Свицовый беспредел небес в воде
отлился ,лёд минуя, пулей.
Я ,на колени пав, один, глядел
сквозь лёд смущённо: солнце ли луну ли
искал: ни день, ни ночь, лишь сумрак, мгла. Бесцветен
моей вкруг тени бродит тёмный рой
моро`к без цели, им бы на покой. 
Я вижу образ свой там: под водою
коряги голову мою рогами роют, 
до крови тыча. Алчные и злые
устами пышут этими хао`са змеи:
язычья сноп наружу. Это камень,
не хлеб, и в сердце- он, обманный.

Но я не там...не я... не то! Бесцветен,
моей вкруг тени бродит тёмный рой
морок без цели, им бы на покой...
Минает наважденье: взглядом тело метит,
раскаяньем и жалостью бессловной. 
Минает, ма`нит: нет, не остановит. 

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

        Пейо Яворов,  "Видения"

Небе - куршумена безкрайност - отразено
през ледена кора в куршумени води.
Самотен коленичил на леда, смутено
през него гледам аз: ни слънце, ни звезди, -
ни ден, ни нощ, - безцветен здрач - мъгла. Безцветни,
край отражението мое сенки рой
минуват и не спират: сенки мимолетни,
залутани безцелно, жадни за покой.
Аз виждам своя образ там: изпод водите
държат подводни храсти в кървави бодли
челото изранено. Съскащи и зли,
през моите уста на хаоса змиите
подават сноп езици. Камък там лежи,
и камък остър на гърдите ми тежи.

Не съм аз там - не съм това - не съм! . . . Безцветни
край сянката ми шетат сенки рой,
залутани безцелно, жадни за покой. . .
Минуват сенки: в погледите мимолетни
и съжаление и уплах се чете.
Минуват, заминуват и не спират те.

В пустыне лето по-драконьи пышет;
горит испитый воздух словно смерть;
и солнце сверху выжгло ежевику;
вскипели нивы, ку`щи выжрал зверь.
   И я иду, ищу тебя, потерю
   средь пламеннных и утренних полей,
   любовью круг с улыбкою отмерив,
   головку чью ищу среди стеблей?  
И сладок мёд горит, поёт устами,
в крови струятся мириады звёзд,
а надо мной железными сосками,
но молча, лето ре`чет о своём.
   Я задыхаюсь в зное, жажду зверско, 
   а пятки-у`гли - языкам-перстам,
   и утопает загнанное сердце
   да с песней в бездне жита, где-то там.
В пустыне лето по-драконьи пышет:
черна земля поиспустила дух;
я пию сок и м`уку ежевики,
ищу тебя и нивами иду.

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

Никола Фурнаджиев,"Любов" 

Огромен змей е лятото в пустините
гори задъхан въздуха до смърт
и слънцето гори върху къпините,
къпините и нивите кипят.
   И аз вървя и търся те загубена
   в пламтящите и утринни нивя,
   о, мое слънце сред земята влюбено,
   със малката и весела глава.
И сладък мед гори и пей по устните,
в кръвта ми плуват хиляди звезди,
аз ида и над мене се отпуснаха
на лятото металните гърди.
   Задъхвам се от зной и жажда огнена,
   петите ми са пламнали в пръстта
   и пее и потъва, лудо погнато,
   сърцето ми в бездънните жита.
Огромен змей е лятото в пустините,
задъхана е черната земя,
аз пия сок и мъка от къпините
и търся те, и в нивите вървя.

Мне нынче чудится Джанкой:
сентябрь; меж звёзд такой покой...
Но чья-та чёрная рука
с заразой ампулу сжимает,
другая- чаны открывает-
и детки тоньше тростника
глотают травленный кефир.
Устала местная ЧК:
буянят воры у кормил.
Я сам без пропуска пойду
в большой, чужой чиновный дом,
толкну положенную дверь
и ,прошептав себе "не верь",
очнусь, избитый под столом,
глядящий в будущее червь.
Сотрудник выдаст кошелёк,
на бланке выпишет мандат,
пошлёт меня в ночной полёт
с отсрочкой русского суда.
- Куда?
- Тебе в мясной отдел. Вот это- тестер. Распишись.
- Враги в торговле?
- Нет, везде: надёжна только неба высь.

