Немножко позитива

Желаю всем хорошего настроения!

-----------------------------------------------------а

         У   нас кантора укрупняеца – каждый день какой-то новый йобач вижу, даже здороваца заебался и патом ваще перестал. Скоро блять двухярусные сталы паставят и двустаронние маниторы для эканомии пространства. Воду ваще яибу как пьют – бульбик меняем по два раза на день. А еще у нас в обед начинаеца кейтерин. Для тонкизтов и необразованных птушнегов паисню: кейтерин – это когда ты сидишь в офесе и заместо тово чтобы выйди пробздецца и захавать пирожок, фкусно жрать тебе приносят прямо на рабочее место – хуле, кантора платит. 

         Ну и бздеть приходица прямо встул и ниибет. Похуй: абифка пачти полностью поглощает запах, працэнтов на 50. И никто на меня не обижаеца, тем более я пердю беззвучно, чтобы не отвлекать людей от работы. А там хуй ево знает кто набздел. Да заебуцца они обижаца – парусски калектив говорит очень хуево, ибо большинство - казахские тунгусы с вкраплениями манголопитеков. Вот такой дружный транснациональный коллектив подобрался.

         И вот в обед кагабычно приезжает кейтеринг и привозит пажрать . Фсё очень цывыльно упаковано в индиведуальные многоразовые пластековые бадейки – супчиг там, макароны с мясом и салатик. А периодичиски, и даже сцуко зачастую, привозят национальную тунгусскую жратву – бурдючный блять курдюк с чичивицей в гавнасоусе под маринадом из майонеза. Все жырное шопесдетс и в настолько злоебучих специях, что чипатли и априори по сравнению с ними – полная хуета. Когда среш патом аж ачько гарит.

         А надо заметить што срать в офесе (то есть в офесном сартире) я нилюблю. Ну нет того чувстсва уединения и пакоя, как дома, опять же нипакуришь, нипачетаешь. Но в этот раз пазывы к естественному ачищению арганизма были особенно настойчивыми. В живате кабутто паселился чужой, каторый рвецца наружу. «Йобаная васточная кухня», - падумал я и запиздил срать. Смотрю – наперерез мне хуярит какаято новая сатрудница, руская кстате, – очень быстро, нисматря на коблуки. Но я, как гаварицо, не ударил вгрязь летсом, и па джентльменски, всево на полкорпуса апередил фаварита этово забега. Хлоп дверью, щолк замком, примостился на унитаз и включил на тилифоне игру про касмалет и касмических ператов. Я в домике, атъебитесь.

         Стул был жидковат, что меня не асобо насторожило – хуле после выхадных весь арганизм папесде идет - и катях жидкий, и башня кружица, ташнотеки блять апятьже. А йобаная татаро-мангольская кухня это как наказание за грехи, кармический закон нах. Бухал, сука, после тыкилы пиво? Бухал. А вискарь после пива? Бухал. А пива перед домом купил балтеку тройку??? Да. Вот и жри, падла, плоф из кизяков! В таких мыслях незаметно пролетело время и гомно в унетас. Слышу – ручку кто-то дергает. Ну кто? Канешно, та сатрудница. Кабутто не видела, что я туда зашол. Дура блять. И коблуки такую дробь выбивают – как дятел – др-р-р-р…. Д-р-р-р-р…. Кароче я опять проявил сибя как джентльмен и не стал даигрывать уровень и убивать босса. 

         А сартир из двух атсеков састаит – в адном дальняк, а в другом – рукамойник. Чо, думаю, она будет мучица, мошт и ниё энурэз. Пака я руки мою – пускаи ссыт себе. Открываю дверь и впускаю иё. Я таким галантным не был с васьмово марта в первом классе – «Пжалте-с… пардон за амбре-с, но панос-с-с, сори….», она с низково старта - хуяк мимо миня в сартир, щолк замком, и такой вздох аблегчения – «УФ-Ф-Ф-Ф». Не сексуально нихуя.

