Гости нашего города

К Камасутренкам гости приехали. Говорят, что из Москвы. Ну-у, они все так говорят. Врут, наверное. С одной стороны, если все, кто приезжает, из Москвы, то на свете всего два города имеется: огромная Москва и крошечная Одесса. Ах, да, еще деревня Зубогрызовка откуда Марусина родня наведывается. С другой стороны, в Москве люди исключительно грамотные живут, а эти, что приехали, темные, как шесть подвалов.
Купили, например, на базаре кровянку. Ну, колбасу кровяную. Несут открыто, чтоб все видели, какие они богатые. Знают же, что у посторонних шматик на пробу не попросят…
Несут, значит, а тетя Аня возьми и спроси:
– А почем сегодня кровянку дают?
Нормальный вопрос. Даже придурок-Межбижер может на него почти без запинки ответить. А эти, как взбеленились:
– Как дают? Кому дают? С ума тут все посходили! За те деньги, что у вас дают, у нас в Москве неделю работать надо!
Может, они намекали, что работают всего час в неделю?
Или в трамвае. Стоят себе в проходе, теснотой возмущаются. А тут кто-то спрашивает:
– На следующей встаете?
Так они целый концерт без заявок закатили:
– Мы и так стоим! – с вариациями, конечно.
Камасутренки люди, конечно, не самые лучшие, но даже им такое наказание совсем лишнее. Ходят, краснеют, от людей глаза прячут. И есть отчего.
Сидят, например, люди вечером у ворот. Им есть, о чем поговорить. Но это не значит, что всякие посторонние будут встревать и замечания делать. Или сами такую пургу начинают нести, что уши вянут.
– Теоретически, – говорят, – Одесса не более, чем провинция с несколько ослабленной центробежной составляющей!
Даже Герцен удивился.
– Почему да? – говорит. Даже последний шмаровозник знает, что это означает:
– Категорически с вами не согласен!
А они не понимают!
– Что да? – спрашивают.
– Зачем почему? – допытываются.
– И что они к человеку прихарились? – это уже мадам Берсон удивляется.
– Роза, не хипишитесь! – тетя Маруся ее успокаивает.
А приезжие головами вертят, друг на друга смотрят:
– Это какое-то сплошное арго! – вякают.
Тут дядя Петя арго сами знаете с чем перепутал:
– А ну хавальники закрыли шоб пломбы не выскочили! – приказывает. – Не допущу, чтоб моя Рива всякое хабло слушала!
Те сразу на попятную:
– Вы нас не так поняли…
– Куда уж нам с пониженным образованием! – смиряется тетя Рива. А сама, между прочим, техникум окончила!
Или утром. Идут эти, так сказать, гости по двору. Ну, у нас практически все жильцы воспитанные.
– Как вы себя имеете? – спрашивают.
А те – в истерике!
– Что вы из нас онанистов делаете? И вообще онанизм – это личное, интимное дело каждого!
Что такое этот онанизм никто толком не знает. Кроме Межбижера!
– Как это интимное дело? – спрашивает. – А кто во всем мире победить должен? А при чём нынешнее поколение советских людей жить будет?
Пусть скажут спасибо, что у Межбижера дела были. Не донес он на них. А мог бы!
В общем, еле дождались Камасутренки отъезда гостей. Так напоследок и сами от них получили. По первое число!
Перед отъездом, как принято, спрашивают:
– Можит ви немного отсрачите? – Мол, задержитесь немного…
Так те такой хай закатали! Короче, раззнакомились с Камасутренками, обругали их жлобами, причем, одесскими. И отбыли.
И где, я спрашиваю, благодарность?

-Поразительно все-таки, как эти аборигены коверкают наш родной русский язык! Так и хочется запросить себе переводчика, но боюсь, в этих краях переводчика с «одесского» не сыскать.
– Впрочем, встретили нас прилично. С цветами… Сели в троллейбус. И первое потрясение. Какой-то тип вдруг стал стучать мне по плечу и буквально вопить:
– Мадам! Ви на Еврейской встаете?