Оправленное в ценник имя
о славе чьей напоминает?
Она разделана, святая:
ея рога, копыта ,вымя,
филе в витрине розовеет,
язык на холоде немеет,
напевший прелести о Крыме.
Горды в отделе продавщицы,
но тощи наши кошельки.
Скажи, зачем сюда тащиться,
зачем ты бродиь здесь, босая,
годами выбритая баба,
с отвисшим выменем волчица,
и, узелок тайком кусая,
колоду-доллар достаёшь?
Штрафник гранату "фердинанду"
плевал за Сталина сквозь гланды,
а ты бормочешь о своём
пустом как скифья степь приварке,
о жизни выпитой по чарке
у ледовитого ручья
без смыслов, искорок, начал.
Кондёра глупое жужжанье...
Не вижу мух - они прилипли,
но хлещут судорожно всхлипы
из бабьей высохшей гортани:
"Кобылу звали...знали Таней..."
Мясник на нежном сквозняке
возникший с ножичком в руке,
смеётся обнажая зубы-
и режет беленькие трупы
на хлором вымытой колоде-
в струе, в фаворе, в курсе, в моде.
И ни извилины на морде,
безпримесный в своей породе-
такие нас переживут.
Нет, я ни слова не скажу,
уйду отсель, зажавши нос
старообрядческой щепотью,
не соблазнён заразной плотью,
но это будет много позже,
ну а пока гляжу как ножик
героев выбывших свежует...
Пронзает вопль: "Я не рожу им!..."
стерильнейшую тишину...
Мясной отдел идёт ко дну:
плафоны матовые гаснут.
Я чую ропот: "Есть опасно
себя...Нет, лучше, Гамлет, быть...
Мы- потребления рабы..."

Ах, я забыл: при мне мандат.
Я снова- Партии солдат.
Зашит в подкладке пиджака
рукою чьей прибор секретный?
Полёт возвысил дурака
до правосудия полпреда...

окончание следует

Бедуинам пофиг пирамиды:
паразиты только песни знают.
Отирает стены из гранита
детвора голодная чужая
засевая вошью тротуары,
выпасая скот на общем луге.
Иудей, египетские кары
твоего ли господа потуги?
Пленники в пустыню возвращались-
бережёных выслали с охраной.
С отвращеньем море расступалось
перед теми ,кто мечал о храме.
Комары смеялись им вдогонку;
египтяне обживали хаты-
жаловались: стены клали тонко,
глину лили пополам с грехами.
По какую сторону Синая
оставаться нам, решают ноги
или власть привычная, свиная,
или трижды проклятые боги.

 

Мой друг связался с шантрапой...
Да лучше б он ушёл в запой-
и не вернулся б, и погиб,
приковылял бы без ноги,
без головы в сыром гробу!
Он, грамотей, прода`л свой ум,
он проститутка, агитатор,
неправду режет как секатор,
не признавая правду-матку.
Я не узнал его: покатый,
рогатый лоб наморщен зело,
на спинке номер черчен мелом,
из брюк повис мохнатый хвост.
Друг ходит ужинать под мост,
хоть- представитель средних классов,
его не тянет в бучу массы.
Он, чорт, завёл на сайте блог
гнилой как пятилетний боб.

Да лучше б он в забой спустился,
без фонаря там задохнулся,
пускай бы умер под забором,
не жополизом властным во`рам,
пускай бы снялся в фильме порно!

Мой бывший друг, он извращенец:
не замечая юбок женщин,
впадает в истинный экстаз
когда увидит узкий таз
и руку сильную с "ролексом",
он говорит: "Займёмся сексом?"

Мой друг- политик, проститутка:
я не скажу, его зовут как...

Мой друг связался с шантрапой.
Да лучше б он ушёл в запой,
в забой без о`бушка спустился,
до красных чёртиков упился.

 

Отделочник идёт на стройку,
готовит боссу мегадом,
солёным матом стены кроет,
нужду справялет за углом,
работу кончив, выпивает
простого пива литра два-
и голова его, бывает,
глотает русские слова,
а печень молит снисхожденья,
а сердце воет от тоски-
его жена в постель разденет
и стянет щёпотью носки-
а что ему затем приснится?
Быть может, боссом станет он:
с супругою вечно молодою
ключом откроет новый дом,
учует эхо тех проклятий,
за угол сдуру забежит
как немец-перец- в сорок пятый,
считая задом этажи-
и не уснёт до самой смерти
чтоб беспробудно дома жить
и ездить в импортной карете
над пропастью в киношной ржи,
а если выпьет литру пива,
уснёт в салоне голубом-
проснётся дядькой некрасивым
чтоб строить даром чей-то дом.

Держи свой хвост трубою, Ося:
твой враг- рептилия, начальник-
и ничего, мой друг, не бойся.
Пускай поскалится кричальник,
пускай слюна твой фейс обрызжет,
запомни: ТЫ ПОКА НЕ РЫЖИЙ.
Держись за Паспорт Гражданина,
люби как сахар Украину.
Мы, все кто выжили- мутанты,
не нам генетики константы.
Не приспособлены Законы
для человечества, но клоны,
в себе людское изменяя,
идут путём коня. Я
вчера повздорил с обезьяной
красивой, но немножко пьяной:
она ходила ...к о р о л е в о й...((:$
Я дал банан ей лапой левой-
она хотела мне отдаться,
но я влюблён пока в Венеру (-%.
...Не место красит муравьеда-
язык подвешенный, хоть нервы
поправки требуют...Что-о? Веры?
Ты рассмешил меня до колик:
нас создал Рынок. Чей же облик
хранят хлебальники да морды?
Осёл, я жму твоё копыто!...Овса тебе, Остап, корыто.   