         А я руки дамываю, и чуствую, что чужой успел-таки, гандон, атложить в маём организме йайца и личинка уже дазревает, и карму за «балтеку №3» никто не атменял. Очень-очень захотелось покакать. Хуле, думаю, падажду туд в предбанеке – закрылсо тока на всякий случай. Закрыл воду, слышу – сатрудница за стеной нихуя не ссыт, а реально дефекалирует ака дрищщет, причом тоже паходу жидким гомном. «Ага, думаю, тоже жертва уикэнда, хехе», - злорацтвую, а тем временем инаплонетяне в маём кишечном тракте активизировались – звёздные войны, бляяяя…. 

         Я вежливо дергаю ручьку раз десять. Патом азбукой морзе – сегнал СОС типа. Три длинных три каротких и так далее. Патом понастойчивее. Патом думаю – ведь спецом, сука не открывает , играет в телефон стопрацентов. Я вежливым голосом говорю: «Женщина, выходите, пожарная тревога, все эвакуирутся». А она в ответ: «А вы откуда узнали что здесь женщина? По запаху?» Йумор у нее такой блять, театр сатиры и красной армии, нах. Строгим голосом учителя ОБЖ говорю: «Я буду вынужден выломать дверь – мадемуазель, отбросьте стыд – ваша жизнь в апастности!» И так, как пажарная сирена немного подвыл «Уэу-уэу-уэу» – я ваще мастер галаса передразнивать. Хоть как Горбачов могу, хоть как Брежнев. Кароче она вышла пачти сразу после сирены, акинула меня испепеляющим взглядом, и гордо промолчала, типа я нечтожество а она – йебать Миледи. Пламенный беспесды взгляд. Похуй – зато я слышал как ты антисэксуально среш. 
         Я сажусь дасерать – пришельцы пагебают в фарфоровой лавушке, я дабиваю их вертуальных саратников в телефоне. Аццки щипет глаза – аж изображение плывет, это стопудово сатрудница подосрала. В обоих смыслах. Бабы могут падасрать если чо. И только я дашел до босса, хуяк – ручка двери задергалась и жалобный желский голос: «Маладооой человек, пожалуйсто, побыстрее…» Оппаньки! Я говорю: «А вы аткуда узнали, что здесь молодой человек? По запаху?» – и ат смеха так напрягаю живот, что, пардон, пердю, заглушая ее ответ. И ебошу босса пачтьи до фаталити.

         Тут хуяк – слышу через две двери сегнализацию, типо пожар. И кипеж какой-то. Я нидолго думая, сразу раскусил ее аццкий план – думаю, это она нагрела зажигалкой датчег, и справацировала тревогу, чтобы я съебался из сартира. Бьет меня моим же оружием, тварь. Хуй ты угадала, манда, - думаю, меня не наебешь. Но съебатор ставлю на нейтраль – вдруг внатуре пажар? Скоро офесный кипеш стихает, только сигналка не затыкаеца, а промежутках между ие сигналами мой чуткий слух улавливает странные звуки – патрескивание и журчание. Пиздец, думаю, это гарит офес с патрескиванием, а кто-то воду включил типа тушыть пажар, и паходу съебался. И я, натянув штаны, стремительным арлом вылетаю в предбанник, и дергаю дверь, а она не открываеца. Блядь думаю вот теперь пиздец!!! Но пиздец меня ожидал позже.

         Я дергаю дверь и налегаю на нее плечом, - хуйтам! И уже как Чакнорис прицеливаюсь аткрыть ее с ноги – ударом уро-маваши, как вдруг слышу знакомый плаксивый голос «Маладооой челавееек…. Пажааалусто… не открывааааайте пака….» Я акидываю взглядом предбанник и тут наступает пиздец. Пред моим взором прецтает жывопистнейшее картинко – в метре над полом, раскинув ноги, упершись руками в бортик раковины зависла та самая сатрудницо и с покрасневшим ебалом срет прямо в раковину. Потрескивает анусом и воду включила штобе неслышно было. А я там руки всекда мыл, сука, и чашку. «Пожалусто, не открывайте – ну не стойте так – отвернитесь же!» - ее голос и взгляд полный отчаяния. 

