хочу сюди!
 

Людмила

58 років, козоріг, познайомиться з хлопцем у віці 50-60 років

Замітки з міткою «изотоп»

И.В.Гёте "Фауст"( окончание сц.19 ч.1)(пер. с нем.-мой)

.........................................................................для всех ,но РАди Васъheartrose-прим.перев.)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СЦЕНА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ(окончание)

"Ночь.Улица перед домом Гретхен"

Мефистофель: Цитра ах, напополам!Ну и ладно.

Валентин: Грифом да по черепу- он тут главный!

Мефистофель(Фаусту): Не мешкая, герр доктор, живо

                                        вы действуйте как я вам подскажу:

                                        колите негодяя шилом,

                                        и чтоб насквозь! А я-ка отражу.

Валентин: Отражай!

Мефистофель: Коли дрова- подальше в лес.

Валентин: Ещё!

Мефистофель: Ага!

Валентин: Сдаётся, колет бес!

                  Да что со мной? Не слушает рука.

Мефистофель(Фаусту): Коли!

Валентин: О-ох!

Мефистофель: Развалине- тоска!

Теперь отсель! Нам треба быстро смыться:

теперь начнётся похоронный хай.

Передо мной прогнётся полицай,

но уголовный суд не подкупИтся.(убегают)

Марта(у окна): Туда!Туда!

Гретхен(у окна): Неси огня!

Марта: Стучат и бьют, дерутся и звенят!

Народ: Своё отжил!

Марта(выходя): Убийца где, злодей?

Гретхен(выходя): Кто здесь лежит?

Народ: Сын матушки твоей!

Гретхен: Всевышний мой! За что?

Валентин: Умру! Легко сказать,

                  а сделать ещё легче.

                  Вам , бабы, поорать:

                 молчать!- отвечу.( Все подступаются)

Смотри, сестрице! Молода ещё,

не ведаешь в житухе что почём.

Делишки твои плОхи.

Базар не стану фильтровать:

ты всё ж отъявленная блядь.

Чеши прилюдно блохи!

Гретхен: Мой братец! Мне за что? О, Госпо...

Валентин: Собой хоть Бога не довольствуй!

Что сталось, нам не изменить.

Свернуть не выпадет в пути:

с одним приятно повелась-

пойдут иные карты в масть:

когда до дюжины дойдёт,

ворота город распахнёт.

Коли грешочек новорОжден-

таится, сладостно молчит

укутан теменью ночИ,

исходит корчами да дрожью,

тогда его легко убить.

Но грех, гляди, заматереет-

и среди бела дня смелеет:

с чернА лица воды не пить.

И гноем лик греховный прыщет,

и полоумка свету ищет.

.

О, я предвижу чудный час,

когда любой из честных нас

отворотится прочь от стервы

такой как ты, о шлюха, верь мне.

Ты станешь в прах глазёнки тУпить.

Твоё сердечко сгинет в трупе.

В цепочке злАтой не походишь!

У алтаря не станешь!В моде

не для таких вот кружева.

Из танца выгонит молва

тебя в круг нищих и калек

сидящих в тёмном уголке.

И еслит даже Богъ отпустит

тебе грехи, то к нам не пустит.

Марта: Принудьте душу к покаянью:

            на что ей груз предсмертной брани?

Валентин: О, если б груз я приспособил

                  тебе на шею, грязной сводне,

                  мне б Богъ, наверно, всё простил.

Гретхен: Мой брат, ты терпишь муки ада!

Валентин: Я говорю: реветь не надо!

                  Сестра, ты потеряла честь-

                  удар мне в сердце не отвесть.

                  Сквозь смертный сон найду дорогу,

                  солдат, храбрец, шагаю к Богу.( умирает)

 

Йозеф Рот ,Отель "Савой", роман (глава 2.14)

ВТОРАЯ ГЛАВА
14.

