Издали это сооружение кажется декорацией к какому-то голливудскому фильму об океанских подводных цивилизациях: будто всплыл из глубин гигантский подводный корабль-город.

И только подплыв поближе, видишь, как именно устроен этот Барьер, спасающий Лондон от наводнений.

Сейчас Барьер был безмолвным и спокойно разрешал рассматривать себя бесцеремонным взглядам туристов на палубе нашего кораблика. И я тут же представил себе прохладную осеннюю ночь, когда промозглый ветер с моря вдруг начинает гнать Темзу обратно, к истокам. И вот тогда, в гирляндах ночных огней, все тут просыпается. Над взбесившейся рекою взволнованно звучат сирены, раздается тревожный звон, и медленно, но уверенно Барьер начинает шуметь, приводя в движение дремавшие доселе механизмы. И гигантские серебристые панели перегораживают реку, не давая ей в злом порыве выплеснуться на городские улицы. И недобрые водяные всплески только трутся бессильно об эту преграду да плюются брызгами, а Барьер стоит себе непоколебимо да знай себе  посмеивается.

И пока Лондон прячется от ветра по домам с уютными каминами и теплыми пледами, пока по пустынным улицам хулиганит ветер, Барьер-труженик спасает город. Спасает, не требуя от него благодарности. Он просто рад, что существует и может помогать людям.

А пока он спокойно дремлет себе в окружении воды под нежарким солнцем и легонько улыбается туристам-зевакам, приезжающим сюда поглазеть на него.

А что там? Не жалко...

Пусть людям будет приятно...

Иногда мир бывает жесток,
На исходе унылого дня
В грустном мире заплаканных строк
Оставляет бесстрастно меня.

Эти письма, как строгий укор,
Как последние взмахи ресниц,
Как жестокий и злой приговор
За любовь вне времен и границ.

На ушедшие в прошлое дни
Я смотрю в окружении тьмы.
Пусть с тобой мы сейчас не одни.
Но живем в одиночествах мы.

Где-то снова гудят поезда,
Разрывая иные сердца.
Эти письма прочту иногда
От начала и вплоть до конца.

И слезинки, сорвавшись со строк,
Вдруг в ночи засияют, звеня.
Нет, наш мир не настолько жесток,
Чтобы память отнять у меня.

Как чувствительны клавиши тела!
Их коснешься - то трепет, то стон,
Чуть нажмешь - ты уже полетела,
Чуть погладишь - провалишься в сон.

Восхитительно теплая кожа,
Лучше бархата в тысячи раз.
Пусть же спрячет уютное ложе
Нас в симфонии чувства сейчас.

Я сыграю в ладошке признанье,
Страстным вальсом пройдусь по плечу,
У груди потеряю сознанье,
Я ведь музыки этой хочу.

Чтобы все в этом мире смеялось
И цветами цвело в тишине,
Чтобы ты музыкально призналась
В этом трепетном чувстве ко мне.

И тогда разорвет небо счастье,
И укутавшись в ласки уют,
Твои губы симфонию страсти.
Так волшебно моим пропоют.

Когда-то албанский диктатор Енвер Ходжа готовился к войне с Югославией, и по его приказу почти по всей территории страны были возведены бетонные бункеры со полусферами куполов. В годы социализма там хозяйничали военные, а теперь эти бетонные монстры заброшены и стоят себе под жарким солнцем белесыми памятниками социалистической злобы и дури. В их гулких подземельях все давным-давно украдено, и только залетевший сюда сдуру ветер колотится о холодные стены так и не повидавших войны ее символов.

К одному такому бункеру полез в гору и я. Но стоило мне обернуться, и я забыл обо всем.

Перед моими глазами взгорбился над мутной речушкой старинный турецкий мост. Он был настолько стар, что в его стенах прорастала какая-то кустистая зелень, а сами камни его то ли были покрыты мхом, то ли иссушены добела ветрами.

С той стороны взбиралась на мост какая-то печальная процессия с муллой во главе. И в этом шарканьи ног, журчании речушки внизу и взвываниях ветра за спиной в бункере я вдруг почувствовал, что непонятно как отрываюсь от реальности и улетаю или в прошлое, или совсем в иное измерение. Даже горы вокруг наклонились как-то иначе, чем это было всего мгновение назад, а мир окрасился в иные, более желтые цвета.

Процессия достигла меня, и я молча созерцал проходящие мимо фигуры.

И вдруг из-под намотанного на голову черного платка в меня выстрелил молодой и задорный девичий взгляд. И эти симпатичные, как две маслинки, глаза вернули меня в реальность.

Передо мной была Албания.

Удивительная и незнакомая.

Загадочная и живая.

- А какой самый старый мост в Лондоне? - спросил я у своих друзей Грэга и Джуд, когда после чаепития мы кейфовали на крыше их дома среди жизнерадостного мини-сада, заботливо выращенного тут хозяйкой.

