Сказка о ДУРЕ

Старая-старая сказка

Она была дурой. Но молчаливой. На это ей ума хватало. Больше ни на что!
Я говорил… Отчаянно умные вещи говорил! А она молчала. И словно морщилась. И, если отвечала, то невпопад. Ну, совсем невпопад!
– Дура! – кричал я. – Ну, почему ты такая дура?
А она молчала. И занималась своим делом – готовила мне еду.
Я ел и уходил. А она оставалась. По-моему, ей никогда не было скучно.
Я приходил, пропахший вином и дымом. А иногда и женщинами. Я приходил и вызывающе глядел на нее. А она молчала. Или спрашивала, не хочу ли я есть. Я отказывался. Не от сытости. От презрения.
– Дура! – думал я. – Какая же она дура!
Ночь разбрасывала тоску по углам, и фрагменты тоски лежала там, не шевелясь, напоминая брошенные вещи.
Она ложилась рядом со мной и ждала, положив руки за голову. По-моему, страсть ушла от нас первой. Впрочем, не помню. Не заметил…
Однажды меня не было несколько дней. Так получилось. Не удержался, а потом закружило. Даже позвонить забыл.
Возвращаясь, я злился, думая, как обзову ее дурой, если она посмеет…
Но она ничего не сказала. Только отстранилась, когда я ночью полез к ней с нежностями. Ну, и не надо! Можно больше поспать.
Когда я проснулся утром, ее рядом не было. Я не удивился. Она всегда вставала прежде меня. Я лежал и ждал, когда позовет завтракать. Не позвала.
Завтрака не было.
Ее тоже…
Я знал, где ее искать. Но не пошел. Еще чего не хватало!
А потом стало поздно…
А еще поздней я стал скучать. И еще мне стало казаться, что вижу ее идущей чуть впереди. И бросался вдогонку. Но это оказывалась не она.
Она ушла из моей жизни. Сама! Но не отпускала. Не отпускала!
Вот дура!
Я бродил по городу, расшибая душу о разговоры и сплетни.
Я пытался вышибить клин клином, но только калечил-увечил, увечил-калечил себя.
Знакомые встречали ее. И говорили, что она так же молчалива. И одинока.
Одинока? Значит, одна!
Ну, правильно, правильно! Кому она нужна?
Кроме меня…
И мне тоже, раз так, не…
Нет, нужна! Нужна!
И она пришла. И остановилась среди комнаты, глядя на меня. Молча!
Дура! – закричал я.
И стал целовать ее колени.

Александр Бирштейн