         Время замирает. Сюрреализм ситуации подвешивает мою систему. Фатал эрор. Сигнализация чеканит ритмичную мелодию «рэквием для съебатора и аркестра в саправаждении гомно сапиенс». Сатрудница изменившимся летсом морщит жеппу и пачти не тужась изливаеца в раковину. Хочеца блевать. Я смотрю ей прямо в глаза и с ужасом отмечаю очередную атаку пришельцев на свой гавнабак. Я сдергиваю джинсы (ширинка низастегнута) и еле успеваю сесть на мусорку напротив раковины. Хуй противно бъется о край урны. Отмечаю, что срущая пелотка в принципе, очень красивая. Если выживем, то выебу, а если суждено сгореть, то перед смертью выебу аднозначьно.

         В тот день весь офес прохватил ацкий панос – паходу в плов попал несвежий котег. Когда узбеки поняли, что сартир занят, и адин хуй все не поместяца, их охватила панека. Они включили пожарную сигнализацию (чтобы если чо начальнег не уволил за прогул) и ломанулись срать на природу. Некоторые обосрались в лифте, кто-то обделался на леснице, были засраны урны и коридоры. С балконов стекали потоки фекальных вод. Офис погрузился в гавно.
Но, в тот момент, сидя на хлипкой пластиковой урне, этого не знал. Адреналин добавлял скорости нашему совместному калометанию. Мы потели и тужились, и даже постанывали. Никто не хотел умирать обосранным. Вдруг замолчала сигнализация и мы одновременно досрали. Наши взгляды снова встретились. Она облегченно улыбнулась:
- Маша.
-Сережа. Дай бумажки, а?
© РУЩ

Всем вкусного завтрака! Сегодня Пятница!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Это было давно. Когда в городе после полуночи все стихало, а к двум часам ночи город замирал настолько, что поезд, едущий по мосту было слышно за несколько километров. Все приобретало некоторую нереальность, как будто по неизвестным причинам город вымер и любой звук настораживает.             В три, если повезет то в два часа иду из гастронома в котором принимал в ночь хлеб и булки. Проза. Была такая подработка. Иду наискосок через большой двор девятиэтажек. Вон там слева где-то на пятом или шестом этаже кто-то пошеркал тапочками и заскрипела дверь. Приспичило. А там впереди и правее кто-то наливает воду в стакан. Сушняк. А где-то там за домами на проспекте прошуршала машина. И все. Собственные шаги звучат просто неприлично громко. Выхожу на проспект. Пустота полнейшая. Через двадцать минут бодрого шага буду дома. Где-то там впереди и за углом слышны шаги. Легко понятно, что это мужчина и идет от проспекта. Даже слышно когда он свернул во двор и сошел с асфальта, Звук сразу стал тише. Чапаю дальше немного сонно и устало. В голове такая же тишина как и вокруг. И тут справа над плечём – «молодой человек». От неожиданности всего передернуло, резкий стоп и поворот…Никого. В голове переполох и шальные мысли, когда звучит продолжение…- «не скажете который час». ..Твою мать. Задираю голову на звук. В окне третьего этажа бабуля с бессонницей и желанием узнать, сколько ей осталось торчать до рассвета. Говорю…… Потом ешё раз… твою мать. И уже не сонливый марширую домой.

Осталось минут десять…

Всех женщин сразу в жены нам не взять.
Эх, знать бы признак, чтобы выбирать!
Худышка будет холодна в постели.
Толстушка в дверь проходит еле-еле.
Веселая окажется гулящей,
А с грустной секс раз в месяц, и не чаще.
С холодной заработаешь ангину.
С горячей - расцарапанную спину.
Быть рядом с длинноногой не с руки,
Когда она оденет каблуки.
Та, что умна - обманет без труда.
Жить с глупой - это тоже ерунда.
Красивая легко уйдет к другому.
А страшная - позор родному дому.
Вот и приходится нам, как тут ни крути,
Смотреть лишь на размер ее груди...

