было, им можно было смотреть телевизор не по графику, как у нас, а в любое время. Вот такой службе мы и завидовали (хотя легкой службы не бывает). Но перед нами Родина поставила другие задачи.
В санатории была еще одна большая казарма, но в ней пока еще жили строители. А мы каждый день ездили на работу в Звенигород 65-70 километров. Обед тоже привозили машиной. Но это нарушало армейский распорядок: каждый день в 17-00 в части проходила смена наряда: новый наряд – дежурный и два дневальных, - проходили инструктаж на плацу, потом принимали наряд у сдающей смены. А мы приезжали в часть часов в 8 вечера и пройти эту очень нужную процедуру не могли. Тем более, что к наряду нужно было приготовиться: подшить свежий подворотничок, выбриться, начистить сапоги, повторить устав (!!!). К этому времени командир роты у нас уже поменялся. Набивший оскомину капитан Р. пошел на повышение начальником штаба, а к нам прислали старшего лейтенанта М., которого мы уважали: был строг, но справедлив. И ему пришла в голову идея временно назначить постоянный наряд, который бы не сменялся. Когда он озвучил эту идею перед строем, народ несколько уныл: перспектива месяц драять полы и спать по 4 часа в сутки не радовала. Но он добавил, что понимает ответственность такого шага, и требования к наряду будут снижены. Я как раз получил письмо из дома, где родители сообщили, что собираются ко мне в гости. Прикинув ситуацию, я решил, что легче будет отпроситься здесь, в роте, чем катаясь из Рузы в Звенигород. Когда ротный спросил, есть ли добровольцы, меня еще мучили сомнения (все-таки наряд не самое приятное место), но когда из строя вышел мой кореш Женька, я тоже сделал шаг вперед. Дежурным поставили кого-то из старослужащих, а нас – дневальными. И я не ошибся. Служба проходила спокойно: жилые помещения утром убирали дежурные по отделению, а мы – умывальник, туалет и взлетку, да и то по сроку службы это уже можно было делать шваброй. Иногда после отбоя нам предоставлялись штрафники. Служба, в принципе, сводилась к стоянию на тумбочке - небольшом возвышении в коридоре перед входом в казарму. Рядом - телефон «правительственной» связи. Правда, когда шел снег, приходилось хорошо помахать лопатой, так как это была обязанность наряда. Поскольку казарму принимали сами у себя, то претензий никаких быть не могло. Спали по 4 часа ночью и 2-3 часа днем, так что было вполне комфортно. Да и днем никого из офицеров в роте, как правило, не было, и мы чувствовали себя совершенно свободно: могли посмотреть телевизор или просто бездельничать. С нами часто оставался каптер и пищевоз, в задачу которого входило погрузить бидоны с едой на машину и доставить в Звенигород. Мы опасались только визита нашего бывшего ротного, а теперь уже начальника штаба, который после повышения лучше не стал. Радовало то, что влепить пару нарядов вне очереди он уже не сможет, мы и так были в наряде.
Вскоре приехали и родители. Я легко отпросился у ротного. Ночь с родителями мы провели в шоферском вагончике, который находился у транспортного въезда в часть. Вагончик отапливался тэнами, в нем было очень жарко и тяжело дышалось. Удобств, естественно, никаких, но это было не то, что могло испортить радость увидеть родных. Утром я помог Женьке навести порядок в казарме, после чего мы с родителями поехали в Рузу. Конечно, делать там особенно было нечего, но возможность побыть с родными и на свободе нельзя было упустить. Конечно, все хорошее тоже заканчивается, и я снова вернулся в часть. А служить оставалось чуть менее полутора лет.
Два месяца мы с Женькой были в наряде, пока не освободилась казарма в Звенигороде и мы начали готовиться к отъезду. Ротный торжественно пообещал, что в наряд нас больше ставить не будет, так как свое мы уже отбыли.
Сборы, как обычно, были недолгими. Нехитрые пожитки складывались в наволочку, а если было что-то неуставное, то в дырку в матрасе, постель скручивалась в подобие рулета и сматывалась проволокой, кровати разбирались. Пару часов, и мы уже обживаем новое жилье. Все такое же, как и в Рузе, только новее. Казарма огорожена бетонным забором, рядом – строительный вагончик, в котором разместились бесквартирный прапорщик Шурик и молодой лейтенант Сергей, сразу после училища назначенный в нашу роту на должность командира взвода. Своими манерами и внешностью он был похож на гусара: нарочитая опрятность, культура и никакого мата. В общем, еще не испорченный армейской средой. Он сразу принялся всех перевоспитывать. Так как без мата мы общаться уже не могли, он придумал дни культуры, когда никто никому не приказывает, не матерится, а все говорят через «спасибо», «пожалуйста», «будьте любезны». Но наш старшина не смог принять участие в этом новшестве – у него просто не получилось. Смешно было слышать «Рота, ровняйсь, пожалуйста! Будьте любезны, смирно!». Чем бы дитя не тешилось, а нам было весело. И еще летеха отлично играл на гитаре. У него была гитара «Орфей» за баснословные по тем временам деньги -120 рублей. Но как она звучала… И как он играл… Малинин просто.
Наше отделение было, пожалуй, одним из самых дружных в роте. С Шуриком мы сдружились давно, а теперь он официально представил нас Серёге. Вечерами мы стали заходить к ним в вагончик, пили чай, слушали песни. Как не хватало лирики в армейском быте, как хотелось чего-то теплее, чем бушлат, и утонченнее, чем кирзовый сапог. Но быт определял сознание, хотя сознание иногда просилось на свободу.
В Звенигороде у нас появилось больше свободы: все высшее начальство осталось в Рузе, и часто заезжать к нам ему было не с руки. Офицеры тоже, пользуясь этим фактом, все чаще стали отсутствовать в казарме, кроме Шурика и Сереги, которые жили рядом. Но ведь это были свои ребята. Комендатура на территорию санатория заезжала нечасто, в основном чтобы поесть в нашей столовой и попутно прихватить кого-нибудь из неудачно прогуливающихся солдат. Комендатурщиков не любили, называя «петухами» или «красначами». В принципе, все части: и ракетчики, и танкисты, да и стройбат, выделяли своих бойцов для патрулирования. Но с ними, в основном, можно было договориться. Такие патрули обычно ограничивались замечанием или записью о нарушении в талон увольнительной, а с комендатурой такое не проходило – они сразу обыскивали, изымали военный билет и везли в комендатуру. Самая крутая гауптвахта – это были Алешинские казармы в Москве, но солдат из Подмосковья туда не возили. А вот наш бывший ротный капитан Р. там побывал. Как веселилась часть, когда узнали об этом факте. А арестовали его в Москве за нарушение формы одежды – стандартную форму он не носил из-за своих пропорций тела и шил на заказ. Ремень поверх шинели он тоже никогда не надевал и баловался цветной обувью. Этого было достаточно, чтобы попасть в Алешинские казармы. Просидел он там недолго, его вытащил наш комбат. После этого случая мы иногда стали замечать капитана в ПШ, под ремнем, портупеей и в сапогах, но картина эта была достойна комиксов.
Али-Баба и сорок разбойников
На санатории отдыхали, в основном, высшие чины, иногда с семьями, а стройбат не вписывался в их видение армии. Мы почти не ходили строем, не совсем соблюдали форму одежды. У нас было модно превратить голенище сапога в гармошку, для чего использовалось мыло и плоскогубцы, некоторые из старослужащих разрезали сбоку голенище и вставляли шнурки. Одежда почти у всех в нарушение устава была ушита, в каблуки сапог забивались каленые строительные дюбеля. Так не изнашивался каблук, дюбеля проламывали лед зимой и сапоги не скользили, а если вечером рота шла строевым шагом по асфальту, то во все стороны летели искры. Все это не вдохновляло отдыхающий старший офицерский состав. Но мало того, мы воровали… Как-то раз мой товарищ поймал в хозпоселке курицу, свернул ей шею и притащил в роту. Первая мысль была «Что мы с ней будем делать?», но она, в смысле, мысль, быстро исчезла. В нашем отделении был узбек, который на гражданке работал поваром, и вечером после отбоя, когда ротный и старшина «отчалили» домой, а Шурик с Серегой удалились в свой вагончик, мы перелезли через забор за казармой, сотворили нечто подобное до вертела и под чутким руководством коллеги приготовили курицу. В другой раз мы работали в комнате, расположенной у перегородки в коридоре, за которой уже начиналась жилая зона. Выйдя на балкон, мы увидели, что наискосок этажом ниже на балконе висит целая авоська бананов. Мы знали, что там живет вредный «полкан», который постоянно допекал нас. Решение было принято быстро – палка с забитым на конце гвоздем, и бананы у нас. Всем отделением мы расправились с ними за пару минут, а шкурки похоронили, в лучших мафиозных традициях, в цементную стяжку пола, которую как раз собирались делать. Минут через 40 по этажам ходила целая делегация в составе «полкана», ротного и сторожа в поисках остатков бананов. Ясное дело, ничего не нашли и ротный сказал, что видимо авоська оборвалась с балкона, а внизу ее подобрать мог кто угодно, хотя он, наверное, догадался.
Где-то через месяц, когда черновые работы на одном из этажей были закончены, мы приступили к чистовой покраске стен и потолков. В номерах уже были установлены светильники, унитазы, смесители, положена плитка и уложен паркет. Мы, фактически, завершали этаж и переходили на другой. Но тут меня и моего товарища озадачил один из наших прапоров: он зашел в комнату, где мы работали, заглянул в санузел и вдумчиво произнес: «А у меня дома смеситель потек». Что мы могли ответь на эту мысль в слух и промолчали. Тогда он более громко повторил: «Вы поняли, что у меня дома смеситель потек?». «Поняли, товарищ прапорщик», - ответили мы. Да, мы все поняли, нужно искать трубный ключ. Снимать смеситель сразу было нельзя, до конца дня могут обнаружить его отсутствие. Я вышел в коридор и увидел, что сантехники работают через две комнаты от нашей, а сумка с инструментом стоит в коридоре. Я тихо изъял ключ, которым мы ослабили гайки на смесителе, чтобы потом можно было открутить его руками, и вернул ключ на место. Дальше было дело техники. Сторожа проходили по комнатам после нашего ухода, но при хорошей верткости можно было успеть заскочить в комнату, которую сторож уже осмотрел, снять что нужно, и слинять, пока он проверяет другие комнаты. В общем, у нас получилось. Прапор был очень доволен и вынес благодарность за проявленную сноровку и солдатскую смекалку, не перед строем, конечно. Дальше были бра, круги для унитазов, дверные замки и защелки. В общем, где-то раз в неделю что-то пропадало. Но при советском размахе строительства это все было мелочью и списывалось.
