Эмма, превозмогая боль во всех членах, поднялась во весь рост, а то, что извозчик не пострадал, её немного успокоило. Она услыхала стук фонарной дверцы, чирканье спички, со страхом ожидая света. Она не осмелилвалась ещё раз тронуть Франца лежащего тут же навзничь. Она подумала, что в темноте всё кажется страшнее: "он, конечно откроет глаза и всё, ничего, обойдётся..."
Сбоку замерцал огонёк. Она вдруг увидела экипаж, к её удивлению, неопрокинувшийся, он, правда, стоял скособочившись, почти в канаве, будто колесо сломалось. Кони замерли. Свет приближался,- Эмма следила за бликом, легко скачущим по милевому камню-указателю, по гравию кювета, подбирающемуся к ногам лежащего. Блик поскользил по телу, лизнул лицо, да там и замер.
Эмма опустилась на колени, она ощутила биение рвущегося наружу собственного сердца когда рассмотрела оицо лежащего. Оно побледнело. Веки замерли, полуоткрыты так, что виднелись только белки. Правым виском по щеке за воротник сочилась струйка крови. В верхнюю губу впились зубы. "Это невозможно!"- молвила про себя Эмма.
И кучер, тоже на коленях, неподвижно смотрел в лицо. Затем он взял руками голову, приподнял её. "Что вы делаете?!"- сдавленно вскрикнула Эмма и ужаснулась неподвижности этой головы.
- Дост`фрёйляйн, мне сдаётся, тут большое несч`стье сл`чилось.
- Неправда,- возразила Эмма,- этого не может быть. Это с вами что случилось? И со мной...
Кучер медленно опустил голову, на колени дрожавшей Эммы. "Есл`бы  кто пр`шёл... хоть бы кр`стьяне через четверть часа пр`шли..."
- Что же нам делать?- вымолвила дрожащими устами Эмма.
- Да фр`ляйн, есл`бы экипаж разбился... но нет, он с`всем цел... Нам надо ждать пока кто подойдёт.
Он говорил ещё, но Эмма, почти не разбирая слов, уже пришла в себя и сообразила что делать.
- Как далеко отсюда ближайшее жильё?- спросила она.
- Тут недалеко, всё ж Франц-Йозефлянд... Мы б ув`дали дома, коль рассвело, в пяти минутах х`дьбы есть что-то.
- Идите. Я побуду тут, а вы приведите людей.
- Да, фр`ляйн, я п`думал, обм`зговал, всё р`ш`но: останусь с вами: это н`д`лго, пока кто пр`дёт, тут  бл`зко имп`рское ш`ссе, и ...
- Тогда будет поздно, слишком поздно. Нам нужен доктор.
Кучер взглянул в лицо лежащего, затем, покачав своей головой,- в глаза Эмме.
- Этого вы не можете знать, -вскричала Эмма,- и вы тоже!
- Да, фр`ляйн, но... где н`йду я докт`ра во Франц-Йозефлянде?
- Он должен быть там, в городе, а...
- Фр`ляйн, зн`те что! Я думал себе, что там д`лж`н быть т`л`фон. Там м`жм мы в`звать сп`сательную.
- Да, это лучшее! Только идите, бегите вы ради Бога! И людей ведите... и ...прошу вас, только идите, что вы тут делаете?
Кучер взглянул в бледное лицо, что покоилоь на подоле Эммы. "Спасательную службу, доктор не понадобится".
- Идите вы! Ради Бога! Идите!
- Да`йду же, т`лько вы не в`лнуйтесь шибко, фр`йляйн. В темень, вот,- и он поспешил прочь по шоссе,- я не пр `тив, душенька,- пробурчал он себе под нос, -Т`же мне м`сль,  среди ночи по имп `рскому ш`ссе...
Эмма осталась одна с неподвижным среди тёмного пути. "Что теперь?"- размышляла она. Это ведь невозможно... вертелось в голове... это же невозможно... Ей вдруг почудился вздох. Она наклонилась к бледным губам. Нет, не дышит. Кровь на виске и щеке будто бы подсохла. Она всмотрелась в глаза, остывшие глаза, и крупно задрожала, съёжилась. Ну почему её не верилось: вот же она, пришла... это- смерть! И эта мысль пронзила Эмму. Она прочувствовала большее: мертвеца. Я и мертвец, мертвец на моём подоле. И дрожащими ладонями сдвинула Эмма голову обратно на гравий. И впервые чувство отвратительного одиночества, заброшенности овладело Эммой. Зачем она послала кучера? Что за глупость?! И что ей теперь делать на загородном пути с мёртвым мужчиной? Если явятся люди... Да, что ей тогда делать, если они придут? Сколько ей придётся ждать? И она снова взглянула на мертвеца. Я тут не одна при нём, показалось ей. Вот, огонёк здесь. И будто этот свет, почудилось ей,- нечто милое и дружеское, о чём следует думать. В этом огоньке было больше чем во всей раздольной ночи вокруг, да, будто огонь- защита от бледного страшного трупа, что покоился рядом на земле... И она засмотрелась на пляшущий огонь до рези, до зайчиков в глазах. И она будто пробудилась. Она вскочила! Так не пойдёт, это невозможно, с ним нельзя дальше оставаться... Она будто увидела себя со стороны, стоящую на шоссе, с мертвецом у ног, и свет; и она увидела себя стремящейся, вытягивающейся прочь в темень тенью. Чего жду я, и её мысли неистовствовали... Чего я жду? Людей? На что мне они? Народ придёт и спросит... а я... что мне делать здесь? Все станут расспрашивать, кто я. Что я должна ответить им? Ничего.  Ни слова не пророню в ответ, отмолчусь. Ни стова... они же не станут принуждать меня.
Издалека донеслись голоса.