Мужей, поверьте, нам найти не легче.
Послушайте, какая доля женщин.
Худой на мир озлоблен - это точно,
а у качка - мозг только лишь заочно.
Красавца - ревновать к другим устанешь,
а страшного... в постели не обманешь.
Заботливый окажется занудой,
со страстным - перебьётся вся посуда.
С нерослым - не наденешь каблуки,
что тоже нам, поверьте, не с руки.
С горячим - синяков не оберёшься,
с холодным - да, Вы правы, не займёшься...
Профессор, академик - это скука,
замучает стихами эта с...
И с глупым в ЗАГС идти совсем не кстати,
и женщиной одной в семье нам хватит.
И это всё приходится терпеть!!!
А нам на что прикажете смотреть?..

Смеется суслик в неуютной норке.

На спинку опрокинулся жучок.

Хохочет ёжик, носится по горке,

Совсем с катушек съехал дурачок!

 

Летают птички странными кругами,

И ржет кобылка с пенкой изо рта.

Сороконожка дрыгает ногами.

От смеха слёзки льются у крота.

 

Ржут белочки и падают с деревьев.

Сова забавно ухает в дупле.

Хохочет грач до выпаденья перьев.

И мушка со сверчком навеселе.

 

Кузнечики смеяются в травке где-то,

Мышонок, змейка, ящерка и тля...

 

Стояло жаркое, засушливое лето.

Горели конопляные поля...

Праздники выдумывают буржуи. От нехуй делать, скорее всего.
Раньше, вот, заебись было: два больших празника в году. Новый Год и Восьмое Марта имени Розы Люксембург. И с развлечениями всё понятно: на Новый Год поблевать салатом оливье с балкона, и покидать соседям в почтовые ящики китайские петарды, а на Восьмое Марта получить пиздюлей от любящего супруга. А потом кто-то, блять, начал хуйнёй страдать: Валентинов день какой-то придумали, сердечки-валентинки, романтические ебли под индусские благовония, и Хеллоуин до кучи.
Какой Хеллоуин в России, а? Вы пробовали в конце октября выползти ночью на улицу с тыквой на ебле, постучать в первую попавшуюся дверь, и запеть: «К вам детишечки пришли, тыкву нахуй принесли, дайте быра нам канфет, а не то нассым в еблет»?
И не пробуйте. Россия – не Америка. Канфетами у нас по ночам просто так никто не разбрасываецца. А вот пизды дадут определённо. В общем, буржуйские развлекухи нашему российскому менталитету чужды. И лично мне – в особенности. Я вообще празники не люблю, ибо всегда потом почему-то отмываю посуду и хату до августа.
А Хеллоуин просто ненавижу.