Апогеем нашей криминальной деятельности стала спецоперация по заданию штаба нашей части. На этажах санатория стояли красивые полированные двери, а батареи закрывали щиты из материала, напоминающего ламинированное ДСП. По тем временам это был дефицитный материал. В Рузе в штабе тоже проводили какой-то ремонт и работники штаба «заказали» дверь и пару щитов. Мы начали обдумывать план. Вынести днем такой габаритный груз было нереально, а входная дверь после нашего ухода закрывалась. На окнах первого этажа были решетки. Осмотр решеток порадовал – они были не приварены, а прикручены сквозь раму гайками изнутри помещения. Перед уходом с объекта мы отвернули гайки и открыли защелки на окне. Ночью, вшестером, мы сняли решетку и влезли в окно. Операция была проведена с блеском и уже в 6 утра машина отвезла «заказ» в часть. После этого нашу роту два дня не пускали на объект, но потом все утряслось.
Примерно в то время мы встретили капитана П., который вел дом в Малых Вяземах. Нас очень интересовала судьба девятиэтажки с плиткой, положенной на лед. Капитан с улыбкой рассказал, что комиссия за магарыч приняла дом, но когда закрыли лифтовые шахты, подъезды, мусорокамеры и застеклили окна, все поплыло, а плитка, естественно, осыпалась. Но это уже была не наша проблема.
В роту снова наведался начштаба и устроил террор. Я уже говорил, что почти все мы ушили свою форму, особенно брюки. Большинство делало это снаружи, по шву вдоль кармана. Но присмотревшись, можно было увидеть этот шов. Я и еще некоторые мои товарищи пошли по более сложному пути и ушили изнутри. Хотя при этом немного нарушилась форма брюк и приподнялась мотня, но этого почти не было заметно. Нас всех построили перед казармой и начштаба начал скрупулезно изучать наши брюки, начав со старослужащих. Когда он обнаружил такое вопиющее безобразие, то попросил дневального принести лезвие. Он собственноручно одним движением резал брюки по всей высоте от кармана до холоши. Когда очередь дошла до меня, он долго изучал шов, не веря, что брюки могут быть такими узкими, но потом сказал, что мне повезло. После завершения осмотра три четверти роты стояли в декольтированных юбках. Начштаба уехал с чувством выполненного долга. Но… никто из роты зашивать ничего не стал. Отдыхающие шарахались, видя солдат, у которых холоши развивались на ветру, а при сильном порыве были видны трусы или белье. Ротному посыпались жалобы на внешний вид солдат, которые он, в свою очередь, переадресовывал старшине. Тот только разводил руками, так как старослужащим уже не полагалось выдавать новую форму, а у нас еще не наступил срок замены. Но, в конце концов, кто-то накатал жалобу в Министерство обороны, и оттуда пришло распоряжение привести в порядок внешний вид солдат. Не знаю, получил ли начштаба какое-то вливание за свои методы работы, но из части привезли форму. «Старики» немного побурчали, но сняли свои гламурные брюки и тут же принялись ушивать новые.
Путевка в пионерлагерь
Уже шла вторая половина апреля, а «аккорд» наши дембеля еще не получили. И вот, наконец, их собрал ротный и сообщил, что их задача – до 1 июня подготовить пионер-лагерь при части топографистов у поселка Ягунино. Но поскольку там был большой объем работ, их усилили двумя отделениями нашего взвода, уже принятых в черпаки сразу после приказа министра обороны об увольнении (хотя реально год мы еще не отслужили). От Звенигорода до Ягунино было километра 4. В лагере нас поселили в один из административных блоков, в котором были отдельные комнаты, закрывающиеся на ключ. Для нас это был просто праздник. Разместились мы по 4 человека в комнате. Самым большим удовольствием было курение в постели. Мы нашли старый фотобачок, который использовали вместо пепельницы. После отбоя мы, удобно растянувшись в кровати, закуривали под "светскую" беседу, а бачок кочевал с одной кровати на другую. Все равно офицеров, пудрящих мозги, с нами не было, а сержант, ответственный за нас, был своим человеком.
В столовую мы ходили в часть к топографистам. Вот это была настоящая столовая: белое каменное здание, большие светлые окна, мозаичная плитка на полу, а еда… Это была песня: помимо стандартных каш давали вареную и жаренную рыбу, если мясо – то мясо, а не кости, консервы, блинчики, сметану, 10-12 кусочков сахара к чаю, масла хватало на пару кусков хлеба, а не корочку «зашпатлевать». После первого такого обеда мы подошли к дежурному по столовой офицеру и в шутку спросили, это что, они таким обедом нас встречают? Офицер удивленно посмотрел на нас и сказал, что все по утвержденным нормам.
Топографисты служили строго по уставу: подъем, зарядка, завтрак, занятия в классах либо тактические, обед, свободное время, опять занятия, а с 17-00 – футбол, волейбол, телевизор, книги, чипок. Наше убеждение в том, что жить по уставу – это тяжело и геморно, начало рушиться. У нас такого понятия, как свободное время, практически никогда не было, а физические затраты у нас были намного больше. Почти все команды у них выполнялись бегом, передвижение строем, строго по уставу… А тут мы, короли лопаты: гармошка на сапогах, искры из-под башмаков, пилотки на затылке, ремень на яйцах…
На территории части была своя гауптвахта, но не комендантская, а для внутреннего использования. Патрули курсировали по территории части и поселка. Как-то они приколупались к нашему узбеку по имени Ибодуло, а тот послал патрульных куда подальше. Летеха, старший патруля, скомандовал патрулю арестовать рядового, но Ибодуло снял ремень, намотал на руку и с криками «Только подойди, убью!», стал размахивать им, как Джеки Чан нунчаками. Видели бы вы лица рядовых патрульных (да и молодых бойцов-топографистов, стоящих у столовой), когда с одной стороны – бесстрашный стройбатовец, а с другой – патруль. В общем, никто не арестовал нашего Ибо. Он просто перемахнул через ворота и никто его не преследовал. Мы принесли его пайку на стройку. А на второй день мы уже полным составом пошли в столовку, но никто не высказал нам никаких претензий.
Дембелям дали в работу два корпуса в лагере, а нам один. Они работали как черти, спали по 4 часа в сутки, а мы позволяли себе немного расслабиться. Нет, мы тоже успевали в срок, но нам торопиться было не куда, у нас впереди был еще год.
В столовую через КПП, в обход, мы ходить перестали, стали перелазить через закрытые ворота, которые были между лагерем и частью. Из-за этого как-то раз возник еще один инцидент. Мы всей толпой перелезли через ворота и проследовали на обед. Патруль, уже наученный общением со стройбатом, нас не тронул. А Серега из другого отделения зачем-то побежал в расположение, а потом сам перемахнул через ворота, где и был героически задержан. Мы не знали, что делать, сообщать ротному в Звенигород или нет. Вечером к нам в расположение пришел капитан, начальник местной гауптвахты. К удивлению, он не стал спрашивать кого-то из офицеров, а подошел к нам и предложил поговорить. Когда он поведал, что задержанный военный строитель, когда был помещен в одну из двух имеющихся камер, оторвал от умывальника чугунную сливную трубу и ею сильно побил дверь камеры, выбил замок и разбил окно и вышиб решетку, то мы с трудом сдержали смех. На вопрос, а чего же он хочет от нас, капитан сказал, что торжественно обещает, что местный патруль трогать нас никогда не будет, только чтобы мы отремонтировали камеру. Мы приняли предложение. Ночью следующего дня по 3 человека от отделения проследовали в помещение гауптвахты, где восстановили повреждения. Виновник тоже участвовал в этом мероприятии. В общем, у нас все вообще стало хорошо.
После ударной работы, в конце мая, мы торжественно проводили наших дембелей домой. Проводы были недолгими, каждому хотелось поскорее покинуть это благословенное место. Конечно, наш начальник штаба попортил дембелям жизнь, устроив пару шмонов почти перед отправкой. Многие лишились армейских альбомов, дембельской парадки с золотыми погонами, аксельбантом, белой оторочкой вокруг шевронов и петлиц. Конечно, со стороны начальства это было некрасиво – в последний раз куснуть тех, кто два года честно отслужил на благо тогда еще советской родине.
Показательные политзанятия
Вернувшись из Ягунино в Звенигород, мы узнали, что на два дня со всеми пожитками мы возвращаемся в родную часть, где должны были пройти показательные политзанятия с привлечением офицеров академии генерального штаба (АГШ, помещение которой в Москве, кстати, тоже отделывала наша рота).
Вернувшись в часть, мы были несколько подавлены – привыкли к свободе, руководства было минимум, а тут работники штаба дорвались до нас, видимо соскучились почти за год нашего отсутствия в части. Первый день был «тренировочным», замполиты рот, замполит части и пару офицеров целый день интенсивно рассказывали все, что могли рассказать: о съездах и пленумах, об агрессивных планах Запада, о роли партии, о… В общем, достали по полной программе. На стройке было лучше.
И вот день итоговых политзанятий. В часть понаехало… в смысле, приехали пяток полковников, пара генералов, все в черных кителях и белых фуражках. Красавцы просто. Все офицеры части тоже в парадках, только обычных.