И вот стою я третий день на вокзале и жду найма. Я мог бы пойти на фабрику, если бы именно теперь не бастовали рабочие. Вот бы удивился Филипп Нойнер, заметив среди своих рабочих барного завсегдатая. Мне такая метаморфоза нипочём- долгие годы чёрного труда за моей спиной.
Нужны только обученные рабочие, а я неквалифицирован. Могу склонять "Калегуолполос" и ещё кое-что. Ещё и стрелять умею: я добрый стрелок. За полевую работу дают только ночлег и еду, а мне нужны деньги.
На вокзале можно заработать денег. Иногда сюда приезжает иностранец. Он ищет себе надёжного "человека со знанием языка" чтоб не попасть впросак общаясь с местными хитрованами. И носильщики тут весьма востребованы- здесь таких немного. Вот и больше не знаю, чем ещё мог бы заняться я. С вокзала не так далеко в мир. Здесь можно посмотреть на разбегающиеся рельсовые пути. Люди прибывают и едут дальше. Может, встречу друга или фронтового товарища?
И вправду, подходит один, а именно- Звонимир Пансин, хорват, из моей части. И он возвращается из России, и -не на своих двоих, а поездом,- значит, дела у него идут хорошо и что он мне пособит.
Мы сердечно здороваемся, пара боевых друзей.
Звонимир- прирождённый революционер. В его военнных бумагах значится "p.v.", -"политически неблагонадёжный" (" politisch verdaechtig"), отчего он так и не был произведён в капралы, хотя давно было удостоился большой медали за отвагу. Он оказался в первом наградной листе нашей части- Звонимир не пожелал себе медали, что и сказал в лицо ротному капитану, а затем страдал- медаль-таки вручили.
Ну, ротный гордился своей частью, добрым и честным был он парнем, а оттого не желал, чтоб командир полка прослышал о бунтаре.
Поэтому он устроил всё так, что Звонимир получил медаль.
Я вспоминаю дни- полк на привале- мы со Звонимиром лежим на лугу и посматриваем на кантину: солдаты заходят и выходят, группами стоят поблизости.
"Они уже и этим довольны, -молвит Звонимир,- ни за что не станут они покупать в приличной лавке презервативы, в такой пахучей, где продавщицы надушены как бляди".
"Да, -отзываюсь я".
А мы говоритм о том, что война эта продлится во веки вечные- и мы больше не вернёмся домой. У Звонимира остались только отец и двое младших братьев.
Их тоже погубят, сказал Звонимир. Через десять лет ничего не вырастет в садах всего мира, - только не в Америке.
Он любил Америку. Когда окоп хорош был, говорил он "америка"! Когда укрепление строилось ладным, - "америка"! Одного справного лейтенанта прозывал он "америкой". А поскольку стрелял я хорошо, цели мои звал он "америкой".
А всё назойливое, непрекращающееся звал он "юбт". "Юбт" значило команду; во время строевых упражнений слышалось его "юбт". "Наклоны юбт!", "Прыжки юбт!"- то есть, бесконечные.
Когда нам ежедневно выдавали сухие овощи, Звонимир приговаривал "Сено жесть, юбт!" Когда барабанная дробь неделями не стихала, -"барабанят юбт!"; а поскольку меня он считал навсегда добрым малым, говаривал он "Габриэль юбт!"
Мы сидели в зале ожидания третьего класса, в топоте и гаме пьяных, и тихо разговаривали, и не разбирали ни единого слова, ведь мы внимали сердцами, не ушами.
В этом зале ко мне кто-то уже было громко обращался, но я не понял. Столь громок был рёв пьяных.
То были бастующие рабочие Нойнера, которые здесь пропивали свои пособия. В городе действовал сухой закон, а на вокзале алкоголь в кофейниках был доступен. Роботницы сидели тут, молодые девушки, уже сильно охмелевшие, но ничто не могло свести на нет их свежесть: напрасно с их здоровьем бился шнапс. Молодые парни начали драку из-за девушки, схватились за ножи. Но резались не насмерть. Народ был бодр- и только, не зол; кто-то пошутил над бузотёрами- и те угомонились.
Впрочем, здесь было опасно засиживаться: можно было получить по голове или в грудь, или могли тут твою шляпу сорвать с головы да выбросить, или сбросить тебя на пол ради сидячего места.
Мы со Звонимиром сидели в конце зала прислонившись спинами к стене так, что обозревали всю толпу и могли издали увидеть каждого приближающегося к нам. Но никто не досаждал нам: в нашем окружении все были доброжелательны. Иногда нас просили огня: раз я уронил коробок спичек на пол- и молодой парень подал нам его.
- Желаешь поехать дальше, Звонимир?- спросил я и рассказал ему, как мне живётся.
Звонимир не желал ехать дальше. Он хотел остаться тут, ему нравилась забастовка.
-Желаю тут делать революцию,- сказал Звонимир так просто, как "желаю тут написать письмо".
- ...Ты мне поможешь, -добавил он.
- Не умею, -откликнулся я и объяснил Звонимиру, что тут у меня никого нет, и никаким общественным чутьём не обладаю.
- Я эгоист. Настоящий эгоист.
- Учёное слово, -посмеялся Звонимир.- Все учёные слова позорны. Простой речью ты не способен выразить этакую гнусность.
Мне нечего было на это сказать.
Я стою один. Моё сердце бьётся для меня. Меня не волнуют бастующие рабочие. Меня ничто не связывает с толпой, и- ни с одним из этих. Я холодный тип. На войне я не был компанейским парнем. Мы все лежали в одном говне и ждали одинаковой смерти. Но я-то думал лишь о собственной жизни, и о собственной смерти. Я перешагивал трупы- и иногда мне было горько оттого, что я при этом не ощущал боли.
На этот раз насмешка Звонимира лишила меня покоя - надо наонец поразмыслить мне над собственной холодностью и над своим одиночеством.
- Каждый из нас жив обществом...- говорит Звонимир. В каком обществе живу я?...
Я живу в обществе постояльцев отеля "Савой".
Александерль Бёлёг подвернулся мне- и он отныне живёт "в близком соседстве" со мною. Что у меня общего с Александерлем Бёлёгом?
Да не с Бёлёгом, но -с умершим Санчиным, который пропах было паром помывочной, и со Стасей, со многими постояльцами с шестого, седьмого и восьмого этажей, которые боятся инспекций Калегуропулоса, чьи чемоданы запломбированы и заперты в этом отеле "Савой", пожизненно.
И я не вижу никаких признаков собственной близости с Каннером, и с Нойнером, и с Ансельмом Швадроном, с фрау Джетти Купфер, и со своим дядей Фёбусом Бёлёгом, и с его сыном Александером Бёлёгом.
Разумеется, я живу в обществе, и его горести- мои горести, и его бедность -моя бедность.
И вот стою я на вокзале, и жду денег- и нет для меня никакой работы. А я пока ещё на оплатил постой в гостинице, и нет у меня даже одного чемодана в залог Игнацу.
Это большое счастье, моя встреча со Звонимиром, счастливый случай, который бывает только в книгах.
Звонимир пока при деньгах и бодр духом. Он желает поселиться со мной.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы heart rose

И.Бахманн "Лавка снов", радиопьеса (отрывок 4)

Мечта вторая

Телефоны звенят и звенят.

1-я Телефонистка: Генеральный директор Лоренц, соединяю.
2-я Телефонистка: Генеральный директор Лоренц, соединяю.
3-я Телефонистка: Генеральный директор Лоренц, соединяю.
Анна: Подождите. Его превосходительство генеральный директор Лоренц занят.
3-я Телефонистка: Ждите. Соединение невозможно.
2-я Телефонистка: Нельзя соединить, ждите!
1-я Телефонистка: Подождите, господин министр, вас пока нельзя соединить. Они заняты.
Голоса (хаотично): Ждите. Ждите. Вас нельзя соединить.
Лоренц: Это последний вызов, который я на сегодня не в состоянии принять. Вообщк, на сегодня больше никаких разговоров. Все должны ждать, ждать, понимаете?!
Анна: Все должны ждать, так точно, ваше превосходительство.
Лоренц: Ковры должны быть помягче. Шум, слишком шумно, понятно, Анна? Рапорядитесь заменить ковры и прикажите всем ждать.
Анна (едва дыша от сметрельной усталости): Так точно, ваше превосходительство. Все- помягче и ждать.
Лоренц: Наговаривайте на диктофон: "Делаем вам последнее замечание, в противном случае..."
Анна (наговаривает в диктофон): "...вам последнее замечание, в противном случае..."

(Её слова в точности передаются дальше иными голосами, затем- клацанием пишущих машинок вдалеке.)

Лоренц: Быстрее, они отвратилеьно медлят с этой до смешного кратким диктантом. Всё должно происходить намного тише, ненапоказ. А вы-то не утруждайте себя.
Анна: О, нет, мне вовсе не трудно, ваше превосходительство Лоренц, я с удовольствием тружусь.
Лоренц: Подайте мою повозку. Желаю уехать к своему пишушему столу. Отвезёте меня в большой зал заседаний.

(Шум подъезжающего автомобиля, звук тормозов.)

