Кто они — «мнение страны»?

«...А в Украине, — продолжала она монолог, — на эти цели кто дает деньги? Запад! Поэтому такой весь из себя украинский политик Яценюк создает организацию вроде «Открытой Украины», и я очень сомневаюсь, что это — за деньги Яценюка, а не за американские. Фактически организацию только нужно раскрутить и продать. Это бизнес. Ничего личного.

В тех же странах развитой демократии люди доросли до того, что платят деньги, чтобы их интересы лоббировали. Члены партии платят взносы — порядка 2 евро в месяц. И это не обсуждается! Члены общественной организации — тоже 2 евро в месяц!

Но у нас с этим иначе. Партии, как и любые организации политического профиля, — игрушки богатых людей. Туда идут не платить 10 гривен в месяц в виде членских взносов. Туда идут, чтоб заработать.

И все-таки если хорошенько вникнуть в наше законодательство, можно найти вот что: оказывается, некие суммы закладывались в бюджет для финансирования общественных организаций. Но если деньги и выделялось, то это шло по линии Министерства по делам семьи, молодежи и спорта, которое сейчас влилось в Минобразования. Хотя как использовались эти финансы и использовались ли вообще — известно только очень узкому кругу, в который я не вхожу.

Поэтому институты и рассчитывают на помощь западной демократии. И разговоры коммунистов о том, что это все — «грантоедские» организации, в принципе имеют под собой почву.

В Украине, кстати, с большой охотой «поедают» иностранные гранты. Таким образом, эти общественные организации должны потом и отрабатывать деньги.

Почему называют себя «институтами»? Ну, это из прошлого! Институт — звучит солидно... Хотя можно назвать общественную организацию и фондом, и службой, и центром, и «советом трех» — суть не меняется.

А вот ответить на вопрос «зачем создают?» — не так просто.

Лично я для себя определила наи-более распространенную побуждающую причину: «строчка в визитной карточке». Затем — приглашения выступить на публике, после (или параллельно) — начинают «капать» финансы западной демократии.

Причем «строчка в визитке» больше всего важна тем представителям околополитических кругов, включая президентское и премьерское окружение, которых я называю «цирковыми медведями».

Они «дрессированы» вниманием. Их распирает от собственной важности (решают же типа судьбы страны!). Считают себя светочами разума, хотя со временем начинают нести полный маразм.

И вот — вдруг! — уволили. Что человеку делать? Он уже не министр, не депутат, не главный советник. Но понты остались. Фантомная «министерская» болезнь никуда не уходит. То есть побудительным началом создания всяческих политологических «институтов» является внутренняя потребность имярек — как извращенный эксгибиционизм — выступать на публике, устраивать пресс-конференции, «светиться» по телевизору.

Потому что просто как Вася Пупкин он никому не интересен, а если «академик академии», «президент чего-нибудь» и «директор демократического института» — уже звучит гордо.

Тем более если за это платят. А платят тем, кто входит в узкую когорту «цирковых медведей» и кто оброс связями, преимущественно в Европе.

У фондов — известных, западных, с длинной историей — тоже есть своя «градация». Допустим, фонд Аденауэра может давать гранты, хоть и не афиширует, чаще всего правоцентристским партиям.

Есть иностранные фонды, которые ориентируются на Коминтерн, — они спонсируют левых. Таких фондов значительно меньше, чем правой ориентации. А есть фонды, которые платят «зеленым». Думаете, почему так долго держался на плаву Кононов?.. Вот то-то и оно.

Теперь о таком аспекте, как влияние, формирование общественного мнения.

Допустим, человек зарегистрировал себе какой-то институт. Это тешит самолюбие, даже если гранты ему никто не дает. То есть заработка — ноль. Но если соберет своих знакомых (которые за 300 долларов тоже сделали себе «институты») — это уже сила!

Представьте: 15 общественных организаций пишут петицию в Верховную Раду, условно, уволить с должности градоначальника г-на Попова. Или снять с работы какого-то министра. Думаете, не снимут? При толковом раскладе и стечении обстоятельств — в два счета!

Кого угодно можно таким образом назначать, снимать, даже сажать и выпускать из застенков. А проверить истинность мотивов — очень сложно.

Потому что если 15 общественных организаций «требуют»... А если еще у этих 15 есть реальные международные связи, — считайте, дело выиграно. Главное в «справедливых требованиях» — под каким соусом это все преподнести обществу? Если грамотно, то обязательно народ поведется и станет частью про-плаченной игры.

