Не клоніться злу !!!
- 22.03.14, 15:44
- Ми любимо тебе, Україно!
Всякий, кто однажды провозгласил насилие своим методом, неумолимо должен избрать ложь своим принципом. Рождаясь, насилие действует открыто и даже гордится собой. Но едва оно укрепится, утвердится, — оно ощущает разрежение воздуха вокруг себя и не может существовать дальше иначе, как затуманиваясь в ложь, прикрываясь её сладкоречием.
Александр Исаевич Солженицын
Александр Исаевич Солженицын
НОБЕЛЕВСКАЯ ЛЕКЦИЯ
1
Как тот дикарь, в недоумении подобравший странный выброс ли
океана? захоронок песков? или с неба упавший непонятный предмет? —
замысловатый в изгибах, отблескивающий то смутно, то ярким ударом
луча, — вертит его так и сяк, вертит, ищет, как приспособить к делу, ищет
ему доступной низшей службы, никак не догадываясь о высшей.
Так и мы, держа в руках Искусство, самоуверенно почитаем себя
хозяевами его, смело его направляем, обновляем, реформируем, манифе-
стируем, продаём за деньги, угождаем сильным, обращаем то для развле-
чения — до эстрадных песенок и ночного бара, то — затычкою или пал-
кою, как схватишь, — для политических мимобежных нужд, для ограни-
ченных социальных. А искусство — не оскверняется нашими попытками,
не теряет на том своего происхождения, всякий раз и во всяком употреб-
лении уделяя нам часть своего тайного внутреннего света.
Но охватим ли в е с ь тот свет? Кто осмелится сказать, что
определил Искусство? перечислил все стороны его? А может быть уже и
понимал, и называл нам в прошлые века, но мы не долго могли на том
застояться: мы послушали, и пренебрегли, и откинули тут же, как всегда
спеша сменить хоть и самое лучшее — а только бы на новое! И когда снова
нам скажут старое, мы уже и не вспомним, что это у нас было.
Один художник мнит себя творцом независимого духовного мира,
и взваливает на свои плечи акт творения этого мира, населения его,
объемлющей ответственности за него, — но подламывается, ибо нагрузки
такой не способен выдержать смертный гений; как и вообще человек,
объявивший себя центром бытия, не сумел создать уравновешенной
духовной системы. И если овладевает им неудача — валят её на извечную
дисгармоничность мира, на сложность современной разорванной души
или непонятливость публики.
Другой — знает над собой силу высшую и радостно работает ма-
леньким подмастерьем под небом Бога, хотя ещё строже его ответст-
венность за всё написанное, нарисованное, за воспринимающие души.
Зато: не им этот мир создан, не им управляется, нет сомненья в его осно-
вах, художнику дано лишь острее других ощутить гармонию мира, красо-
ту и безобразие человеческого вклада в него — и остро передать это лю-
дям. И в неудачах и даже на дне существования — в нищете, в тюрьме, в
болезнях — ощущение устойчивой гармонии не может покинуть его.
Однако вся иррациональность искусства, его ослепительные из-
вивы, непредсказуемые находки, его сотрясающее воздействие на людей
— слишком волшебны, чтоб исчерпать их мировоззрением художника,
замыслом его или работой его недостойных пальцев.
Археологи не обнаруживают таких ранних стадий человеческого
существования, когда бы не было у нас искусства. Ещё в предутренних
сумерках человечества мы получили его из Рук, которых не успели раз-
глядеть. И не успели спросить: з а ч е м нам этот дар? как обращаться с
ним?
И ошибались, и ошибутся все предсказатели, что искусство
разложится, изживёт свои формы, умрёт. Умрём — мы, а оно —
останется. И ещё поймём ли мы до нашей гибели все стороны и все
назначенья его?
Не всё — называется. Иное влечёт дальше слов. Искусство растеп-
ляет даже захоложенную, затемнённую душу к высокому духовному
опыту. Посредством искусства иногда посылаются нам, смутно, коротко,
— такие откровения, каких не выработать рассудочному мышлению.
Как то маленькое зеркальце сказок: в него глянешь и увидишь —
не себя, — увидишь на миг Недоступное, куда не доскакать, не долететь.
И только душа занывает...
2
Достоевский загадочно обронил однажды: «Мир спасёт красота».