Анна: Я не слишком газовала, не рассердила вас? Вы так испуганном свотрите на меня.
Лоренц: Коль заслужили, милая моя, то получайте. Утрите слёзы.
Анна: Как прикажете, ваше превосходительство.
Лоренц: Да, как прикажу..., повторите. (Анна скороговоркой повторяет.) Прикажите подать сюда танцовщиц. Желаю... должен... могу... буду... всё равно... и никогда впредь... танцовщиц, сказал я... и милую музыку.
Анна: Тут нет никакой музыки. музыка вышла из обихода, уже давно.
Лоренц: Всё равно, тогда пусть подают новую музыку.
Анна: Во всей стране больше не осталось никакой музыки.
Лоренц: Тогда да напишут некую новую музыку. Пусть придут музыканты, распорядитесь.
Голоса (по телефону) : Музыкант обязан явиться немедленно, музыкант обязан явиться немедленно.
Мандль: Ваше превосходительство, чем могу служить?
Лоренц: Кто вы, да как вы одеты?!
Мандль: Я музыкант.
Лоренц: Вы обязаны сочинить новую музыку, она должна быть стара настолько, чтобы никто её не смог припомнить.
Мандль: Так точно, ваше превосходительство. Уже пишу...

(Музыка прорезается из тишины...)

Лоренц: Прекратить музыку. Прочь, прочь! Нет времени для музыки. Вообще, нет никакой музыки и нет никакого времени. Вон! Да она лжёт, ваша музыка!
Анна: Подите вы, герр Мандль, вы же видите, что его превосходительство недоволен вами.
Лоренц (кричит): Если ещё раз сфальшивите, я прикажу искромсать ваши инструменты, исстрогать их в опилки.
Анна: Идите же, герр Мандль.
Лоренц: Я разобью ваши инструменты, вдоль и поперёк. (Громит пару аппаратов.)
Мандль (избитый, жалобно кричит убегая).
Анна: Что теперь прикажут господин генеральный директор?
Лоренц: Мой тюрбан, прошу. И крупны бриллианты покладите рядом, чтоб я касался их локтем. Нет не эти, другие, те которыми почтил меня на своём фамильном празднике мой друг, махараджа Джошамбура. Как я выгляжу? Чудесно, ага? Смейтесь, моя голубка, моя смешливая голубка. (Внушительно.) Смейтесь, немедленно, понятно?
Анна (по приказу смеётся).
Лоренц: Вот так, правильно, отсмеялись своё. Отныне не бывать никакому смеху, никогда. Внимание, возьмите карандаш, милейшая. Мне мысль пришла в голову. Пишите: "Обязать министерство общественного попечения каждый второй четверг между 1-м и 37- м февралём назначить днями смеха. Кто в эти дни поподётся с тоскливым лицом или в сезах, тот да будет оштрафован на сумму в 100.
Анна (смеясь): Сегодня же как раз четверг. Я уже отлично изложила всё сказанное вами. Ваша идея чудесна. Да, вы оригинальны как всегда.
Лоренц: Не смейтесь, пишите! А коль вы готовы, пусть закон включат в Лоренцийский Кодекс- и тогда педедайте правительству, что я готов принять на себя управление.
Анна: Так точно, мой законодатель.
Лоренц: А теперь достать блокноты для стенограмм, позвать переводчиков! Новостной аппарат! (Грохает кулаком по столу.) Довольно мне политики проволочек. Нам необходим достигнутый результат. На места, господа мои.

(Шум. Шёпот, многолюдно, цокот пишущих машинок. Следующая реплика Лоренца переводится  на потешные "языки" и передаётся по телефонам дальше.)

Лоренц: Я открываю этот ежегодный 55-й Конгресс, посвящённый слиянию заморских стран в пользу концерна Laurenz & Laurenz Transglobe... я открываю 32 пленарное заседание 55-го, ах, 55-го Конгресса. Третью предварительную конференцию 32-го Предварительного заседания, ах-ах, 55-го Конгресса.
1- й Переводчик (на псевдорусском): ...nihel  pab dsobram njetulawskij dsaboros ionitat dshuldj dre solucja sotujaskaja (больше похоже на литовский- прим.Т.К.)
2-й Переводчик (на псевдофранцузском): ...si mason erjesjaton roetr....................и т.д.
3-й Переводчик (на псевдоанглийском): Now well adjustetationin limit well shettation no no preparial as resurch weer
4-й Переводчик (на псевдокитайском): ...Ki-wanlun pa pa tai pe mang tungung lao Ke Tang...
Анна: Герр генеральный директор! Две телеграммы и одно телеграфное сообщение. Вот, прошу, срочно.
Лоренц: Ничто не срочно. Да подайте их мне, ради Бога. (Вырывает телеграммы.) Да, я ждал этого. Без меня нигде не обходятся. Анна ,вы отправитесь со мною. Мы срочно прерываем конференцию. Мы улетаем. Нет, подайте мне мою личню ракету. Вы знаете моего ракетенфюрера. Где он запропастился, этот летун?
Генеральный директор: Вот он я, к вашим услугам, высокочтимый гопсодин Генеральный директор.
Лоренц: Ха-ха-ха, скажете, обойдётесь поясным поклоном?! Или я по-собачьи "отблагодарю" вас за прошлое?! Что-о, вы ,пожалуй, ещё не запямятовали, что когда-то занималь должность Генерального директора? Директора некоего смехотворного концерна, который перенял я , да что я говорю! -возвёл в ранг гиганских фирм, сотворил из него доселе небывалую всемирную организацию. Кланяйтесь же, вы. Едем. Ведите!

(Шум моторов.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы heart rose

И.Бахманн "Лавка снов", радиопьеса (отрывок 3)

Шарманка несколько удаляется, в половину громкости.

Торговка рыбой: Сегодняшние скидки на всё! Свежие рыбы, речные рыбы, так дёшево вы не покупали ещё никогда, мои господа. Форели, караси... посмотрите на удалую рыбницу, она для вас выудила большую щуку и упитанных карпов... для вас, мои господа хорошие. Сегодня всё дешевле.
Шарманщик (снова вторгается, теперь потише):
 Я облаками белыми тебя укрою,
я дальних звёздочек тебе зажгу.
Нам всем покоя надобно порою,
в мечтах, во сне, в своём кругу.
(Говорит.) Пожертвуйте немного, милый господит. У меня дома пятеро детей и больная жена.
Лоренц (растерянно) : Да у меня ведь нет с собою никаких денег. Но если я вам предложу хлеб с колбасой...
Шарманщик: О, ну... благодарствую...