Но для зарубежных спонсоров важна и отчетность: то есть насколько эффективно тратит такой-то институт их деньги. А эффективность измеряется в чем? В изменениях, которые происходят в обществе. То есть нужно показать на примерах, что видны результаты деятельности. Точно так же нужен и аргумент, чтобы деньги выбить.

Есть один датский институт, который возглавляет небезызвестная Ханне Северинсен. На этой почве у нее, если не ошибаюсь, — плодотворное сотрудничество с Тарасюком, у которого тоже есть, по-моему, какие-то институты, которым в свою очередь выделяют финансы «на развитие демократии в Украине». Песня известная.

И вот однажды после визита в Украину Ханне Северинсен мне пришлось наблюдать то, что появилось на сайте ее организации. Это был «фоторепортаж» из Киева. Какие-то бабушки, просящие милостыню, жуткие серые хрущевки... И все!

Так вот я сказала себе: если б я была датчанкой и посмотрела весь этот ужас о Киеве, не раздумывая, достала б из сумочки несколько евро, чтобы в этой стране что-то изменилось».

Вадим Карасев считает, что он не был «оранжевым», поскольку в США его не приглашали

Институт глобальных стратегий (на некоторых сайтах пишут даже «национальный», хотя на официальном http://igls.com.ua этого нет) находится в квартире 42 дома №23б по ул. Горького. Очень приличная трехкомнатная квартира.

Вадим Карасев, директор ИГЛСа, сказал, что за аренду платит порядка 1000—2000 у.е. в месяц, в общем, как договорятся.

У его института есть штат: пять человек. Кроме директора и бухгалтера, еще трое сотрудников — аспиранты-политологи Харьковского национального университета и Могилянки.

Говорит, когда работы побольше, тогда и сотрудников набирает. А пока нет смысла: «Мы ж не бюджетная организация, чтоб просто так деньги платить! И даже если меня просят родственники — устрой к себе чью-то племянницу, я им отказываю».

— Не могу сказать, что у меня работают пять докторов наук и восемь академиков, потому что в условиях Украины очень четко разделена политология и прикладная наука. Академики в академиях пишут монографии, которые никому не нужны, потому что тяжеловесны и интересны только им самим. А у нас работа эффективная, гибкая, потому что это — политический материал, быстро меняющийся. Исследованиями занимаются в моем институте молодые творческие люди. Их нельзя и не нужно заставлять приходить на работу в 8—9 утра. Дайте им выспаться! И они сделают продукт. А для тех, кто в академических институтах, — им важно на работу в 9, и чтоб на входе стоял прапорщик, как в Национальном институте стратегических исследований, где сейчас сидит Ермолаев. Меня туда в свое время — когда еще работал у Ющенко — приглашали. Но я сказал: «Зачем мне такое счастье?»

— Можете ли назвать бюджет ИГЛСа? Допустим, 2000 у.е. аренда в месяц...

— Так это ж в центре! А на окраине — дешевле. Но надо заработать и на коммунальные, и на зарплату, и на услуги авторов...Набегает примерно 5 тысяч долларов в месяц.

— А деньги откуда? Это гранты?

— Западные фонды в принципе могут дать, но это очень сложная процедура. И там — своя корпорация. Трудно пробиться. Я попытался несколько раз — не получилось. Не называю фонды, они очень известны... Но туда действительно просто так не пробьешься. У них есть постоянные клиенты.

— Если Карасев не получает «оттуда», значит, есть спонсор у ИГЛСа здесь. Интересно, кто?

— Во-первых, я хочу переименовать ИГЛС в «Карасев и партнеры». Во-вторых, перерегистрируем в «частное предприятие», потому что институту как общественной организации сложнее с налогами... Кстати, для меня было большим удивлением, когда выяснил, что несколько известных институтов тоже являются ЧП — частными предприятиями... А знаете, как родилось «ИГЛС»? Была такая рок-группа с созвучным названием, а я как бывший рокер, но у меня был не просто рок, а хард-рок...

— Не отвлекайтесь. Вернемся к деньгам. Что стоит за поступлениями «из фондов», «от спонсоров» и т.д. Какие они задания ставят, какие требования? Или дают просто так?

— Хоть газета «2000» меня и позиционировала как «оранжевого»...

— А как вас можно было «позиционировать»? Вы ж работали в Секретариате у Виктора Андреевича? И такую «песнь» по телевизору ему пели! Зачем вы вообще к нему пошли?

— Опыт! Я пошел ради опыта! Потому что смотришь на Администрацию или там Секретариат Президента, думаешь: «Ого! Какая махина работает!» А когда сталкиваешься, то видишь, что там все «на соплях»... Кстати, в Америку меня не приглашали ни разу!

