Самки-убийцы

-- Наверное, от стыда, -- судили сплетницы, каждая из которых, несомненно, представляет себя в высшей степени порядочную и честную женщину.

Не проходило и дня, чтобы в кабаках, конторах или рынках не перебирали косточки Галине и её непутёвой дочери.

Но вот наступил день, когда публика, наконец, сумела расслабиться: в районной газете было опубликовано объявление о том, что такого-то числа состоится показательный суд над детоубийцей. Число совпадало с датой, на которую ожидался бесплатный рейс местного автобуса. Вот почему, еще начиная с обеденной поры, многие почтенные жители села начали тщательно мыться, приводить в порядок одежду и делать причёски – они наивно полагали, будто заседание суда не сможет состояться без их присутствия.

Когда в зал ввели подследственную, послышались реплики:

-- Позорище!

-- Таких расстреливать надо!

-- Куда милиция смотрит?!

Секретарь суда постучал ручкой о поверхность стола:

-- Тихо, товарищи! Встать, суд идёт!

Из другой двери одна за другой появились три фигуры, облачённые в мантии. Их глаза ничего не выражали – то ли в силу профессиональной традиции (мол, Фемида не должна выражать эмоций), то ли из-за очков, бросающих на присутствующих водянистые отсветы. Заняв места в креслах, члены суда пошептались, после чего председатель по фамилии Кулаковский, прокашлявшись, заявил:

-- Что ж, приступим…

Но с какой стороны приступить, он не знал. Проработав на своей должности около двадцати лет, он до сих пор не сталкивался ни с чем подобным. Собственно, с одной стороны, всё было ясно, как на ладони: родила, убила, спрятала. Но с другой – оставалось достаточно много неясностей, из-за которых опытный адвокат мог бы «завалить» обвинение. Девица совершила грешок, забеременела. Тщательно скрывая своё положение, продолжала трудиться на ферме у Сметаны, но потом ушла в неизвестном направлении. Её не видели в деревне  достаточно много времени. Однако перед самым сроком она снова объявилась. Только вместо того, чтобы вернуться к хозяевам и матери, она поселилась в самой крайней лачуге.

-- Скажите, подсудимая, -- спросил председатель, -- почему вы не обратились в больницу, почему вам не помогала мать?

-- Не знаю… -- промямлила Татьяна, поднимаясь с места.

Опустив глаза, она тупо смотрела куда-то в пол.

«Решила сыграть тупицу или же такая и есть? – задался вопросом Кулаковский. – Как же повернуть дело таким образом, чтобы не затронуть достоинство Сметаны? Сметана – кум областного начальника милиции. Наверное, стоит подвести эту глупышку к заявлению, что Сметана ничего не ведал о её положении и даже её саму никогда в глаза не видел.»

-- Как вы собирались рожать, если не состояли на медицинском учёте?

-- А я спросила у одной бабушки, -- ответила девица с той простотой, которая обычно свидетельствует о чистоте помыслов и ангельской невинности.

-- А почему ваша мать не повезла вас на осмотр врача?

-- Так мать же побила меня за то, что я отдалась за поездки в соседнее село…

В зале послышался смешок.

-- Какие поездки? – с недоумением взглянул на подсудимую Кулаковский.

-- Ну… Возила я с фермы Сметаны молоко и яйца в садик. А Сережка-ветеринар меня подвозил. Он сказал, что забава должна быть, я не давалась…

-- Кто такой этот «Серёжка»?

-- Я же говорю – ветеринар. Он подвозил меня на машине. Я не хотела платить по шесть гривен каждый раз, так он согласился за три. Только потом пришлось… Ну…того…

Присутствующие в зале крестьянки потупили взоры, а мужики захохотали:

-- Ай да Серёга!..

Судебный процесс мог превратиться в комедию. «Вот и Сметану уже выдала, зараза, -- начинал нервничать судья. – Что я скажу людям?»

-- Серёжка – это ваш любовник?

-- Та нет! Дался он мне! – покраснев, воскликнула девица. – Просто пришлось…

-- Это он отец ребёнка?

-- Какого именно ребёнка? До него я была нетронутой…

-- Я, кажется, чего-то не понимаю… -- почесал лысую голову Кулаковский. – Вы ведь признаёте, что родили ребёнка и убили его?

-- Да, вот вам святой крест!.. Но Серёжка – отец только того ребёнка, которого я выбросила в яму для свеклы.

-- Вы хотите сказать, что был… ещё один ребёнок?!

-- Ну да. Только он не от Серёги. Это уже после того, как мать меня побила, я встретила Петьку. Это тракторист из соседнего села… Второй ребёнок от него. Да и как же он мог быть от Серёжки? Ведь я с ним была всего лишь один раз…

От этих слов зал взорвался смехом, сколь бы кощунственно он не выглядел. Этой простой и наивной глупости не хотелось верить, но каждый, кто видел в эту минуту глаза Татьяны, переставал сомневаться, что она действительно верит в то, что говорит. Вместе с тем, это казалось удивительным фактом, если учесть, что в наше время каждая третьеклассница знает на сей счёт больше, чем эта взрослая тупица.