Звук шарманки снова, но в удалении, микрофон с Лоренцом движется прочь от неё, уличный шум, затем, внезапно- тихая навязчивая музыка, лейтмотив, которые слышен всякий раз, когда персонажи приближаются к Лавке снов.
Продавец управляется с витриной на роликах.

Лоренц: Простите, прошу...
Продавец: Да?
Лоренц: Вы из этой лавки?
Продавец: Да, чего изволите?
Лоренц: Витрина плохо освещана. Хм, а вы уже закрываетесь?
Продавец: Нет, я только открываю. Да войдите же. Чем могу вам служить?
Лоренц: Спасибо. Я, собственно, проходя, заглянул в витрину, и только-то. Я жду знакомого, он скоро... Он в модном магазине, вот там... я зайду на минутку, всего лишь чтоб рассмотреть то, что не разобрал в витрине. Любопытство не порок, как говорится. Простите, но я имею ни малейшего представления о том, что содержится в этих коробках, а упаковка ведь прозрачна. Такое слабое освещение.
Продавец: Что угодно рассмотреть Вам при лучшем освещении?
Лоренц: Ох, простите, право, не знаю... простите, пожалуйста, ещё раз.
Продавец: Наверное, что нибудь да выберете поджодящее. Я охотно покажу вам наш товар лицом.
Лоренц (всё никак не решаясь) : Нет, этого, пожалуй, не надо. Я, собственно, ничего не желаю купить, мне вообще ничего не нужно... это не входит в мои намерения.
Продавец (сдержанно) : Да, значит... Я бы ,само собой разумеется, показал бы вам кое-что.
Лоренц: Не знаю, где и надолго ли задержался начальник... удивляюсь, почему он никак не нагонит меня, ведь пообещал же- опрометью... а я стою тут, у витрины, полагаю, уже битых десять минут...
Продавец: Не стану вам навязываться.
Лоренц: Нет, нет, прошу, это моя оплошность, моё любопытство, не понимаю, с чего меня так разобрало? А всё из-за вашего товара. Доброй ночи.
Продавец: До свидания, мой господин.

Следующая реплика "заштрихована" звукооператором:

Лоренц (как сквозь фильтр): Где же он задержался? ведь обещал выйти скоро.

Музыка тише, уличная атмосфера та же, но несколько напряжена, ирреальна, звуки отражаются гулким эхо. Немного шума.

Старая фрау (теперь её выговор абсолютно литературен): Воздушные шары, синие и красные воздушные шары. Два шиллинга, достойный господин. Не желаете приобрести шар для фрёйляйн невесты?
Шарманщик :
Меж сегодня и завтра
пролегли ночь с мечтой,
не заботьтесь, забудьтесь,
не заботьтесь, забудьтесь:
меж сегодня и завтра
пролегли ночь с мечтой.
Торговка рыбой: Свежая рыба, речная рыба. Посмотрите на милую рыбницу, она для вас выудила большую щуку и упитанных карпов... для вас, уважаемые господа! Сегодня всё дешевле.
Продавец бритвенных лезвий: С "Клингенфиксом" всякая бритва острее, господин мой. Этими клинками вы упорядочите собственную растительность, на ночь и ко дню... Огонь и вода, сверху и снизу, снаружи и внутри...

Лоренц пускается бежать, топот его сверхгромок, отдаётся эхом.

Шарманщик (тоже эхом):   Я облаками белыми тебя укрою,
                                            я дальних звёздочек тебе зажгу.

Быстрая перемена. Лоренц падает, тяжело дышит, двери отворяются, скрип петель, тихнет уличный шум, музыка из лавки, аккорды навязчивы.

Лоренц (в лавке) : Что за музыка? Вы включили радио?
Продавец: Нет, да и нет тут никакого радио. А я никакой музыки не слышу.
Лоренц: Послушайте, вы, да вслушайтесь только. Что это?
Продавец: Это, вероятно, пыль, которая мельтешит, или балки, которые постанывают, или мостовая, которая подрагивает под колёсами и каблуками, банально выражаясь.
Лоренц: Так сумрачно. Возможно, это и вправду пыль, она звенит в моём ухе. Заведение ваше ,сдаётся мне, запущено. Почему вы не заботитесь о чистоте и привлекательности интерьера? Такая простая лампа- и та без абажура. А мухи- и это поздней осенью. В эту пору уже ведь нет мух.
Продавец: Да что вы разворчались (не осуждающе, мельком вырвалось), не разобравшись толком? Присядите, прошу Вас!
Лоренц: Зачем? Спасибо, но я только хотел бы...
Продавец: Прошу сюда, вот вам стул. (Деловит как прежде.) Я только выключу свет- и тогда...
Лоренц: Свет?!... Нет, не надо... не выключайте...

(Щелчок выключателя. Музыка весьма громкая.)

Продавец (деловито, почти машинально, Лоренц- не первый его "любопытный") : Вам так чудится, будто нырнули вы глубоко в воду, но всё же глаза ваши широко открыты,... а перед ними- золото и багрянец, и голубые стяги мечты вьются в вашем сне. Ширь, высь и глыбь ничего боле не значат, и вам простор теперь нипочём... а время остановилось, но течёт, тем не менее, быстрее обычного, настолько быстро, словно истекает напрочь- будто стремится оно к своей последней цели.
Лоренц (без испуга): Слишком много света во взоре моём и чересчур мечты для бодрствования и сна моего. Всего в избытке.
Продавец (деловито): Это с непривычки. Вам понравится смотреть один сон за другим. Посмотрите налево, возьмите там, внизу, это маленькая мечта. Вам лучше начать с небольших грёз... иначе вам будет трудно выбрать.

Новая увертюра в том же духе, местами она весьма быстра, как иллюстрация к страху.


Мечта первая

Шум, мимо мчит поезд, иногда- совсем рядом, иногда- подалее, лязг вагонов и стук колёс пугающе близки.