По одному взводу бойцов запускали в ленкомнату казармы, где непосредственно проходила сама экзекуция. У нас итоговое занятие открыл замполит части, человек предпенсионного возраста, в присутствии двух полканов (генерал нам не достался). После короткой вводной речи о значимости политического воспитания он передал слово одному из полканов, и тот начал засыпать взвод вопросами. Перед этим нас предупредили, что вести себя нужно активно, даже если не всегда знаешь правильный ответ. Кто-то на что-то отвечал, но большинству было скучно. Скучал и я, разглядывая в окно тех, кто еще не прошел это испытание и тусовался перед казармой. «Что такое НАТО?» - спросил полковник. Народ начал оживленно выкрикивать о том, что это агрессивный военный блок, враг всего прогрессивного человечества. Полкан одобрительно качал головой. А потом предложил расшифровать, что означает НАТО. Народ притух. Замполит несколько вспотел, понимая, что это его вина, и собачим взглядом осмотрел взвод. Для меня, студента 3 курса, ушедшего в академотпуск на 2 года для повышения квалификации, этот вопрос не представлял труда. Я не очень громко произнес «северо-атлантический военный блок». Замполит расцвел в улыбке, а полкан заметно оживился: «А почему он называется НАТО?». Тогда я на корявом английском произнес: «Нос атлантик тотал оганизэйшен». Это был момент моего триумфа, было ощущение, что замполит хочет меня обнять. Полкан снова довольно кивнул головой, задал еще пару вопросов и завершил издевательство над нашим взводом, ведь за дверями в бой рвались и другие. Сие незначительное событие имело определенные последствия. После обеда, когда политзанятия закончились, в части включили громкоговорители и начали крутить музыку, что случалось только по большим праздникам. А чуть позже из громкоговорителя прозвучал голос замполита, который поздравил всех с удачными зачетными занятиями, а потом от имени командования части вынес мне благодарность за особо глубокие познания и зачитал приказ о моем назначении на должность заместителя командира взвода по политчасти. Потом он вызвал меня в штаб и предложил ходатайствовать о присвоении очередного воинского звания ефрейтор. Но в стройбате звание ефрейтора было позорным, «по сопле на погонах» - говорили о них. И я попросил его этого не делать. Так я остался рядовым, но в должности замкомвзвода по политчасти.
И снова в бой!
На следующий день мы отбыли в город Звенигород, где нам дали выходной. Когда старшина ушел, мы коллективно сварганили самопал, который стрелял патронами от дюбельного пистолета, а вместо пули – обычный щебень подходящего размера. Так что выдавшийся выходной мы отметили салютом и парой десятков дырявых консервных банок.
Следующее утро началось с вливания: старшина заявился в казарму достаточно рано, и кто-то сдал ему информацию о нашем вчерашнем тире. Наш взвод, построенный по этому случаю по стойке смирно, упорно молчал. Но появившийся уже ротный пообещал, что наказывать никого не будет, если мы добровольно сдадим «оружие». Пришлось сдаться. Выслушав еще минут 15 о том, как мы могли покалечить друг друга, взвод, как и обычно, отправился на работу, которая давно стала обыденностью и ни положительных, ни отрицательных эмоций не вызывала. Тем более что мы уже перевалили через пик нашей службы, и каждый день приближал нас к дембелю.
Природа летом в Звенигороде великолепна. Всю эту красоту на армейском языке я описывать не буду, тем более, что там будет много повторяющихся слов. Помните такой матерный анекдот, когда разговаривают два строителя у носилок с раствором (в нашем случае два военных строителя):
- Нахуя дохуя нахуярил?
- Ну а хули, похуярили!
Вот в этом и проявлялась стройбатовская сущность. Да, о природе… Я уже писал, что территория санатория была вылизана до блеска, кованная ограда вокруг него всегда была выкрашена в черный цвет, все фонари в старинном стиле работали исправно. Небольшой лесок за забором изобиловал березами и лещиной, чем мы и пользовались. Весной, когда сок начинал интенсивное движение в березах, мы делали надрезы в коре и ставили 3-4 емкости. Утром забирали собранные несколько литров чистейшего натурального березового сока. А когда на деревьях созревал лесной орех, мы набирали полные карманы и потом на стройке дружно долбили их молотком.
Немного в стороне располагался большой монастырь-крепость, и заодно действующий музей старины. Многие исторические фильмы снимались в этом монастыре. За дорогой начинался лесной массив, который тянулся вдоль Москвы-реки.
Наши офицеры любили отдыхать в тех местах и частенько брали меня и моего друга Сашку Крипака, чтобы мы подготавливали им место отдыха: собирали дрова, готовили мангал. Правда, приготовление шашлыка они не доверяли никому. Но нам и так было нормально: мы не шли на работу или не торчали в казарме, могли скупаться в реке или просто отдохнуть, пока начальство оттягивалось.
Молодое пополнение
Работа шла по плану и ничем особенным не отличалась. Но настоящий праздник в роте начался, когда к нам прислали пополнение вместо уже уволившихся в запас. Взвод из киргизов, узбеков и таджиков, все как на подбор чуть выше полутора метра и очень худые. На складе была одежда только 52-54 размеров. Вот наших «великанов» в нее и одели. Но поскольку молодые еще были далеки от понятия ушить одежду, да и по сроку службы им это было еще не положено, то выглядели они, как шарпеи – сплошные ходячие складки. Хотя мы были не очень кровожадные, но на всякий случай всех духов разместили в отдельном кубрике казармы, и офицеры тщательно их пасли. В казарме вечерами снова стали появляться по 30-40 нарядчиков, которые тщательно, с мылом, драяли полы везде, где их можно было отодраять. Ночами, когда не спалось, изредка происходили «ночные вождения» и «ралли». Это, конечно, были неуставные отношения. «Ночное вождение» представляло из себя ползание «духа» под кроватями с дырчанием и скрипом тормозов. «Ралли» - почти тотализатор. Несколько проштрафившихся молодых становились с одной стороны взлетки и на четвереньках бежали ко второму краю. Иногда мы делали ставки: одна или две сигареты на кого-то из бегунов. Но через это проходили все, а традиции в армии – вещь святая.
На работе с приходом молодых тоже стало полегче: было кому подносить раствор, замешивать шпатлевку и убирать мусор. Хотя, честно говоря, новые «духи» были намного тупее нашего призыва. Если из наших кто-то и «косил» под незнание языка, то тут большинство действительно его не знали, и естественно, в первую очередь, изучили русский матерный. Равшан и Джамшут из популярной юмористической передачи просто отдыхают. В работе молодым тоже нужно было долго объяснять, что и как, но зачастую и это не помогало. Но нам было нормально с ними работать, - наши узбек и таджик (Ибодуло и Кучкар) при необходимости переводили задачу.
Свою норму мы начали выполнять на 110-120%. Рекорд производительности шпатлевки решил поставить и другой мой кореш Сыч. Он взялся дневную норму – 36 кв.м, - сделать за 40 минут. Мы охотно поспорили с ним на 2 пачки сигарет, что он не сможет этого сделать. Он попросил небольшой бонус – размешивать ему шпатлевку будем мы. И что вы думаете, уже через 34 минуты норма была выполнена, а я перебежками двинулся в сторону магазина за сигаретами. Остаток дня Сыч просидел с нами, куря честно выспоренные сигареты и травя анекдоты. Понятно, что о такой производительности начальству знать было не положено.
(Продолжение следует.)
0
Военно-строител
- 23.02.11, 11:59
Особое задание
Через пару дней меня вызвал ротный и сказал, что мне предстоит особое задание. В нашей части в Рузе помещение роты «разбомбили»: повыкручивали лампочки, поснимали водопроводные краны, сорвали дверь и побили стекла. Но наша командировочная жизнь непредсказуемая, и в любой момент рота может быть отправлена в часть, поэтому казарму нужно привести в божеский вид и охранять ее до момента возвращения. Конечно, уезжать от друзей не очень хотелось, но, во-первых, приказ, а во-вторых – это не работа, а отдых в сравнении с частыми круглосуточными бдениями на стройке.
Самыми блатными долностями у нас в части в Рузе считались КППшники на двух въездах, пяток водителей, почтальон и писарчук. Последним была вообще лафа, они имели свободный выход из части, могли свободно перемещаться вплоть до Москвы. Но сторожевать в роте – тоже неплохо. И с вечерней машиной, которая привозила нам ужин, я отбыл в родную часть.
Казарма действительно имела очень грустный вид. Разместился я в каптерке, но как оказалось, я там был не один. Две крупные крысы то ли устроили чемпионат по футболу под пустыми стеллажами, то ли играли в ловитки. При малейшем шорохе с моей стороны они затихали на пару минут, но потом все продолжалось. Страха перед этими непарнокопытными я не испытывал, поэтому уткнулся носом в стену и заснул.
Утром – визит в штаб, чтобы стать на довольствие, но кроме начхоза сталкиваюсь с начальником штаба, экс-ротным. Минут 30 выслушиваю речи типа «не дай Бог, если…», «сгною…», «дисциплина» и тому подобное.
А работать было нужно, пусть не спеша, но чтобы были видны хоть какие-то результаты. Забиваю пожарные выходы, навешиваю на петли входную дверь, на которой не предусмотрен входной замок, так как перед входом обычно находится дневальный. Но не буду же я ночами спать под дверью. Из подручных средств - брючного ремня и железной скобы, делаю такую-себе завязочку на двери. После «закрытия» дверь слегка шевелиться, но толчки и удары средней силы выдерживает. Изнутри я уже достаточно надежно закрыт. А снаружи – ну куда я пойду из казармы, тем более надолго? Но в голову приходит еще одна гениальная мысль. В канцелярии находилась кнопка вызова дневального, а у тумбочки - звонок. Их я и решил использовать. Кнопку перевешиваю снаружи у двери казармы. Теперь ко мне можно было позвонить. Вечерами ко мне стали забегать мои товарищи по учебной роте, с которыми мы договорились об условном звонке.
