Духота оседает на коже влагой липкой.
Потолок. Стены. Штора. Серая полумгла.
Мысль за мыслью, бред бисером на нитку,
через миг, разорвавшись, сыпется по углам.
Расползаются сны по постели. Мёртвый воздух,
с тишиной обнявшись, молча во тьме повис.
Белый флаг простыни. Стрелки часов безмозгло
отыскать всё пытаются выход из...

Луна, набравшись серебряным,
текла по ночных дворов закулисью.
Над города бетонными дебрями
куталось небо в тёмно-синие мысли.

А жёлтые окна, квадратнолицые -
случайных мгновений одиночки,
горели вырванными страницами
книги ночи.

Последняя треть. Начало конца. Даже если бы не было календарей и дат, это уже чувствуется по запаху вечеров и по холодному духу, вползающему в  открытое окно под утро.

 

Небо в один глоток, залпом
из безоблачной дня чаши
сразу. Ничуть не жалко.
Что до жалости вашей. 

Корчилась тень в муках адских,
не отпускала, хватая за ноги,
молча молила остаться
одного из не многих.

Солнце вверху безучастно
ярким смотрело оком,
продолжая куда-то мчаться
к западу от востока.

Пой мне еще
тихо
В обратную сторону крутится ма
гнитофон
В доме темно
шорохи, скрипы
Сводят с ума

Кончился день, не имеют значения цифры
На лепистки рассыпался мак

Пой мне еще,
рано
Заветную карту вытаскивать из
рукава
Чайник кипит
капля из крана
Медленно, медленно, медленно падает вниз

Голос дрожит, хлопнула дверь - это ветер
Держась за края до размеров вселенной сужая зрачки
На рубеже этих сумрачных тысячилетий
По горло в воде на дрейфующей льдине ждут рыбаки

Ну так пой мне еще,
Что я могу изменить направляемый собственной тенью
Давным-давно предупрежденный о том, что начиная обратный отсчет
Любой имеющий в доме ружье приравнивается к Курту Кобейну
Любой умеющий читать между строк обречен иметь в доме ружье

Пой мне еще,
я просто знаю, что в последний момент, когда тебе никто не поверит
Прохожий на остановке возмет и укроет тебя под плащем
Дома задрожат при появлении трамвая и когда откроются двери:
Пой мне еще...

© Александр Васильев

Дождь за окнами то опять, то снова.
Серым отдаёт каждое моё слово.
Мысль, намерение, образ, идея...
Иногда я не знаю, кто я, где я?
Спрашиваю неизвестность, таящуюся по углам,
молчаливые тени, тишину, прочий хлам...

В ответ слышу, что времени мало.
Что следующий короче, чем предыдущий.
Что ждут уже кроваво-алый,
смертельно-жёлтый свои листья и души.
Меньше половины осталось из 92-х.
Разлетелось, как пух.

                                                    S.

Скрипка. Мелодия нотами
плавно стекала по шее лебяжьей.
Линий изящество, вот, оно
всё в силуэте, по контурам. Я же

видел игру утончённости
мятного запаха хрупких запястий.
От удивлений подчёркнуто
время, застыв, распадалось на части.

Капли огня с нетерпением
взмаха ресниц ожидали, танцуя,
чтоб превратить себя в тени, и
бархата чёрного маски к лицу им.

Смазывались очертания
вязким туманом прикосновений,
явное делая тайнами,
и запускали секреты по венам.

Город подан на сером блюдце
со щербатыми краями крыш
под сиреневым колпаком.
Вороны, харкая, небом плюются,
но твоё заветное "кыш"
где-то в горле застрянет, как ком.

Будет дождь. Уже слышен стук
первых капель и мокрый запах.
Накрывает всё полумрак:
наполненность и пустоту
с юга на север, с востока на запад,
дальше - гуще, и так до утра.

Дождь пришёл и ушёл.
Только скрипнула тихо дверь.
Не сказал ни прощай, ни здравствуй.
Он вернётся когда-то ещё,
молчаливой породы зверь.
Мы ведь с ним в кровном братстве.

День начинается ровно в час "Ч".
Судя по цифрам, уже не утро.
Тот, кто на левом моём плече
шепчет на ухо не внятные сутры.

Дальше кухня, огонь, плита,
чёрная жидкость с гущей кофейной,
дым сигаретный в окно... Итак -
начался день, а какой - до фени. 

Тайны мои - за седьмой печатью.
Правды - стёкол осколки,
колющие, режущие, на части
рвущие втихомолку.

Выкричать, выплевать бы в лето
остроконечный сгусток
словом, хрипом нелепым
письменным или устным.

Может, станет пустое место
свято, и громче омут.
Пара причин появится веских,
что будет всё по-другому.