Лоренц: Друг! Господин Мандль! Дружище! Быстрее! Быстрее!
Мандль: Я не могу, я больше не могу.
Лоренц: Он идёт. Они идут, герр Мандль!
Мандль: Я больше не могу...
Анна: Мои руки истекают кровью, колени разбиты.
Мандль: Я больше не могу.
Лоренц: Скорее, скорее, в туннель.
Мандль: Не могу в туннель, не удержу вашей руки!
Лоренц: Вот тут туннель, здесь, нет- там, вон.
Анна: Помогите мне, руки истекают кровью.
Лоренц: Да вот и туннель. Дайте мне стремянку.
Анна: Я истекаю кровью, я же сомлею. Они идут.
Лоренц: Вверх, нам надо вверх по тоннелю.
Мандль: Бросьте вы стремянку. Они идут.
Анна: Со скоростью двадцать километров в час. Кровь течёт, кровь- двадцать километров в час.
Лоренц: Забудьте обо всём, забудьте себя- вот тоннель.
Анна: Лоренц, помогите! Сердце, моё сердце болит.
Лоренц: Сердце- это тоннель, пройти его. Вначале сердце.
Мандль: Нам надо броситься перед локомотивом.
Анна: Лоренц, вам надо остановить локомотив.
Лоренц: Стоять! Стоять!
Анна: Моё сердце истекает, двадцать километров в час.
Генеральный директор (издалека): Мы атакуем с воздуха!
Анна (вскрикивая): Слышите, он атакует наше сердце.
Лоренц: В укрытие, бегом, всем в землю!
Мандль: Под землю!
Анна: Да Земля истекает кровью! Ведь моя, моя Земля разбита в кровь.
Генеральный директор (издалека) :Ахтунг! Бомбы изготовить к броску!

Взрывы бомб, здесь, проникающие.

Лоренц: Пощады!

Взрыв - и тишина. Затем вторгается тихая, назойливая музычка.

Продавец: Ну и как Вам? Вам немного не по себе?
Лоренц: О да, нет... страшно, вот как... Я здесь, ага...  ну и хорошо.
Продавец: Вы внезапно закричали "пощады!"- и поэтому я включил свет, чтоб посмотреть, как вы.
Лоренц: Было ,в общем, довольно страшно... Сон. Не правда?
Продавец: Мне жаль. Он вам не подходит. Естественно. Я бы продемонстрировал вам другой.
Лоренц: Да, другой, прошу. Обещайте мне, что он не окажется таким злым.
Продавец (улыбаясь) : Да вы дрожите как осиновый лист. Вот, извольте платок. Утрите себе лоб.
Лоренц: Платок, да... я же должен был, мне надо идти. Мой приятель ненадолго задержался с выбором носовых платков...
Продавец: Погу ли немедля продемонстрировать вам следующую мечту?
Лоренц: Да, пожалуста... нет, спасибо.
Продавец: Позже. Вначале я выключу свет.

Щелчок выключателя.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы heart rose

Ингеборг Бахманн "Комендант", фрагмент романа (отрывок 1)

     З. тяжко продрал сонные глаза. Занавески были задёрнуты. Тёмная, густая ночь опустилась на город. З. устремил взгляд наружу, в чёрную синеву, ничего в ней не различая, а голову его тем временем проняли чужие шумы. Усталость опустила испуганно было потянувшуюся к выключателю руку- та рухнула настолько неожиданно для З., что ему пришлось отказаться от замысла зажечь свет.
     Ему нездоровилось. Но там, за окном, снова раздалась широкая улица, вдохновляющая, багровая, раздольная чёрная улица. Весело вышел он вон и приблизился к станции. Поезд прокатил мимо. До станции было рукой подать, и тут бы сразу и сесть в вагон, да З. вовремя спохватился: он забыл дома документы. Вот бы вышел без удостоверяющих личность бумаг -чтоб с ним тогда сталось?!
     Он вернулся. Благожелательной прохладой смягчила строгая белизна его жилья спешку. Прежде, чем "обновлённому" снова выйти в дорогу, он опустился на прохладнейший, белейший стул и вздохнул пару раз.
     Станции достиг он наравне с поездом. Это показалось ему ценным и многозначительным знамением- и З. проворно, насколько смог, взобрался по ступеням.
     Звонок означил отправление. В распоследний миг З. удалось опасным прыжком вновь обрести улицу. Забывчивость снова ужаснула его: он не взял с собой пропуск- и пришлось снова возвратиться. На этот раз он не позволил себе ни кратчайшей передышки, не решаясь и приблизиться к пленительно уютному стулу, он покинул комнату сразу.
     На станции его проняла тлеющая неуверенность: оказалось, он снова забыл важные бумаги. Но теперь З. окончательно решился и без них, пешком достичь цели!
     Он среза`л путь так, как ему казалось выгодно- и пришёл кратчайшим маршрутом к пропускному посту №13. Предчувствия З. обрели видимые очертания: четверо или пятеро мужчин, служивые, стояли начеку у будочки близ шлагбаума.
     "Добрый день,- осторожно улыбнулся З."
     "Бумаги, прошу,- приветливо начал один".
     "Я не хочу по ту сторону,- заверил З. внезапно одурманенный перегаром". Мужчины переглянулись: может быть, не доверяют? Он смешал им карты.
     "Денёк сегодня выдался жарким,- бойко оттараторил он".
     Один из тех, в униформе, разрядил замешательство. "Когда зайдёте в будку,- вставил постовой,- увидите там, лежащего на полу, одного из наших. а вы легонько отберите у него из рук бутылку. Он в увольнении- горазд творить что ему вздумается".
     З. мигом сориентировался. Всё уладилось, а после недолгого пребывания З. в будке, туда зашли остальные. "Отличная марка,- похвалил З. и пустил бутылку по кругу.- Вы же должны составить мне компанию, а то мне никакого смаку".
     Медля, они выпивали.
     "Само собой разумеется, -пояснял З.- что по ту сторону я ни с кем не стану разговаривать, а с вашим Комендантом- и подавно".
     "Ну пусть проштрафился малость- почему на посошок ему присудили?- рассуждал один.- С таким же успехом можно было наказать его фруктоядением".
     Они продолжали пить и шутить; изредка кто-то поглядывал по ту и по эту сторону барьера, и никто не выходил на жару. После того, как времени истекло вдосталь, З. решился покинуть пост. Он так швырнул бутылку о стену, что стражи испуганно повалились на пол и никто не осмелился подняться. Когда З. удалился, старший успокоил остальных :"Этот нам не опасен".
     Эта мысль передалась З. такой: "Я их обезвредил"- с тем он пошёл восвояси. Куда? Если б он знал.
     По правде, З. не ведал, куда кривая, которая теперь ему виделась ещё туманнее, чем вначале, выведет. Ему кстати приспичило привести в порядок бумаги, не для того, чтоб отыскать ответ в них, но ради постовых: те б "имели маршрутку налицо".
     По обеим сторонам улицы свистели-шелестели телеграфные провода- он следил за летящими по ним сигналами и чудесным образом переживал сопричастность к ним, пока ему не подумалось, что знает- те шепчутся, шлют новости, кто знает, может быть, о нём. Устало клонилась его голова, а он не сбавлял прыти, да и не было надобности остановиться, сдать назад. Отовсюду ждал он добра и зла, а те не показывались. Вино слегка ударило в голову- из уст понеслась задорная песня.
    Внезапно он смолк. Не его ли это голос разнёсся тысячекратно окрест? Он прикрыл рот ладонью, рот, который будто разбудил великанский инструмент: песня-то всё разносилась.
Может быть, недоставало теперь "стартового" голоса, но кто мог точно поручиться? Наконец, прояснилось небо меж сторонами улицы- и явилась прапричина песни. Необозримая колонна в униформах маршировала распевая, она уже поравнялась с З.,да, можно сказать, она была на расстоянии вытянутой руки от него, не знавшего дороги и адреса, которому показалось разумным. Притом он не осознал , насколько увлёк его поток ,стремящийся по середине улицы.
    По-прежнему он, обретя поддержку, распевал своё, но уже потише. Под вечер улица окончилась устьем-лестницей, широкой и серой, вровень с горизонтом. Над нею высилось здание, величественное, похожее на огромный простой амбар. Окна столь далеко простирались ввысь, в грандиозную высоту, что глаза жмурились сами. За ними таилась, ощущалась цепь точных аппаратов, составлявшая сложную машинерию за голым фасадом.
     З. умиротворённо взглянул на чёрные литеры, составлявшие слово "КОМЕНДАТУРА" между вторым и третьим этажами, он был убеждён в собственной уместности здесь, в том, что должен получить тут причитающийся наказ.
     Беззаботно ступил он на лестницу ,услышал, что колонна прошла мимо и преодолел ступени в одиночку.
     Бесшумно поддались дверные створки, он беспрепятственно миновал двоих потупивших взгляды, с оружием прикладами к полу часовых- и оказался в холле, и перехватило ему дыхание от простора ,пустоты и тишины. Глубоко в помещении, казалось, шло совещание. По шёпоту, доносившемуся оттуда, З. понял, что ожидается первый визит принимающего дела нового Коменданта.
    З. медлил, застыв на месте, пока из группы не выделился мужчина, который уверенно пошёл к нему навстречу. Вначале тот смерил равнодушным взглядом посетителя, затем, однако, подобно подчинённому, тихим, монотонным голосом попросил его явиться в штаб.