Меня заинтересовал ротный чердак. Лестницы не было, но в гараже выпрашиваю длинную доску, к которой прибиваю небольшие бруски. Ну вот, мы и в Хопре, в смысле на чердаке. А тут просто Клондайк: сапоги, бушлаты, форма, шинели, шапки, старые дырявые противогазы. В общем, сэконд-хэнд, но есть весьма неплохое шмотье. Подбираю себе неплохое ХБ, посолиднее все-таки, нахожу целые сапоги, а то мои сильно текут и в одном небольшая дырка в голенище. Выбрал еще несколько комплектов ВСО для своего отделения. Тут приходит в голову забавная мысль: набиваю старые штаны и куртку ВСО разным шмотьем, в противогаз запихаю пару валяющихся там шапок, и на получившуюся голову одеваю пилотку. Ко всему этому добавляю пару сапог. Вышло неплохое чучело, которое я спускаю вниз. Недолго думая, всю эту конструкцию привязываю на тумбочке дневального. Вот и охрана у входа получилась.
К вечеру роты возвратились с работы, и я вышел встретить своих корешей. После ужина у меня в каптерке целое нашествие. Народ притащил, у кого что было: чай, сухари, кипятильник из двух лезвий, кто-то приволок пол бутылки самогона. В общем, посидели нормально. Часов в 9 вечера народ расползся для вечерней прогулки и поверки, после которой несколько человек вернулись обратно, предупредив дневальных своих рот. В 6 утра остатки гостей разбежались, и я позволил себе поваляться до развода на плацу. В столовую не пошел, с вечера еще остались чай, хлеб, масло и сахар.
Когда на плацу раздалась команда «по объектам», я выполз из каптерки. И вовремя. В дверь послышались увесистые удары (нет, чтобы позвонить, как это делают приличные люди). По пути к дверям хватаю банку с остатками воды и выливаю на пол, несколькими движениями швабры размазывю ее и открываю дверь. На входе начальник штаба. Увидев меня со шваброй и мокрый пол, слегка улыбнулся. «Правильно!», - сказал он. «Еще бы», - подумал я. «Что за ху…ня?» - спросил он, показывая на ремень на двери. Пришлось объяснить, что эта «ху…ня» - очень полезная вещь. Но когда капитан увидел чучело, а в коридоре было темновато из-за отсутствия лампочек, то его реакция была вполне предсказуемой: «Кто? Почему не на работе? В комендатуру захотели, оба?». Но подойдя ближе, видимо, стал понимать, что тут что-то не то. В общем, еще минут 10 я выслушивал воспитательную речь, а в конце получил команду убрать все это немедленно. Ну что ж, пришлось безымянного друга переселить тоже в каптерку - будем жить вчетвером: я, Безымянный и две крысы.
После обеда меня позвали водилы из гаража помочь затолкать поломанный ЗИЛ из ангара на яму. Работа не заняла много времени, и уже через полчаса мы сидели в шоферском вагончике и травили байки. «Молока хочешь?» - спросили пацаны перед моим уходом, показывая на 3 ящика Можайского молока в стеклянных бутылках. «Только бутылки потом принеси, кладовщику сдать нужно». А чего же отказываться? Не сильно наглея, я прихватил две бутылки и отправился сторожевать дальше. Молоко было отличное: вкусное, жирное, а бутылку потом я пытался мыть минут 20, но она не очень отмывалась. Чтобы не разбить эту ценную тару, я положил ее на стеллаж поверх ВСО. Нужно было идти в штаб заказать стекла, лампочки и краску. На этот раз меня миновало: начальника штаба я не встретил. Так что и на этот день работа была закончена по причине отсутствия материала.
Когда я зашел в каптерку, то увидел, что в бутылке от молока что-то шевелится. Присмотревшись, я обнаружил в ней маленького крысенка, который сполз в бутылку, а выгрестись у него не получалось. Крысенок был настолько маленький, что поместился в спичечный коробок. Что с ним делать я еще не придумал, но убивать было жалко. И тут, как всегда, у меня начался творческий процесс. Я сделал ему ошейник и прицепил к нему поводок из обувной нитки. Крысенок был выпущен на стол, но сделав несколько неудачных попыток смыться, видимо, смирился. Я положил его в литровую банку, найденную на чердаке, и насыпал на дно хлебные крошки. Так у меня появился свой живой уголок. Нас уже стало пятеро.
Вечером, когда съехались кореша, мы решили немного пошутить. Взяв крысенка, мы пошли к плацу, куда вечером свозят солдат с объектов. Когда поставили нашего «мустанга» на лапы, он тут же побежал, и побежал туда, куда нужно – на плац. А мы с криками «Ищи! Фас! Взять!», слегка придерживая за поводок, ринулись за ним. Сразу народ не понял в чем дело и стал отходить, давая нам дорогу. Но постепенно легкий регот от одного края плаца переполз на всю его территорию. Крысенок был в центре внимания: кто-то пытался скормить ему кусочек сахара, кто-то – корку хлеба. Но вскоре веселуху пришлось прекратить и быстро ретироваться, так как из штаба к плацу шли начальник штаба и замполит.
Как обычно, на следующий день начальство знало о нашей выходке, и замполит имел беседу со мной (слава Богу, что замполит), который в самом начале беседы с улыбкой сказал: «По долгу службы я должен с тобой поговорить…». Я понял, что ветер дует с другой стороны, а замполит просто пожалел меня по старой памяти, взяв на себя миссию повоспитывать. Зато после той вылазки на плац у крысенка было столько жратвы, сколько он не съел бы за всю свою жизнь. Многие тащили сухари, хлеб и даже конфеты. Жаль, с сыром только не сложилось. Как ни прискорбно, но видимо от переедания или запора он издох недели через 2 и был похоронен на новодевичем кладбище нашей части за казармой у канализационного люка.
«Русь» и «Аврора»
Утром я с начхозом отправился на УАЗике за оконными стеклами. В Рузе загрузили около 100 листов и завезли их в казарму. После обеда мы с ним же отправились на склад за краской, который находился в красивой многоэтажке. И тут началось самое интересное. Оказалось, чтобы попасть на склад, нужно было получить специальный пропуск, хотя в само здание вход был свободный. Оформив все документы, мы отправились в подвал, пройдя двое железных дверей и охрану. Было как-то странно, что склад со стройматериалами был так законспирирован. Но спустившись, как я думал, в подвал, увидел, что подвал – это не совсем подвал, а площадка, с которой вниз шли ступени. На площадках горело тусклое дежурное освещение. Я насчитал не менее 9 уровней вниз, которые нормально просматривались, но какие-то световые отблески были видны еще ниже, но рассмотреть, что там внизу было невозможно. Мы опустились на -2 уровень, и с площадки я увидел дверь, а точнее люк как в подводной лодке: со штурвалом и фиксатором. Когда дверь открылась, я прикинул ее толщину, около 25-30 см. За дверьми шел длинный узкий мрачный коридор, длину которого определить было невозможно. По стенам и потолку шло множество кабелей, а под ногами по средине коридора был широкий желоб с десятком труб. В одной из комнат и был склад, обычный строительный склад с красками, клеями, обоями, цементом и прочими стройматериалами. Мы получили краску и тоже притащили ее в казарму. Начхоз был нормальным офицером, не брезговал помочь в погрузке-разгрузке стекол и в переноске краски. Для начхоза, как и для меня, увиденное в снатории ВЦСПС «Русь» тоже было небольшим шоком. Не зря строители из Севводстроя рассказывали о десятках километров подводных и подземных тоннелей. Мы по-другому начали смотреть и на два других небольших объекта, расположенных метрах в 300-ах от «Руси». Один, именуемый «Аврора», мало походил на административное строение, а бетонные гаражи, частично погруженные в землю, выглядели чересчур мощно. Тем более, после дождей земля в некоторых местах вокруг «Авроры» и гаражей немного просела, и то тут, то там из земли просматривались углы бетонных блоков.
Но это лирика. На следующий день начинается полномасштабная работа: порезка стекла, остекление окон, подшпатлевывание и подкраска стен и многое другое. Большого энтузиазма в работе я не проявлял, но работал на совесть.
Вечерние посиделки с товарищами продолжались. Кто-то из них спер в столовке мешок вермишели, а из найденной спирали от какого-то нагревательного прибора, куска шифера и нескольких кирпичей сделали «козла», на котором варили еду. В общем, жизнь процветала. А тут еще и начальник штаба уехал на какие-то курсы. Ко мне на пару часов как-то заехал отец. Он был в командировке в Москве, а до отправления поезда оставалось еще много времени. Я договорился с КППшниками, и его пропустили в казарму. Я был рад снова увидеть кого-то из родных, накормил отца трофейными макаронами и поболтали перед его отъездом.
В отпуск!
Примерно за месяц я выполнил половину необходимой работы. Как-то ночью, а точнее ранним утром я услышал сильные удары во входную дверь. У казармы стояли человек 5 офицеров из нашей части. «У нас «ЧП», осматриваем все строения, сбежал рядовой из 3-й роты», - сказал дежурный по части. Я открыл им все комнаты для осмотра, но, естественно, в казарме никого не было. Для части побег – это действительно большие неприятности. Обычно первые сутки поиском и перехватом занималась сама часть, чтобы не выносить «сор из избы». Если за это время беглец находился, то, как правило, отделывается легким мордобоем, нарядами или гауптвахтой. Если нет – то оповещалась комендатура и вышестоящее Московское начальство. Но это уже «геморрой» для офицеров части: и комбат, и замполит, и ротный со взводным попадут под раздачу. Да и для беглеца становилось возможным продолжить службу в дисбате.
Конечно, утром в части начался серьезный движ: часть людей не вышла на работу, а прочесывала территорию за частью и поселок, пару машин выехали на автовокзалы в Рузу и Тучково. Вернувшийся начальник штаба возглавил поисковые мероприятия. Но безрезультатно. Комбат пообещал тому, кто найдет беглеца, отпуск. Я тоже просился поехать с группой, но мне отказали. Немного расстроившись, я вернулся в казарму.