Хозяева смутились. А ведь и мы, подумал я, частенько упускаем из виду в нашей привычной городской суете и такие маленькие факты. Наверное, точно так же смутились бы питерцы или москвичи, да и многие киевляне составили б им компанию. Мы просто о таких вещах и не думаем.

Но Грэг оказался парнем дотошным, за ночь кое-что разузнал и уже следующим утром, сияя улыбкой во все зубы, потащил меня смотреть на самый старый лондонский мост. 

Ричмонд Бридж, который уютно разместился в Западном Лондоне, казалось, излучал покой. От него пахло тем Лондоном, который нам показывали наши режиссеры в фильмах про Шерлока Холмса. И если бы по мосту не сновали современные автобусы и автомобили, эта иллюзия была бы абсолютной.

Но старый мост должен был шагать в ногу со временем. Изменились кэбы, ушли в забытье дилижансы и конные повозки, даже под мостом пролетали порой современные моторные лодки. Но он был органичен в этом новом времени, и не выглядел убеленным сединами стариком, скорее пусть и в годах, но бодрым и жизнерадостным.

Мы сидели на скамеечке, смотрели на мост, и Грэг вдруг сказал:

- А ведь мосты и есть часть нашей жизни. Ведь мы за весь наш путь по жизни переходим сотни раз разные реки и ни разу не задумываемся, что без мостов многие наши дела так и не осуществились бы... Надо бы описать свои мосты в жизни...

Грэг подумал, а я сделал...

И теперь я стал философом мостов: на каждом я останавливаюсь на пару минут и слушаю себя, мост, окружающий мир. И жизнь вступает со мной в интереснейший разговор...

Бывает, умирают и мосты. Как этот в небольшом албанском городе Шкодер. Рядом построили новый мост, автомобильный, по которому то и дело гоняют исключительно Мерседесы (любые другие иностранные автомобили в Албании не популярны). А этот старый железнодорожный умер вместе со старой железнодорожной колеей, от которой остались лишь насыпи по обе стороны моста. 

Вот он и стоит, еще способный жить, но мертвый за ненадобностью. 

Вот так и мы порой вычеркиваем из жизни людей, способных еще творить и творить много и интересно, всего лишь ради радости гонять на импортных Мерседесах нашей жизни.

Я стоял на новом мосту и наблюдал, как грустно смотрел мертвый мост на свое отражение в спокойной, как зеркало, бирюзе реки. Казалось, он что-то шептал ей. Наверное, вновь признавался ей в любви и еще раз просил прощения за свою немощь.

Нет он не плакал, не обижался на судьбу, он просто горестно вздыхал.

И вдруг он преобразился! 

По его заржавевшим фермам со смехом карабкались с того берега на этот озорники-мальчишки...

И мост вдруг словно встрепенулся, перестал горбиться и вытянулся стрелой через реку. Ведь у него были свои пешеходы! Пусть не поезда, пусть даже не дрезины, а всего-навсего стайка хохочущих мальчишек...

Но он был им нужен...

Точно так же и люди - умирают тогда, когда перестают быть нужными...

Солнце жаркою рукою
Милых щек коснулось вдруг,
И румяной красотою
Запылало все вокруг.

Ты прелестна так в смущеньи,
Так волшебно хороша,
Что наполнилась волненьем
Восхищенная душа.

Пусть же сладко закружится
От предчувствий голова.
Пусть взлетят счастливой птицей
Мои нежные слова.

Прошепчу я громче ветра,
Как твои глаза люблю.
И внезапно взгляд ответный,
Полный нежности, словлю.

Окунувшись в дождливую ночь,
В мокрых брызг беспросветную шаль,
Я несу в надоедливый дождь
Погрустневшего сердца печаль.

Отчего-то нахлынула грусть,
Будто ветер улыбку унес
И на минус вдруг выменял плюс,
Нарядив город в капельки слез.

Кто-то, видно, грустит в тишине,
От прохожих слезинки тая.
Может, в этой печальной стране
Станет нужной улыбка моя?

И раздвинув завесы из туч,
Прекратит этот тягостный дождь.
И надежды живительный луч
Вдруг осветит унылую ночь.

Нашепчу тебе ласковых слов,
Постою у постели немножко,
И из самых красивых цветов
Расстелю пред тобою дорожку.

Ты иди, грациозно шагай,
Покоряя весь мир милым взглядом.
Только дай мне мгновение, дай,
Быть с тобою в мечтах твоих рядом.

Не бойся.
Дотронься,

Ощути меня,
Поцелуй меня.  

Дай дорогу ласке,
Дай дорогу сказке.
Будут руки любы,
Будут страстны губы.

Но как пусто-скоро
Время пролетело.
Даже разговора
Ты не захотела.

Напиши помадой
Имя, не стирай,
Кому путь до ада,
А кому он - в рай.

Не покрою дрожью
Ласки твое тело.
Все умыто ложью.
Ты и не хотела...


(по мотивам песни Срджана Марьяновича)