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Фридрих Глаузер "Мыслитель", рассказ (отрывок 2)

     И Матиас Йоханнес Херцфельд устроился со своей женой на третьем этаже большого дома. Ещё горделивее чем прежде взирали теперь окна на улицу, а ворота нахмурились задумавшись о варварше, поселившейся в достопочтенный удел.
     В согласии и взаимном почтении жили вместе муж и жена. Наташа просто восхищалась супругом и почитала в нём великого мыслителя и возвышенного идеалиста.
     "Ты должен завершить свой эпос, -однажды сказала она ему,- издать его и далее не чураться мира".
     "Я его давно завершил было, а всё ж опасаюсь публичности, обыденно-пошлых людей, которые станут смаковать мой труд. Я желал бы посмертной публикации. Возможно, я достоин славы пост мортем".
     "Нет, это исключено: люди должны узнать и восславить тебя, открывшего и развившего новое".
     Матиас боялся. Его работа была завершена. Десять лет жил он с нею, мыслил ради неё, а теперь должен был признать её пустой, бесполезной и бесцельной. Всё же он, автор, удостоится славы, его больше не станут высмеивать и язвить всякие простаки. Они признают в нём мыслителя, великого, независимого духовного деятеля. Его ученики почтут преподавателя и после станут вспоминать о нём :"Я учился у славного Херцфельда".
     Он отнёс свой труд издателю.
     С опаской ждал он критических отзывов. Не было никаких. Экземпляры не раскупались. Наконец, однажды ему подбросили газету с заметкой подчёркнутой красным. Он прочёл заголовок: "Философический поэт". Наконец его книга удостоилась критического отзыва. Чем далее читал он, тем сильнее ужасался. Что он сделал людям, которые его вываляли в грязи? Его обвинили в компиляторстве, в плагиате, неспособности создать что-то своё. Красивые чужие мысли в неуклюжих формах. Матиас был низвержен. Отныне его книга - в опале.
     Стоило ему выйти на улицу- люди останавливались и кивали на него. "Одинокий Фальстаф"- слышал он насмешливые шепотки. И в гимназии его преследовали за стихи. Однажды ему пришлось подменить коллегу. Он не знал класса и побаивался лекции. Может быть, мальчики прочли книгу и посмеются над автором. Да нет, обойдётся. Он собрался было с духом и начал излагать основные черты буддизма, индусского аскетизма, поведал о суровых юношах, которые добывали себе платье срывая ночами саваны с мертвецов, высмеял радости нирваны.
     "Я полагаю,- внезапно вскричал некто с "камчатки",- что философия буддизма уже изложена в стихах, только вот не могу припомнить, кем. Это звучит следующим образом..."
     И с комическим пафосом, вызвавшим общий смех, длинный, худой юноша продекламировал:

              "Что баба? Тёплая бадья,
               себе в которой режут вены,
               нас колесует, о змея!
               Проглотит всех без сожаленья".

     "Ага, -молвил Херцфельд, -и как вы находите эти строки?"
     "Жалкими!- ответил гимназист".
     Матиас Йоханнес Херцфельд промолчал. Без слов взял он свой плащ и шляпу с вешалки и ,покраснев, медленно зашагал к дверям. Ему захотелось домой. Не мыслил он такого непонимания, такой насмешки. Никого не хотел он обидеть, всегда ладил с учениками, может, был немного высокомерен. Иль книга его настолько смехотворна? Он отождествлял её с собой. Ему казалось, они едины. Как он, она напыщенная, тяжёлая на подъём, нагружена великими идеями. Людям идеи не в обхват- те вечные. Они- не его поросль. От иного они, от Великих. И внезапно Матиас Йоханнес Херцфельд зарыдал. Прямо на улице утирал он глаза своим большим белым шёлковым платком. Он постиг, что ничто в его большом труде не порождено автором, что весь этот величавый эпос составлен как подборка чужих мыслей и что идеал, на который он столь крепко полагался- всего лишь прилежная, педантическая профессорская работа.
     Дома ждала его жена. Тихо преклонил пред нею он колени , свою большую, толстую голову опустил на подол платья. Ясно сияла плешь. Изредка Матиас всхлипывал. Сквозь лёгкое платье чувствовал он тёплые члены. Что-то оборвалось в нём. Наобум явилась собственная мысль: "Столько я повидал, столько перечёл, столько уразумел- и всего-то не прочувствовал!"
     Рука жены легонько поглаживала головку.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Артур Шницлер "Одинокий путь", пьеса (3: 4)

* * * * *,.............................................................................................heart rose !:)

Четвёртая сцена

Феликс. Доктор Ройманн. Затем- Йоханна.