– Я попыталась ему объяснить, что я и так стою, причем в жуткой тесноте, но он обозвал меня Адей, протолкался вперед и выскочил так быстро, что я не успела ему сказать, что евреев не люблю, а это исключает любые взаимоотношения с нацией целиком и отдельными ее представителями в частности.
– Еды на столе было много. Еда странная, незнакомая, но вкусная.
Караул! Петя, брат моего мужа Вани, вставляет в свою речь еврейские слова. Сделала ему замечание. Он отмахивается:
– Поживешь тут немного, сама так заговоришь!
– Ни-ког-да! Да отсохнет мой язык, если я стану употреблять эти некрасивые, чуждые мне выражения!
– Новое потрясение! У Пети жена еврейка! Она сама призналась! Немедленно собирать чемоданы! Услышала от Вани новое выражение. Он отвел меня в угол и сказал:
– Сиди и не рыпайся! Дура!
– Ну, про то, что я дура, слыхала уже много раз. А насчет рыпаться… Вот оно тлетворное одесское влияние! Не заразиться бы!
– Были на море! Пляж назван в честь их какого-то генерала. Ланжерон? Народу! Но все искупает вода! Если ее не пить, конечно. У нас в Сибири соль в большом дефиците, а тут ею даже морскую воду солят. Зачем, спрашивается?
– Встретили у ворот очень милого интеллигентного старичка. Он нам подробно рассказал, что мы ели, то есть, кушали у Ривы. Очень интересная информация. Жаль, не записала! Конечно, много еврейских выражений, но раз Рива еврейка, то это, кажется, неизбежно. Будем терпеть! Тем более, что старичок намекнул, что быть евреем или хотя бы иметь родственниками евреев довольно почетно. Вопрос, конечно очень спорный. Но надо присмотреться. Вдруг в этом что-то есть.
– Очередное потрясение! Старичок тоже оказался евреем! Они что здесь все…? Бедный Петя! Как он тут живет?
– Оказывается Рива довольно интеллигентная женщина. У нее больше ста книг! И она все прочла! Даже «Войну и мир»! Надо будет попросить у нее что-то про любовь…
– Нет, не все тут евреи! Познакомилась с очаровательной, интеллигентной женщиной. Зовут ее Анна. Работает в музее. Правда, разговаривает, как все. Но это, кажется, неизбежно. Слава Богу, сохраняю в чистоте родной русский язык!
Да, и эта самая работница культуры Анна, как и прежде Межбижер, пугала меня какой-то мадам Берсон. Что это за чудо-юдо такое? Юдо? А что-то в этом есть… Ай, да я!
– Петя сказал, что Анна балаболит, что она в музее бандарша швабр и веников. Я ответила, что у нас всякий труд почетен. Что не знаю, кем работает Рива, но на кухне у нее такой гармидер…
– Выяснилось, что мы с Ривой коллеги, только я просто бухгалтер, а Рива – главный! Смотри-ка, по ней не скажешь. Ведет себя запросто, не строит агройце пурица…
– Увидела, наконец, эту знаменитую мадам Берсон. Ну, что вам сказать? Женщина-амбал с черным ротом! Мы с ней немножко поговорили за уборку лестницы. Она настаивает на том, что раз я тут гощу, то должна эту лестницу мыть. На мой справедливый вопрос, а моет ли она лестницу сама, мадам Берсон обозвала меня заразой. Но я в долгу не осталась и сообщила ей, что она жлобеха!
– Сосед из подворотни, точно не еврей, ибо зовут его, как моего мужа, Ваней, гонит потрясающий чимиргес. Вчера выпили вчетвером литровую баночку. Мужчины больше и мы с Ривой понемногу. Так хорошо стало… Стали песни играть… То есть, бацать!
– Поехали с Рива на ринок Привоз. Рибы там… Взяли плоскую рибу под названием глося. И еще много чего. Все не успели. Надо было делать базар по системе бикицер. В троллейбусе наткнулась на какого-то больного на голову. Я ему русским языком:
– Ви на Жуковская встаете? – а он делает вид, что полный вареник. Говорит, что и так стоит. Деревня!
– Вейз мир! Завтра надо ехать взад. Геволт, люди!
Александр Бирштейн