***

Телефон исполнил песню «Подруга подкинула проблему, шлюха», и я подняла трубку:
- Чо нада?
- Бабла, мужиков с большими хуями, пару ящиков пива, и голую китайскую хохлатую сабачьку. – Серьёзно ответила в трубке Ершова, а потом заорала: - Чо за вопросы?! «Чо нада»… Шоколада! Ты меня ждёшь? Я уже стою у твоего подъезда, и не знаю кода! Говори немедленно, на улице ледниковый пириод.
Старость не радость. Сначала начинаешь забывать, што ждёш гостей, потом впадаешь в маразм, и начинаешь ссать в штаны, а потом смерть, и браццкая могила на ассенизаторских полях в Люблино.
- Нажимай четырнаццать, потом ключ…
- Где тут ключ?!
- В пизде, Юля! Он там нарисован на кнопочке!
- Я нажала. Там гудки вначале пошли, а потом какой-то дед сказал, что щас меня помоями обольёт с балкона… Говори нормальный код!
- Не хватало бабке горя – так купила порося… Стой на месте, щас спущусь.
Спускаюсь вниз, забираю околевшую Ершову с улицы, и тащу её домой.
- Ты нашла пу-пу-пушыстую мишуру? - Стучит зубами Юлька. – А шшшшшшортики блестящие?
- Где я, блять, найду тебе мишуру с шортами?! Я похожа на Верку Сердючку?
- На дуру ты похожа. – Лифт приехал на четвёртый этаж. Выходим. – Я знала, что ты нихуя не запасливая баба, поэтому привезла тебе мишуру, шортики, и красный лифчик третьего размера. Вата у тебя есть?
- Нету. У меня есть Тампаксы и прокладки Олвейз «от уха до уха». Дать?
- Взять, блин! В лифчик чего тебе пихать будем?
- А… - Вспоминаю, зачем приехала Ершова, и вздыхаю: - Носки махровые пихну. Вспомню деццтво золотое.
- Да-да. Напихай носочков своих полосатеньких, Буратина бля. Лифчик, напомню, кружевной! Прозрачный! Надо чонить такое, сисечного цвета. Что у тебя есть сисечного цвета?
- Ну… - Задумалась. - Ну, хуй ево знаит… Колготки есть. Бронзовые.
- Однако, ты высокого мнения о цвете своих сисек. – Ершова заржала. – А синие колготки у тебя есть?
- А то. – Я обиделась. – Цвета тухлова ливера. Но это спешал фо ю, Ершова. Охуенно подходят к твоему лицу. Кстате, будеш тут выёбываться – ваще никуда не пойду.
- Пойдёш. – Махнула рукой Юлька. – Там же будет Дима Пепс.
- Это шантаж, Юля.
- Нет, это заебись, Лида. Это очень за-е-бись!

***

*За месяц до описываемых событий.*

- Празника хочецца чота… - Ершова потянулась всем телом, и хрустнула шеей. – Празника. Феерии. Пьянства с алкоголизмом. Куража. Ебли, в конце концов, празничной. Какой там у нас следующий празник?
- Празник сенокоса.
- Говно празник. Как-то с куражом не ассоциируецца. Што ещё?
- Новый Год в декабре.
- Долго. Это очень долго ещё. Вспоминай, чо там ещё есть.
- Пошла ты в жопу. Сама вспоминай.
- Сентябрь, актябрь.. – Ершова напряглась.
- Ноябрь потом.. – Посказала я.
- Иннахуй. Сама помню. Слушай, а чо в октябре у нас? Вот в башке крутицца празник какой-та – а вспомнить нимагу.
- День рождения у Димы Борода-в-говне.
- Блин, Бородулькин меньше всего похож на празник. Есть ещё чота… Слышь, как эта моча называецца, когда надо наряжацца в блядей, и ходить по улице с тыквой?
- Хеллоуин. А почему именно в блядей?
- А в кого ты ещё хотела бы нарядицца? В Красную Шапочьку? В Белоснешку? В Василису Прекрасную? Посмотри на себя. Или на меня. Наше с тобой вечное амплуа – это портовые шлюхи. Это карма, Лида. Смирись. Забудь, что четверть века назад ты очень удачно сыграла роль Снежинки в яслях. Это было давно. Времена меняюцца. Теперь ты – старая блядь в красном лифчике. Всё.
Да похуй в общем-то. Блядь так блядь. Чо такова? Хули там Белоснешка или Василиса? Это каждая дура может напялить пласмассовую корону и своё свадебное платье, которое лет пять как валяецца в мешке на балконе. И всё. И вот вам Василиса белоснежная, дрочите на здоровье. А вот нарядицца блядью, да ещё пройтись так по ночной улице – это нужно быть сильной, отважной, незакомплексованной, и полной дурой. В общем, права Юлька – эта роль чотко для нас.
Осталось дождацца октября и Хеллоуина.
И тогда мы с Ершовой блеснём своими актёрскими способностями так, што все эти Василисы охуеют.
Воистину.