Вечером, нагрев воды и сотворив подобие душа из двух табуреток, ведра воды и резиновой шлангочки. Но тут я отчетливо услышал шаги по «взлетке». Я выглянул, но никого не было, да и звук прекратился. Я начал мыться, но снова услышал какой-то шум. Но пока я накинул полотенце и вышел из умывальника, шум прекратился. До вечера все было тихо, но когда пришло время ложиться спать, я снова услышал какой-то звук, который прекратился, как только я открыл дверь, выходя из каптерки. Тогда я поставил табурет на «взлетке» и сел ждать. Мнут через 10 снова послышались тихие шаги, полное ощущение, что кто-то идет по коридору, но весь коридор был передо мной, и никого в нем не было. Я уже понял – чердак, к которому приставлена моя импровизированная лестница. Фонаря у меня не было, а поднимать панику, не проверив, я не хотел.
Рано утром, часов в 5 утра, я тихонько залез на чердак. Там, на куче шинелей спал боец. Я пошел к дежурному по части. Выслушав меня, он бегом метнулся к казарме, прихватив ротного 3-й роты, и они залезли на чердак. Бойцу помогли спуститься, так как он достаточно сильно ослаб. А часов в 9 утра меня вызвали в штаб. «В отпуск!!!», - подумал я. В штабе меня встречал лично начальник штаба. «Ну что, рассказывай», - сказал он. Я вкратце все рассказал. «Нет, ты рассказывай, как помогал прятаться беглецу!», - спокойно сказал капитан. Я остолбенел. Минут 20 я слушал о гауптвахте и о дембеле в последней партии. Когда я вышел из кабинета, то было очень обидно. Даже не столько за отпуск, сколько за тупость начальства и несправедливость. Я зашел к замполиту. Он сказал, что все знает, но начальник штаба категорически против предоставления отпуска. В мозгу в адрес капитана звучали слова, неприемлемые в приличном обществе.
«Фигаро здесь, Фигаро там»
В один из дней в часть приехал старшина и сказал, чтобы я собирался. «С вещами?», - спросил я. «Нет, на один день, завтра в роте в Звенигороде должно пройти отчетное собрание, и ты, как замкомвзвода по политчасти, должен на нем выступить». О чем собственно выступать, я не имел ни малейшего представления.
Я не брал с собой почти ничего, смысла таскать постель и кровать не было. Уже почти полтора месяца я не видел своих друзей. Встретили меня достаточно тепло, ротный пожал руку и сказал: «Наслышан, наслышан». Он имел в виду поимку беглеца. «Хоть не издевайтесь, товарищ старший лейтенант», - ответил я.
Взводный выдал тезисы, по которым я должен был подготовить выступление. В принципе, ни о чем: дисциплина во взводе, политическое воспитание бойцов, повышение качества работы на стройке. Писать в казарме не хотелось, и я отправился к своему товарищу Сашке Крипаку, который уже работал кладовщиком. У него на складе была маленькая комнатушка с топчаном, на тумбочке стоял старый приемник. Мы проговорили почти весь день, но ведь выступление само не напишется. Перед отбоем я попросил у ротного переночевать не в роте, а на складе у Сашки, где в спокойной обстановке и выступление состряпаю. Ротный не возражал.
Склад закрывался снаружи навесным замком, хилая деревянная дверь не внушала доверия, и под порогом была дыра, не то для кошки, не то для собаки. Сашка, закрывая меня снаружи, предупредил, чтобы я не курил в самом складе, а только в его комнатке. Но я это и сам понимал. К двум часам ночи я закончил свой доклад и прохронометрировал его. Вместо 25 минут получилось 18. «Ну ничего, буду читать медленно», - подумал я. Немного погоняв приемник, я устроился спать. Но не успел. У дверей раздались шаги нескольких человек. Разговаривали шепотом. «Может, Сашка с Сычем пришли?», - подумал я. Но они бы уже или открыли дверь или позвали меня. Я сидел молча в свете тусклой лампочки дежурного освещения. И тут в дырку для кота под порог просунулась рессора от прицепа, которая валялась недалеко от склада. Раздался треск порога и дверной коробки, но коробка выдержала. Я тихо подошел к двери. Когда рессору в очередной раз поглубже подпихнули под дверь, я схватил ее и затянул вовнутрь. Наступило несколько секунд полной тишины, а потом… показалось, что стадо бизонов кинулось в противоположную от склада сторону. Но выйти то я не мог, закрытый снаружи на навесной замок.
Конечно, никакого отпуска в очередной раз за спасение казенного имущества я не получил, но благодарность вынесли, за бдительность. Собрание, как и положено мероприятиям такого типа, прошло скучно, в полусонной обстановке. Каждый выступающий, которых было человек 10, бубнил под нос что-то очень государственно важное. Зато потом с каким удовольствием мы вышли из казармы и закурили. Молодые, уже начавшие привыкать к армейской жизни, бегали от одного взвода ко второму с вопросом «Чекч Бер?». «Ек!» Молодым еще не положено стрелять сигареты у нас, старослужащих. А для своих – «Бер!»: «Ява», «Дукат», «Столичные», «Новость», «Астра», «Беломор», «Памир» и японские «Цузые», - расположены в порядке убывания финансовых возможностей. Вечером снова в Рузу, а пока – выходной день, можно поиграть в футбол перед казармой, посмотреть телевизор или посидеть за забором в леске.
Еще недели 3 я пробыл в части в Рузе, заканчивая приведение казармы в порядок. После чего обязанность присматривать за казармой возложили на пищевоза, который все равно 3 раза в день там бывал. А я с пожитками снова переехал в Звенигород.
(Продолжение следует.)
0
Военно-строител
- 23.02.11, 11:52
Старшина
Снова потекли обычные рабочие дни, неумолимо приближающие нас к дембелю. Только наш старшина, любитель «зеленого змия», иногда разнообразил нашу армейскую жизнь. Однажды, готовясь к приезду очередного генерала, мы приводили казарму в приличный вид: покрасили табуретки, умывальник и освежали краскопультом бетонный забор в уставной зеленый цвет. Поскольку краска еще осталась, старшина решил воплотить анекдот в жизнь и заодно покрасить уже пожелтевшие, но еще не опавшие листья в тон забора. Мы не задумываясь, выполнили приказ. Зачем лишний раз напрягать нервную систему и думать о дебильности распоряжений начальства, если все равно их придется исполнить. Но при выполнении другого приказа по покраске сушилки пострадал наш героический Ибодуло: запах нитрокраски при температуре около 45-50 градусов и закрытой двери вызвал у него истерику и галлюцинации, хотя мы работали по очереди по 10 минут. Зато потом он три недели "отдыхал" в больнице. Хотя за два года службы каждый из нас побывал на стационаре, а в санчасти... я молчу сколько раз. Только госпиталь и санчасть - это две большие разницы. И я в свое время в бытность духом около месяца пролежал в военном госпитале в Наро-Фоминске с перебитой в драке барабанной перепонкой. Все бы ничего, но в санчасти до поездки в госпиталь мне закапали ухо борной кислотой, что делать было нельзя, чем несколько ухудшили мое состояние. Но, как водится, никакой драки не было, просто я неудачно упал с лесов и... пострадало ухо. Видимо в полете очень громко кричал.
В другой раз было вечернее шоу со старшиной в главной роли. Как-то раз он очень сильно набрался, и дневальные оттащили его обвисшее тело в канцелярию, где стояла кровать для дежурного офицера. Вечер рота провела без чуткого, почти материнского руководства. Как положено, в 22.00 мы стали на вечернюю поверку, которую проводил дежурный по роте. Видимо услышав до боли знакомые звуки, старшина выполз из канцелярии, и по стеночке доплыл к дежурному, забрав у него журнал поверок. Наверное, буквы в журнале были настолько пьяны, что фамилия Иванов у старшины никак не выходила, не говоря уже о фамилии Кутателадзе. Старшина периодически сползал на пол по стене, но стойко продолжал перекличку. Дневальные оставили свой пост и держали его под руки. Дежурный по роте переводил зачитываемые фамилии с языка, известного только старшине, на понятный язык. Цирк длился минут 40, так как старшина в воспитательных целях и лучших армейских традициях несколько раз начинал поверку сначала. Он даже не заметил, что дежурный после первой страницы сразу открывал ему последнюю. После поверки еще дышащее, но сильно обмякшее тело снова было доставлено в канцелярию. Старшина нашел в себе силы закрыться на замок. Понятно, что по команде «отбой» в армии наступает темное время суток, но мы уже давно не ложились сразу после отбоя. Кто-то кипятил чай, кто-то писал письмо, кто-то просто бегал курить. Тем более, что офицера в роте фактически не было.
Около 12 ночи, когда мы уже стали моститься на боковую, дневальный из молодых подал команду «Смирно», но глядя на дежурного, стучащего по голове пальцами и крутящего ими у виска исправился: «Дежурный по роте на выход» (после отбоя команда «смирно» не подается). К нам приехал комбат. Первым же вопросом было, где офицер. Дежурный по роте начал бегать и «искать» старшину. Комбат дал команду на контрольное построение, и пока рота строилась, дежурный шипел в замочную скважину канцелярии: «Товарищ прапорщик! Товарищ прапорщик! Выходите! Комбат приехал!». Но за дверями было тихо. Но когда рота построилась, дверь в канцелярию настежь распахнулась и оттуда строевым шагом, в спортивном костюме и в тапочках на босу ногу, вышел старшина. Не подходя близко к комбату, он отдал рапорт и, четко повернувшись, стал немного позади комбата. Дежурный еще раз провел контрольную поверку, и удовлетворенный комбат уехал. Как только УАЗик выехал за ворота, старшина снова сполз по стене и перестал подавать признаки жизни. Нет, он был жив, но потратил все свои оставшиеся силы, чтобы не опозорить почетное звание прапорщика.