Доктор Ройманн: Вы решились?
Феликс: Почти.
Доктор Ройманн: Теперь узнаете много нового.
Феликс: Кроме прочего, надеюсь убить время...(Цитируя.) "...и в неизведанные дали..." Так оно и вправду будет?  Если б всё так- захватывающе!
Доктор Ройманн: Но вы попросили времени на размышления?
Феликс: Не знаю даже, почему. А всё же...Мысли о том, что бросаешь людей и ,вероятно, потеряешь кого-то вернувшись, или, в любом случае, не встретишь прежним причиняют боль путешественнику...
Доктор Ройманн: Коль вас ничто иное не беспокоит, тогда каджый час неопределённости тяготит. Ничто не отдаляет вас от людей так как осознание необходимости  долга пребывать постоянно с ними. Вникните в это единственое обстоятельство - и езжайте себе в Геную, Малую Азию, Тибет, Бактрию...Да, это вас облегчит: мои лучшие пожелания возьмите в дорогу. (Протягивает Феликсу руку.)
Феликс: Благодарю вас. Но повремените с вашим напутствием.  Обстоятельства могут перемениться перед отъездом- так бывало не раз.
Доктор Ройманн: Пожалуй. Всё естественно.
Феликс (пристально  доктору в глаза): Господин доктор!...В вашем рукопожатии я всегда ощущал нечто от последнего причастия.
Доктор Ройманн (улыбаясь): Можно ли, прощаясь, наверняка знать, что встретишься вновь?
Феликс: Герр доктор...  герр фон Зала верно ли истолковал ваш взгляд?
Доктор Ройманн: Я ведь вас не зацепил оком.
Феликс: Он разве не едет с нами?
Доктор Ройманн (насмешливо): Это с трудом предсказывается.
Феликс: Лгать вы не научились, герр доктор.
Доктор Ройманн: Судя по обстоятельствам, полагаю, что вы сами справитесь с дорожными сборами.
Феликс: Несколько дней назад вы консультировали господина фон Залу?
Доктор Ройманн: Да, было, недавно. (Пауза.) Что ж, вы сами видите: он хвор, не правда ли? ...Итак, храни его Бог, Феликс.
Феликс: Останетель ли вы другом  нашего дома во время моей отлучки?
Доктор Ройманн: Почему вы меня об этом спрашиваете, Феликс?
Феликс: Вы не желаете снова к нам в гости? ...Да? почему?
Доктор Ройманн: Увереяю вас...
Феликс: Понимаю...
Доктор Ройманн (смущённо): Что тут понимать...?
Феликс: Милый доктор... Теперь я знаю... почему вы не желаете заходить к нам... Всякий раз кто-то ломает шею...Милый друг...
Доктор Ройманн: Ничего не станется... Когда я  н у ж е н , меня легко найти...
Йоханн (входит).
Доктор Ройманн Адьё... Адьё, фрёйляйн Йоханна...
Йоханна: Вы уже уходите, герр доктор?
Доктор Ройманн: Да... Передайте поклон вашему батюшке. Адьё... (Протягивает Йоханне руку.)

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

фон Кляйст "Пентесилея", сцены десятая и одинадцатая

* * * * *,.................................................................................................................heartrose!:)

Д е с я т а я     с ц е н а

Входит отряд амазонок с луками в руках. Предыдущие персонажи.

Первая амазонка(кричит):  Назад, Отважный!

Вторая: Нас не слышит.

Третья: Княгиня, о! Коль смелость изменит нам,

              безумец свой поход не прекратит.

Вторая: Ответь, Протоэ: что нам делать?

Протоэ: Шлите

             тьму стрел... поверх его главы!...

Мероэ(к следующим за ней): Воды!

Протоэ: Смотрите, чтобы ранили не насмерть!

Мероэ: Воды мне шлем доставьте, приказала!

Одна из княгинь (подносит шлем): Готовсь! Поберегите щёки,

                                                           Скосите локоны ему врастрёп,

                                                           Пошлоте поцелуй летучий смерти!

(амазонки изготавливаются)

 

О д и н н а д ц а т а я   с ц е н а 

Ахиллс, безоружен, без кольчуги и шлема в сопровождении нескольких греков. предыдущие.

Ахиллес: Куда вы стрелы отослали, девы?

                Ах ,не в мою ли грудь нагую, так?

                Рубашку оттянуть ли мне шелкову,

                чтоб сердце увидали вы благое?

Первая амазонка: Стяни, коли желаешь!

Вторая: Лишний жест!

Третья: Стрела воткнулась там, где он ладонью...

Первая: Что лист пробил сердечко наконечник!

               Втроём летите...

Некоторые( посылая стрелы вверх): ...Догоняя тех!...

Ахиллес: Во имя олимпийцев ,не шучу:

                я чувствую себя мишенью битой-

                но, безоружен во всех смыслах,

                у ваших ног вот-вот паду.

Пятая амазонка(вооружена копьём, выходит из глубины сцены): Благие боги!( преклоняет колени)

Шестая (падая на колени): Горе!

Седьмая( падая на колени): Артемида!

Первая: Неистовая!  Мероэ(сопровождая царицу): О, несчастные!

Вторая: Он говорит, что безоружен. Протоэ: Он обезумил вас.

Третья: Меж тем его друзей мы положили!

Мероэ: Меж тем колени девы преклонили.Что делать?

Первая: Нам колесовать его!

Вторая: Собаками травить!

              Каменьем забросаем! Живьём в  земном кургане погребём!

 Одна из княгинь (доставая лук): Я расстрелять в упор его желаю.

Ахиллес(обращается по очереди к амазонкам): Поверить не могу: звон серебра

                                                                               слов ваших ложь корёжит фальшью.

                                                                               Не ты ль, голубоглазая, не ты

                                                                               собак сулила мне, а ты,

                                                                               шелкововласая, желала сердца?

                                                                               Дивитесь: свора ,спущена с цепей

                                                                               захлёбываясь лаем вам на радость.

                                                                               Её опередив, меня терзайте

                                                                               чтоб сердце обрести кровавое.

Первая амазонка: Заносчивый!

Вторая: Смотри как горд!

Третья: Словечками корит нас!

Третья (Первой вполголоса) : О, гадёныш!

