"Два мира"

Еще в начале 90-х мы с Ниной купили гороскопы для всех знаков зодиака, напечатанные в виде отдельных книжек.
как-то у нас повелось, что мы стали записывать прямо на обложкахдни рождения родных, знакомых и друзей. Периодически выкладывали наверх стопки очередную книжку, смотрели у кого дни рождения, звонили, поздравляли. Иногда за обедом - по стопочке за здоровье именинника.
Прошли годы. Кто-то ушел из жизни. Я стал на тех же обложкахзаписывать дни смерти. Теперь - по стопочке поминаем ушедших.
И все меньше дней рождения и все больше дней смерти. Реже за здравие - чаще за упокой души. Теперь у нас есть родные, близкие люди не только в этом мире, где мы сейчас живем, но и в том- где будем.

У Павла Александровича Флоренского в его произведении "Столп и утверждение истины" есть Письмо первое: два мира.

Как оно мне по душе! Прочтите.



Мой кроткий, мой ясный!

Холодом, грустью и одиночеством дохнула на меня наша
сводчатая комната, когда я первый раз после поездки открылъ дверь в нее.

Теперь,—увы—, я вошел в нее уже один, без тебя.

Это не было только первое впечатление. Вот, я примылся и
прибрался. По прежнему выстроились на полках ряды материализованных мыслей. По
прежнему постлана твоя постель, и твой стул стоит на своем месте неизменно
(пусть будетъ xoть иллюзия, что ты—со мною!). На дне глиняного горшечка по
прежнему горит елей, бросая сноп света вверх, на Нерукотворенный Лик
Спасителев. По прежнему поздними вечерами шумит в деревах за окномъ ветер. По
прежнему ободрительно стучат колотушки ночного сторожа, кричат грудными
голосами паровозы. По прежнему перекликаются под утро горластые петелы. По
прежнему около четырех часов утра благовестят на колокольне к заутрени. Дни и
ночи сливаются для меня. Я, как будто, не знаю, где я и что со мною, безмирное
и безвременное водворилось под сводами, между узких стен нашей комнаты. А за
стенами приходят люди, говорят, рассказывают новости, читают
газеты, потом уходят, снова
приходят,—вечно. Опять кричат глубоким контральто далекие паровозы. Вечный
покой—здесь, вечное движение— там. Все по прежнему... Но нет тебя со мною, и
весь мир кажется запустелым. Я одинок, абсолютно одинок в целом свете. Но мое
тоскливое одиночество сладко ноет в груди. Порою кажется, что я обратился в один
из тех листов, которые кружатся ветром на дорожках.

Всталъ сегодня ранним утром и как-то почуял нечто новое.
Действительно, за одну ночь лето надломилось. Въ ветряных вихрях кружились и
змеились по земле золотые листья. Стаями загуляла птица. Потянулись журавли,
заграяли вороны да грачи. Воздух напитался прохладным осенним духом, запахом
увядающих листьев, влекущую в даль тоскою.

Я вышел на опушку леса.

Один за другим, один за другим падали листья. Какъ умирающие
бабочки медленно кружились по воздуху слетая наземь. На свалявшейся траве
игралъ ветер «жидкими тенями» сучьев. Как хорошо, как радостно и тоскливо! О,
мой далекий, мой тихий брат! В тебе - весна, а во мне — осень, всегдашняя
осень. Кажется, вся душа исходит в сладкой истоме, при виде этих порхающих
листьев, обоняя «осиннико поблекших аромат».

Кажется, душа находит себя, видя эту смерть,—в трепет
предчувствуя воскресение. Видя смерть! Ведь она окружает меня. И сейчас я
говорю уже не о думах своих, не о смерти вообще, а о смерти дорогих мне.
Скольких, скольких я потерялъ за эти последние гoды. Один за другим, один за
другим, как пожелтевшие листья, отпадают дорогие люди. В нихъ осязал я душу, в них
сверкал мне порою отблеск Неба. Кроме добра я ничего не имел от них. Но моя
совесть мечется: «Что ты сделал для них?». Вот, нет их, и между ними и мною
легла бездна.

Один за другим, один за другим, как листья осени, кружатся
над мглистою пропастью те, с которыми навеки сжилось сердце. Падают, - и нет
возврата, и нет уже возможности обнять ноги каждого из них. Уже не дано более
облиться слезами и молить о прощении,—молить о прощении перед всемъ миром.
Снова и снова, с неизгладимою четкостью проступают в сознании все грехи, все
«мелкие» низости. Все глубже, как огненными письменами, вжигаются в душу те
«мелкие» невнимательности, эгоизм и безсердечие, по немногу калечившие душу.
Никогда ничего явно худого. Никогда ничего явно, осязательно грешного. Но всегда
(всегда, Господи!) по мелочам. Из мелочей—гpyды. И оглядываясь назад, ничего не
видишь, кроме скверны. Ничего хорошего... О, Господи!

Неизменно падают осение листья; один за другим описывают
круги над землею. Тихо теплится неугасимая лампада, и один за другим умирает
близкий. «Знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день». И все таки, с
какою-то умиротворенною мукой, повторяю предъ нашим крестом, который тобою
сделан из простой палки, который освящен нашим ласковым Старцем: «Господи! если
бы ты былъ здесь, не умер бы братъ мой».
Все кружится, все скользит в мертвенную бездну. Только Один пребывает,
только в Нем неизменность, жизнь и покой. «К Нему тяготеет все течение событий;
как периферия к центру, к Нему сходятся все радиусы круга времен»...


http://azbyka.ru/vera_i_neverie/o_boge2/stolp_i_utverzhdenie_istiny_02-all.shtml