Уже? подумала она. Она испуганно прислушалась. Голоса раздавались с моста, они приближались. Должно быть не те люди, что выкликал кучер. Но кто бы они ни были, всё равно- должны заметить свет, а ей не следует быть обнаруженной.
И она ногой пнула фонарь. Тот потух. Теперь стояла она в кромешной темноте. Ничего не видела она. И её было не видать. Только белый гравий едва сиял. Голоса слышались совсем рядом. Всё её тело одолела крупная дрожь. Только бы не заметили. Ради Бога, это единственное важное, только это и ничто иное решит всё: она пропала, если какой-то тип узнает, что она- любовница... Она судорожно заламывала руки. Она молила чтоб люди на противоположном краю шоссе миновали не обнаружив её.  Она вслушивалась. Вот оттуда... Что же они говорят? ... Там две или три женщины. Они замелили экипаж, ведь говорят что-то о нём, она разбирает отдельные слова. Карета... поломалась... а что ещё говорят они? Ей не понять. Они прошли мимо, дальше... они уже... Слава Господу! А что теперь, теперь? О, почему она не погибла с ним?! Его жаль, всё его позади, минуло... ничто не страшит его, ничто ему не грозит. Она же стережется от всего. Она боится, что её тут застанут, что её станут расспрашивать: кто вы? Что её заберут в полицию что о ней всё узнают, что её муж... что её ребёнок...
И она уж не соображала, сколь долго простояла тут как вросшая... Ей же надо прочь, она ни с ком тут не нуждается, и только накличет беду на себя. И она шагнула... Острожно... ей надо выбраться из... вверх... шаг вверх... ох, это так трудно! ... и ещё два шага, пока она не оказалась посреди проезжей... и замет постояла недолго всматриваясь в темень, пока не высмотрела направление дороги. Там, там -город. Его не видать, ... но направление верно. Ещё раз оборотилась она. Да не так уж темно. Она смогла достаточно хорошо рассмотреть экипаж, и упряжь... и, когда она сильно напряглась, то заметила что-то вроде лежащего на обочине мужского тела. Она ввинтила очи в сумрак, так, что подалась вперёд... мертвец этот, он словно держал её, и она испугалась его мощи... Но она силой вызволилась и уж заметила: проезжая мокра, я стою посреди укатанной поблёскивающей проезжей, а сырой прах меня не удержит. И вот пошла она... быстрей... побежала... поскорее прочь... назад... к свету, в сутолоку, к людям! Она бежала вдоль шоссе подобрав подол чтоб не оступиться. Ветер будто подгонял её в спину. Она уже, право, не ведала, от чего бежит. Ей казалось, что надо скрыться от бледного мужчины, лежащего там, за ней, у кювета... затем ей показалось, что те, живые, придут и бросятся за ней вдогонку... Или...? Что они предпримут? Бросятся за ней? Но её не поймают: вот он, мост. Она совершила рывок на волю, и опасность уже позади. Её не узнают, кто она, ни одна душа не догадается, что за дама с господином катила к Рейхштрассе.  Кучер не знает её, а встретит случайно- не опознает. Никому не захочется ломать голову над пропавшей с места происшествия дамой. Кому дело? Очень умно, что она не осталась там, и совсем не подло. Франц самолично было наделил её правом.  Ей надо домой, у неё ребёнок, у неё муж, она же пропала бы, если бы её там застали с мёртвым любовником. Вот мост, а дорога уже виднее... слыхать шум реки, как прежде; здесь они под руку прошлись было... когда... когда? Сколь часов прошло? Так не должно было продолжаться. Не должно? А всё же? Может, ей всё почудилось, может быть, полночь давно миновала и скоро рассвет, и она очнётся дома? Нет, нет, это невозможно: она знает, ей не почудилось, она точно и ясно помнит, как вылетела из коляски- и всё произошедшее снова ей показалось явью. Она бежала по мосту слушая гул собственных шагов. Она не смотрела по сторонам. Вот, заметила она, как некто шёл ей навстречу. Она умерила походку. Кто знает, что от незнакомца ждать? Какой-то в мундире. Она прошлась совсем медленно. Она не смеет попасться. Она почует, если тот упрётся в неё взглядомю Если он её спросит? Она уж поравнялась со встречным, узнала мундир: это патрульный страж,- она прошла мимо него. Она почуяла, что тот остановился за её спиной. С трудом она сдержалась, не припустила бегом. Она шагала по-прежнему медленно. Она услыхала звон рельсовой конки. Значит, уже давно не полночь. Она уж зашагала проворней, к городу, чьи фонари блистали из-под железнодорожного виадука, чей малоразличимый гомон уж доносился изнедалека. Ещё эта безлюдная улица- и воля близка. Это рядом,- она услыхала свист, всё пронзительнее, всё ближе, шумная карета промчалась рядом. Непроизвольно Эмма замерла чтоб оглянуться ей вслед. Это была скорая. Эмма знала, куда та помчалась. Как резво! подумала она... Как в сказке. Одие лишь миг казалось Эмме, что должна она окликнуть тех спасетелей, что ей следует присоединиться к ним, что надо вернуться туда, откуда бежала- лишь одно мгновение владел Эммой опасный стыд отвергаемый ею, и она осознала, что струсила было и оплошала. (абзац склеить--- прим.перев.)