Деды
Осень прошла спокойно. Началась зима. Как и положено, мы приняли духов в шнурки, а они нас в деды. Процедура принятия в деды поражала своим садизмом: кандидат в дедушки ложился на кровать лицом вниз, на мягкое место - подушка, один из молодых бил ниткой по подушке, а второй, сидя под кроватью, неистово орал. Дед Советской Армии – это почетно. Это звание наделяет несколько большими правами и полномочиями. За 100 дней до приказа мы почти все постриглись под ноль и выбрили головы, а у тех, кто не захотели поддержать армейскую традицию, ночью был выстрежен внушительный клок волос, после чего им все равно пришлось постричься. Масло, как и положено, отдавали молодым.
Время стало тянуться медленнее, все жили ожиданием приказа Министра обороны на увольнение из рядов ВС СССР. Январь, февраль… Кто-то делал зарубки на какой-то деревяшке, кто-то отрезал по 1 см от метрового сантиметра. Мы ждали. Март, первая половина, вторая… И вот, наконец, кто-то несется в казарму, размахивая над головой газетой. «Дембель!!!» Да, мы уже дембеля, но впереди еще аккорд, и от того, как быстро мы его сделаем, зависел отъезд по домам.
Аккорд
Еще недели 3 мы работали на санатории, но, наконец, нас собрал ротный и сообщил о нашей аккордной работе. Это был тот же самый пионер-лагерь топографистов у села Ягунино, где мы работали год назад.
Сборы были быстрыми. Объем ожидаемых работ был не маленький, и, как и год назад, закончить его нужно было до 1 июня, но хотелось пораньше. Как спецы в своей работе, мы знали, как и где можно подхимичить. В одном из корпусов отдыхающие детишки написали пальцами на побеленном потолке не очень хорошие слова. Но мы решили сэкономить время и материалы, и простым веником смели старую побелку, не нанося новую. Ни тебе следов пальцев, ни серой побелки, и потолок ровный, беленький. Но не везде была такая лафа.
Выполняя наружный работы, мы зачастую нарушали технику безопасности: чтобы не тратить время на сборку и разборку лесов (жилые корпуса были двухэтажными), мы работали, стоя на наружных карнизах, страхуя друг друга за ремень. Правда, если бы кто-то сорвался, то такая страховка не помогла бы. Но, слава Богу, никаких ЧП не было.
На аккорде спали мало, 4-6 часов в сутки, а адреналина в крови было выше крыши. Хотя не забывали и о себе, иногда немного зарабатывали, продавая краску и покупая за честно заработанные бутылочку-другую самогона.
Методика изъятия краски во временное пользование не была оригинальной. Висящий на дверях колерной здоровенный навесной замок нас не смущал, так как в оконной раме стояло лишь одно стекло, держащееся на 4 гвоздях, вытянуть которые труда не составляло. Отобрав пару ведер краски, мы доливали в бочку столько же грунтовки, после чего остаток краски становился гуще, чем был. А эту неприятность устраняли добавлением растворителя. Благо этого барахла было много. Затем таким же образом из 2-х ведер экспроприированной краски делали 3 для продажи. Ночью, закуривая сигареты, мы шли по узкой лесной тропинке, ориентируясь на огонек сигареты впереди идущего. Бывало спотыкались, чертыхались, чуть не падали, но ни одного ведра с краской не потеряли. И нам хорошо, и советский народ доволен.
Недели за 4 мы закончили с жилыми корпусами и перешли к административным. Мне и Сашке Крипаку достался подвал-холодильник. Естественно, продуктов там не было, но стояли две бочки с квашеной капустой. Завхоз сама предложила нам ее продегустировать. Ну мы и продегустировали… Не скажу, что съели полбочки, но капусты существенно поменьшало. Жаль, что на тот момент не было того благородного напитка, которым хорошо запивать квашенную капусту.
Мы частенько бегали в почтовое отделение, чтобы позвонить домой. Но работая в одном из корпусов, мы обнаружили телефон, параллельный директорскому, только без номеронабирателя. Но нас это не остановило - мы стали набирать номера, нажимая на рычаг аппарата и считая нажатия. Это было еще то занятие, и правильно набрать междугородний номер удавалось с 5-10 раза. Но ведь время до дембеля у нас еще было.
К концу мая мы закончили и сдали объект. Все это время мы редко брились, да и мылись из литровой банки. И в таком виде мы вернулись в Звенигород.
Долгая дорога в дюнах
Нас встречали все, кто был в роте. Ротный тоже стоял на ступеньках казармы и сдерживал улыбку, глядя на нас. Из машин вываливались не солдаты, а партизаны второй мировой: недельно-двухнедельная небритость, сапоги, долгое время не видевшие ни щетки, ни крема, а с момента, когда мы стриглись "под 0" прошло почти 5 месяцев, и шевелюра у многих так отросла, что смотрелась увесистой копной. Это уже был финиш, перед Родиной у нас долгов не осталось.
Мы привели себя в порядок и начали готовить парадки. У многих она напоминала выставочный экземпляр очумелых ручек: вместо обычных солдатских погон брали прапорские и вплетали в них елочный дождик, буквы «СА» выпиливали из рандоля, а шеврон для жесткости напаивали на 6-8 слоев газетной бумаги через полиэтилен и окантовывали белой изоляцией, снятой с провода. На рубашку тоже цепляли прапорские погоны с наклеенными на них буквами «СА». Аксельбант плели из того, что было под рукой: капроновый шнур, бельевая веревка и даже антенный кабель, с которого снималась изоляция. Кабель смотрелся шикарно, но недолго - медь быстро окислялась. Свою форму я не мучил – кроме модернизированного шеврона и офицерских бархатных петлиц ничего лишнего не было. Я же собирался ехать домой в гражданке, которая уже ждала меня в одном из домов Звенигорода.
Еще один день мы провели в казарме, но он выдался нехорошим – к нам заехал начштаба, чтобы «поздравить» с дембелем, как и год назад. В роте были перетрушены все тумбочки, кровати, каптерка и даже ленкомната на предмет дембельских аксессуаров. Наверное половина из увольняющихся осталась без альбомов и с оторванными шедеврами ручной работы. Но многие держали свою амуницию либо на стройке у сторожа, либо на складе, либо у кого-то из местных жителей. В общем, пострадавшие снова сели за рукоделие сразу после отъезда начштаба.
Утром за нами должна была проехать машина, чтобы вести нас в часть для отправки домой. Но приехавший с завтраком старшина сообщил, что демобилизация приостановлена по причине визита Рейгана в Москву. Все попытки договориться о выезде через Калугу или через другой город успеха не имели. Настроение испортилось. Оставаться в роте, чтобы всякие шишки проводили репрессии, не хотелось. Мы решили переселиться в поселок. Как ни странно, но ротный занял нейтральное отношение к нашей идее. Многие поехали в городок и сняли номера в обычно пустующей гостинице, а я с Захаром и Сашкой Крипаком сняли комнату во флигильке в полукилометре от казармы. Хозяйку мы немного обманули, сказав, что будем жить вдвоем, а жили втроем за 5 рублей в день. Флигилек был паршивенький, с очень низкими потолками, но нам это было не важно.
Время проходило в ожидании. Почти все в роте знали, где нас найти, а мы знали, где находятся остальные. Жаль, что тогда не было мобильных телефонов. Каждый день мы наведывались в казарму, чтобы узнать последние новости. Пару раз ротный просил всех собраться, чтобы убедиться, все ли мы на месте, ведь у него могли быть крупные неприятности.
Почти каждый день мы были на Москве-реке, ходили по городу, естественно, в гражданке. Винный магазин был только один на город, в посаде. Когда мы добрались туда, то увидели гигантскую очередь, человек 100, которые ждали своей очереди взять из зарешеченного окошка живую воду. К нам присоединились ребята, проживающие в гостинице, только они были в парадке. Когда уже подходила наша очередь, к магазину подъехал УАЗик, из которого вышел капитан и сразу ринулся к окошку. Очередь стала возмущаться. Тогда капитан отвязался на пацанов, которые были в парадке, потребовав документы и попутно делая внушение по поводу облика советского воина-защитника. Его "мягко" послали и он выполнил нашу просьбу, в смысле, пошел.
Мы взяли по пару бутылок вина на брата и пошли на реку. Конечно, отдыхать было приятно, но чертовски хотелось домой. На четвертый день нашего «отпуска» к нам прибежал дневальный и сообщил, что завтра утром за нами приезжают машины из части. Настроение улучшилось, ведь завтра домой. До вечера все были оповещены, куплены несколько бутылок самогона у хозяйки флигелька (ну его, этот посад). Часов до двух ночи мы вспоминали смешные моменты нашей службы, периодически опрокидывая стопарь и закусывая бутербродом с колбасой. Прожив 2 года плечом к плечу, мы, скорее всего, виделись последние разы, а воспоминания останутся на всю жизнь.
В 6 утра мы со всеми вещами собрались у казармы. Молодые с завистью смотрели на нас, и даже казалось, что они жалеют о нашем отъезде, ведь мы не были жестокими к ним и жили достаточно дружно. А за те редкие шалости пусть они простят нас, а следующий призыв уже простит их.
Машины пришли часов в 9, один из кунгов был именно тот, на котором я два года назад ехал в неизвестность. Дорога казалась долгой, а стрелка на часах прилипла к циферблату. И вот мы уже проезжаем ворота части и останавливаемся у штаба. Зрителей не много, но те, кто не на работе, пришли не то встретить, не то проводить дембелей. И тут как гром среди ясного неба… Взводный прапор, что ехал с нами, сообщает, что отправки никакой нет, что Рейган продлил свой визит в Москве. Нас банально обманули, чтобы перестраховать себя.
