Вместо эпиграфа
Под скрип ангелочков груженых салазок
Мороз на стекле нам рисует сто сказок.
Я разговаривал в простуженном дворе
С орехом старым, он поведал безучастно,
Милы надежды как замерзших снегирей
На трубный глас, на всепрощенье и причастье.
И толковал я с камышами у реки
Мол, краской дивной выткан гобелен заката,
И их сравненья, словно иней-лед, легки,
Чрез атлас-синь порхали так витиевато.
Я вел беседу с духом брошенных домов,
Он мне раскрыл криптографические тайны,
Что каждый след в снегу в наклонном свете снов
Исполнен смысла и оставлен не случайно.
И я спросил у солнца: «В наш недолгий век
Прозрачней воздух и вокальный купол выше,
Коль злей мороз. И что там вечер приберег,
Закрыв узором чудным небо, снег и крыши?»
И луч сыграл аккорд по белому стеклу
И бросил вскользь с иронией сноба-всезнайки:
«Твое пристрастье разделить «к добру ли, к злу?»
Потешней, чем репризы жег Аркадий Райкин.
Какое благо лицезреть весь внешний свет
Иллюзий чрез замысловатые узоры,
И мнить, что знаешь суть, значенье и предмет
Сквозь призму льда с уверенностью инфузорий!
Ты же читал – любой обманываться рад,
И неизвестность очень даже выносима,
Что там – рождественский и царственный закат
Иль восемь с четвертью в районе Хиросимы?»