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Попытка выжить удалась не всем
благодаря братве и депутатам.
Оставшихся прошу голосовать
на пулемёт бросаясь голой грудью.
"Устроена облава на своих",-
докладывает вурдалак в погонах.
Одни ,по-детски кушая пломбир,
везут свиней мороженые трупы
кормя других из плошки популизма
и поливают купол саркофага
экстрактом из невиннейших младенцев.
Замысловато, правда? Впрочем, глупо...
Заклей себе простреленные сиськи,
рисуй усы и бланши под глазами,
прогнозы комбинируй до экстаза:
к соседям перейдёт твоя зараза,
чей выбор состоялся при неявке.
Попытка выжить удалась не всем...
Подайте пять копеек депутатам:
они живут как в сказке ради нас,
неблагодарных блогопсихопатов.
 

Не в силах дольше сидеть в экипаже, он вышел и заходил туда-сюда. Уже стемнело. Редкие фонари на этой тихой, вечно малолюдной улице помигивали, колышимы ветром вправо-влево. Отдождило. Тротуары почти высохли, но немощёная проезжая была пока сыра, а кое-где образовались лужицы.
"Странно это,"- думал Франц: "в какой-нибудь сотне шагов от Пратерштрассе чувствуешь себя как в чудом перенёсшимся в венгерский городок, к тому же- уютный: тут не встретишь нежелательных теперь друзей". Он достал часы... семь,- и уже кромешная ночь. Эта осень ранняя. И проклятая буря.
Он поднял воротник повышеи зашагал проворней, туда-сюда. Дребезжали фонарные стёкла. "Ещё полчаса,"- выдохнул он негромко: "и я уйду. Ах, если б она была уже недалеко". На перекрёстке он замер: отсель просматривались оба направления, откуда она могла бы подойти.
"Да, сегодня она придёт,"- думал он, натягивая шляпу чтоб та не улетела прочь. "Пятница. заседание профессорскй коллегии . В этот день она всегда приходит и осмеливается задержаться подольше..." Он услыхал перезвон конки -и тут же громыхнул колокол Непомук-кирхи. Улица оживилась. Высыпали прохожие, в основном, как ему показалось- служащие заведений. Все ходоки торопились, гонимы или сдерживаемы ветром, словно боролись с ним. Никто не обратил внимания на Франца, только пара лавочных торговок окинула его лениво-любопытным взглядом. Внезапно Франц заметил быстро приближающуюся знакомую фигуру. Навстречу. Пешком? Это она?
Это была она: замеченная им, замедлила шаг.
- Ты пешком?- спросил он.
- Я отослала экипаж у Карлова театра. Думаю, уже раз он было вёз меня.
Некий господин миновал их, мельком глянув на даму. Молодой Франц вперился ответным, почти вызввающим взглядом в того- и прохожий быстро удалился. Дама посмотрела ему вслед: "Кто он?", спросила испуганно.
- Не знаю его. Тут нет знакомых, будь спокойна вполне. Но пошли-ка быстрее, мы поедем.
- Там твой экипаж?
- Да.
- Свободный?
- Час назад в нём было так хорошо.
Они поспешили. Дама забралась в салон.
- Кучер!- гаркнул молодой мужчина.
- Где же он?- растерялась молодая дама.
Молодой мужчина отворил дверь кабачка: за стлом, в компании двоих посторонних восседал... уже вскочил и поспешил к выходу, кучер.
- Щас, милс`дарь,- промямлил тот, и допил, стоя, стакан вина.
- Что вы тут...?
- Всегда готов, ваша честь, я скоро буду.
Пошатываясь, кучер поплёлся к упряжке: "Куда прикажете ,ваша честь?"
-Пратер. Дом свиданий.
Молодой человек забрался в салон. Его спутница притаилась, съёжилась в углу под перепончатым раздвижным верхом. Франц взял ее за обе ладони. Она не откликнулась. "Может, хоть пожелаешь мне доброго вечера?"
- Прошу, оставь меня ненадолго: никак не переведу дыхания.
Молодой человек расположился в своём углу. Пара недолго помалкивала. Экипаж свернул на Пратерштрассе, затем прокатил мимо Тегеттхофф-монумента, сразу понёсся широкой, тёмной Пратерской аллеей. Тогда-то вдруг обняла возлюбленного обеими руками. Тот, приподняв недлинную вуаль, поцеловал её в уста.
- Наконец я с тобой!- выдохнула она.
- А ты знаешь, сколь давно мы не виделись?- воскликнул он.
- С воскресенья.
- Да, но с прошлого.
- Что так? Ты же был у нас.
- Ну да... у вас. Ах, так не пойдёт. К вам я впредь не приду. Но что с тобой?
- Экипаж обогнал нас.
- Миленькая, народу, что сегодня съезжается погулять на Пратере, не до нас.
- Да знаю уж. Но случайно кто-нибудь мог нас опознать.
- Не узнают, это исключено.
- Прошу тебя, поедем в иное место.
- Как тебе угодно.
Он зря окликрул, казалось, оглохшего извозчика. Затем ,дотянувшись, тронул сермяжное плечо. Кучер обернулся.
- Поворачивайте. И почему гоните как на пожар? Мы же не торопимся, влышите вы? Поедем в... знаете аллею, что ведёт к Имперскому мосту?
- По Райхштрассе?
- Да, но не гоните, это бессмысленно.
- Простите, милс`дарь, буря, она лошадей бесит.
- Ах, ну если буря,- Франц уселся снова.
Кучер развернул экипаж. Покатили назад.
- Почему вчера я не видела тебя?- спросила Эмма.
- Где же?
- Думала, ты был приглашён к моей сестре.
- Ах, так...
- Почему не пришёл?
- Потому, что мне невыносимо видеться с тобой на людях. Нет, никогда впредь.
Он передёрнул плечами.
- Где же мы?- спросила она затем.
- Близко большой Дунай,- ответил Франц,- мы едем к Имперскому мосту. Тут нет знакомых,- насмешлово добавил он.
- Коляска трясёт ужасно.
- Мы снова катим по мостовой.
- Почему зигзагом?
- Тебе кажется.
Но он заметил для себя, что экипаж бросает слишком,- и не признался вслух чтоб не напунать её.
- Мне надо с тобой сегодня о многом поговорить начистоту, Эмма.
- Тогда начинай: мне в девять следует быть дома.
- Парой слов должно всё решиться.
"Господи. да что же это!"- вскричала она. Лошади, погоняемые кучером, дёрнули едва не свалившийся оземь экипаж прочь из наезженной колеи, так, что коляска резко наклонилась. Франц схватил кучера за куртку: "Стойте!"- закричал он- "вы же пьяны!"
