Когда я очнулся, распивочная была пуста. Среди опрокинутых столов и стульев валялись осколки бокалов. Последние пионеры крались к выходу как побитые псы, большинство- в испачканных или разодранных блузах, и все испуганно озирались на фельдфебеля Хвастека. Тот развалился на своём месте с бокалом в руке. Одному из "мух" Хвастек крикнул в насмешку вслед:
- Справа внизу- отхожее место: торопись!- крикнул он некоему- и тот закрыл лицо ладонями.
- Прицел 500, прямой наводкой!- хохотнул Хвастек и бросил другому вдогонку мокрое полотенце, которое, хлопнув, угодило в череп.
- Получил! Теперь- боевой паёк,- третий удостоился напутствия с пивом, выплеснутым ему в спину Хвастеком.
Затем он присел, приобнял худущую Фриду Хошек, заказал ещё пива и закурил сигарету.
Затем он взглянул на меня. И засмеялся.
- Ну и вид у вас, вольноопределяющийся! Готовы. На сколько гульденов желали вы поспорить?
И верно же. Меня надо было отвести домой и уложить в постель. Я уже не мог уйти сам. С каждым, кто посмеет поспорить насчёт выпивки с фельдфебелем, случится то же.
Затем я встретился с фельдфебелем только дважды. Один раз- на плацу, где он преподавал новобранцам-рекрутам приёмы "напра-во!" и "нале-во!" Он обернулся, увидав меня, мельком бросил прощальный взгляд своим подопечными и похлопал ладонью по затылку: мол, не трещит твоя голова после вчерашнего? Затем он напустился на одного рекрута, по собственной неумелости сломавшего строй и выдал ему короткую очередь всех пришедших на ум кстати зазорных прозвищ: Квашня, Лапшемес, Мучной червь, Выгребная яма, Скотский рог и Цивильный.
Через два дня я встретил его у военного скорняка, которому Хвастек принёс пару сапог на подбойку. Он сказал мне, что я очень хорошо выдержал нашу шнапс-дуэль, внимание, из меня выйдет классный офицер, он ждёт от меня повторного поединка. Затем мы условились, что я буду ждать его в субботу до полудня в кафе "Радецки": он прогуляется со мной. Именно в тот день намечалась чистка сортиров, которая обычно выпадала на последний день недели, так что нам выпадало увольнение, и еще- следующий день на покупки в дорогу, и чтоб попрощаться со знакомыми. Со вторника наказано было оставаться в казарме: полк был готов к походу.
Я уже давно управился со своими мелкими приготовлениями, купил провианту, чтения в дорогу, итальянский разговорник и "Карманную книгу горного туриста" ,и попрощался со всеми знакомыми- своей подружке гордо пообещал собственноручно сорванный эдельвейс, а каждому -по коробке сладких фруктов из Боцена, и мне было ,право, кстати ещё вне плана прогуляться по улицам Старого Града и, неохотно отдаляясь от родины, в последний раз напитаться их видом.
В субботу сидел я на Радецкипляц меж лавровых деревьев кафе. Ветер ворошил газеты, что лежали на столе. Я никак не мог собраться чтоб дочитать их. Мне нездоровилось, к тому же меня мутило, я был выжат и разбит. Это лихорадка отъезжающего, думал я, но это была болезнь, тиф, который уже во мне укрепился. Непокоен и раздражён, сам не знал тогда ,почему, я кликнул было кельнера и хотел уж расплатиться. В этот миг я заметил шествующего фельдфебеля.
Он только что миновал каменный мост, держа в одной руке барсетку, другой достал плату, кройцер "мостовых", и пошагал дальше по площади прямо ко мне. Он уже был близко, едва ли в десяти шагах от моего стола, уж я хотел было подняться... и тут сталось необычайное...
Он остановился, взлнянул в упор на меня- и внезапно густо залился краской. Я кивнул ему, а он вовсе на заметил меня, постоял недвижно ещё пару секунд и ,словно повинуясь неслышной команде, развернулся кругом. Он пересёк площадь и затем смешался с прохаживающимися там разносчиками, банковскими служащими и продавщицами из лавок: ясно, что он желал как можно скорее затеряться из виду. Но я ещё долго провожал его, на две головы выше окружения, взглядом. Я видел его, размашистыми шагами, без передышки, всё удаляющего, ни разу не обернувшегося: он завернул в узкий проулок, наверх, что вёл к собору Св. Фиха...."в направлении вывески перчаточной"- совсем машинально заключил мой по-военному вымуштрованный череп. И ,удаляясь, Хвастек казался мне вытягивающимся в рост, он становился выше и выше с каждым шагом. Тиф был тому виной, и лихорадка, и озноб: мне всё казалось странным и пугающим- и всё вокруг, и дома, и деревья, и каменный слолб для карет посреди Радецкипляц, плащи и шляпы на стенах, пепельница на столике, стакан воды, который покоился передо мной- всё казалось мне коварным и злобным, виделось, расплываясь и двоясь, в необычной перспективе и внушало мне страх. Но больше всего я испугался необъяснимого поведения фельдфебеля и тотчас принялся докапываться причины его внезапного бегства.
Кафе пустовало: лишь четверо или пятеро посетителей присутствовали, игроки в домино и читатели газет. Кельнер, стоя в углу, читал "Баварскую Родину", которая изредка сюда доставлялась ради пущей духовности, что распространялась из близлежащего из собора. А недалеко от меня в одиночку сидел обер-лейтенант некоего неизвестного мне полка: такие вишнёво-красные обшлага я увидел впервые.
Я смерил офицера долгим взглядом полным страха и отвращения. Мороз продрал меня, руки задрожали. Я ещё не знал, кто он, думал- сама Смерть из прошлого, в поисках фельдфебеля Хвастека, ещё до шальной пули обратившего того в бегство, сама пуля, которая потом и сразила его.
Мой непокойный взгляд пришёлся чужаку не по нутру. Он искоса посмотрел на меня ,нервно помял бородку, несколько раз крикнул "счёт!" и тихи пошушукался с кельнером. Затем он поднялся и и пошёл, всё время невозмутимо глядя вперёд, хотя я было вскочил и всем своим видом жаждал сатисфакции.
Когда я затем встретил на обеде в кантине фельдфебеля, тот не пожелал объяснить мне своё странное поведение. Он представил дело так, что искал меня в кафе и не нашёл, потому рассердился и скоро удалился. Почему я не подал ему знак? Ему оттого пришлось прогуляться в одиночку... жаль прекрасной субботы, заминка ещё вышла, в следующий раз будет осмотрительнее... Я ему не верил: знал, что он умалчивает истинную причину собственного бегства. Я не мог забыть черты и повадки того офицера в мундире с вишнёвыми обшлагами и ,прогуливаясь пополудни по городу, в каждом встречном прохожем старался отыскать его. Куда б я ни пошёл, всюду мне мерещился тонкий, острый профиль и плотно сжатые губы мужчины. который оттолкнул было фельдфебеля и напустил на меня страху. Все люди, что мне попадались оказывались такими же с лица, они сбивали меня с толку и настораживали- и оказывались иными, как только проходили совсем рядом со мною.
продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