Пока присутствующие вытирали слёзы и слюни, судьи удалились на совещание. Возвратившись из совещательной комнаты, председатель объявил, что ввиду открывшихся подробностей заседание придётся отложить на неделю.

За это время нашли и допросили Тракториста и ветеринара, отыскали старуху, с которой советовалась подсудимая, выяснили ещё кое-какие факты. Вместе с тем, к Татьяне приставили государственного адвоката, в задачу которого вменялось не столько защищать её, сколько завуалировать причастность Сметаны. На неё повлияли увещевательные речи этого человека, потому она была готова рассказывать всё без обиняков.

Очередное заседание уже велось как по маслу. Как и в прошлый раз, мать подсудимой отсутствовала.

-- Я хочу сказать, что я совершенно несчастливая, -- заявила Татьяна.

В её речи на сей раз чувствовалась уверенность, -- наверное, адвокат хорошо её подготовил.

-- Когда я родилась, матери не было до меня никакого дела. Она могла оставить меня голодной и уйти шляться с мужиками. За мной присматривали соседки. А позже, когда я уже подросла, она только использовала меня в плане «Принеси воды» или «Сходи в магазин». Наверное, мои ровесники чувствовали, что я не такая, как они, поэтому со мной никто не дружил. Так что в школе я была одинокой, а возвращаясь домой, получала оплеухи за то, что не успела сделать ту или иную работу. Да, я глуповата. Но кому было меня учить?

Когда со мной случилось то, что случилось, мать, вместо того, чтобы проявить сочувствие, только побила меня. Вначале я не хотела этого ребёнка, мне было стыдно. Да и куда мне было рожать, если ни денег, ни вещей… Но потом во мне что-то проснулось. Я почувствовала, как ребёнок стучится в моём животе и прониклась к нему большой любовью. Ведь кроме него у меня никого не было… Моя мать настаивала, что будет лучше родить и продать это дитя на органы. Она слышала, будто есть в Киеве люди, которые этим занимаются. Мне стало страшно… Именно по этой причине однажды я сбежала из-под её надзора. Поселившись в другой деревне, я помогала одной старушке. Она мне платила какие-то деньги. На них я покупала пелёночки и всё, что необходимо. Мне хотелось пробыть там до самых родов, но та бабка внезапно умерла и мне пришлось покинуть её дом.

-- Значит, вы не хотели убивать малыша?

-- Нет, конечно!

-- Так почему же убили?

-- Дело было вот как. Вернувшись в свою деревню, я старалась жить тихо, чтобы не встречаться с матерью. Я боялась за ребёнка. Мне казалось, будто время терпит и я сумею в нужный момент обратиться в больницу. Но всё случилось раньше, чем я думала. Схватило меня на кухне, когда я собиралась готовить еду. Хоть и трудно было, я согрела воды, после чего улеглась на пол, -- чтоб постели не запачкать. Мне казалось, что мои кости раздвигает страшная и безжалостная сила. Было такое чувство, будто меня пытаются разорвать изнутри. Я промучилась час или два, подталкивая ребёнка, как могла. Почувствовав, что он вышел, я подняла его. Как же я радовалась его появлению! Кое-как добравшись до своей кровати, я запеленала младенца и уложила его. Но вдруг снова почувствовала такие же боли, как раньше. Снова чудовищная сила принудила меня упасть на пол и мучиться в болях. Так появился ещё один малыш.

-- Стало быть, это была двойня? – спросил Кулаковский, не скрывая гримасы отвращения, непроизвольно отразившейся на его сытом лице.

-- Да, именно двойня! Я этого тоже подняла, уложила в кровать и потом долго смотрела на них. Возможное ли это дело, скажите? Двое детей сразу! У меня – безработной, не имеющей ни жилья, ни мужа… Один – ещё куда ни шло, но двое?.. Разве я знала, что мне делать?! Один был точно лишний. Надо было выбрать. Но как я могла выбрать, если они оба были беззащитными и такими милыми? А ещё внутри всё болело, ноги подкашивались… Не выдержала я… Не знаю, что на меня нашло… Положила я на детей подушку и улеглась на неё… А потом всю ночь проплакала. Конечно, малыши померли под подушкой. Забрезжил рассвет, я взяла их, прижала к себе и вышла во двор. Одного я опустила в буряковую яму и присыпала землёй. Яма старая, со стен сыпется земля… А второго закопала в клубничной грядке…

-- Почему, зачем? Разве нельзя было их похоронить вместе?

-- Так покойники ж переговариваются, когда вместе лежат… Разве я знаю?..

В зале царила гробовая тишина. Некоторые бабы плакали, иные, будучи не в силах сдержаться, предпочли покинуть заседание.

-- Что было дальше? – спросила секретарь суда.

-- Потом?.. Потом мне стало так худо, что я слегла. Началось сильное кровотечение. Пришла соседка. Взглянув на меня, она сразу побежала за фельдшером. Тот, осмотрев меня, сразу всё понял… Я всё сказала, как на исповеди… Делайте теперь со мной всё, что хотите. Все равно мне жизни больше нет…

                Несмотря на признание Татьяны, приговора по её делу в тот день не вынесли.. Её поместили в психиатрическую клинику, обследовали на предмет вменяемости, а спустя месяц оправдали…