Разместились мы в нашей казарме, которую я не так давно ремонтировал. Ни кроватей, ни постельных принадлежностей у нас не было, а с довольствия нас уже сняли. Все ходили взвинченные и агрессивные. Почти полсотни зомби перемещалось по казарме, отсчитывая количество шагов от одного края казармы к другому. Нам казалось, что хуже уже быть не может. Но оказывается, может. Вечером в часть к начштаба заехала пара офицеров, которые перед отъездом захотели встретится с дембелями. Всех нас построили на плацу, и вдоль строя пошел один из офицеров. Мы узнали его – это был посадский капитан, которого послали у винного магазина. Тех, кто тогда был в гражданке, он не запомнил, но тех, кто был в форме, он безошибочно вывел из строя. Оказалось, капитан – замначальника одной из подмосковных комендатур. Неужели он оказался настолько злопамятным, что специально искал среди дембелей оскорбивших его лиц, или это произошло случайно? В принципе, под Звенигородом были дислоцированы только две строительные роты, а случайные заезжие дембеля вряд ли бы оказались в районе посада.
Сразу был вызван наряд из комендатуры, и наших пацанов спровадили на гауптвахту. Все увеличивающаяся злость распирала нас. Еще до вечера мы уничтожили запасы съестного, которые были с собой. Никто же не рассчитывал еще жить в части. А в чипке (который был за воротами части) кроме галетного печенья и минералки ничего не оказалось.
Ночью началась тихая истерика: мы срывали со стен все, что можно было сорвать, сломали петли на дверях. В общем, шел выброс отрицательной энергии. В 3-4 утра попытались лечь поспать прямо на пол, подложив под себя обрывки плакатов и обломки стендов. Но спать не получалось, все равно кто-то бродил по казарме, кто-то отрывал очередную рейку, которой были оббиты стены казармы.
На утро два наших сержанта пошли в штаб по поводу поставки на довольствие. Вызванный начальник столовой сказал, что если приказ о довольствии будет подписан сейчас, то кормить нас начнут с завтрашнего дня. А сегодня после обеда нам смогут дать только кашу и черный хлеб, который обычно остается. Это было унизительно, дембеля в столовке едят кашу и чернягу… От каши мы отказались, выпили только почти несладкий чай.
День шел, как и предыдущий, в шатании по части и сдерживании нервных порывов. Все чаще стали вспыхивать ссоры, хотя хватало ума их сдерживать, ведь пострадавшими были мы все. Ночью многие заснули, точнее провалились в неспокойный сон, все также лежа на обломках и обрывках. Мои джинсы, футболка и легкая ветровка мало пострадали от такого образа жизни, но те, кто ехал в парадке, пострадал значительно сильнее. СтрЕлок на брюках и кителе почти не было видно а брюки стали сероватого цвета.
Третий день начался лучше: комбат отвоевал у комендатуры наших пацанов и они вернулись в казарму, только намного более измученными, чем мы. Одеты они были в старую грязную форму, абсолютно не выспавшиеся и замерзшие, несмотря на начало июня. Их форму привезли только под вечер. В этот день мы уже стояли на довольствии и, хоть без большого удовольствия, но поели. К вечеру нам сообщили, что встреча в верхах завершилась, и утром мы сможем покинуть часть. Но радоваться уже не было сил.
Ночь прошла в полусне, а утром всей толпой мы двинулись к штабу. Часть должна была выдать нам литер на билет, командировочные, зарплату, заработанную за 2 года, жалование за последний месяц в размере 10 рублей и документ о присвоении 4 разряда. Сумма заработка за 2 года у меня была с ног сшибательная: 34 рубля с копейками. У многих была еще меньше. Больше всех заработали паркетчики, почти по 50 рублей на брата и нормировщик – 120. Но дальнейшее развитие событий у нас вызвало смех. В части не было корочек удостоверений, и нам предложили подождать еще 2-3 дня. Но кому они были нужны? Денег в кассе хватило только на командировочные. Зарплату за 2 года пообещали выслать переводом (и потом выслали таки), а вот с жалованием за месяц вышел конфуз. Не дать их не могли, ведь нужны были наши подписи в ведомости, а давать пустую ведомость, чтобы мы в ней расписались, бухгалтерша отказалась. Нам рекомендовали подождать еще один день. И тут сразу несколько человек сказали: «А мы передаем их в фонд Мира!!!». Все тут же принялись строчить заявления с просьбой о передаче месячной зарплаты в фонд Мира. Начштаба нехотя подписал их, выдал документы о завершении службы, и из дверей штаба мы вышли уже полностью демобилизованными.
Часть, прощай!
Знакомый кунг довез нас до Рузы, откуда мы двинулись уже знакомым маршрутом в Москву. Часам к 4 мы были в столице нашей родины. Добравшись до Киевского вокзала, пока еще большая компания из 10-12 человек ринулась к кассам. В 19 часов с копейками был мой поезд Москва-Знамянка. Но мы - четверо корешей - переглянулись, и взяли билеты на следующий день. Правда в Знаменском направлении нас ехало всего двое. Ночь провели на лавочке в сквере у вокзала, рассматривая прилежащие ночные московские достопримечательности, а на рассвете полюбовались слаженной работой машин пылесосов-поливалок, которые клином, как на параде, двигались по проспекту. Когда отрылось метро, мы поехали на осмотр Москвы, точнее ее рынков. На одной из станции метро нам сказали, что до ближайшего рынка 3 остановки троллейбусом, и мы решили пройтись пешком. Но не учли, что расстояние между остановками – величина непостоянная. Путешествие заняло минут 50. Рынок впечатлил своим многообразием - множество кооперативчиков, которые что-то шили, клеили, вязали, - заваливали рынки своей продукцией. Рубашки в стиле american military, дермантиновые тонкие галстуки, джинсы… Это было время расцвета предпринимательства. В общем, немного приоделись, купили сувениры и решили побаловаться шашлыками. На входе в рынок стоял колоритный грузин, который и наполнял воздух на рынке шашлычным ароматом. Но когда мы узнали цену его продукции, то поняли, что на многое нам рассчитывать не стоит. Взяли по 150 грамм этого благоухающего с корочкой мяса. Возле грузина стояла большая миска с кетчупом, и он широким жестом разрешил взять столько кетчупа, сколько хотим. И мы тут же этим воспользовались, превратив кусочки шашлыка в мясной кетчуповый борщ. Потом еще немного походили по Москве. Количество десантуры, которая праздновала дембель, поражало. Они колоннами, в обнимку с девчонками, с бутылками пива или водки, шумно перемещались по Москве, громко прославляя ВДВ. Все они были или в беретах, или в тельниках, кто-то в парадке, но все достаточно крепко выпившие. И где справедливость: нас, стройбат, не хотели отпустит в Москву из-за Рейгана, боясь каких-то инцидентов, зато десантники гуляли по полной. Вскоре Сашка с Сычом поехали на вокзал. Их поезд отправлялся раньше моего. А мы с моим тезкой тоже не стали особенно задерживаться, и вскоре тоже добрались к залу ожидания, где уже и дожидались своего поезда.
Когда я сел в поезд, то почувствовал всю усталость, которая накопилась за последнюю неделю: нервы и бессонные ночи сделали свое дело. Добравшись до подушки, я мгновено заснул и проснулся, когда до Кировограда оставалось около 2-х часов езды. Я переоделся в парадку, которая аккуратно была сложена в сумке, чтобы предстать перед родным городом во всей своей красе.
Трудно описать, что я почувствовал, когда вышел на перрон, когда мозг наконец смирился с мыслю о том, что все уже закончено, что я дома, и что начинается другая жизнь. Но жить так, как я жил до армии, я больше не смогу.
P.S. Конечно, сейчас вспоминается все хорошее или смешное, а ведь в армии было все: и болезни, и драки, и лечение в госпитале. Были и кровавые мозоли на ногах и руках, отмороженные руки. Но все это было не зря. Армия учит ценить: ценить родных, которые далеко, друзей, которые рядом, ценить сухую одежду, стакан горячего чая, ценить неумело спетую песню, исполненную на ненастроенной гитаре. Это действительно школа жизни, которая дает не столько знания, сколько жизненный опыт и умение увидеть главное, а не мишуру, которая со всех сторон окружает нас…
0
Предпринимателе
- 14.02.11, 18:58
- Твоя Україна
Министр обороны Михаил Ежель заявил, что осенью армия откажется от полного обеспечения питания солдат с помощью коммерческих структур и вновь наладит систему, при которой еду будут готовить сами военные. По его словам, для этого необходимо привлечь около 4 тыс. военнослужащих. В комитете Верховной рады по вопросам нацбезопасности и обороны полагают, что господин Ежель вынуждает военных выполнять не свойственные им функции. В пятницу министр обороны Михаил Ежель заявил, что вооруженные силы откажутся от полного обеспечения питания солдат усилиями коммерческих структур и перейдут на смешанную систему обеспечения, при которой еду в воинских частях будут готовить сами военные. По его словам, поставки продовольствия на конкурсных условиях могут осуществлять коммерческие структуры, для работ в столовых можно нанять обслуживающий персонал – уборщиц, посудомоек, официантов, но "пекари, повара, коки – все будут военные". "Вооруженные силы – это государственный институт, который не должен и не будет зависеть от коммерческих структур. Испокон веков вооруженные силы были самодостаточной структурой, которая сама себя обеспечивала",– подчеркнул господин Ежель.
Заявление министра обороны прозвучало после того, как военное ведомство отказалось от услуг ООО "Ивала" – одной из компаний, поставляющих питание воинским частям. Напомним, на прошлой неделе руководство ООО "Ивала" заявило, что приостанавливает обеспечение 15 тыс. солдат срочной службы из-за долга Министерства обороны в размере 75 млн грн. В Минобороны сложившуюся ситуацию объяснили правовой коллизией, возникшей после внесения изменений в закон о госзакупках (см. Ъ от 9 февраля).
Для возобновления самостоятельного обеспечения питания солдат, по мнению министра, необходимо привлечь около 4 тыс. военнослужащих, отобрать и подготовить специалистов, имеющих соответствующие военно-учетные специальности, развернуть систему подготовки поваров, восстановить в должностях коков-инструкторов, начальников столовых и пекарей. "По предварительным расчетам, в сентябре-октябре мы выйдем на нормальную систему питания силами военных. И если кто говорит, что это несвойственная функция, то он глубоко ошибается",– отметил Михаил Ежель.