***

- Ну, во! – Ершова сделала шаг назад, и восхищённо поцокала языком: - Красавица! Настоящая проблядь! Щас только на левый глазик ещё блёсточек добавим… И вот сюда, на волосы… Всё, можешь смотреть!
Поворачиваюсь к зеркалу.
- Мама!!!!!!
- Впечатлило? – Ершова гордо откинула со лба завитую прядь волос, и подтянула сползшие чулки с люрексом. – Я старалась.
- Я заметила. – Первая волна ужаса уже стекла холодным потом мне в трусы, и я посмотрела в зеркало ещё раз. – Юля, я так на улицу не пойду.
- Зассала, да? – Глумливо крикнула Ершова, и начала на меня наскакивать: - Ах ты ссыкло старое! Мы ж с тобой, сволочь, договорились уже! Чо ты ссышь, жаба?! Кто тебя ночью увидит-то?! Шубу напялишь, в такси сядешь – и впирёд, к алкоголизму!
- В шубе жарко… - Я ещё как-то силилась оправдать свой неконтролируемый порыв паники. – Вспотею…
- А и похуй! – Отмахнулась Юлька. – Шлюхи – они завсегда потные, у них работа такая. Ну, чо ты такое ебало пластилиновое сделала? Всё пучком! Щас тока блёсточек на правый глазик добавим…
- Пошла в пизду! – Я отпихнула Юлькину клешню, с зажатой в ней кистью, и вылетела из комнаты. – Хватит блёсточек! Я и так, блять, как в алмазной пещере! Нихуя не вижу, одно северное сияние перед глазами! Едем уже, пока не передумала!
Перед выходом я ещё раз посмотрела на себя в зеркало, и перекрестилась. Хорошо, если меня на улице просто выебет в жопу случайный прохожый. А если менты? А если загребут? Из одежды на мне был только красный лифчик, набитый колготками, лаковые шорты-трусы, и чулки в сеточку. А, и на голове ещё ободок с розовыми заячьими ушами и такая же розовая бабочька на шее. И туфли, похожые на ходули. Их, вместе с лифчиком и прочей бляццкой атрибутикой, принесла запасливая баба Ершова. Сама Ершова, покачиваясь на таких же туфлях, гордо выпячивала свою грудь, тоже вылепленную из колгот, и задрапированную сверху мишурой. Чулки и джинсовая юпка длиной в дваццать сантиметров делали её похожей на подругу дальнобойщика. Видимо, так оно и было задумано.
- Один у нас с тобой недостаток – уж больно красивые! – Довольно резюмировала Юлька, и, отвесив мне несильного подсрачника, выпихнула меня из квартиры. – А теперь – вперёд! За Родину, за Сталина! Команда «Газы» дана для всех!
Я закрыла входную дверь, и повернулась к лифту.
- Здрасьте…
Я вздрогнула, и подняла глаза. На лестнице стояли и пытались открыть дверь, мои соседи. Рома и Вика Ковалёвы. То ли сектанты, то ли религиозные фанатики - хуй их разберёт. Вечно ходят в каких-то робах, читают мне лекции о конце света и спасении души, и периодически рожают детей дома, в ванной. Пятерых уже нарожали. И все до сих пор живы, что странно. Врачей к беременной Вике Рома не подпускал принцыпиально. И роды сам принимал. Она там орала на всю квартиру, а Рома орал ещё громче: «Это бесы тебя терзают, супруга моя возлюбленная! Не теряй веры, Виктория! Иисус любит тебя! Не подавайся соблазнам, прихожанка! Излей младенца на свет Божий!»
Как там она изливала младенцев – я, слава труду, не видела. Но Ковалёвых побаиваюсь.
- Здрасьте. – Ответила я на приветствие, и тут же отвернулась.
- Иисус любит тебя.. – Несмело сказала Вика, и с завистью посмотрела на мои празничные ходули.
- Спаси свою душу, отринь бесовские происки, воспротивься им! – Вдруг повысил голос Роман. – Бог есть в каждом!