С трудом кучер остановил упряжь: "Но, милс`дарь..."
- Пройдёмся, Эмма, выйдем тут.
- Где мы?
_ Уже на мосте. Буря-то поутихла. Пройдёмся немного: в коляске толком не поговоришь.
Эмма, приспустив вуаль, последовала за Францем.
- По=твоему, поутихла?- вскрикнула она, спускаясь навстречу внезапному порыву ветра.
Франц взял Эмму на руку,- "Следом!"- крикнул он кучеру.
Они зашагали вперёд, подходя к мосту, молчали, а посредине- слушая шум реки, недолго постояли. Глубокая темень облекла их. Широкий серый поток раздался не зная границ, а издали виднелись красные огни,которые, казалось, парили над сырой гладью и в ней же отражались. С только что покинутого берега тянулись и пропадали в воде дрожащие полоски света, а с моста казалось, будто теряется могучий поток в чёрных лугах. Издалека послышались грозные раскаты, они всё приближались. Франц и Эмма невольно обернулись чтоб рассмотреть железную колею, гдемерцали красные огни: составы, светя окнами вагонов, неслись по рельсам, неожиданно выныривая из ночи чтоб скоро в ней же сгинуть. Гром постепенно присмирел, только ветер налегал неожиданными наскоками.
После долгой паузы вымолвил Франц: "Нам следует уехать".
- Вряд ли, -тихо возразила Эмма.
- Нам нужно уехать прочь, -живо продолжил Франц,- окончательно, говорю я...
- Так не пойдёт.
- Если мы малодушны, Эмма, так не пойдёт.
- А мой ребёнок?
- Он оставит его тебе, я твёрдо убеждён.
- И как же, -тихо уточнила она,- бежать под покровом ночи` и тумана?
- Нет, вовсе нет. Тебе всего лишь следует просто сказать ему, что ты не можешь дальше жить с ним оттого, что принадлежишь другому.
- Ты в здравом уме, Франц?
- Коль желаешь, избавлю тебя от повинности: скажу ему это сам.
- Ты не сделаешь этого, Франц.
Он постарался рассмотреть её лицо, но в сгустившейся мгле уже не смог даже заметить обращённый навстречу праямой взгляд.
Франц ,недолго подумав, спокойно молвил ей в ответ: "Не бойся, не скажу".
Они приближались к другому берегу.
- Не слышишь?- встрепенулась она, -Что это?
- Шум оттуда,- ответил он.
Медленно загромыхало им нечто из темноты, красный лучик завилял навстречу, вскоре показался висящий на дышле фонарь, но они так и не смогли рассмотреть груз и седоков. За первой последовали ещё две подобные фуры. На последней показался возница, раскуривавший трубку, с виду поселянин. Обоз проскрипел мимо. И снова воцарилась тишь, нарушенная лишь шорохом фиакра в двадцати шагах от них, медленно катившего вдаль. Мост в поклоне уже коснулся берега. Они увидели бегущее вдаль меж деревьев, исчезающее во тьме шоссе. По обе стороны от проезжей расстилались низкие ,как в пропастях, луга.
После долгого молчания Франц вдруг произнёс: "Итак, это в последний..."
- Что?- озабоченно спросила Эмма.
- Мы вместе в последний раз. Оставайся с ним. Говорю тебе адьё.
- Ты это серьёзно?
- Абсолютно.
- Видишь же, это ты всегда нам портишь пару часов, не я.
- Да-да, ты права,- молвил Франц,- Идём, поедем назад.
Она сильнее стиснула его ладонь: "Нет",- нежно ответила ему,- "Уже не желаю. Я не позволю себе такого прощания"
Она прижалась к нему крепче и поцеловала его крепко. "Куда приедем мы",- спросила она,- "еслю отсюда ,не сворачивая, всё вперёд?"
- Тогда- прямо в Прагу, детка моя!
- Не так далеко,- ответила она засмеявшись, -но немного дальше туда, если можешь.
Она показала рукой в темноту.
- Э, кучер, - крикнул Франц. Тот не слышал.
Франц заголосил :"Остановитесь же!"
Экипаж катил дальше.
Франц догнал его, увидал уснувшего кучера, усердно крича, растормошил его: "Поедем немного вперёд, по шоссе. Вы поняли меня?"
- Уже хорошо, милс`дарь...
Эмма забралась в коляску, за ней- Франц. Извозчик хлестнул спины кнутом, лошади бешенопонеслись по вымокшему шоссе. Пара крепко обнималась когда коляску швыряло взад-вперёд.
- Это что-то нехорошо,- успела тихо прошептать Эмма.
В это миг показалось ей, что экипаж взлетел: она ощутила себя выброшенной вперёд, попыталась уцепиться за что-нибудь, но ладони хватали пустоту. Эмме показалось, что летит она по кругу всё быстрее, она зажмурилась- и вдруг ощутила под собой землю, и угрожающая, тяжёлая тишина расклинила явь. Эмма будто очутились одна, вдали от всего мира. Затем послышалось всё по отдельности: топот копыт лошадей похрапывавших где-то рядом; тихий стон... но Эмма ничто не могла рассмотреть. Ею овладел жуткий страх, она вскрикнула- и страх усилился потому, что она не расслышала собственного крика. Она вдруг осознала только что случившееся: экипаж наткнулся на что-то, может быть, на милевой (верстовой, версту- прим.перев.) камень, опрокинулся, и они оказались выброшены. "Где  о н ?"- было её следующей мыслью. Она выкрикнула его имя. И услыхала себя, зовущую, но- совсем тихо, но всё-таки услышала. Ответа не последовало. Она попробовала подняться, наконец, оказалась сидящей на земле. А когда разводила руками в поисках опоры, нащупала мужское тело рядом с собой. И теперь, в полной темноте, смогла она рассмотреть лежащего совершенно неподвижного Франца. Протянутой ладонью она погладила его лицо- и ощутила нечто влажное и тёплое на нём. Её дыхание замерло. Кровь...? Что здесь случилось? Франц ранен, он без сознания. А кучер, где он? Она криком позвала его. Ничего в ответ. Снова присела она на землю. Со мной ничто не случилось, подумала она, хотя ощущала боль во всех членах. Что я натворила, что я натворила... не может быть это, что со мной произошло... "Франц!"- крикнула она. Ответный голос раздался совсем рядом: "Где вы, дост`фрёйляйн, где есть дост`госп`дин? Ничт` не сл`ч`лось? Пог`дите, фр`ляйн, я з`жгу ф`нарь, увидать! не з`наю ,что з` пакость с`годня. Виноват ,ч`сто виноват, кл`нусь.. в канаве вы, пр`клятые кони".

пролжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

      .......... 1. ...........
"Наш претендент- зайцеголовый!
Иголка спрятана в хвосте!..."-
краснеют лозунги. Полова
обёрток, мусор. На "кресте"
стоят худущие ребята,
инструктор - с ними, чья-то мать.
Они в коричневом, опрятны,
пришли листовки раздавать.
Народ снуёт по магазинам:
"Всё... очень ...дорого. На ры-
нок все!" Пуста корзина
семейная. Беднеет Крым.
Надежды образ- не индеец,
полярник или космонавт,
не коллектив поющих девиц,
не Пугачёва, пусть одна.
Похерил кризис менедже`ра,
банкира выбил из седла,
угробил маленькую веру,
что деньги, карты, два ствола
в приличных блейзерах партийных,
страну большую поделив,
сошьют из двух кусков картину,
чтоб за бугор вдвоём свалив
рабов, награбленные деньги,
и даже землю... В ком надежда?

     .......... 2. ..........
Не поминай при них Иерусалим:
вырвется "Умань"- хлопот не оберёшься,
пейсы со шкива печатного станка инфляции
не соберёшь, а цыплят по осени не приклеишь
к вискам под свист мгновений весны 2010-го,
когда новенькие ,несгибаемые, как те, на "кресте", сотки с брызгами "вражьей злой крови"
разойдутся по долинам и по взгорьям,
а также- местечкам ,хуторам и мегаполисам
теоей, в частности ,а чьей же ещё? страны,
западной окраины бывшего каганата.
 

Анатоль: Да, случайно-я! а не я, так кто нибудь да оказался! Ты чувствовала себя несчастной в браке, или недоставало тебе счастья, и ты желала быть любимой. Ты чуточку пофлитртовала со мною, разыграла бешеную страсть- и одним прекрасным днём, наблюдая за подружкой, прокатившей мимо тебя в экипаже, или, может быть за кокетокой в соседней ложе, подумала: "Почему бы и мне не позабавиться?" И так стала ты моею возлюбленной! Ты сделала это! Вот и всё, твои возвышенные фразы неуместны для оправдания мелкой авантюры.
Эльзе: Анатоль!... Анатоль! Авантюры?!
Анатоль: Да!
Эльзе: Отрекись от сказанного, молю тебя!
Анатоль: С чего мне отрекаться, разве другие слова годятся?
Эльзе: Ты это всерьёз?
Анатоль: Да!
Эльзе: Что ж, тогда я пошла!
Анатоль: Иди, я не держу тебя! (Пауза).
Эльзе: Ты гонишь меня прочь?
Анатоль: Я отсылаю тебя домой. Две минуты тому назад молвила ты :"Мне пора".
Эльзе: Анатоль, я ведь должна! Ты не принимаешь это...
Анатоль (решительно): Эльзе!
Эльзе: Что ещё?
Анатоль: Эльзе,... ты любишь меня? Так ты говорила...
Эльзе: Я говорю это... ради Бога..., что за доказательства, в самом деле, мне предоставить?
Анатоль: Желаешь знать? Хорошо! Врзможно, поверю тебе что любишь меня...
Эльзе: "Возможно"? Ты говоришь это сегодня!
Анатоль: Ты любишь меня?
Эльзе: Клянусь тебе...
Анатоль: Тогда останься!
Эльзе: Ка-ак?!
Анатоль: Бежим вместе...да? со мной... в другой город... в иной мир... желаю быть только с тобой!
Эльзе: С чего тебе захотелось?
Анатоль: Что значит "захотелось"? Единственное естественное решение, да! Как я могу отпустить тебя, к нему, да как я раньше это мог? Что ты приносишь, собственно, кроме себя, ты, которая "клянётся"? Как?! Из моих рук долой, избежав моих поцелуев, возвращаешься ты в дом, который стал тебе чуждым с тех пор,как заметила было меня? Нет, нет ,не думали, не гадали мы вначале, что так выйдет! Это же невозможно, жить так вот дальше! ...Эльзе, Эльзе, мы уедем вместе! Ну... что молчишь? В Сицилию... куда желаешь... за морем, по-моему... Эльзе!
Эльзе: Да что ты говоришь?
Анатоль: Не будет третьего лишего меж нами, ...за морем, Эльзе! и мы останемся вдвоём...
Эльзе: За море...?
Анатоль: Куда желаешь!...
Эльзе: Мой любимый, дорогой... детка...
Анатоль: Колеблешься...?
Эльзе: Подумай, миленький, на что нам, собственно, эта...?
Анатоль: Что?
Эльзе: Поздка, да не надо её вовсе... Мы можем и тут, в Вене, видеться почти столь часто, сколь пожелаем.
Анатоль: Почти столь часто... Да, да... нам... это не обязательно...
Эльзе: Это всё фантазии.
Анатоль: ... Ты права... (Пауза).
Эльзе: ...Не зли...? (Бой колокола).
Анатоль: Тебе пора!
Эльзе: Ради Бога... который час пробило?
Анатоль: Ну... иди же...
Эльзе: До завтра... уже в шесть буду у тебя!
Анатоль: Как тебе угодно!
Эльзе: Ты не поцелуешь меня?
Анатоль: О да...
Эльзе: Я уж тебя ублажу... завтра!
Анатоль (провожает её к двери): Адьё!
Эльзе (у двери): Ещё поцелуй!
Анатоль: Почему бы нет?! (Целует её. Она уходит).
Анатоль (возвращается к камину): Вот этими поцелуями я утвердил её в избранной ею же самой роли... (Трясётся). Глупо, глупо...!
                               
                                           Занавес

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Мой граффито, "В Симферополе выпал снег"

У Пушкина свинтили нос,
у Гоголя отбили ухо...-
с утра читаю в новостях
и оттого мне очень плохо.
Озлобленный национал-
социалист ва-банк играет.
Отечественый капитал
фашиста кормит и лелеет.
Ах, лучше сапоги тачать:
почёт и грош мастеровому.
Не нужно памятников нам,
театров всяких и музеев.
Работаем на свой карман,
мы клеим, чистим и тачаем.
Нас не потянут на майдан
за так: давно тарифы знаем.
Гипнотизирующий пан,
купи кирпич. Махнём на ваксу.
Сегодня видел: Ильича
фашисты краской обливали.
Вороны лихо куковали.
Никто "ганьба!" не закричал...
Пусть ладит памятники власть!
Республика не удалась.