— А куда приглашали?

— В Париж, в Берлин. В Венгрию ездил... Но я и не прошу особо никого давать нам деньги, гранты. Мне жалко терять время... А деньги, как правило, зарабатываются на выборах. Затем я их вкладываю в институт.

Владимир Фесенко за грантами не охотится: все равно не достанутся

Много лет назад, когда мы только познакомились с Владимиром Фесенко, руководителем Центра прикладных политических исследований «Пента» (правда, тогда организация называлась не «центром», а «бюро»), их офис находился в довольно обшарпанном здании на Пушкинской.

«Пента» была на первом этаже, а на втором и выше — квартиры под офис арендовали конкуренты-политологи со своими «институтами», «центрами» и «академиями».

Дела шли неплохо: «центр» перебрался на Бассейную, но потом оттуда Фесенко съехал. В конце концов уже сейчас, когда я спросила, где они арендуют помещение, сказал: «Нигде».

— Мои прежние партнеры по «Пенте» умели находить деньги, у меня так не получается, поэтому стал работать автономно: сам ищу источники для существования.

Говорит по-прежнему уклончиво, стараясь никого не обидеть. Я ему — про полтысячи «институтов», пытающихся манипулировать общественным мнением, а он — «об институциях, которым либо доверяю, либо не доверяю».

Структур, которым доверяет Фесенко, я насчитала несколько, в том числе Институт социологии с г-дами Хмелько и Паниотто. Упомянул и г-на Копатько с его социологической компанией «Research & Branding Group» («Хоть и пишут, что он связан с Партией регионов, но заботится о репутации, то есть старается быть объективным»). Еще Фесенко уважает Центр Разумкова и Бекешкину из «Деминициатив».

— Хотя на чистой аналитике больших денег не заработаешь, — наконец признал этот факт собеседник, — так что либо кто-то должен быть донором, либо идти за грантами.

— Сколько денег надо в среднем «институту» из пяти душ, чтоб была и видимость института, и работал к тому же?

— Бюджет стандартного центра, если 5—10 человек сотрудников, да плата за аренду, — оптимально близок к 10000 тысячам долларов в месяц.

— Допустим, 10 в месяц, по-скромному, с учетом отпусков, — 100 тысяч у.е. в год. Где брать, если не гранты?

— Если б выбирать пришлось мне, я бы остановился на модели разумковцев. То есть иметь человека в спонсорах, который получает — от финансирования проекта — некое моральное удовлетворение, при этом не вмешиваясь в политику центра.

— Но многие «спонсоры», вы ж знаете, финансируют не своими деньгами, а «западными» при условии 50% «отката» себе.

— Какие 50%, что вы!

— Ну так говорят. А вы вообще за грантами обращались? К примеру, в Фонд Сороса?..

— Нет, нет... В свое время я работал в харьковском отделении фонда «Возрождение» и хорошо знаю, как работает эта структура. В большинстве случаев гранты выигрываются по конкурсу.

Виктория Сюмар: «Я б не позволила, чтобы кто-то указывал мне по поводу моей работы!»

У емкого и очень точного определения «грантоеды» есть автор.

Смачное слово, придуманное десять лет назад журналистом Владимиром Скачко, стало и заголовком к его материалу об отечественных «пожирателях» закордонных финансовых вливаний, направляемых «на нужды демократии».

А статью в 2001-м я читала в интернет-издании «Украинская правда». И рядом с фамилией автора стояло название организации, с которой в ту пору он иногда сотрудничал, — Институт массовой информации.

Кстати, когда Виктории Сюмар, нынешнему директору ИМИ, я показала распечатку из «УП» 10-летней давности, она крайне удивилась.

Не знаю, как раньше, но сейчас организация в принципе и существует-то как раз за счет грантов.

Находится Институт массовой информации в Старой Дарнице, недалеко от вокзала, на улице Крупской, 8. Первый этаж хрущевки, квартира, возможно, бывшая двухкомнатная. Убрали перегородки, получился «офис» с несколькими столами и стеллажом для книг. Когда мы беседовали с г-жой Сюмар, в ИМИ трудились еще человека 3—4.

Сначала мне рассказывали о достижениях института, который позиционирует себя как «правозащитная организация». Очень хорошо.

Хотя несколько лет назад во главу угла ставилась цель «...дослідження громадської думки та інших явищ, пов'язаних з формуванням масової свідомості».

— На самом деле организация — это гибкий механизм, ее приоритеты могут смещаться, — сказала директор ИМИ, у которой я пыталась выяснить насчет нынешних целей с «масовою свідомістю». — Основывала организацию не я. Прежде ставили такую задачу, но когда во времена Кучмы усилилось давление на СМИ, пришлось перепрофилироваться. И мы избрали правозащитную тактику.