Что это? Мне долго казалось — просто фраза. Как бы это возможно? Когда
в кровожадной истории, кого и от чего спасала красота? Облагоражи-
вала, возвышала — да, но кого спасла?
Однако есть такая особенность в сути красоты, особенность в
положении искусства: убедительность истинно художественного произ-
ведения совершенно неопровержима и подчиняет себе даже противяще-
еся сердце. Политическую речь, напористую публицистику, программу
социальной жизни, философскую систему можно по видимости по-
строить гладко, стройно и на ошибке, и на лжи; и что скрыто, и что
искажено — увидится не сразу. А выйдет на спор противонаправленная
речь, публицистика, программа, иноструктурная философия, — и всё
опять так же стройно и гладко, и опять сошлось. Оттого доверие к ним
есть — и доверия нет.
Попусту твердится, что к сердцу не ложится.
Произведение же художественное свою проверку несёт само в
себе: концепции придуманные, натянутые, не выдерживают испытания
на образах: разваливаются и те и другие, оказываются хилы, бледны, ни-
кого не убеждают. Произведения же, зачерпнувшие истины и предста-
вившие нам её сгущённо-живой, захватывают нас, приобщают к себе
властно, — и никто, никогда, даже через века, не явится их опровергать.
Так может быть это старое триединство Истины, Добра и Красоты
— не просто парадная обветшалая формула, как казалось нам в пору
нашей самонадеянной материалистической юности? Если вершины этих
трёх дерев сходятся, как утверждали исследователи, но слишком явные,
слишком прямые поросли Истины и Добра задавлены, срублены, не про-
пускаются, — то может быть причудливые, непредсказуемые, неожидае-
мые поросли Красоты пробьются и взовьются в то же самое место, и
так выполнят работу за всех трёх?
И тогда не обмолвкою, но пророчеством написано у Достоевского:
«Мир спасёт красота»? Ведь ему дано было многое видеть, озаряло его
удивительно.
И тогда искусство, литература могут на деле помочь сегодня-
шнему миру?
То немногое, что удалось мне с годами в этой задаче разглядеть, я
и попытаюсь изложить сегодня здесь.
(далі в Ч. 2)
Александр Исаевич Солженицын
Александр Исаевич Солженицын
НОБЕЛЕВСКАЯ ЛЕКЦИЯ
1
Как тот дикарь, в недоумении подобравший странный выброс ли
океана? захоронок песков? или с неба упавший непонятный предмет? —
замысловатый в изгибах, отблескивающий то смутно, то ярким ударом
луча, — вертит его так и сяк, вертит, ищет, как приспособить к делу, ищет
ему доступной низшей службы, никак не догадываясь о высшей.
Так и мы, держа в руках Искусство, самоуверенно почитаем себя
хозяевами его, смело его направляем, обновляем, реформируем, манифе-
стируем, продаём за деньги, угождаем сильным, обращаем то для развле-
чения — до эстрадных песенок и ночного бара, то — затычкою или пал-
кою, как схватишь, — для политических мимобежных нужд, для ограни-
ченных социальных. А искусство — не оскверняется нашими попытками,
не теряет на том своего происхождения, всякий раз и во всяком употреб-
лении уделяя нам часть своего тайного внутреннего света.
Но охватим ли в е с ь тот свет? Кто осмелится сказать, что
определил Искусство? перечислил все стороны его? А может быть уже и
понимал, и называл нам в прошлые века, но мы не долго могли на том
застояться: мы послушали, и пренебрегли, и откинули тут же, как всегда
спеша сменить хоть и самое лучшее — а только бы на новое! И когда снова
нам скажут старое, мы уже и не вспомним, что это у нас было.
Один художник мнит себя творцом независимого духовного мира,
и взваливает на свои плечи акт творения этого мира, населения его,
объемлющей ответственности за него, — но подламывается, ибо нагрузки
такой не способен выдержать смертный гений; как и вообще человек,
объявивший себя центром бытия, не сумел создать уравновешенной
духовной системы. И если овладевает им неудача — валят её на извечную
дисгармоничность мира, на сложность современной разорванной души
или непонятливость публики.
Другой — знает над собой силу высшую и радостно работает ма-
леньким подмастерьем под небом Бога, хотя ещё строже его ответст-
венность за всё написанное, нарисованное, за воспринимающие души.