А пчёлы- будто мыши,
им серый цвет к лицу,
они в соцветья дышат,
танцуя дрицацу,
на малахольном луге
в победном том маю`
танцуют буги-вуги
и песенку поют:
они ещё не мыши
чтоб зёрна подбирать.
Борей им в шёрстку дышит:
"Есть время поиграть".

А мыши- будто пчёлы:
горазды пожужжать,
затёрли мёдом щёлы,
затарили кровать,
из полотенца свили
вощёную чалму,
с акулами под килем
затюкали Му-му.

На чёрной нитке лётчик
над крышей пролетит,
найдёт любви источник-
и кошку посвятит
в премудрости охоты
на зубоскалок-пчёл,
что до седьмого пота
распелись ни о чём.

Завыл безмолвный дворник,
завёл себе кота
в немыслимом уроне
под тяжестью креста.
А барыня пьёт кофий,
Герасима журит,
которому не "пофиг",
в чьём сердце- райский крин,
а в голове- собачий
такой короткий хвостъ,
который ночью плачетъ,
а въ горле -рыбья костъ.
И хнычется Голгофа,
притих Ерусалим:
скрипит под бабой софа,
которой свет немил,
которую до смерти
замучили клопы.
А сучка мордой вертит:
-Хозяин, надо плыть.

Приснится бабе дворник:
наутро глянет- пол
черней святой вороны,
вынослив словно вол!
Вперёд ногами тётку
на свадьбу унесуть
к заветному истоку,
где хлещет жизни суть...

...А пчёлы-недотроги
зайдут на чай к мышам:
тогда почиют боги
и отрастёт душа.

 

Один мой знакомый, карманник,
имел милицейскую ксиву...
Пусть те, кто не крали, камня`ми
его забросают красиво.

Он ездил в набитых маршрутках,
совал свои руки в карманы,
а мы всё сводили на шутки,
журили его, не карали.

Ругались грудастые тётки
в ушибах от вечных попоек,
в жакетах советских потёртых:
- Работал бы, милый, на стройке!

-В кино ему надо сниматься,-
кричал загорелый начальник,-
с актрисой в кровати кататься,
а мы бы смотрели ночами!

-Какие точёные пальцы,-
шептались, потея, девчонки.
Похожий на юркого зайца
эс набриолиненной чёлкой,

он ловко патронил барсетку,
расстёгивал жирный карманчик
и ,пряча добычу в газетку,
бежал без оглядки из тачки.

Он мне показал свою ксиву
когда я назвался поэтом.
С ворами дружить некрасиво
поэтам ещё не отпетым,

но мне захотелось балладу
сложить о нахальном воришке.
Читатели, бля, буду гадом:
наскучили умные книжки%))

Я помню его документик,-
(мы выпили водки в кафешке,
я виден, а он незаметен...
вот так познакомились в спешке...)

-"МІЛІЦІЯ" тиснуто вроде
на жёлто-блакитной покрышке,
а что было на развороте-
написано в "Деле" воришки:

его посадили на нары,
обритого без бриолина:
в тюремном, постылом кошмаре
кончается вора малина.

А я подключился к Инету-
и шарю по сайтам с усмешкой,
без ксивы: не надо поэту,
меня не посадят, конечно...

 

Больного блоггера в психушку забирали,
в реальный мир, забытый навсегда
три санитара- среди них едва-ли
был я-, вы верно, спросите, когда?

Быть может, это сталось в понедельник,
тяжёлый день для каждого из нас.
Больной, по правде- вовсе не бездельник,
из мухи выдул славного слона,

он ладил блогг, пиратский чёрный за`мок,
втыкая всюду виртуальный член,
искал красот с задворков да изнанок,
исчах кащеем обживая плен.

Они его стащили на носилках,
связав простым резиновым жгутом,
комп отключили- вытянули вилку...
Вы спросите, быть может, что пото`м?

Врачи мозги бедняги откачали:
окурки слов, гламура жуткий трэш,
в тугую полость сунули мочало,
зашили леской жёлтенькую плешь.

А за стеной его любовь доили,
подруге с блоггов вспарывали грудь:
в сердечной клетке- пуд цветочной пыли,
а что пониже- розовая жуть...

Ей насовали пластиковых кукол,
брюшко` зашили ниткою "люре`кс",
глаза зали`ли редькою и луком:
"такая жизня, девка, dura lex..."