Первая (оборачиваясь): Смотри-ка. Стре`льбы мастерица!

                                        Тихонько расступитесь, дамы!

Пятая: Что будет?

Четвёртая: Ты сама увидишь!

Восьмая: Вот! Доставай стрелу!

Амазонка-княгиня( кладя струлу на тетиву): Связать бы ему ноги...

Ахилл (греку, что рядом):  Стреляй в неё!

Амазонка-княгиня( оседая):  О, небо!

Первая амазонка: Ужаснейший!

Вторая: Ну, она убита!

              О, боги!

              А вот и греческая знать к нам в гости!

......перевод с немецкого..............................................Терджиманаheartrose:)

Р.М.Рильке, из сборника "Адвент"( продолжение-1)

.

Се моя брань-

стра`стищей рвань

скрозь дни летяща;

придёт пора-

и вздыблет мощно чаща,

и сок житья наверх потащит

сквозь боли мрак.

Плоды сбирать

не настоящим.

.

Ручей тихохонько журчит:

далёко город злой.

Дубрава ветками сучит,

а я-то сам не свой.

 

Дубы дик`и, просторен Свет,

а сердце-широк`о.

Ум одинок, но вместе с тем-

да сохранит покой.

....................перевод с немецкого.....................................Терджиманаheartrose:)

Франц Грильпарцер "Либуса", драма в пяти действиях,отрывок 2

* * * * *,.......................................................................................................................!heartrose:)

Д Е Й С Т В И Е   П Е Р В О Е

Сцена вторая

Глухой двор. Справа- жилая постройка с башней. В глубине сцены - широкая насыпь с затворёнными воротами посредине . Высокое седалище занимает Свартка. Слева и немного позади неё Добра сидит за столом полистывая толстый фолиант. Перед ней полыхает бронзовый светильник.

Добра: Который час?

Свартка: Давно уже за полночь.

               Рой звёзд угомонися скоро.

               Сменяя образы, иные возникают:

               влачит Поводья пламенеющий Арктур,

               Корона исчезает, а Орёл

               летит устало в горное ущелье.

Добра , рассматривая страницу: О, горе, горе!

Свартка: Что за причитанья?

Добра: Коль Марс с Юпитером сошлись,

             житью людскому нечто угрожает.

             Князь Крокус жив ещё...кому?

             Что за созвездие в зените?

Свартка: Над моею

                макушкою Свет-Лебедь распростёр крыло ,

                его Кубышка справа подгоняет.

                Звон струн мой слух нечаянно пленяет:

                 я вижу Лиры ожерелье. О ,могла б

                 я предсказанье славное услышать для хозяйки?

Добра: Ах, нет, о ней молчит угроюмо книга.

Свартка: Лис, Рыба, Ящерица- подлость

                за благородным Лебедем взойдёт.

                Умна-Змея. едва блестя, грозится...

                 А вслед созвездью Цесарской Десницы

                 неведомый народ путём стремится.

Добра: Довольно, Свартка, буде! Снизойди.

            Ещё не опочили Каша, Тетка-

            служанки ревностные мы не так ли?

Свартка: Приду, ты погоди! (спускается; в ворота стучат )

Голос снаружи: Эй, отворите!

Добра: Кто там?

Голос снаружи: Во имя всех богов мне отворите!

Добра: Сойди-ка ,Свартко , отвори засов.

            Шум длится не без основанья.( в распах ворот врываются Домаслав, Бивой, Ляпак, за ними- народ)

Домаслав: Княгини где? ведите меня к ним!

Добра: Ещё не спят, но к ним не вольно йти.

Ляпак: Как быть гонцу с недоброй вестью? 

Добра: Уста добры? Постой у врат, облегчись.

Ляпак: Вам подданных пристало почитать.

Добра: Ты будто меры подданства не знаешь?

Ляпак: Заголосите, во щиты ударьте,

            насильников сумейте отразить.

Добра: У врат гарцует и вопит невежа,

             ему милей родные словеса.

Ляпак: Так знайте: князь володарь богемцев

            наш повелитель и отец княгинь,

            князь Крокус больше не жилец.

Добра: О, боги! Мёртв?

Ляпак: Оплот страны, защиттник и советчик

            помре сей ночью.

Добра: Она исполнилась, небесная примета,

             что я прочла намедни: Крокус мёртв!

Бивой: Ты в небеса дивилась- жаждала земля

             развеять нашим криком бабью дрёму.

Добра: Не спят княжны, а пусть бы и уснули:

             где думам угомон- чутью раздолье.

Бивой: Ну хорошо, я дверь потормошу:

            им выйти недосуг- я сам явлюсь.

(Дверь отворяется. Выходит Тетка и Каша. У первой в руке- распростёрный рукописный свиток. Вторая задумчиво клонит голову. Народ почтительно отступает прочь)

Тетка: Либуса с ним была?

Каша: Ну...вероятно, нет.

Тетка: А где была?

Каша: С ней скоро прояснится,

           час минет лишь -узнаем о сестрице.

           Дочь напоит отца отваром трав.

           Отец ещё не мёртв, сдаётся мне.

Тетка: Болезни рассуждений не боятся,

           а смерть- подавно. Пусть умрёт

           тот ,кто давно с житухою расстался,

           в ком умиранье чёрное грядёт.

           Смерть силу ломит- что же слабость

           ведёт минутам стариковский счёт?

           Ах, я бы став у одра изголовья,

           припомнила отцу, что он не раз

           дивился смерти в очи, чтобы выжить.

Каша: О, сколь охотно я бы исцелила...

Тетка: О, я ценю твой дар, что помогает

            лишь сродственным умом с тобой,

            но лучшее твоё- отцу отрава:

            он непривычен к зельям, он иной.

            Твои отвары- костыли несчастным,

            чья воля от рождения больна.

             Врач истинный- один лишь Дух Всевышний,

             он- заговор, и варево ,и мазь.

             Когда бы я над батюшкой склонилась,

             напомнила б о мужестве ему,

             что в плен берёт противника на милость

             превозмогая строй телесных мук.

Каша: Отец прествился- осиротели мы...

Тетка: Ты сирота? Я -нет. Отец как наяву

            передо мной, не тот, что спутан хворью:

            Век юной доблести не скроет.

            Я стариком бойца не назову.

Ляпак(подступая): Хозяйки благородные!...

Каша: Ах, что?

Тетка: Что вам угодно?

Домаслав: Известить желаем...

Каша: Мы наперёд всё ведаем и знаем.

............................перевод с немецкого....................................Терджиманаheartrose:)

(продолжение сцены следует)