Зато: не им этот мир создан, не им управляется, нет сомненья в его осно-
вах, художнику дано лишь острее других ощутить гармонию мира, красо-
ту и безобразие человеческого вклада в него — и остро передать это лю-
дям. И в неудачах и даже на дне существования — в нищете, в тюрьме, в
болезнях — ощущение устойчивой гармонии не может покинуть его.
Однако вся иррациональность искусства, его ослепительные из-
вивы, непредсказуемые находки, его сотрясающее воздействие на людей
— слишком волшебны, чтоб исчерпать их мировоззрением художника,
замыслом его или работой его недостойных пальцев.
Археологи не обнаруживают таких ранних стадий человеческого
существования, когда бы не было у нас искусства. Ещё в предутренних
сумерках человечества мы получили его из Рук, которых не успели раз-
глядеть. И не успели спросить: з а ч е м нам этот дар? как обращаться с
ним?
И ошибались, и ошибутся все предсказатели, что искусство
разложится, изживёт свои формы, умрёт. Умрём — мы, а оно —
останется. И ещё поймём ли мы до нашей гибели все стороны и все
назначенья его?
Не всё — называется. Иное влечёт дальше слов. Искусство растеп-
ляет даже захоложенную, затемнённую душу к высокому духовному
опыту. Посредством искусства иногда посылаются нам, смутно, коротко,
— такие откровения, каких не выработать рассудочному мышлению.
Как то маленькое зеркальце сказок: в него глянешь и увидишь —
не себя, — увидишь на миг Недоступное, куда не доскакать, не долететь.
И только душа занывает...
2
Достоевский загадочно обронил однажды: «Мир спасёт красота».
Что это? Мне долго казалось — просто фраза. Как бы это возможно? Когда
в кровожадной истории, кого и от чего спасала красота? Облагоражи-
вала, возвышала — да, но кого спасла?
Однако есть такая особенность в сути красоты, особенность в
положении искусства: убедительность истинно художественного произ-
ведения совершенно неопровержима и подчиняет себе даже противяще-
еся сердце. Политическую речь, напористую публицистику, программу
социальной жизни, философскую систему можно по видимости по-
строить гладко, стройно и на ошибке, и на лжи; и что скрыто, и что
искажено — увидится не сразу. А выйдет на спор противонаправленная
речь, публицистика, программа, иноструктурная философия, — и всё
опять так же стройно и гладко, и опять сошлось. Оттого доверие к ним
есть — и доверия нет.
Попусту твердится, что к сердцу не ложится.
Произведение же художественное свою проверку несёт само в
себе: концепции придуманные, натянутые, не выдерживают испытания
на образах: разваливаются и те и другие, оказываются хилы, бледны, ни-
кого не убеждают. Произведения же, зачерпнувшие истины и предста-
вившие нам её сгущённо-живой, захватывают нас, приобщают к себе
властно, — и никто, никогда, даже через века, не явится их опровергать.
Так может быть это старое триединство Истины, Добра и Красоты
— не просто парадная обветшалая формула, как казалось нам в пору
нашей самонадеянной материалистической юности? Если вершины этих
трёх дерев сходятся, как утверждали исследователи, но слишком явные,
слишком прямые поросли Истины и Добра задавлены, срублены, не про-
пускаются, — то может быть причудливые, непредсказуемые, неожидае-
мые поросли Красоты пробьются и взовьются в то же самое место, и
так выполнят работу за всех трёх?
И тогда не обмолвкою, но пророчеством написано у Достоевского:
«Мир спасёт красота»? Ведь ему дано было многое видеть, озаряло его
удивительно.
И тогда искусство, литература могут на деле помочь сегодня-
шнему миру?
То немногое, что удалось мне с годами в этой задаче разглядеть, я
и попытаюсь изложить сегодня здесь.
(далі в Ч. 2)
11
Коментарі
Гість: burtka
122.03.14, 20:55
тебя не понимают в этом сообщесте, ты не заметил?
Богдан Бо
224.03.14, 12:55Відповідь на 1 від Гість: burtka
Дякую за співчуття, але вони зайві.
Я дещо іншої думки: відсутність коментарів спричинила моя постійна відсутність в ефірі. Без відповідей для чого коменти? Чи я і тут не правий, безоплатний ви наш візаві...