- Спасибо. – Я с силой дрочила кнопку лифта, и косилась на Ершову.
- Я никуда не пущу тебя! – Вдруг закричал Рома, и распластался на дверях лифта. – Спаси себя! Не торгуй плотью своей, сестра! Читай шестнадцатый псалом немедленно!
- Святой отец! – Ершова плечом отпихнула Рому от лифта. – Идите нахуй! Идите туда, и не возвращайтесь. А мы тогда спасём вашу жену. И детей. Мы сводим Вику на мушской стриптиз, купим вашим детям комиксы с Человеком-Пауком, и научим их ругацца матом.
- Бесы! – Заверещал Рома. – Всюду бесы! Виктория, неси святую воду!
- Лида, пиздуем пешком. Я жопой чую – нам хотят испортить празничный макияж… - Шепнула Юлька, и резво поскакала на своих туфлях-костылях вниз по лестнице. Я бросилась за ней.
- Соседи у тебя жуткие. – Пыхтела подруга. – Бесами ещё пугают, уроды. Я чота их забоялась даже.
- И правильно делаешь. – Я толкнула подъездную дверь, и мы с Юлькой выпали в холодную ночь. – У меня самой, когда я их вижу, очко играть начинает. Ты, кстати, ещё не видала, как Рома по ночам по подъезду с кадилом ходит. Не знаю, чо за сушоный кал он в него кладёт, но утром в подъезд выйти нельзя. Говнищем пасёт на весь квартал.
- В дурку их сдать нужно. – Юлька подняла руку, пытаясь изловить такси.
- Не выйдет. – Я плотнее запахнула шубу, и поправила заячьи уши. – Рома нашему участковому машину бесплатно освятил, и табельный пистолет.
- Сплошная коррупцыя. – Блеснула эрудицией Ершова, и сунула голову в окно остановившейся девятки:
- На Декабристов. Едем? Лид, залезай.
Водитель девятки с интересом разглядывал Юлькины ноги в сеточку, и празничный мэйк ап.
- Вас у метро высадить?
- Да. – Отрезала Юлька, и сердито натянула на колени куртку.
- А дальше вы куда?
Сука любопытная, блин.
- Коту под муда. – Ответила Ершова, и заметно занервничала.
- В гости к мальчикам, наверное?
Шофёр мне нравился всё меньше и меньше. Юльке, кстати, тоже.
- И к девочкам. На детский утренник. – Ершова пошла пятнами. А это хуёвый знак. Значит, жопой чует какую-то шляпу.
- А документы у вас есть? – Вдруг спросил шофёр, и съёхал на обочину.
Всё. Вот она – шляпа. Приплыли, девки – сливайте воду.
- А какого хуя… - Начала Ершова, но тут шофёр вытащил красную книжечку, махнул ей перед нашими ебалами, и быстро спрятал её запазуху.
- Документы!
Я быстро полезла в сумку, и уже открыла рот, чтобы объяснить дяде, что мы вовсе не продавцы собственных пёзд, но Ершова, извернувшись, просунула руку назад, между сиденьями, и больно ущипнула меня за ногу. Я истолковала её жест правильно, и захлопнула сумочку. И рот заодно.
- Парниша, может, договоримся, а? – Ершова расплылась в улыбке, и погладила дядьку по коленке. – В честь праздничка бесплатно. Да, Клеопатра?
Я не сразу поняла, к кому это Юлька обращаецца, и молчала.
- Да, Клеопатрочка, блять?! – Уже с нажимом в голосе снова повторила свой вопрос Юлька, и я сориентировалась:
- О, да, Жоржетта.
Юлька хрюкнула, продолжая улыбаться, а дядька обернулся:
- Клеопатра? Ну вы, девки, чувство меры поимели бы хоть. Клеопатра, блин… Псевдоним надо брать объективно. Машка Шняга например.
- Чо?! – Я не выдержала, и заорала: - Ты себя-то в зеркало видел, узбек чукотский?! В штанах у тебя шняга, пидор ты дермантиновый! Юлька, ёбни ему!