Анатоль: Наконец!
Эльзе: Уже довольно поздно... да-да! (Раздевается). Я раньше не могла... невозможно!...
Анатоль: Разве ты не поняла меня? Ожидание так нервирует! Но... ты останешься?
Эльзе: Ненадолго, ангел... мой муж...
Анатоль (отворачивается, раздосадован).
Эльзе: Посмотри, ты опять за своё! Я не могу пойти на это!
Анатоль: Ну да, ты же права! Ну, раз так, снова, то надо приспособиться... Подойди, моё сокровище, сюда! (Они подходят к окну).
Эльзе: Меня могут увидеть!
Анатоль: Уже темно, а штора нас прикрывает! так досадно, что ты не останешься! Я тебя уже два дня не видел! а в последний раз мы пробыли вместе только две минуты!
Эльзе: А ты любишь меня?
Анатоль: Ах, ты же знаешь! Ты- всё, всё для меня!... Всегда быть с тобой...
Эльзе: И я охотно бываю с тобой!...
Анатоль: Идём... (Садит её рядом с собой в кресло). Дай руку! (Протягивает её к своим губам). Слышишь, как старик вверху играет? Мило, не правда ли?
Эльзе: Сокровище моё!
Анатоль: Ах да, ...мне б с тобой- на озеро Комо... или в Венецию...
Эльзе: Таким было моё свадебное путешествие.
Анатоль (сдерживая злость): Зачем ты сказала это?
Эльзе: Но люблю я только тебя! Влюбилась только раз, в тебя! Никого иного, даже моего мужа...
Анатоль (заламывая руки): Прошу тебя! Не могла бы ты поэтому помыслить о втором замужестве? Продли же очарование этой минуты, представь себе только: мы одни на целом свете... (Бой часов).
Эльзе: Которая?
Анатоль: Эльзе. Эльзе, не спрашивай! Забудь, что есть другой, ты же со мной!
Эльзе (нежно): Разве ради тебя я не достаточно жертвенна?
Анатоль: Моё сокровище! (Целует ей ручку).
Эльзе: Мой милый Анатоль...
Анатоль (мягко): Когда в следующий раз, Эльзе?
Эльзе (жестами , смеясь, показывает, что ей пора уходить).
Анатоль: Ты имеешь в виду...?
Эльзе: Мне пора.
Анатоль: Уйти...? Уже? Уже? Так ступай! (Отворачивается от неё).
Эльзе: С тобой невозможно поговорить...
Анатоль: Со мной невозможно говорить!  (Ходит по комнате взад-вперёд). А ты не понимаешь, что такое житьё выводит меня из терпения?
Эльза: Такова моя благодарность!
Анатоль: Благодарность! За что? Я ль тебе не отдарил достойно? Разве любли тебя меньше чем ты меня? Обделяю тебя счастьем ради себя? Любовь... безумие... боль! А где благодарность? Как только слово это глупое у тебя вырвалось?
Эльзе: Значит, вовсе никакой... никакой, самой маленькой твоей благодарности я не заслужила? Я , которая пожертвовала тебе всё?
Анатоль: Пожертвовала? Не желаю жертв, а если хоть одна,- не по любви она.
Эльзе: А он... Я не люблю его, я, которая изменяю ему с мужчиной, ...я... я... не люблю его!
Анатоль: Я всё же этого не сказал!
Эльзе: О, что я наделала!
Анатоль (становясь перед нею): О, что я наделал! Каковы замечательные рассуждения! Что наделала ты? Изволь, скажу... ты была неотёсанной девицей сесь лет тому назад (буквально "бакфиш", "жареной рыбой"- прим.перев.) Тогда ты вышла замуж за одного мужчину, ибо надлежит жить в браке. Вы отправились в свадебное путешествие... ты была счастлива... в Венеции...
Эльзе: Никогда!...
Анатоль: Счастлива... в Венеции... на Комо-озере, такова всё ж любовь, в некоторый отношениях, естественно.
Эльзе: Никогда!
Анатоль: Как? Разве он не целовал тебя? не обнимал? Не сделал женщиной? тогда вы возвратились,- и тебе это скоро наскучил, само собой разумеется: ведь ты красива, элегантна, и- дама! А он-просто болван! Тогда наступили годы кокетства... то есть, сплошного кокетства! Никого не любила кроме меня, говоришь. Ну, не надо доказывать, я принима., ведь мне залог ни к чему.
Эльзе: Анатоль! Кокетничанье! Я!...
нАнатоль: Да... кокетничанье! Именно так оно и зовётся, похотливое и ,одновременно, лживое!
Эльзе: Такой я была?...
Анатоль: Да... ты! Затем пришли годы борьбы, ты засомневалась! "Разве не могу позволить себе пережить роман?" Ты становилась всё красивее, а твой муж -всё скучнее, глупее и ненавистнее...! Наконец, это должно было произойти- и ты нашла себе любовника. Им случайно оказался я!
Эльзе: Случайно... ты!

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

* * * * *,.................................................................................................. !:)

Агония

Анатоль, Макс, Эльзе

Комната Анатоля. Едва завечерело. Комната недолго пуста. Входят Анатоль и Макс.