Полный перевод армии на питание с помощью коммерческих структур был осуществлен в 2007 году усилиями министра обороны Анатолия Гриценко, который в настоящее время является народным депутатом, председателем комитета Верховной рады по вопросам национальной безопасности и обороны. "Я, будучи министром, создавал армию солдат, а он (Михаил Ежель.–Ъ) создает армию рабов. Солдаты должны заниматься боевой подготовкой, а не работой на кухне,– заявил Ъ господин Гриценко.– Ежеля необходимо убрать с должности, так как он явно не понимает потребностей армии. С такими темпами в армию вернут портянки и заставят ездить на ослах".
Схожего мнения придерживается и глава Центра исследования армии, конверсии и разоружения Сергей Згурец. "Все разговоры о том, что коммерческие структуры не смогут обеспечивать армию в случае возможного вооруженного конфликта, не имеют под собой оснований – посмотрите на армию США в Ираке. Все заявления министра вызваны неспособностью Минобороны наладить нормальную работу с коммерческими предприятиями",– считает господин Згурец.
Артем Скоропадский
http://www.kommersant.ua/doc.html?DocID=1585423&IssueId=7000689
15
Янукович завоевывает Африку
- 04.02.11, 09:48
Что мы знаем о политической Африке? Мало чего. Ну, разве что о веерных революциях на арабской части континента, происходящих в последнее время. Что мы знаем о Кот-д'Ивуаре? Практически ничего. Ну, может, он немного знаком футбольным болельщикам. А между тем это западноафриканское государство может стать краеугольным камнем внешней политики Украины и большой головной болью для сегодняшней власти в стране во главе с Виктором Януковичем.
Дело в том, что Президент настоятельно рекомендует Верховной Раде одобрить отправку в Кот-д'Ивуар военного контингента, мотивируя это выгодой для международного имиджа страны. "Наше решение об усилении поддержки миротворческих сил ООН в Кот-д'Ивуаре соответствует национальным интересам и существенно укрепляет украинские позиции на международной арене", - сказал В.Янукович. Чем может обернуться эта президентская инициатива для Украины и для самого Президента? Стоит ли ввязываться в конкретный конфликт ради пока чисто теоретических выгод?
Для начала, следовало бы понять, что вообще происходит в Кот-д'Ивуаре, и почему для миротворческой операции ООН понадобились дополнительные силы в виде украинских солдат?
На минувших президентских выборах, прошедших в Кот-д'Ивуаре в октябре-ноябре 2010 года, победил, согласно решению избирательного совета (аналог коллегии выборщиков в США), лидер оппозиции, экс-премьер-министр страны Алассан Уатара. Однако волевым решением местного конституционного суда, который отменил результаты выборов в нескольких округах, победу отдали действующему Президенту Лорану Гбагбо. Словом, почти как в Украине образца 2004 года. С той лишь разницей, что у нас все обошлось "без драки". Итак, ни один из политиков, объявленных президентом Кот-д'Ивуара, не захотел уступать, что и переросло в политический и социальный, а позднее - и в военный конфликт, в разрешение которого была вынуждена вмешаться ООН.
Президент Украины, выступая на заседании Совета нацбезопасности и обороны 2 февраля, отметил, что участие украинских военных в этой миротворческой миссии под эгидой ООН способно как стабилизировать ситуацию в регионе, так и усилить позиции Украины в мире. Инициатива Президента тут же была оформлена в соответствующий законопроект.
Верховная Рада отреагировала молниеносно - уже 3 февраля спикер парламента Владимир Литвин внес предложение о включении законопроекта "Об одобрении решения Президента…" в повестку дня, при этом акцентировав внимание депутатов на неотложности вопроса. Результат оказался положительным - 236 голосов "за". После голосования В.Литвин обратился к представителям профильного комитета Рады с настоятельной просьбой не затягивать с изучением законопроекта. "Я прошу комитет неотложно рассмотреть этот вопрос для того, чтобы можно было принять решение. Времени у нас практически нет", - сказал спикер.
С высокой долей вероятности и наблюдая за скоростью продвижения "африканского" вопроса по системе украинской власти можно предположить, что наши военные в Кот-д'Ивуар все-таки отправятся. Но, возникает вопрос: что за спешка? Не означает ли желание В.Януковича поскорее отправить украинских солдат мирить африканских граждан попытку предстать в хорошем свете перед международным сообществом? После того, как на представителей власти обрушился шквал критики с Запада, в том числе из-за запрета Юлии Тимошенко выезжать за границу. И стоит ли игра (отправка солдат в неспокойный регион) свеч (международного имиджа украинской власти)?
Глава Центра прикладных политических исследований "Пента" Владимир Фесенко не исключает, что В.Янукович рассматривает участие украинского контингента в данной операции как один из элементов поддержки хороших личных отношений с влиятельными мировыми лидерами, в том числе - с генеральным секретарем ООН Пан Ги Муном.
"США и особенно крупные страны Европы уклоняются от прямого участия в подобных операциях, опасаясь прямой аналогии с их колонизаторским прошлым. Поэтому туда предпочитают направлять военные контингенты государств, которые не имеют прямого отношения к региону", - объясняет желание Запада видеть в Африке украинских военных эксперт.
"Для Януковича это хорошая возможность улучшить отношения с Западом на фоне критики, которая сейчас усиливается в связи с известными политическими проблемами в Украине", - продолжает в комментарии ЛІГАБізнесІнформ В.Фесенко.
Отвечая на вопрос, стоит ли Верховной Раде "давать добро" на участие украинцев в ивуарийском конфликте, В.Фесенко сказал, что аргументы Президента не лишены здравого смысла, и участие в миротворческих операциях, действительно, добавляет баллов государству.
"В целом я считаю, что в миротворческих акциях нам необходимо участвовать. Что касается конкретной ситуации - в Кот-д'Ивуаре, то я не знаю многих обстоятельств и мне трудно оценить степень риска. Однако считаю, что это не Афганистан. Рискнуть можно", - сказал В.Фесенко.
При этом политолог отметил, что критика со стороны политических оппонентов Президенту в данном случае гарантирована. Тем более, если Украина понесет во время этой операции людские потери.
Заместитель генерального директора Центра Разумкова, экс-замминистра иностранных дел Украины Валерий Чалый менее оптимистичен в прогнозах. По его словам, ситуация с украинским участием в операции в Кот-д'Ивуаре имеет свою предысторию. Ранее международное сообщество, в том числе и ООН, уже обращалось к украинскому руководству с просьбой предоставить помощь в этом регионе. Однако ранее шла речь лишь о нескольких вертолетах поддержки для эвакуации персонала из горячих точек. По мнению В.Чалого, тогда можно было принимать положительное решение, учитывая минимальный риск для украинских граждан. А вот на сегодня ситуация уже намного серьезнее.
"По сути, ранее речь шла о направлении вертолетов с гуманитарной миссией. Сейчас же ООН просит два гражданских вертолета Ми-8 плюс три боевых вертолета. Боевые предполагается использовать в совершенно конкретных военных операциях. Исключить участие в боевых столкновениях вообще невозможно", - прокомментировал данную ситуацию ЛІГАБізнесІнформ В.Чалый.
Эксперт утверждает, что принимая решение по отправке украинских военных в Африку, Президент берет на себя лично огромную ответственность, так как миссию в Кот-д'Ивуаре вообще нельзя назвать миротворческой, это - полноценная военная операция.
"Обычно миротворцев направляют туда, где, как правило, есть согласие противоборствующих сторон об их участии. В сегодняшнем Кот-д'Ивуаре такого согласия нет. По сути, Янукович отправляет солдат на войну", - обращает внимание В.Чалый.
"Решение по Кот-д'Ивуару, принятое Президентом, - это попытка главы государства укрепить свои позиции на международной арене. Но если еще недавно относительно этого вопроса я больше склонялся к тому, что Украина должна принять позитивное решение, то сегодня направление ударных вертолетов - это большая проблема и большой риск", - сказал В.Чалый.
При этом оба эксперта практически не сомневаются, что парламент поддержит инициативу В.Януковича.
Напомним, что ранее с резкой критикой в адрес власти относительно участия украинского контингента в Кот-д'Ивуаре выступал экс-министр обороны Украины, народный депутат Анатолий Гриценко. Он настаивал на том, что нельзя превращать украинских солдат в "миротворческое такси по вызову".
Словом, перспектива участия наших солдат в очередном военном конфликте стоит довольно остро. Возможно, кто-то скажет: а зачем нужны военные, если не для участия в подобных операциях, поднимающие авторитет страны? А кто-то заметит, что ни одна политическая перспектива не стоит человеческой жизни. Особенно в чужой стране, на другом континенте. А пока общество будет дискутировать, решающее слово скажет Верховная Рада.
-
-
Авторизуйтеся, щоб проголосувати.
8
Я всё починил
- 07.12.10, 13:04
Перед увольнением в нашей части было принято раздавать работу, после выполнения которой на следующий день демобилизовывали. Было у нас два солдата: один - электрик, а второй - сварщик. Обоим досталась работа по обустройству территоории автомобильного парка. Электрику было сказано:
- Как только не будет ни одного столба на котором не горит фонарь, можешь увольняться.
Через день - электрик приходит и докладывает что работа выполнена. Пришли, включили свет - действительно все фонари горят. За такую скорость - уволили в тот же день, а на следующий день за забором нашли небольшую кучу столбов. Электрик ночью, пока никто не видел спилил все столбы, на которых не горели фонари. Задание было выполнено дословно.
- Как только не будет ни одного столба на котором не горит фонарь, можешь увольняться.
Через день - электрик приходит и докладывает что работа выполнена. Пришли, включили свет - действительно все фонари горят. За такую скорость - уволили в тот же день, а на следующий день за забором нашли небольшую кучу столбов. Электрик ночью, пока никто не видел спилил все столбы, на которых не горели фонари. Задание было выполнено дословно.
3