На слове «Юлька» Ершова вцепилась дядьке когтями в яйца, и укусила его за ухо. Я, не растерявшись, вытащила у себя из-под жопы трехкилограммовый справочник «Жёлтые страницы. Все адреса Москвы», и несильно шлёпнула обидчика по еблу. Сильно уебать не получилось: крыша низкая, размах не тот.
- Беги! – Завизжала Ершова, ещё раз укусила дядьку за щеку, и вывалилась из машины. Я вывалилась следом, и осталась лежать в луже.
- Я сказала беги! – Наступила мне на руку каблуком Юлька, я взвигзнула, и поскакала вдоль дороги на карачках, путаясь в шубе, и сбивая заячьими ушами гандоны с придорожных кустов.
- Во дворы, во дворы уходи, каркалыга!
Я сменила галоп на рысь, и свернула в какой-то двор.
Через десять минут, когда я упёрлась лбом в чугунную урну, и остановилась, сзади послышалось:
- Ушли.
- Точно?
- Стопудово.
- А это кто был?
- А я ебу? То ли мусор, то ли не мусор. Один хуй – паспорт в такой ситуации показывать нельзя, запомни. Я как-то уже показала сдуру. Забрали в отделение вместе с паспортом, и там ещё ебало мыть пришлось, чтоб на свою собственную фотку быть похожей. А то мне уже дело шить начали.
Вопросы у меня закончились. Я повернулась к урне жопой, и села на землю, переводя дыхание.
- Ну что? – Юлька сбоку тоже отдышалась. – К тебе?
- Нет, блять. В клуб. К Диме Пепсу.
- Ладно, не ори… Чо я, виновата штоле? – Ершова нахохлилась, и полезла в сумку за сигаретами.
- А знаешь, Ершова, – Я тяжело поднялась, и и облокотилась на урну, – какая у меня на тебя песня стоит на мобиле?
- Шалава лава-лава-лава? – Предположила Юлька.
- Почти. – Я отряхнула руки, и отвесила подруге пинчища. – «Подруга подкинула проблему…»
- Шлюха! – Хором закончили мы с Ершовой, и заржали.
- Не, Лидка. Хеллоуин мы вот так просрать не можем. Потом ещё долго следующего празника ждать.
- Я никуда больше не пойду. И не уговоривай.
- Не.. – Поморщилась Ершова. – Я сама никуда не пойду. Я о другом. У тебя есть чёрный спортивный костюм?
- Дедушкин.
- О! То, что доктор прописал! Уши свои ослиные не проебала? Мы щас их каким-нить говном намажем, чтоб чёрные были, а ещё нам нужен пояс от халата. Это будет хвост.
- Ершова, ты чо задумала?
- Хеллоуин, Лида. Самый лучший день для всякой нечисти. Ну, сечёшь?
- Нет.
- Кодовое слово «бесы». Ну?
- Юля, только не говори…
- Ковалёвы-ы-ы-ы-ы!! – В кровожадной улыбке расплылась Юлька. – Ковалёвы-ы-ы-ы-ы!! Щас мы, блять, им покажем, как с проститутками нас перепутывать, и концом света пугать. Короче, сценарий такой…

…Две женские фигуры в грязных шубах, громко и зловеще хихикая, растворились в ночи.

(с) Мама Стифлера

-----------------------------------------------------

Прикосновенье нервных рук, Ее груди полукасанье, Улыбки бледный полукруг, Полузабытое дыханье, Полузамеченный кивок, Полузаметное объятье, Полусплетенье ватных ног, Полурасстегнутое платье Вес тела на одной руке, Другого тела жар упругий, Пятно румянца по щеке, Освободившиеся руки, Иссиня-черные зрачки, На миг застывшее мгновенье, Нетерпеливые тычки, Неторопливое движенье Вперед, на месте и назад, На шее бисеринки пота, Полузнакомый аромат Имбирно-мускусная нота, Под горло сладкая слюна Полутона и полутени Полузатекшая спина, Полусведенные колени По телу спазм во всю длину

И возле уха слабый голос: - А Вам сходить через одну?

День. Улица. Час пик. Автобус

Я АСик) давайте дружить))