Макс: Так-с... я затем тут, чтобы с тобою тут же выйти отсюда вон!
Анатоль: Побудь же недолго.
Макс Всё же, может быть, мешаю тебе?
Анатоль: Прошу тебя, останься! Никакого удовольствия в одиночку,- и кто знает, вообще придёт ли она!
Макс: Ах!
Анатоль: Семь раз до десяти вечера ждал напрасно!
Макс: Что и говорить!
Анатоль: Но приходится верить отговоркам,- ах, они даже весомы!
Макс: Все семь?
Анатоль: Что же мне остаётся?... Говорю тебе, нет ничего ужаснее доли любовника замужней дамы!
Макс: О нет! Ещё хуже если б я, например, был её мужем!
Анатоль: А длится это наше... сколь долго? Две года,... ах, что! дольше! Столько уже откарнавалили! и вот начинается третья "весна нашей любви"...
Макс: И что тебе в ней?
Анатоль (в накидке и с тростью падает в кресло у окна): Ах, устал я, изнервничался, не знаю чего хочу...
Макс: Съезжай отсель!
Анатоль: Зачем?
Макс: Концы в воду!
Анатоль: Это значит что, конец!?
Макс: Я тебя в таких обстоятельствах не раз наблюдал. В последнем случает ты, пытаясь порвать, на прощание сглупил несоразмерно испытываемой тобой боли расставания.
Анатоль: Ты думаешь, эту я уж не люблю...?
Макс: О, это было б замечательно! ... в  э т о й  стадии уже не страдают! Ты в мучительнейшем преддверии смерти!
Анатоль: У тебя манера говорить приятные вещи! Но ты прав: это агония!
Макс: В откровенности есть доля заботливости. Но в данном случает нам ни к чему философия!  Да не возвысимся до высоких обобщений: достаточно овладеть частностями, заключив их в свойственные оным потаённейшие рамки.
Анатоль: Соразмерное страдальцу влагалище- вот что ты мне, ещё живому, предлагаешь.
Макс: Пусть так. Я же тебя полдня наблюдал, там, на Пратере, бледного и заторможенного как сама возможность.
Анатлоль: Она обещала было проехать мимо.
Макс: Радуйся, что не свиделись мельком, ведь твоя дежурная улыбка не та, что держалась два года кряду.
Анатоль (встаёт): Почему это сталось? Ответь мне, как это могло случиться? Снова оно предо мною, это неумолимое, медленное, невыразимое, грустное увядание! Ты не представялешь себе, насколько я страшусь его!
Макс: Поэтому говорю тебе: уезжай! Или наберись мужества сказать ей всю правду.
Анатоль: Что же? И как?
Макс: Ну, очень просто: все кончено.
Анатоль: Подобные правды легко слетают с наших уст: это всего лишь грубая прямота усталых лжецов.
Макс: Естественно! Лучше пеленать истину тысячами грязных недомолвок вам, недостойным друг друга, чем решительно разойтись,- почему?
Анатоль: Ибо не верим мы правде. Ибо в нескончаемых сумерках агонии случаются тысячи особенных мгновений когда всё кажется лучшим чем прежде...! Никогда тоска по счастью не мучит нас сильнее чем в эти ,последние дни любви, когда является нам каприз, пустяк, ничто, разнаряженные счастьем, а нам недосуг сдёрнуть с них маски... Наступают времена, когда с т ы д и ш ь с я  признаться себе, что вся роскошь вышла, и тогда прощаешь ближнему столько долгов, что ни словом сказать. Так, замирая от стараха смерти, внезапно проживаешь былое, да ярче, жарче, чувственнее прежнего!...
Макс: Не забывай только одного: зачастую конец мы не ощущаем в начале. Счастье,. бывает, старится с первым поцелуем. Разве не слыхал ты о смертельно больных, не подозревавших о собственных хврпях до последнего мига?
Анатоль: Я не из этих счастливцев, решительно нет! И не оборотился в ипохондрика любви! Пожалуй, чувства мои не столь больны с юности, как думалось мне прежде, сколь мучительны. Сдаётся временами, что сглазили меня... Нартура моя -не хозяйка чувствам: они терзают её.
Макс: Выходит, можно гордиться сглазом.
Анатоль: О нет, я не завидую иным! Знаешь, счастливы те, которым каждая любовь- новая победа! Я должен всегда бесконечно готовиться, я прерываюсь на-, отлагаю до-, отдыхаю перед-, я влачусь с...! Иные преодолевают играючи, проживая прочь... для них всё новое- одно и то же.
Макс: Не завидуй им, Анатоль! Они не одолевают, -просто минуют!
Анатоль: А разве нет счастья, иного, в том? По крайней мере ,другие не испытывают той особенной вины, тайной боли разлуки.
Макс: Чья же вина?
Анатоль: Мы стараемся втиснуть вечность в два года любви? И не способны на то! Нет! Винясь, расстаёмся с каждой - и наша меланхолия значит только простое понимание свершившегося. Последний долг наш...
Макс: Иногда- первый...
Анатоль: И от всего этого так больно...
Макс: Мой милый, для тебя эти длительные отношения вовсе не годятся... Ты слишком остронос...
Анатоль: Как прикажешь понимать это?
Макс: Тво ё настоящее влачит чудовищную ношу непереработанного прошлого... И первые годы твоей любви загнили не для того чтоб душе твоей прибавить сил сбросить балласт. Где тут естественность? Гнилым духом цветов молодости непоправимо отравлено твоё настоящее.
Анатоль: Возможно.
Макс: И оттого в тебе вечная склока Однажды, Уже и Позже, она переливчаста и темна! Прошлое для тебя- не литой монумент, оно не источает известные тебе смыслы, нет! - оно обрастает ими, вянущими и блекнущими- пока не помрут.
Анатоль: Ну вот. Из этой копны являются мне болестные ароматы, они зачастую застят мне лучие мгновения настоящего... от которых хотел бы укрыться.
Макс: Замечаю, к своему величайшему удивлению: никто не уверен, что скажет нечто важное напрямик если припечёт! Вот, у меня вертится на языке:"Будь твёрд, Анатоль,- выздоровеешь"!
Анатоль: Ты смеясь произнёс это! ... Возможно, когда на то способность имеется! Мне же недостаёт главнейшего- нужды! Чувствую, сколь всего потеряю ,пока не "отвердею"! ... Много болезней, а здравие одно! Здоровый похож на прочих крепышей, а болеть можно наособицу!
Макс: Это всего лишь тщеславие?
Анатоль: И что? Ты вполне уверен, что тщеславие- недостаток, нет?...
Макс: Из всего сказанного я понял только что ты не желаешь уехать.
Анатоль: Пусть уеду, да, хорошо! Но меня до`лжно к отъезду т о л к н у т ь ... приготовлений не надо! приготовления уничтожат всё! Ужаснейшее в таком случает когда кофр пакуют, экипаж заказывают, извозчику приказывают: на вокзал, мол!
Макс: Я устрою тебе всё! (Анатоль спешно подходит к окну, выглядывает вон). Кого ждёшь?
Анатоль: Да так...
Макс: Ах, да. Забыл... Ухожу.
Анатоль: Ты посмотри, в такой момент ты снова...
Макс: ...
Анатоль: Ведь я просил её!
Макс: Простое решение: "ты  п р о с и л  её", - в  т а к о й  - т  о   миг!
Анатоль: Будь здоров, экипаж-то я не заказал!
Макс: Не буть столь заносчив! Триестский скорый отбывает в четыре утра, поэтому багаж можно послать вдогонку...
Анатоль: Премного благодарствую!
Макс (у двери): Без афоризмов ни шагу!
Анатоль: Пожалуйста.
Макс: Женщина- загадка!
Анатоль: Ох!!!
Макс: Оборотим расхожее! В женщине должна быть загадка, так говорят! Что в нас загадочного, коль мы настолько послушны, что женщины нас не поминают?
Анатоль: Браво, браво!
Макс (поклонившись, уходит).
Анатоль (недолго ходит по комнате взад-вперёд, затем снова усаживается в кресло, закуривает сигарету. С верхнего этажа доносится пиликанье скрипки. Пауза... Слышны шаги в коридоре. Анатоль настораживается, встаёт, кладёт сигарету на пепельницу- и выходит навстечу явившейся без стука закутанной с мороза Эльзе).