— То есть целей с «массовым сознанием» уже нет?

— Мы оцениваем информационную среду с помощью мониторинга...

— А кто платит за работу? Вы ж не бюджетная организация? Да и сами вряд ли можете заработать на содержание ИМИ.

— Мы бы хотели изменить ситуацию, если были бы приняты новые законы об общественных организациях. Потому что они могут зарабатывать на собственные нужды. Кроме правозащитной деятельности, у нас есть уникальные работы...

С этими словами г-жа Сюмар сняла со стеллажа какое-то их издание, стала листать и рассказывать, какая это хорошая книга.

— А какова ж себестоимость? На чьи деньги книги издана?

— Одна книжка — 3 доллара — вот такая себестоимость. Причем это уникальный справочник!.. Весь тираж — 15 тысяч евро. В данном случае это был проект министерства иностранных дел Франции — их вклад в процесс интеграции Украины в Евросоюз. Но много и других проектов мы делали, в частности тех, что финансировал и МИД Голландии.

— Давайте пока с Францией разберемся. Каким образом получили деньги? Они закладываются в бюджете страны или это некий фонд перечисляет свои средства МИДу?..

— В бюджете Франции заложено...

— Вам передали через какой-то фонд?

— Через посольство.

— Точно так же через отдел прессы посольства США проходят подобные программы, соответственно и финансирование... Кстати, я искала отчеты «грантовой» помощи Фонда Сороса за 2010 год, но не обнаружила. Скажите: в прошлом году вы получали от него деньги?

— У нас был проект на 10 тысяч долларов.

— Они сами предлагают или вы просите?

— Вообще у нас специфический вид деятельности. На правозащиту пока в Украине денег недостаточно, хотя на мониторинг предусматривается, и государственные органы понимают, что за это им выгодно платить... Мне могут позвонить, к примеру, с Гостелерадио: «Дайте отчет о нарушениях в региональной прессе за прошлый год». Анна Герман может позвонить... У нас есть договоренность с Ермолаевым (директор НИСИ. — Авт.): будем анализировать законодательство в информационной сфере, насколько соответствует международному уровню и т.д. Власть всегда была нашим партнером...

— ?!

—... и в «оранжевые» времена, и сейчас. Кстати, мы работали с юристами Партии регионов, которые были очень продуктивны, как и наши юристы.

— Вернемся к теме грантов: надо ж платить и зарплату, и аренду, и коммунальные. С чего?

— Бюджет делаем только с проектов. Например, мониторинг нарушений прав журналистов. Очень скрупулезная работа! Нас финансирует американская организация... Это открытый бюджет. По этому проекту у нас выходит, что международный аналитик получает 300 долларов, юрист — 100, редактор — 100, координатор проекта — 150, системный администратор — 75, на офис выделяется 300 долларов, на телефон — 160. Но это только один проект. А у нас их сейчас три.

— На официальном сайте ИМИ стоит ссылка на USAID — Агентство США по международному развитию. Причем само агентство позиционирует себя таким образом: «Американський народ, через USAID надає економічну та гуманітарну допомогу по всьому світу...» И вроде как взамен ничего не требует. Вы сотрудничаете с этим агентством?

— Мы с ним не работаем.

— А почему ж «висит» на сайте?

Институт массовой информации в Старой Дарнице на ул. Крупской

— Нет, мы работаем с «Интерньюз нетворк», а они являются основным оператором... Как общественная организация. Западные гранты продуманы таким образом, что сначала деньги выдаются на американскую общественную организацию. Их получают американские эксперты, а потом уже дальше может быть помощь локальная.

— Неважно кто, но вы ж понимаете: деньги надо отрабатывать. Вам платят, значит, требуют, так сказать, определенного результата.

— Я б не позволила, чтобы кто-то, все равно кто — иностранцы или украинцы, указывали мне по поводу моей работы! И если на меня кто-то попытается давить...

— Вы учились в аспирантуре, писали работу, но по какой-то причине не защищались. Что за причина?

— Не защитила, потому что изменились обстоятельства. Родила ребенка, и было не до защиты... А тема работы интересная — история становления Международного валютного фонда и Мирового банка. Я докопалась до истоков их создания. Оказывается, система и была построена для того, чтоб поддерживать экономику США. И она была разумна в интересах Соединенных Штатов, которые фактически стали победителем Второй мировой войны... С архивными материалами я работала в Нью-Йорке в представительстве Мирового банка.