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Мой граффито, "Дядька с мешком на спине"

Бредущие куда-то вдаль,
несущие в котомках храмы...
...И нет на прошлое суда,
а под ногами- просто камень,
а дальше -водоросли труп
бродягу кормит йодоформом,
и лошадиный потный круп
рифмуется с пробитым горном
на молчаливом чердаке,
в подвале флагов и скелетов
с указкой дерзкою в руке,
которая не для поэтов
оцепеневших от щедрот,
несомых ветром что судьбою:
что не за пазуху, то в рот;
где нет шитья, возьми покроем.
Слезятся млеком очеса
читая туч иерогли`фы.
Сиве`рко треплет волоса,
шифрует впрок полушку мифа
дабы до кромки донести
тысячелетья-океана
"хочу своё" или "прости"
в хартлендах жившего ивана.
 

Анатоль: Почему ты раньше мне об этом не рассказала...
Анни: О чём? Ну, история длинная... (Кельнер удаляется).
Анатоль: Итак, дальше, дальше!
Анни: ...Потом он ещё на репетициях так заметно за мной крался, вот, а я это заметила и сначала злилась, а после радовалась...
Анатоль: В высшей степени просто...
Анни: Вот...а после мы поговорили раз, и так мне он в душу запал...
Анатоль: О чём вы говорили?
Анни: Да обо всём. Как его вышвырнули из школы, и как он после того подался в подмастерья... и как театральная жилка в нём проявиласб, бурно так...
Анатоль: Ага... и об этом я не слыхал от тебя...
Анни: Вот... и вышло так, что мы вдвоём, как дети вдали от дома... жили... по-соседски...
Анатоль: Ах!! Жили по-соседски! Как трогательно, трогательно!
Анни: Да... да... (пьёт).
Анатоль: ...Потом?!
Анни: Что должно было случиться потом? Я тебе уже всё поведала! Такова моя судьба, а против доли... ничего не могу поделать... и ... против воли... не... попрешь... не... поделаешь...
Анатоль: О нынешнем вечере хочу знать...
Анни: Ну... и что же... (Её голова клонится набок).
Макс: Она уже спит...
Анатоль: Разбуди её! Убери от неё вино! Хочу знать, что сотворила она сегодня вечером... Анни... Анни!
Анни: Сегодня вечером... он мне ск`зал... что он ...меня... хочет!
Анатоль: А ты?
Анни: Я ск`з`л...чт` рада... и поскольку его не предам... говорю тебе адьё!...
Анатоль: Поскольку ты  е м у  не станешь изменять!! Значит, я исключён? Или он?!
Анни: Ну, что поделаешь! Тебя я никогда не хотела!
Анатоль: Вот, хорошо! К счастью, я скоро выпутаюсь из всего этого...!
Анни: Да-а?!
Анатоль: И я в приятном положении: могу сквитаться с тобой подобным романом!
Анни: Так... вот...!
Анатоль: Да... да...! Уже давно я тебя не люблю...! Я люблю другую!
Анни: Ха-ха... ха-ха...
Анатоль: Давно! Спроси-ка у Макса!  Прежде, чем ты явилась, я рассказал ему!
Анни: ... Ну... ну...
Анатоль: Больше никогда! ...И эта другая тысячекратно лучше и милее...
Анни: ...Ну... ну...
Анатоль: Эту девушку я не променяю на тысячу таких как ты баб, понимаешь это?
Анни (смеётся).
Анатоль: Не смейся! Спроси Макса...
Анни: Это не комично! Мне всё вдруг рассказать...
Анатоль: Это правда, говорю тебе, клянусь тебе, что это правда! Давно не люблю тебя! Я не думал о тебе наедине с тобою же, а когда целовал тебя, вспоминал другую! Дру-гу-ю! Дру-гу-ю!
Анни: Ну вот, мы квиты! И прекрасно.
Анатоль: Так...? Мы не квиты, о нет, вовсе нет! Мой роман и твой не равны... что ты пережила... и я! Моя история несколько короче... невиннее...
Анни: Ка-ак? (приосанивается).
Анатоль: Да... моя история выглядит несколько иначе...
Анни: И что за "история иначе"?
Анатоль: Я ...вот... я  т е б е  изменил...
Анни (подымаясь): Как?...Как?!
Анатоль: Изменил тебе, ибо этого заслужила, день за днём, ночь за ночью... Я приходил от неё когда встречался с тобой и покидал тебя спеша на встречу с ней.
Анни:... Подло... это... подло!!
Анатоль: Попробуй сравнись с вами... иначе вы первые!... Ну, к счастью, я не питал иллюзий...
Анни: Вот оно, видно! Да!!
Анатоль: Да... видать, не правда ли?! Наконец -наружу!
Анни: ...что мужчина в сотню раз беспечнее нас...
Анатоль: Да, так оно и есть! Сколь я был беспечен...да!
Анни (набросив боа, надевает шляпку, сумочку и перчатки -в руки, становится перед Анатолем): Да... неосмотрительный!  Э т о г о  я тебе всё же не сказала! (Порываясь уйти).
Анатоль: Как?! (Вслед ей).
Макс: Оставь её! Ты ведь вначале на это рассчитывал?!
Анатоль? "Э т о г о "!  ...ты мне не сказала? Что-о?! Что ты... что ты... ты...
Анни (у двери): Не сказала ...нет! Настолько неосмотрительныи может быть только один мужчина...
Кельнер (у вхожа с кремом):... Ох...
Анатоль: Идите вы к чорту с вашим кремом!
Анни: Да-а?! Ванильный крем!! Ого!...
Анатоль: Ты смеешь ещё...!
Макс: Оставь же её! Она да простится с кремом... навсегда...!
Анни: Да... с радостью! с бордо, с шампанским, с устрицами... и ,напрочь, с тобою, Анатоль...! (Внезапно, оборотившись, бросается к табачному коробу на трюмо- и набивает сигаретами свой карман). Не мне! Отнесу ему! (Удаляется).
Анатоль (стоит у двери).
Макс (спокойно): Ну, ...вот видишь... всё вышло довольно легко!...

                                   Занавес

продолжение следует
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы